Утром двадцать первого ноября Гюстав Борглюнд умер в инфекционной больнице города Мальмё. Его доставили слишком поздно, и врачи ничего уже не могли сделать. Зато Эмиль Элофссон и Давид Гектор выкарабкались во многом благодаря искусству хирургов. Конечно, обоим досталось, особенно опасным было положение Элофссона — одна пуля прошла сквозь печень, другая рядом с поджелудочной железой. Элофссон и Гектор были не в состоянии говорить ни в понедельник, ни во вторник, а Борглюнд ничего не знал — даже того, что его подстерегает смерть. Успехи оперативного штаба ЦПУ были на уровне ожидаемого. Машина не найдена, убитый не опознан. Борглюнд увенчал свою долгую карьеру, состоявшую из сравнительно безобидных промахов, тем, что испустил дух в среду, в четыре часа утра. Весть о его кончине за несколько часов дошла до ЦПУ. Она вызвала бурю чувств и длинную череду телефонных переговоров между Стигом Мальмом и полицмейстером Мальмё. ЦПУ требовало активных действий. Под активными действиями ЦПУ подразумевало отправку во все концы автобусов с полицейскими в пуленепробиваемых жилетах и шлемах с плексигласовыми щитками перед лицом. Далее подразумевалось использование снайперов, автоматического оружия и бомб со слезоточивым газом; всем этим полицию охотно снабжала армия. Леннарт Колльберг подразумевал под активными действиями разговор с людьми. Весь понедельник и весь вторник он пассивно наблюдал поток молодых людей, произвольно задержанных ревностными полицейскими. Колльберг был достаточно опытным сыщиком и знал, что человек, который полгода не ходил в парикмахерскую, далеко еще не кандидат в убийцы. К тому же, насколько он понимал, об убийстве не было речи. Но после кончины Борглюнда все вошли в такой раж, что кто-нибудь должен был предпринять что-нибудь дельное. Поэтому Колльберг зашел за своей машиной в гараж при отеле «Св. Йорген», где обычно останавливались высокие полицейские чины, и отправился в городскую больницу Мальмё. Он собирался переговорить с Элофссоном и Гектором. Колльберг был человек закаленный, и все же его потрясло то, что он увидел в палате. Он еще раз поглядел на бумажку с адресом, который ему написал Пер Монссон. Все правильно. А что он находится в Швеции, ему и без бумажки известно. Здание было выстроено в прошлом веке, и в палате стояло три десятка коек. Запах невыносимый, и вся картина сильно смахивала на перевязочный пункт во время Крымской войны. Не больница, а сплошной позор. Он показал свое удостоверение медсестре. — Вы ошиблись, — сказала она. — Они не в общей палате, им отвели отдельную, у нас их четыре. Каждая на две койки. Вы можете сейчас поговорить с ранеными, — продолжала она. — Только не слишком долго. Элофссону больше досталось, но Гектор, пожалуй, дольше пролежит. — Я постараюсь не засиживаться. Войдя к коллегам, Колльберг убедился, что начальство позаботилось о своих раненых подчиненных. Цветы, шоколад, фрукты… Радио и цветной телевизор. Гектор держался бодрее, хотя левая рука и обе ноги у него были подвешены. Над Элофссоном висело сразу четыре капельницы, одна с кровью, другие с жидкостями разного цвета. — Небось, несладко здесь валяться, — сказал Колльберг. — Наш час еще не пробил, — отозвался Гектор. — Парень, который в вас стрелял, убит. — Да, это надо же, я его все-таки хлопнул, — оживился Гектор. — Сам лежал с двумя пулями, темно, да еще коллега упал как раз между нами. — Вспомнил имя, — вдруг сказал Элофссон. — Каспер. — Каспер? — Точно. «В машину, живо, Каспер», — сказал тот, который стрелял в меня. Точно, Каспер. — Ты совершенно уверен? — Абсолютно. Я же говорю, странное имя. Каспер — я никого не знаю с таким именем. — Я тоже, — сказал Колльберг. — И не «крайслер», а «шевроле». Светло-зеленая, а не синяя машина, нам неправильно сообщили. — Так, — протянул Колльберг. — Понятно. — Вот, а еще номер, — продолжал Гектор. — Они сказали, что буква А. То есть, понимай, стокгольмская