Глава 24. Когда никто не видел, Кестрел тренировалась ходить по своим апартаментам

 

Когда никто не видел, Кестрел тренировалась ходить по своим апартаментам. Часто ей приходилось опираться рукой о стену, но она могла дойти до самых окон.

Ни разу она не увидела того, что хотела, и не могла не задуматься, было ли это совпадением или Арин избегал ее так старательно, что намеренно выбирал те тропы через поместье, которые оставались невидимыми из ее покоев.

Она не могла справиться с лестницей, и это означало, что путешествие в музыкальную комнату на первом этаже оставалось невозможным, если, конечно, она не согласится, чтобы ее понесли. Этого Кестрел делать не собиралась. Однако часто она ловила себя на том, что выбивает пальцами на мебели или на собственных ногах воображаемые мелодии. Отсутствие музыки стало постоянной ноющей болью внутри нее. Она гадала, как Арин, если он действительно был певцом, мог не петь.

Она думала о длинных лестничных пролетах и заставляла свои мышцы работать.

Отец застал ее в гостиной, где она стояла, держась за резную спинку стула.

— А вот и моя девочка, — сказал генерал. — Уже на ногах. С таким рвением ты мгновенно станешь военным офицером.

Кестрел села и бросила отцу небольшую ироническую улыбку.

Он ответил тем же.

— Я хотел сказать, что рад твоим успехам и что, к сожалению, не смогу пойти на Зимний бал.

Хорошо, что Кестрел уже сидела.

— Почему тебе вдруг могло захотеться пойти на бал?

— Я подумал, что буду сопровождать тебя.

Кестрел уставилась на него во все глаза.

— Я осознал, что никогда не танцевал со своей дочерью, — объяснил генерал. — И это было бы мудрым ходом.

Мудрым ходом.

Демонстрацией силы. Напоминанием об уважении, причитавшемся генеральской семье. Кестрел тихо сказала:

— Ты слышал, о чем разговаривают в обществе.

Генерал поднял руку, повернув ее открытой ладонью к Кестрел.

— Отец...

— Не надо.

— Это неправда. Я...

— Мы не станем это обсуждать. — Он приподнял руку к глазам, а затем позволил ей упасть. — Кестрел, я здесь не для этого. Я здесь, чтобы сообщить тебе, что уезжаю. Император отсылает меня на восток воевать против варваров.

На памяти Кестрел это был не первый раз, когда ее отец отправлялся на войну, но страх, который она ощущала, оставался неизменно острым.

— Надолго?

— На столько, на сколько потребуется. Я уезжаю со своим полком утром в день бала.

— С целым полком?

Он уловил тон ее голоса и вздохнул.

— Да.

— Значит, в городе и окрестностях не останется солдат. Если возникнут неприятности...

— Городская стража остается на месте. Император полагает, что она может справиться с любыми неприятностями, по крайней мере до тех пор, пока из столицы не прибудут пополнения.

— Тогда император — глупец. Капитан городской стражи к подобному не готов. Ты сам говорил, что новый капитан нерадив и получил должность только потому, что выслужился перед губернатором...

— Кестрел, — решительно произнес генерал. — Я уже высказал свои сомнения императору. Однако он отдал мне приказ. Мой долг — подчиниться.

Кестрел уставилась на свои переплетенные пальцы. Она не стала желать отцу благополучного возвращения, и он не стал отвечать, что возвращался всегда. Она сказала то, что следовало сказать валорианке:

— Сражайся с честью.

— Обещаю.

Он был на полпути к двери, когда оглянулся и сказал:

— Я верю, что в мое отсутствие ты будешь поступать правильно.

Что означало, что он в это совершенно не верил.

 

* * *

 

Позже в тот же день Лира принесла Кестрел обед. Рабыня не глядела на свою госпожу. Она торопливо трясущимися руками опустила поднос на низкий столик возле дивана, где отдыхала Кестрел, и разлила немного чая.

— Нет необходимости спешить, — произнесла Кестрел.

Руки девушки начали двигаться увереннее, но ее дыхание стало неровным и хриплым. По ее щеке скатилась слеза.

Внезапно Кестрел поняла, почему Лира торопится: рабыне было невыносимо оставаться дольше необходимого в одной комнате со своей госпожой.

Госпожой, которая, как все говорили, взяла в любовники того, к кому испытывала чувства Лира.

Кестрел следовало бы ощутить жалость. Желание объяснить, что слухи, в которые верила Лира — в которые, должно быть, верил весь город, — не были правдой. Однако Кестрел не могла оторвать взгляда от красоты девушки, от того, как слезы сделали ее зеленые глаза еще зеленее. Она гадала, какой должна быть любимая Арина, раз Лира не могла заставить его изменить свой выбор.

Пока Кестрел пыталась представить себе девушку с рынка — девушку Арина, — в ее сознании медленно сформировалась догадка.

Поэтому Арин избегает ее? Потому что скандал достиг ушей его любимой?

К горлу Кестрел поднялась волна ярости.

Она ненавидела ее. Ненавидела эту безликую безымянную девушку.

— Принеси мне зонтик, — сказала Кестрел Лире, — и оставь меня!

 

* * *

 

Зонт был не самой лучшей тростью. Его конец застревал в твердой голой земле, а сложенные спицы скрипели, пока Кестрел хромала через территорию имения. Однако она смогла добраться туда, куда направлялась.

