Херрготт Рад прищелкнул большим пальцем за правым ухом так, что шляпа подскочила и съехала на левую бровь. — Сегодня пойдем и подстрелим фазана. Потом съедим его. Таких кулинаров, как я, поискать надо. В этом одно из преимуществ холостяцкой жизни — поневоле научишься готовить. Мартин Бек буркнул что-то неразборчивое. Сам он абсолютно не годился в кулинары. Может быть, потому что поздно стал холостяком. — А где стрелять будем? Ты владеешь лесными угодьями? — А друзья на что, — сказал Рад. — Считай, что нас пригласили на охоту. Сапоги возьмешь мои. Ружье тоже, у меня их два. Он усмехнулся, перебирая лежащие на столе бумаги. — Конечно, если ты предпочитаешь отвести душу разговором с Фольке, то… Мартин Бек поежился. Допрос Фольке Бенгтссона окончательно зашел в тупик. Нечто вроде шахматной партии, когда у противников осталось, кроме королей, по одному коню. — Одна сегодняшняя новость касается осмотра места происшествия, — сообщил Рад. — Точнее, ветоши, которую лично я обнаружил поблизости от трупа, когда мы там работали. По правде говоря, я успел про нее забыть. Он расхохотался. — Ну и что с ней? — спросил Мартин Бек. — Подверглась криминалистической экспертизе. Вот заключение. Хлопчатобумажное волокно, частицы гравия, грязь, глина, жир, смазочное масло, никелевая стружка. Гравий, грязь, глина по составу точно соответствуют пробам грунта, которые мы взяли в яме, где лежала Сигбрит. А там, где я подобрал ветошь, состав уже другой. Значит, можно предположить, что убийца вытирал ветошью свои сапоги. Скорее всего сапоги, в другой обуви там было не пройти. — Никелевая стружка, — сказал Мартин Бек. — Не совсем обычная вещь. — По-моему, тоже. Во всяком случае, ничто из этого не может быть обращено против Фольке Бенгтссона. «И все-таки он будет осужден, — подумал Мартин Бек. — Если только…» — Ну все, теперь поехали на охоту, — заключил Рад. Мартин Бек еще никогда не ходил на охоту, и все было для него необычно. В сапогах Рада, джинсах, теплой куртке и вязаной шапочке он шагал по кочкам рядом с Херрготтом и Тимми на поводке. Дробовик он нес на левой руке, зажав приклад под мышкой так, как это делали охотники в кинофильмах. — Тебе стрелять первым, — сказал Рад. — Как-никак гость. Потом я. Мягкие кочки пружинили под ногами, высокая трава серебрилась инеем после холодной ночи. Какие-то упрямые цветки бросали вызов наступающей зиме; местами попадались выстроенные кольцом синеватые грибы. — Рядовка, — объяснил Рад. — Вполне съедобные. На обратном пути можно собрать для гарнира. Шляпки грибов подмерзли, а вообще-то день был на редкость хороший для этого времени года. Мартин Бек помалкивал — он слышал, что охотникам положено соблюдать тишину в лесу. И он старался совсем не думать об удушенных разведенных женах, об отсидевших срок сексуальных маньяках, о ключах, которые никуда не подходят, и о ветоши с никелевой стружкой. Воздух был чистый, прозрачный, небо высокое, голубое, с редкими клочьями облаков. Вдруг перед Мартином Беком вверх взметнулась птица. Застигнутый врасплох, он вздрогнул, выстрелил, а птица стрелой унеслась прочь. — Господи, — усмехнулся Рад. — Не хотел бы я стрелять в одной команде с тобой. Спасибо, не попал в Тимми или в меня. Мартин Бек тоже посмеялся. И ведь он с самого начала предупредил, что его охотничий опыт равен нулю. Следующего фазана они подняли минут через сорок, и Рад подстрелил его с этакой элегантной небрежностью, словно походя. На обратном пути Мартин Бек занялся собиранием грибов. — С грибами оно проще, — заметил Рад. — Они на месте стоят. Когда они вернулись к томатной машине Рада, Мартин Бек сказал: — Никелевые стружки… Откуда? — С какого-нибудь завода, где изготовляют специальные детали. Да мало ли откуда! — Это может оказаться важным. — Возможно, — согласился Рад. Похоже было, что сейчас у него только обед на уме. И обед удался на славу. Мартину Беку давно не доводилось так вкусно поесть. Хотя Рея Нильсен и часто и охотно готовила