машина со старыми номерами. И сказали — три шестерки. А на самом деле буква была Б и номер начинался двумя семерками. Потом еще какая-то цифра, а после нее, кажется, еще одна семерка. — Я на этот счет ничего не могу сказать, — заметил Элофссон. — Это очень важно, — сказал Колльберг. — Значит, зеленый «шевроле» зарегистрирован в Стокгольмской губернии, в номере две или три семерки. — Вот именно, — подтвердил Гектор. — Я всегда стараюсь все примечать и редко ошибаюсь. — Что верно, то верно, — согласился Элофссон. — Коллега всегда начеку. — Ну и как же был одет этот Каспер? — Темная куртка и джинсы, — ответил Гектор. — Маленький, волосы светлые. И длинные. — Теперь все так одеты, — заметил Элофссон. Вошла младшая медсестра, она катила тележку с множеством пробирок. Пока она занималась Элофссоном, Колльберг отодвинулся в сторонку. — Можешь еще говорить? — спросил он Гектора. — Сколько угодно. О чем ты хотел спросить? — Да как все происходило… Вы останавливаете их, выходите из машины. Перед этим ты успел заметить марку машины, цвет и номер. — Все верно. — А они что? — Они тоже вышли. Коллега Эмиль посветил фонариком внутрь их машины. Потом схватил того парня, что стоял ближе. А тот начал стрелять. — Тебя сразу ранило? — Почти сразу. По-моему, первые пули коллега принял на себя. Все это так быстро произошло… А потом и мне досталось. — Но ведь ты тоже мог выхватить пистолет? — Он у меня был в руке. — Значит, ты шел к машине с пистолетом в руке? — Ну да, у меня было словно предчувствие. — А парни в машине, по-твоему, видели твой пистолет? — Должны были видеть. Но патрон не дослан. Не положено. Надо было дослать, прежде чем отстреливаться. Колльберг бросил взгляд на Элофссона — тому стало совсем плохо. Исследование показало, что у Элофссона и Борглюнда патроны были досланы. Но ни тот, ни другой не стреляли, а Элофссон даже не расстегнул кобуру, это точно установлено. — Слушай, — окликнул Колльберга Гектор. — Тут поговаривают, будто Гюстав Борглюнд убит. Это правда? — Правда, — сказал Колльберг. — Умер сегодня утром. Колльберг видел, что Элофссон совсем обессилен, но требовалось задать еще несколько вопросов. — Вы заметили, они оба в вас стреляли? — Мне казалось, второй тоже стрелял, — ответил Элофссон. — В тот момент, когда все это происходило, я был уверен, что оба стреляют. Потому что за спиной у меня звучали выстрелы. Но теперь получается, что это коллега стрелял. Колльберг снова повернулся к Гектору: — А ты что скажешь? — Уверенно могу сказать только, что длинный брюнет стрелял в Эмиля и меня, когда мы на земле лежали. Затем я услышал, как машина сперва развернулась, потом рванула с места. — Значит, никто из вас не берется точно сказать, что светловолосый стрелял? Может, у него и оружия не было? — По-моему, нет, — сказал Гектор. — Я ничего такого не видел. Элофссон промолчал. Похоже было, что он дремлет. Колльберг смотрел на Гектора. В уме у него вертелся один вопрос: «У тебя всегда бывают такие предчувствия? Что ты сперва выхватываешь пистолет, а потом задаешь вопросы?» Но сейчас не время выяснять такие вещи. — Ладно, ребята, я пошел, — сказал он. — Поправляйтесь. Беседу с ранеными он расценил как полезную и поучительную. В полицейском управлении Мальмё Пер Монссон перекусил пополам зубочистку, швырнул в мусорную корзину и сказал: — Вот это номер. Трое суток разыскиваем по всей стране не ту машину. Не та марка, не тот цвет, не та буква, не те цифры. Полный набор. — Отчего умер Борглюнд? — спросил Колльберг. — Убит в связи с перестрелкой, — произнес Монссон с каменным лицом. — Так будет написано в газетах. Он достал из нагрудного кармашка новую зубочистку, не спеша снял с нее целлофан. — Вот, у меня тут все точно записано во избежание недоразумений. Он протянул Колльбергу листок, и тот прочел: «Полицейский Гюстав Борглюнд, 37 лет, скончался сегодня утром вследствие травм, полученных им в связи с перестрелкой между полицией и двумя вооруженными головорезами в Юнгхюсен. Еще двое полицейских были тяжело ранены в той же перестрелке. Однако их состояние можно считать удовлетворительным». Колльберг положил листок на стол. — Отчего он умер на самом деле? Монссон невозмутимо уставился в окно и сказал: — Его ужалила оса. XVIII