Она встретила Арина в пустой апельсиновой роще. Через его плечо была перекинута лошадиная сбруя, которая звякнула, когда Арин остановился и уставился на Кестрел. Его плечи были напряжены. Подойдя ближе, Кестрел увидела, что его челюсти сжаты и на нем не осталось ни следа побоев, оставленных стражниками. Ни одного синяка. Разумеется, их и не могло быть, потому что прошел уже почти месяц.

— Я повела себя бесчестно по отношению к тебе? — спросила Кестрел.

По его лицу пронеслось что-то странное.

— Бесчестно? — повторил Арин. Он поднял взгляд к голым ветвям, будто почти ожидал увидеть там плоды, как если бы стояло лето.

— Книга. Надпись, которую я прочитала. Дуэль. То, как я обманула тебя. Отданный мною приказ посадить тебя под замок. Я повела себя бесчестно?

Он скрестил руки на груди и покачал головой, ни на мгновение не отрывая глаз от деревьев.

— Нет. Бог долгов знает, что я обязан тебе.

— Тогда в чем дело? — Кестрел так сильно пыталась сдержаться и не спросить о слухах или девушке на рынке, что сказала что-то еще хуже: — Почему ты не смотришь на меня?

— Мне нельзя с тобой даже говорить, — пробормотал Арин.

Кестрел осознала, почему ей никогда не казалось правдоподобным, что это Ракс выпустил Арина.

— Мой отец, — произнесла она. — Арин, тебе не нужно о нем беспокоиться. Утром в день Зимнего бала он уезжает. Весь полк отправляют на восток воевать с варварами.

— Что?

Он резко поднял на нее внимательный взгляд.

— Все может быть как раньше.

— Я так не думаю.

— Но... ты мой друг. — Выражение его лица изменилось, однако Кестрел все равно не могла его прочесть. — Просто скажи мне, что не так, Арин. Скажи мне правду.

Когда он заговорил, его голос звучал хрипло:

— Я твоя собственность. Как ты можешь верить, что я скажу правду? Зачем мне ее говорить?

Зонтик дрожал в руках Кестрел. Она открыла рот, но осознала, что если заговорит, то не сможет контролировать свои слова.

— Я скажу тебе кое-что, что, будь уверена, является правдой. — Арин встретил ее взгляд. — Мы не друзья.

Кестрел сглотнула.

— Ты прав, — прошептала она. — Не друзья.

 

* * *

 

Арин едва не получил ножом по горлу.

— Тебя хранит бог жизни, — ахнул Плут. Он отпрянул, и в тенях его небольшой спальной комнаты блеснул клинок. — Что, черт побери, ты здесь делаешь? Вламываешься в мой дом ночью, как вор. Влезаешь через окно. Тебе повезло, что я вовремя увидел твое лицо.

— Я должен тебе кое-что сообщить.

— Начни с того, почему не мог прийти в дом торгов в приличное время. Я думал, у тебя свободный выход. Как насчет того, чтобы взять у девчонки кольцо с печаткой?

— Оно недоступно.

Плут прищурился, глядя на Арина и постукивая своим коротким клинком по бедру. Бледное сияние уличного фонаря осветило медленную улыбку, которая появилась на его лице.

— Поссорился со своей леди, а? Любовные споры?

Арин почувствовал, как его лицо помрачнело и напряглось.

— Спокойно, парень. Просто скажи мне: слухи — правда?

— Нет.

— Хорошо. — Плут примирительно поднял руки, держа нож свободно. — Раз ты говоришь, что это ложь, значит, так и есть.

— Плут. Я нарушил правило вечернего звона, перебрался через стену поместья генерала и пробрался через охраняемый город, чтобы поговорить с тобой. Не думаешь, что нам нужно обсудить более важные вещи, чем валорианские сплетни?

Плут приподнял бровь.

— Генерал уезжает сражаться на восток. Он забирает весь полк. Утром перед Зимним балом. Это возможность, которую мы ждали.

Плут уронил свой нож на стол. Он выдохнул и рассмеялся.

— Это прекрасно, — произнес он. — Отлично.

Перед мысленным взором Арина возникло утонченное лицо Кестрел. Он увидел ее перевязанное колено. Как побелели костяшки ее пальцев. Услышал, как надломился ее голос.

— Революция произойдет в ночь бала, — сказал Плут. — Бочки с черным порохом будут на месте. Я поведу атаку на поместье генерала. Он оставит дома свою личную стражу, поэтому нам стоит ожидать сопротивление. Но с помощью твоего оружия мы сможем с ними справиться, и захват имения станет важной победой. Тем временем, валорианское высшее общество отведает на балу вина с ядовитым гостинцем. Арин, — нахмурился Плут, — не смотри на меня так. Даже ты не сможешь найти в этом плане недочет. Все пройдет отлично. Город станет нашим. — Плут положил руку на плечо Арина и сжал пальцы. — Свобода будет нашей.

Эти слова разрезали узлы, затянувшиеся внутри Арина. Он медленно кивнул и повернулся к окну.

— Что ты делаешь? — спросил Плут. — Ты подверг себя достаточному риску, чтобы прийти сюда, и точно также будешь рисковать, чтобы вернуться в имение. Я могу спрятать тебя до атаки.

«Почему ты не смотришь на меня?» — спрашивала Кестрел. Боль в ее голосе ранила его. Заставила вспомнить, как отец подарил ему на восьмые именины лошадку из дутого стекла. Арин помнил ее сужавшиеся книзу ноги, изогнутую шею — это был предмет чистоты, подобной звездам. Арин замешкался, и лошадка разбилась о плиточный пол.

— Нет, — сказал Арин Плуту. — Я возвращаюсь. Когда это произойдет, я должен быть там.