вкусную еду. Оказалось, что у Рада в холодильнике хранится всякая всячина. Например, сморчки, которые он сам собрал. И бесподобная смесь из черники, ежевики и дикой малины. Получился отличный десерт, тем более что к ягодам были поданы сбитые сливки «собственного производства», как выразился Рад. Только они вытерли рты, как зазвонил телефон. — Рад?.. Нет, правда?.. Ну, молодец, честное слово, молодец! Рассказывай… Как? По почте? Я передам. Завтра постараемся выбраться… Если и дальше так пойдет, жди повышения, возьму тебя в Андерслёв… Не хочешь? Ну и дурень… Ясно, привет. Рад положил трубку и хитро посмотрел на Мартина Бека. — Кто это? — Один парень из Треллеборга. Он нашел квартиру, к которой подходит ключ из сумки Сигбрит. Мартин Бек был поражен и не скрывал этого. — Черт возьми, это как же он ухитрился? — У нас в деревне говорят: чем крестьянин глупее, тем свекла крупнее. Может, и к этому случаю подходит? Ан нет, не подходит! Рад продолжал говорить, убирая со стола. — А дело в том, что несколько ребят в Треллеборге решили во что бы то ни стало найти эту проклятую дверь, если только она и впрямь в городе находится. Сделали кучу аналогичных ключей и потратили уйму сверхурочных часов. Он сделал вынужденную передышку — его одолел смех. Мартин Бек уже опомнился и стал помогать с посудой. — Ну и еще один фактор, смею сказать, немаловажный. Есть в Треллеборге неплохие ребята. Ведь шеф может позволить себе основательно подойти к подбору кадров и не обязан всякую шваль принимать на работу, как в Мальмё там или в Стокгольме. Так вот, ребята решили доказать шишкам из Стокгольма, и тебе в первую очередь, что мы тут, в южной провинции, тоже не лыком шиты. Вот и искали, пока не нашли нужную дверь. Как раз сегодня. А не нашли бы сегодня, так продолжали бы поиски, пока не смогли бы поклясться, что во всем Треллеборге нет замка к этому ключу. — Какие-нибудь подробности? — Как же, есть и подробности. Адрес, например. Еще кое-что. Они ничего не трогали, только взглянули. Маленькая однокомнатная квартира, скромная обстановка. Сигбрит снимала ее на свою девичью фамилию — Ёнссон. Плата вносилась наличными по почте, в белом конверте, первого числа каждого месяца, на протяжении трех с половиной лет, адрес писался на машинке. И за этот месяц уплачено, хотя Сигбрит уже погибла и никак не могла этого сделать. Значит, кто-то другой заплатил. — Кай. — Возможно. На обороте конверта каждый раз написано два слова и одна буква: «Квартплата С. Ёнссон». — Что ж, завтра надо поехать посмотреть. — С удовольствием. Дверь опечатана. — Кай, — повторил Мартин Бек, словно про себя. — Вряд ли Фольке Бенгтссон. — Почему? — Он слишком скупой. — Квартплата не такая уж высокая. Владелец говорит, что всегда платили точно, не больше и не меньше. Мартин Бек покачал головой. — Нет, не Бенгтссон. Не его поступок. — Не его? — сказал Рад. — Фольке — человек с твердыми привычками. — Весь вопрос в его отношении к женщинам. Он иначе смотрит на так называемый противоположный пол. — Противоположный пол, — повторил Рад. — Недурное определение. Я рассказывал тебе про мадам из Аббекоса? Про это хищное растение? Мартин Бек кивнул. — А вот этот Кай и впрямь таинственная фигура, — продолжал Рад. — На территории нашего участка не проживает. Ручаюсь на девяносто девять процентов. И мне известно, что треллеборгские ребята основательно потрудились, искали этого Кая по известным нам приметам и прочим данным. Они считают, что во всем округе нет такого человека. — Гм-м-м, — промычал Мартын Бек. — Можно еще предположить, что Фольке все придумал, придумал машину и человека в машине, чтобы отвлечь внимание от себя. — Возможно, — сказал Мартин Бек. Однако он так не думал. На другой день они отправились в Треллеборг изучать обстановку на месте. Квартира помещалась в маленькой постройке во дворе старого наемного дома — старого, но не запущенного. Дом стоял в тихом переулке. Тайник Сигбрит Морд находился на втором этаже. Мартин