Монссону и Колльбергу пришлось жарко. Стиг Мальм всю среду не давал им покоя; одно утешение — начальник оперативного штаба сидел в Стокгольме и мотал душу из подчиненных по телефону: «Что нового?», «Машина найдена?», «Убийца опознан?» — Теперь у нас появились кое-какие данные, — сказал Монссон. И немного погодя: — Нет, не стоит… Гораздо лучше, чтобы розыск велся централизованно, чтобы все нити сходились в одних руках… Да-да, мы позвоним… Монссон положил трубку. — Грозится приехать сюда. Если будет летная погода, может за два часа до нас добраться. — Только не это, — с тоской произнес Колльберг. — Не принимай всерьез все, что он говорит, — ответил Монссон. — К тому же скоро дело пойдет. И вообще он не любит летать, я это давно заметил. Монссон оказался прав. Мальм не прилетел, а в четверг утром дело пошло. Колльберг провел беспокойную ночь, а после завтрака — двойная порция яиц и ветчины — настроение немного поднялось. На душе у Колльберга было уже веселее, когда он поднялся на второй этаж полицейского управления, чтобы услышать от Монссона утренние новости. По пути он заметил на рекламных листках всех газет набранные огромными буквами слова: «УБИЙСТВО ПОЛИЦЕЙСКОГО». — Привет, — сказал Монссон. — Нам теперь известно, кто стрелял в Гектора и Элофссона. — Кто? — Покойника звали Кристер Паульсон. В центральной картотеке отпечатков пальцев нашли наконец нужные сведения. В задержке, как всегда, виновата электронная машина. Электронная машина. Колльберг вздохнул. — Кроме того, мы нашли «шевроле». Он стоял за старым сараем на участке одного крестьянина в районе Веллинге. Хозяин участка говорит, что машина появилась там еще в воскресенье, но он думал, что просто кто-то захотел избавиться от старого рыдвана. Он читал в газете объявление о розыске, но ведь там, черт возьми, все неверно указано — номер, цвет, марка машины. Бенни отправился туда, скоро доставит ее. Колльберг хмыкнул в ответ и спросил: — А что нам известно про этого Кристера Паульсона? — Довольно много. Только что вышел из заключения. Всего двадцать четыре года, а на счету уже не одна судимость. Уроженец центра страны, но некоторое время жил в наших краях. — И умер… — Да. Гектор застрелил его. То, что называется самообороной. Пожалуй, и все. Есть заключение психиатра, он считался неврастеником… Монссон заглянул в какую-то бумагу. — Вот. Антиобщественные наклонности. Бунтарь. Без специального образования, нигде не работал. Но актов насилия не совершал, хотя у него и раньше находили оружие. Еще он был наркоманом. Колльберг снова вздохнул. В «зажиточном государстве» развелось столько людей именно такого рода, что всех и не сочтешь. Но что еще хуже: никто не знал, как с ними быть. Полицейские решали проблему очень просто — били дубинками по голове, а потом еще добавляли кулаками в участке. — Интересно, стал бы он стрелять, если бы Гектор не размахивал своим пистолетом? — произнес Колльберг. — Что ты сказал? — Ничего. Просто размышляю вслух. Помолчав, Монссон снова заговорил: — Я ведь слышал. Я и сам об этом думал. Думал, да бросил. Ведь ответа все равно не получишь. — Тебе приходилось в кого-нибудь стрелять? — Приходилось. Один раз. Корова улизнула с бойни и убежала в город. Тогда еще трамваи ходили, и эта животинка напала на грузовой трамвай на мосту. Этакий бой быков… Нет, теперь я никогда пистолет с собой не беру. Тут лежит, — он пнул ногой ящик письменного стола. — К тому же у меня зрение паршивое. — А про Каспера нам по-прежнему ничего не известно, — заметил Колльберг. — Ничего. Но у нас есть две хорошие