ГЛАВА XI. Но (возразят нам) много христиан было и убито, много истреблено разными

Но (возразят нам) много христиан было и убито, много истреблено разными

видами ужасных смертей. Об этом, возможно, и следует скорбеть, но ведь это

— общий удел всех, которые родились для этой жизни. Я знаю одно, что не

умер никто, кто рано или поздно не должен был умереть. А конец жизни один:

как жизни долгой, так и короткой. Одно не лучше, а другое не хуже, или:

одно не больше, а другое не меньше, коль скоро то и другое в равной мере

уже не существует. И что за важность, каким видом смерти оканчивается эта

жизнь, коль скоро тот, для кого она оканчивается, не вынужден будет

умирать снова? А если каждому из смертных, при ежедневных случайностях

этой жизни, угрожают некоторым образом бесчисленные виды смерти, пока

остается неизвестным — какой именно из них постигнет его: то, скажи на

милость, не лучше ли испытать один из них, умерши, чем бояться всех,

продолжая жить? Знаю, что наши чувства предпочитают лучше долго жить под

страхом стольких смертей, чем, умерши раз, не бояться потом ни одной. Но

одно дело то, чего избегает по слабости боязливое плотское чувство, и

совсем другое — то, в чем убеждает тщательно проверенное указание разума.

Та смерть не должна считаться злой, которой предшествовала жизнь добрая.

Смерть делает злым только то, что следует за смертью. Поэтому, кому

предстоит умереть, те не должны много заботиться о том, что именно с ними

произойдет, от чего они умрут, а должны заботиться о том, куда, умирая,

они вынуждены будут идти. Итак, если христианам известно, что смерть

благочестивого бедняка под языками собак, лижущих его струпья, была

гораздо лучше, чем смерть нечестивого богача в порфире и виссоне (Лук.

XVI, 19—26), то какой вред причинили эти ужасные виды смерти тем, кто жил

хорошо?