Бек предоставил Раду срывать печать, чувствуя, что ему это доставит удовольствие. Квартирка и впрямь была убогая. Воздух затхлый, комната, наверно, больше месяца не проветривалась. В маленькой темной прихожей на полу у двери лежала почта — реклама разного рода. Фамилия на двери была составлена из отдельных белых пластмассовых букв: С. ЁНССОН. Справа от прихожей — совмещенный санузел, с полочкой для туалетных принадлежностей. В комнате — стол и два стула. У одной стены лежал на полу стандартный поролоновый матрац, покрытый яркой дешевой тряпкой. Поверх тряпки лежала подушка в голубой наволочке. Возле стола стоял электрокамин. Они заглянули в ящики стола. Пусто, если не считать нескольких чистых листов бумаги и блокнот с тонкой бумагой в голубую линейку. «Знакомая линейка», — сказал себе Мартин Бек. На кухне они обнаружили кофейник, две чашки, две рюмки, банку растворимого кофе, непочатую бутылку белого вина, неполную бутылку хорошего виски, четыре банки пива «Карлсберг». Две пепельницы, одна на кухне, другая в комнате, обе вымыты. — Не очень-то приглядное гнездышко, — сказал Херрготт Рад. Мартин Бек ничего не сказал. Рад был хорошо осведомлен во многих областях. Но в любви, похоже, ничего не смыслил. Лампочки голые, без абажуров. И всюду полная чистота. В чуланчике на кухне хранилась щетка, совок, тряпка. Мартин Бек присел на корточки, рассматривая подушку. Волосы — двух родов: длинные русые и короткие, почти белые. — Надо провести криминалистическое исследование. Притом очень тщательное. Рад кивнул. — Квартира та самая, — продолжал Мартин Бек. — Никакого сомнения. Честь и слава треллеборгской полиции. Посмотрел на Рада: — Есть чем дверь снова опечатать? — Конечно, — ответил Рад с необычной для него вялостью. Они вышли. Вскоре им встретился сотрудник, который нашел квартиру. Он дежурил на главной улице, его рыжие волосы бросались в глаза издалека. — Молодец, — сказал Мартин Бек. — Спасибо. — Соседей опрашивал? — Опрашивал, но ничего не узнал. Почти все пожилые люди. Они приметили, что иногда в квартире вечером кто-то появляется, но сами почти все рано ложатся, часов в семь. Мужчину никто не видел, только женщину. И тетка, которая ее видела, предположила, что это могла быть одна из девушек, что в кондитерской работают. Но предположила уже после того, как я на это намекнул. Зато несколько человек видели в окно машину бежевого цвета. Кажется, марки «вольво». Мартин Бек кивнул. Картина постепенно прояснялась. — Хорошо поработали, — сказал он и поймал себя на том, что повторяется. — Чего там, нам самим интересно было, — ответил сотрудник. — Жаль только, до этого Кая не добрались. — Если только он существует на самом деле, — заметил Рад. — Существует, — сказал Мартин Бек, направляясь к полицейскому управлению. — Можешь не сомневаться. XXI
Откуда было Ронни Касперссону знать, что он попадет в ловушку, расставленную не для него. Новым парнем Магган оказался не кто иной, как Лимпан Линдберг, и квартира находилась под наблюдением. Это продолжалось с тех пор, когда еще Мартин Бек и Колльберг попытались задержать Лимпана по подозрению в убийстве и ограблении ювелирного магазина. Правда, наблюдение велось на редкость вяло. Во-первых, сотрудники угрозыска старались держаться подальше от дома, чтобы не стать предметом насмешек Линдберга, а во-вторых, у них в этом деле просто-напросто не хватало опыта. Но Лимпан все равно учуял их присутствие, и, когда Магган привела Ронни Касперссона, он покачал головой и сказал: — Неудачное место ты выбрал, Каспер. А куда деваться Ронни Касперссону? И хотя Лимпан был лиходеем, но злодеем он не был, а потому тут же добавил: — Ладно, Каспер, оставайся, у меня еще есть в запасе отличное местечко, уйдем туда, если они попытаются взять нас здесь. Да и с такой прической тебя никто не узнает. — Ты думаешь? Страх и уныние овладели Ронни Касперссоном. — Да брось ты, не вешай носа, — сказал Лимпан. — Подумаешь, застрелил легавого. А я