зацепки. Во-первых, потолкуем с приятелями этого Кристера Паульсона. Если только это даст что-нибудь. Нынче молодые какие-то странные пошли. — Зависит от того, кто с ними говорит, — возразил Колльберг. — Во-вторых, в машине должны быть отпечатки его пальцев. А может, и еще что-нибудь. Монссон барабанил пальцами по столу. — Этот Кристер Паульсон явился сюда из Стокгольма, — продолжал он. — Типично. В столице жизнь до того невыносимая, что даже лиходеи бегут. Бегут и безобразничают тут, у нас. Монссон, пожалуй, кое в чем был прав, но Колльберг ограничился тем, что пожал плечами. Зазвонил телефон. Монссон сделал красноречивый жест рукой: — Прошу. Твоя очередь. Колльберг с унылой гримасой взял трубку. Но на сей раз звонил не Мальм, а Бенни Скакке. — Привет, — поздоровался он. — Я еще в Веллинге, жду аварийную машину. Похоже, бензобаки пусты, но машина та самая, никакого сомнения. В ней лежит краденое. — Ты там поосторожнее, не насажай своих отпечатков, — предупредил Колльберг. — Не бойся, не насажаю. Тут еще одно дело, я хотел сообщить… — Валяй, парень, выкладывай, — подбодрил его Колльберг. — Что там у тебя? — Понимаешь, хотя Веллинге и входит в наш участок, на самом деле это что-то вроде старой деревни, где люди знают все друг о друге. — И что же ты узнал? — В воскресенье у здешнего жителя угнали машину. А заявил он об этом только вчера. Собственно, даже не он, а его жена. — Отлично, Бенни. Говори номер и прочие данные, объявим розыск. Колльберг записал данные и отдал на телекс. — Что ж, тут очевидная связь, — сказал Монссон. — Гм-м, — отозвался Колльберг. — Да, связь намечается. — Итак, — говорил Монссон, — Кристер Паульсон и этот Каспер вместе совершают кражу. Их замечают. В это время поблизости оказывается патрульная машина, в которой сидят Элофссон, Борглюнд и Гектор. Они останавливают машину с ворами. Кристер Паульсон ранит Гектора и Элофссона, но Гектору удается выхватить пистолет… — Гектор держал пистолет наготове, — вмешался Колльберг. — Ладно, будь по-твоему. Так или иначе, он убивает Кристера Паульсона. Одержимый страхом Каспер прыгает в машину и уезжает. Ему удается незамеченным проскочить единственное опасное для него место — мост у Хёлльвикснеса. Дальше в его распоряжении множество дорог местного значения, за которыми мы не в состоянии надежно проследить, не говоря уже о том, чтобы перекрыть их. Колльберг не мог похвастаться хорошим знанием Сконе, но он знал, что Юнгхюсен расположен на мысу, который пересекается каналом Фальстербу, и что в поселок ведет одна-единственная дорога. — Он успевает выскользнуть до прибытия первой полицейской машины? — Шутя. Там всего несколько минут езды, Юнгхюсен находится у самого канала. Сам понимаешь, в то утро там царило некоторое замешательство. Наших в том районе было предостаточно, но большинство развлекалось гонками на новой магистрали между Мальмё и Веллинге. Кстати, две полицейские машины столкнулись. А наш друг Каспер добрался до Веллинге, там у него кончился бензин, он свернул с дороги, украл другую машину и дал ходу. — Куда? — К черту на рога. У нас искать его бесполезно. Но теперь есть данные о второй машине. Надо выследить. — Надо… — рассеянно подтвердил Колльберг, думая о своем. — Если только владелец сообщил верный номер, верную марку и верный цвет. — Я тебя вот о чем хочу спросить, — сказал Колльберг. — Пусть даже мой вопрос будет тебе против шерсти. Не для того, чтобы опровергнуть официальную версию, просто мне лично важно знать, что именно произошло. — Давай, не стесняйся. — Что произошло на самом деле с Борглюндом? — Я могу сказать только, как это мне представляется. — Ну и что же тебе представляется? — По-моему, Борглюнд сидел сзади и спал, когда задержали машину с ворами. Когда он выбрался из машины, заваруха уже началась. Кристер Паульсон, а возможно, и Каспер, открыли огонь, и Гектор стал отстреливаться — результат известен. Борглюнд залег в укрытие, а попросту говоря, шлепнулся в канаву. И видимо, попал прямо на осиное гнездо. Оса ужалила его в шейную артерию. В воскресенье он явился на дежурство, но почувствовал себя плохо, и его отпустили домой. В понедельник угодил в больницу. Он уже был без сознания, да так и не пришел в себя. — Несчастный случай, — пробурчал Колльберг. — Да. Но не первый в своем роде. Насколько мне известно, такие вещи случались и раньше. — Ты разговаривал с ним до того, как он попал в больницу? — Говорил. И ничего толком не узнал. Дескать, остановили какую-то машину, и кто-то из этой машины открыл огонь. Тогда он залег в укрытие. Понятное дело, перетрусил. — Теперь мне известно, что говорят все участники происшествия, кроме Каспера, — сказал Колльберг. — Никто не утверждает положительно, что Каспер стрелял или хотя бы поднял руку на кого-либо. И все эти разговоры об убийстве Борглюнда сплошное лицемерие. — Так ведь прямо никто ничего и не утверждает. Сказано только, что он скончался от повреждений, полученных в связи с перестрелкой. А это на самом деле так. Ты куда, собственно, клонишь? Монссон озабоченно посмотрел на Колльберга. — Я думал о парне, на которого охотимся, — ответил Колльберг. — Пока мы не знаем, кто он, но скоро выясним. За ним гонятся — от такой облавы хоть кто голову потеряет. А на самом деле может оказаться, что он повинен всего-навсего в краже. Не нравится мне это. — Еще бы. А что в нашей работе может нравиться человеку? Снова зазвонил телефон. Мальм. — Что нового? Что сделано? Колльберг передал трубку Монссону. — Он лучше меня в курсе дела, — покривил Леннарт душой. Монссон невозмутимо изложил по порядку все новости. — Что он сказал? — спросил Колльберг, когда разговор окончился. — «Прекрасно!» И еще сказал, чтобы мы двигались дальше на всех парах. Через час явился Бенни Скакке, привел злополучную машину. Эксперты зафиксировали отпечатки пальцев, затем начался осмотр. — Ну и старье, — заметил Монссон. — Так, краденое имущество… Старый телевизор… ковры… статуэтка какая-то, если это можно назвать статуэткой. Спиртное… Разное барахло. И несколько монет из копилки. — Плюс двое убитых и столько же раненых — вероятно, пожизненных инвалидов. — Вот уж действительно неоправданные жертвы, — заметил Монссон. — Остается позаботиться о том, чтобы их не прибавилось, — заключил Колльберг. Они тщательно обыскали старый «шевроле». У обоих был немалый опыт в таких делах, а Монссон вполне заслуживал звание эксперта по обнаружению вещей, которые ускользали от внимания других. И на этот раз ему повезло. Между спинкой и сиденьем кресла, что рядом с водительским, попала сложенная несколько раз тонкая бумажка. Обивка разлезлась, и бумажка застряла под ней. Колльберг был почти уверен, что он ни за что не нашел бы этот клочок. Они возвратились в кабинет Монссона. Колльберг развернул бумажку, Монссон вооружился лупой. — Что это такое? — спросил Колльберг. — Валютная квитанция, выдана каким-то датским банком, — объяснил Монссон. — Точнее, копия квитанции. Одна из тех бумажек, которые либо выбрасывают сразу, либо складывают и суют в карман. И теряют потом, когда из того же кармана достают носовой платок. — И на ней положено расписываться? — Как правило, — сказал Монссон. — Но не всегда. Зависит от правил данного банка. Здесь роспись есть. — Ну и почерк! — сердито заметил Колльберг. — А кто из молодых в наше время пишет лучше? Что там? — Кажется, Ронни. Дальше К. И маленькая «а», и какие-то закорючки. — Кажется, Ронни Касперссон, — заключил Монссон. — Или Каспарссон. Но это лишь догадка. — Ронни — совершенно точно. — Что ж, проверим, может быть, и обнаружится какой-нибудь Ронни Касперссон. Вошел Бенни Скакке. Постоял, переминаясь с ноги на ногу. Колльберг посмотрел на него: — Что там у тебя? — Да вот, привел несколько человек, знакомых Кристера Паульсона. Девушка и два парня. Будете говорить с