уложил тетку, которая явилась невесть откуда. Конь о четырех ногах и то спотыкается. — Но ведь я-то никого не застрелил. — А им все равно, так что брось ты об этом думать. Тем более, я же говорю, что тебя никто не узнает. Линдберг много раз разыскивался полицией, он и сейчас подозревал, что находится под наблюдением, но относился к этому спокойно и, пожалуй, даже юмористически. — Они уже приходили сюда с обыском, — продолжал он. — Два раза приходили, теперь можно рассчитывать на передышку. Одно паршиво, придется Магган и тебя кормить. Мало того, что я у нее на шее сижу. — Ничего, — отозвалась Магган. — Как-нибудь перебьемся. Посидите на ливерной колбасе и вермишели, только и всего. — Как только я смогу без риска наведаться в Сёдертунр, будет тебе и гусиный паштет, и шампанское, — сказал Лимпан. — Положись на меня. Теперь уже недолго ждать. Лимпан обнял Ронни одной рукой. Он был на двадцать лет старше Каспера, и тот довольно скоро стал воспринимать его чуть ли не как отца — во всяком случае, как человека, способного его понять. А такие ему встречались редко. Родители? Люди каменного века. Завели себе хороший домик, машину — в рассрочку — и сидят, бедняги, таращатся на цветной телевизор. Думают только о том, как свести концы с концами и как им не повезло с сыном. Общество для Ронни было чем-то абстрактным и враждебным, и управлялось оно кучкой самодовольных пешек, которые, в общем-то, лишь ненавидели его и его товарищей за то, что они есть на свете. А Лимпан сумел все это переварить и не отчаяться, хотя отлично понимал, что заправляет в стране горстка богатых семейств и примерно столько же ни на что не пригодных продажных политиканов, которые выезжают на набившей оскомину лжи — скажем, о том, что все-де равны и всем хорошо. Ронни Касперссон был отнюдь неглупым молодым человеком, он понимал, что жизнь основательно обманула его еще до того, как он начал жить по-настоящему, понимал и то, что многие его реакции наивны, причем к числу таких реакций относится общение с Кристером и многими другими, в том числе с Линдбергом. Он всегда легко поддавался влиянию волевых людей. Что-то очень рано сломило Каспера. Может быть, пропасть, отделявшая его от родителей, — хотя они по-своему были ему дороги. Может быть, школа со всеми ее реформами, которые чуть не сразу же подвергались пересмотру, и либо все шло по-старому, либо утверждалось нечто новое и непостижимое. Скажем, так называемая новая математика. От нее он только терялся, глупел и пропадало всякое желание учиться дальше. Он посмотрел в зеркало и убедился, что выглядит, как тысячи других молодых парней. Наверно, Магган и Лимпан правы. Никто его не узнает. И уже в пятницу он вышел на улицу. Доехал на метро до центра, совершил привычный обход, избегая, однако, таких мест, как Хумлегорден, где полиция удовольствия ради устраивала бесконечные облавы. И в субботу, и в воскресенье он выходил из дома на несколько часов. Он знал, что все газеты поместили его фотографию, что полиция побывала у его родителей, что состоялось множество облав в клубах и в домах, где жили его приятели. Знал он и о том, что его изображают чуть ли не врагом общества номер один. Убийца — и все тут, человек, который убил полицейского, человек, которого любой ценой надо обезвредить. Беда заключалась в том, что Каспер был слишком безынициативным, дальше сегодняшнего дня не думал. Он сам отдавал себе отчет в этих недостатках, но ничего не мог с ними поделать. Порой спрашивал себя, откуда это и почему многие из его сверстников в этом на него похожи. Может, строй виноват — совершенно нелепый строй, с его точки зрения. Может, старшее поколение, которое без конца планирует свое материальное благополучие, и рвет на себе волосы, изучая налоговые бланки и прочие непонятные документы, которыми бомбят их власти. Люди ночи не спят, размышляют, как рассчитаться за все покупки в кредит, и живут в постоянном страхе безработицы, и каждый день пичкают себя