ними? — Я поговорю, — ответил Колльберг. Во внешности молодых людей не было ничего необычного. Впрочем, семь-восемь лет назад они сразу привлекли бы к себе внимание: длинные кожаные куртки с вышивкой, на парнях джинсы, тоже разукрашенные вышивками, на девушке длинная юбка, то ли индийского, то ли марокканского типа. Все трое в кожаных сапогах на высоком каблуке. Волосы до плеч. Они смотрели на Колльберга с тупым безразличием, которое в любую минуту могло смениться враждебностью. — Привет, — поздоровался Колльберг. — Есть будете? Кофе, бутерброды? Ребята пробурчали нечто утвердительное, а девушка тряхнула головой, убирая волосы с лица, и звонко отчеканила: — Накачиваться кофе да объедаться белым хлебом — только себе вредить. Хочешь быть здоровым — ешь натуральные продукты, пока еще можно хоть что-то найти. Избегай мяса и всяких суррогатов. — Ясно, — сказал Колльберг. И повернулся к стоявшему у двери стажеру. — Принеси три чашки кофе и побольше бутербродов, — распорядился Колльберг. — Зайди в овощную лавку на углу и купи здоровенную морковку, чтобы было побольше витаминов. Стажер вышел. Ребята заржали, девушка сидела прямо и сурово молчала. Стажер вернулся с кофе, морковиной и розовым от усердия лицом. Теперь рассмеялись все трое. Колльберг мог бы и сам усмехнуться, но ему не стоило большого труда сдержаться. К сожалению. — Ну так, — заговорил он. — Спасибо, что пришли. Вам известно, о чем речь идет? — Кристер, — ответил один из парней. — Вот именно. — По сути дела, Кристер был вовсе не плохим человеком, — сказала девушка. — Да только общество испортило его, и за это он ненавидел общество. А теперь легаши его убили. — Он и сам ранил двоих, — вставил Колльберг. — Ну и что. Меня это не удивляет. — Почему? После долгого молчания один из парней ответил: — Он всегда ходил с оружием. Когда шпалер, когда стилет, когда еще что-нибудь. Говорил, что в наше время иначе нельзя. Как будто он был доведен до отчаяния — так, кажется, говорят? — Моя служба заключается в том, чтобы разбираться в таких делах, — сообщил Колльберг. — Противное занятие — и отнюдь не благодарное. — А наша весьма противная и неблагодарная задача — жить дальше в этом прогнившем обществе, которое не мы довели до такого состояния, — сказала девушка. — Жить и каким-то образом вернуть ему человеческий облик. — Кристер не любил полицейских? — спросил Колльберг. — Все мы ненавидим легавых, — ответила девушка. — И за что нам их любить? Они ведь ненавидят нас. — Вот уж правда, — подхватил один из парней. — Нигде в покое не оставляют, ничего не разрешают делать. Сядешь на скамейку или на траву — легавый тут как тут. А представится случай — так подкинут… — Или издеваются, — вставила девушка. — Еще неизвестно, что хуже. — Кто-нибудь из вас видел парня, который поехал с Кристером в Юнгхюсен? — Каспера-то? — заговорил второй парень. — Я видел. Совсем немного. Посидели вместе, потом пиво кончилось, и я ушел. — И как он тебе показался? — Славный парень. Безобидный, такой же, как и мы все. — Значит, тебе известно, что его звали Каспер? — Ну да. Но вообще-то у него другое имя. Он что-то бормотал вроде Робин, или Ронни… — Что вы думаете об этом случае? — Все как положено, — ответил первый парень. — Иначе и быть не могло. Нас все ненавидят, особенно легавые. И когда кто-то из нас от отчаяния становится на дыбы, выходит то, что вышло. Еще удивительно, что ребята поголовно не обзаводятся оружием. Почему все шишки должны только на нас валиться? Колльберг поразмыслил, потом спросил: — Если бы вам предоставилась возможность выбирать, кем бы вы стали? — Я стал бы космонавтом и махнул в межпланетное пространство, — ответил один из парней. — А я уехала бы в деревню, — сказала девушка. — Вела бы здоровый образ жизни. Завела всякую живность, народила бы детей и постаралась уберечь их от всякой отравы, чтобы выросли настоящими людьми. — Отведи мне грядку в твоем огороде, я гашиш разведу, — усмехнулся второй парень. Колльберг не услышал больше ничего существенного и вскоре вернулся к Монссону и Скакке. На этот раз картотека сработала без задержки. Она подтвердила существование Ронни Касперссона, он уже привлекался к ответственности, и отпечатки пальцев совпадали с найденными на баранке и приборной доске. В пятницу о Ронни Касперссоне было известно следующее: когда он родился, где живут его родители, где его видели последний раз. В итоге дознание переносилось далеко за пределы полицейской сферы города Мальмё. Центр тяжести в охоте на убийцу переместился в другие районы страны. — Оперативная группа Мальмё распускается, — по-военному отчеканил Мальм. — Тебе надлежит немедленно явиться ко мне в Стокгольм. Уложив чемодан и выйдя на улицу, Колльберг почувствовал, что его терпению приходит конец. XIX
В среду вечером Ронни Касперссон услышал, что один на полицейских, участников драматической перестрелки в Юнгхюсен, скончался. Это дикторша так сказала: драматическая перестрелка в Юнгхюсен. Сидя вместе с мамой на диване, он смотрел на экран телевизора и слушал, как перечисляются его приметы. Полиция объявила всешведский розыск, разыскиваемому около двадцати лет, он ниже среднего роста, у него длинные светлые волосы, одет в джинсы и темную поплиновую куртку. Ронни глянул на мать. Она была занята своим вязанием — брови нахмурены, губы шевелятся, должно быть, считает петли. Описание было довольно поверхностное и далеко не точное. Верно, ему недавно исполнилось девятнадцать лет, но он уже привык к тому, что его часто принимают за шестнадцатилетнего. А куртка на нем была черная, кожаная. К тому же накануне вечером он, поломавшись для вида, дал матери отстричь ему волосы. Кроме того, дикторша сообщила, что он, вероятно, разъезжает на светло-зеленом «шевроле» с тремя семерками в номере. Странно, что полиция не нашла машину. Он ведь не старался ее спрятать. В любую минуту могут найти. — Я завтра уеду, мама, — сказал он. Она оторвала взгляд от вязания. — Почему, Ронни? Дождался бы папы! Он очень огорчится, когда узнает, что ты был и не мог его подождать. — Мне надо возвращать машину. Парню, у которого я ее одолжил, она нужна завтра. Но я скоро вернусь. Мать вздохнула. — Ну да, ты всегда так говоришь, — грустно произнесла она, — а сам пропадаешь на целый год. На другое утро он поехал в город. Он еще не знал, куда деться, но не хотел сидеть дома у матери и ждать, когда его схватят, если полиции удастся установить его личность. В Стокгольме легче скрыться. Денег было совсем мало, только две пятикроновые монеты, да мать дала ему две десятки. Бензин его не волновал, он отрезал кусок садового шланга в родительском гараже, и оставалось лишь дождаться темноты, чтобы решить проблему заправки. Хуже обстояло дело с жильем. Он быстро добрался до Стокгольма. В баке оставались считанные литры, а ему не хотелось тратить последние кроны на бензин, который вечером можно добыть бесплатно. Ему посчастливилось найти свободное место на стоянке у Шеппсбрун. Каспер решил, что с фальшивыми номерными знаками машиной можно без особого риска пользоваться и дальше. Ронни бродил по Старому городу, размышляя, как поступить. Две недели не был он в Стокгольме, а казалось, вечность прошла. Две недели назад у него было немного денег, и он в компании с двумя ребятами поехал в Копенгаген, а когда деньги кончились, перебрался в Мальмё и на беду познакомился с Кристером. Его тянуло с кем-нибудь поговорить, встретить приятелей, вернуться к старому, привычному образу жизни и убедиться, что ничего не изменилось, все по-прежнему. Но нет, какое там по-прежнему. Правда, ему и раньше случалось бывать в бегах, да разве прошлое можно сравнить с нынешним случаем! Сейчас дело серьезное, по телевидению объявили, что его по всей стране разыскивают. Идти к приятелям опасно, они собираются там, где полиция в первую очередь