стимулирующими средствами, чтобы быть в состоянии работать, а потом глотают успокаивающие средства, чтобы спокойно посидеть вечером перед телевизором перед тем, как принять снотворные таблетки и лечь… Лимпан был более уравновешен, чем Каспер, но и то его уже начало томить бездействие. И в воскресенье вечером, когда они смотрели телевизор, он сказал: — Если легаши тебя выследят и попробуют схватить, смотаем удочки. Да-да, и я с тобой. У меня задуман мировой план, но вдвоем его даже легче выполнить. — Ты про тот домик в лесу? — Вот именно. Магган ничего не сказала. Только подумала: «Скоро вас схватят, ребятки. Повеселились — и будет». В понедельник Каспера опознали. Опознал его пожилой инспектор уголовного розыска, который решил проверить сотрудников, ведущих наблюдение за Линдбергом, — не то, чего доброго, совсем в ротозеев превратятся. Звали инспектора Фредрик Mеландер, прежде он был одним из самых надежных помощников Мартина Бека, но несколько лет назад его перевели в отдел, занимающийся кражами. Изо всех участков работы стокгольмской полиции это был чуть ли не самый безнадежный. Кражи, взломы, ограбления совершались в нарастающем темпе, и справиться с этим бедствием было невозможно. Но Меландер был человек стоический, он не знал, что такое неврозы или депрессии. К тому же он обладал самой надежной памятью изо всех сотрудников угрозыска и мог дать сто очков вперед непрерывно тикающим электронным машинам. Остановив свою машину по соседству с домом в Мидсоммаркрансене, он сразу же приметил Ронни Касперссона, который возвращался домой после небольшой прогулки. Последовав за ним, Меландер убедился, что парень вошел в ту самую квартиру, где обитал со своей невестой Лимпан. На то, чтобы найти сотрудника, который в эти часы должен был вести наблюдение, ушло гораздо больше времени. Потому что дежурил известный своей нерадивостью Бу Цакриссон. Если можно говорить «дежурил» о человеке, который крепко спал в своей машине в двух кварталах от порученного ему объекта. О Цакриссоне можно было почти с полной уверенностью сказать, что он не заметил бы ни Линдберга, ни Каспера, даже если бы они вывели на улицу стадо слонов. Сколько Меландер знал его, он ни одно задание толком не выполнил, зато причинил коллегам немало хлопот своей способностью поступать наперекор элементарной логике. Меландер очутился в затруднительном положении. Многолетний опыт и здравый смысл подсказывали ему, что единственное разумное решение сейчас — взять с собой Цакриссона (предварительно надев на него наручники, чтоб не мешал), войти в дом и арестовать Линдберга и Каспера, пока они не успели ничего придумать. Для этого ему достаточно шариковой ручки и блокнота — принадлежностей, с которыми он никогда не расставался. Но, с другой стороны, Меландеру было известно, что существует строгий приказ — как надлежит действовать сотруднику, обнаружившему Ронни Касперссона. А именно: незамедлительно доложить об этом начальнику канцелярии Мальму, который и будет руководить задержанием. И Меландер ограничился тем, что сообщил о своем наблюдении по радио, воспользовавшись установкой в машине Цакриссона, после чего спокойно возвратился к своей машине и поехал домой есть баранину с капустой. Тем временем аппарат заработал на полную катушку. У оперативной группы Мальма такой случай был предусмотрен и все расписано наперед. Необходимая численность группы задержания определена в пятьдесят человек, из них половина оснащена шлемами, прозрачными масками, автоматами и пуленепробиваемыми жилетами. Доставка на место — на семи автобусах; группе придаются две служебные собаки и четыре специалиста по применению слезоточивого газа, а также один аквалангист — все это на случай, если злоумышленники предпримут какой-нибудь неожиданный ответный ход. Кроме того, стоял наготове вертолет; о его назначении знал только один Мальм. Стиг Мальм вообще был неравнодушен к вертолетам, и, поскольку в распоряжении полиции их целых двенадцать штук, они, естественно, должны участвовать в деле, которым руководило высшее начальство. В оперативную группу входили также четыре эксперта по слежке и наблюдению, им надлежало в переодетом виде первыми прибыть на место и удерживать позиции, пока подоспеют главные силы. XXII