будет его искать, — Хумлегорден, Кунгстредгорден, Сергельсторг. Он остановился, его внимание привлекли листки на газетном киоске около Бьёрнс-тредгорд. Крупным жирным шрифтом: «УБИЙСТВО ПОЛИЦЕЙСКОГО… РАНЕНЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ СКОНЧАЛСЯ». Каспер перевел взгляд на подзаголовки. «Погоня за бандитом по всей стране…». Другая вечерняя газета лаконично констатировала: «Убийца на свободе». Он знал, что речь идет о нем, и все же ему было непонятно, почему его называют бандитом и убийцей. Его, который в жизни не держал в руках пистолета. Да если бы и держал, ни за что не выстрелил бы в человека, как бы туго ни пришлось. Он думал о зеленой машине с украденным добром и с отпечатками его пальцев на баранке. Да и не только на баранке… Как только найдут машину, по отпечаткам сразу выяснят, за кем гонятся. Каспер слишком хорошо помнил тот единственный случай полтора года назад, когда он попался. Помнил штемпельную подушечку и карточку, к которой прижимали его пальцы. Все десять, один за другим. И он не стал покупать газет, а пошел дальше. Улица за улицей, улица за улицей, не сознавая толком, где находится, все мысли сосредоточены на одном: как укрыться? Дома у родителей — исключено, полиция нагрянет туда, как только установит его личность. Скорее всего уже установила. Жаль маму. Надо бы рассказать ей, как все было на самом деле, что он ни в кого не стрелял. Может, написать ей письмо, если найдется укрытие. В четыре начало темнеть, и Каспер немного успокоился. Ведь он же никого не убивал, это чистое недоразумение, не станут же его карать за то, в чем он неповинен. Или станут? Вот именно. Принято говорить, что Швеция — правовое государство, но Каспер в этом сомневался. Скольким невиновным выносят строгие приговоры, тогда как подлинные преступники — те, что выжимают из сограждан деньги, рабочую силу и жизненную энергию, — пребывают на свободе, потому что их действия оправдываются законом. Каспер озяб. Под кожаной курткой на нем была только тонкая водолазка. Заношенные джинсы тоже не больно-то грели. Больше всего мерзли ноги в парусиновых туфлях на резине. На Рингвеген он зашел в кондитерскую, в которой прежде не бывал ни разу. Взял кофе, два бутерброда с сыром и сел за столик поближе к батарее отопления. Только поднес к губам чашку, как вдруг сзади его окликнули: — Каспер, ты? Оболванился так, что сразу и не узнать. Он поставил чашку и обернулся. Видно, у него было испуганное лицо, потому что девушка, сидевшая за соседним столиком, сказала: — Ты чего это дрейфишь так? Это же я, Магган. Ну, вспомнил? Конечно, вспомнил. Магган несколько лет гуляла с его лучшим другом, он познакомился с ней в первый же день, когда приехал в Стокгольм почти три года назад. Не так давно она разошлась с его другом, тот ушел в плавание, и с тех пор Каспер не видел Магган. Магган пересела за его столик, они потолковали о былом, и Каспер решился посвятить ее в свои проблемы. Рассказал все, как было. Магган читала газеты и сразу уразумела, в какой он попал переплет. Выслушав его, она сказала: — Бедняжка. Вот это влип! Наверно, правильнее всего было бы посоветовать тебе — иди, мол, в полицию и скажи все как есть. Но я воздержусь — не доверяю легавым. Она призадумалась, Каспер молча ждал. Но вот она заговорила снова: — Поживешь у меня. Обзавелась берлогой в Красене. Конечно, мой тебе не обрадуется, но он и сам не в ладах с легавыми, поймет. И вообще он добрый. В глубине души. У Каспера не хватало слов, чтобы выразить свое облегчение и благодарность, но он сказал: — Ты мировая баба, Магган, я всегда это говорил. Она заплатила за него в кондитерской, потом проводила до Шеппсбрун, где он оставил машину. — Чего доброго, на штраф нарвешься, — сказала она. — Тебе это сейчас совсем ни к чему. Гроши на заправку у меня найдутся, так что не волнуйся. Она сама села за руль, и всю дорогу Каспер горланил песни. XX