Каспер и Лимпан сидели на кухне и ели кукурузные хлопья с малиной и молоком. Вошла Магган и сказала: — Что-то будет. Возле дома стоят две машины, и, по-моему, в них сидят переодетые легаши. Лимпан подошел к окну и выглянул. — Точно, — сказал он. — Они. Один сотрудник под видом монтера сидел за рулем оранжевой машины управления телефонной сети. Другой, в белом халате, прикатил на списанной карете «скорой помощи». И тоже сидел тихо, как мышь. — Что ж, пора уходить, — заключил Лимпан. — Ты примешь их, Магган? Она кивнула, но тут же возразила: — А тебе-то зачем уходить? Они же на Каспера охотятся, ты тут при чем? — Возможно, — ответил Лимпан. — Просто мне надоело, что они с утра до вечера таскаются за мной по пятам. Ну пошли, Каспер. Он обнял Магган и поцеловал ее в нос. — Только не зарывайся, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты при этом пострадала. Не вздумай оказывать сопротивление властям. Если не считать хлебного ножа, в квартире не было ничего, что можно назвать оружием. Лимпан и Каспер поднялись на чердак, открыли люк на скате, обращенном во двор, выбрались на крышу и проследовали на соседний дом, где тоже нашелся открытый люк. Пройдя таким способом через пяток чердаков, они спустились вниз, вышли через черный ход, перелезли через два забора и очутились на улочке, где стояла машина, предназначенная для побега. Старое черное такси с фальшивыми номерными знаками; Лимпан даже припас форменный пиджак и фуражку, чтобы сойти за таксиста. Выезжая на проспект, они услышали где-то позади сирены машин группы задержания. Грандиозная полицейская акция не ладилась с самого начала. Оцепление квартала завершилось лишь через четверть часа после того, как Лимпан и Каспер покинули этот район города. Прибыв на штабной машине, Мальм первым делом задавил одну из ищеек. Под жалобный вой пострадавшей Мальм вышел из кабины и погладил по голове раненую союзницу. Не иначе, подражал какому-нибудь высокому чину американской полиции из кинофильма. Жест эффектный, и он оглянулся, проверяя — где фоторепортеры. Однако они еще не подоспели. И слава Богу, потому что собака в ответ цапнула Мальма за руку. Очевидно, не научилась различать лиходеев и начальников канцелярии ЦПУ. — Правильно, Грим, так и надо, — сказал проводник. Он явно любил свою собаку. — Молодец, — добавил он. Мальм удивленно посмотрел на проводника, обернул кровоточащую рану носовым платком и приказал тем, кто стоял поблизости: — Позаботьтесь о перевязке. В остальном акция продолжается по плану. План был достаточно замысловатым. Сперва полицейские с автоматами входят в дом и эвакуируют жильцов из соседних квартир в подвал. Затем снайперы меткими выстрелами разбивают стекла в окнах квартиры, где укрылись преступники, после чего в разбитые окна можно бросать гранаты со слезоточивым газом. Если бандиты и тут не сдадутся, квартиру штурмуют пятеро полицейских в противогазах, поддержанные проводниками с ищейками. Правда, теперь одна ищейка вышла из строя. Когда все это будет сделано, кто-нибудь из участников штурмовой группы подаст сигнал из окна, и сам Мальм войдет в дом в сопровождении двух других высокопоставленных чинов полиции. Тем временем сотрудники на вертолете следят с воздуха, на случай, если преступники попытаются покинуть здание. Все шло как по писаному. Испуганных соседей загнали в подвал, снайперы разбили окна. Единственная осечка свелась к тому, что гранатометчикам удалось забросить в окна только одну гранату, да и та не сработала. Магган стояла на кухне и мыла посуду, когда началась стрельба. Перепуганная насмерть, она решила сдаться и побежала к двери. Только Магган шагнула в прихожую, как незапертая дверь распахнулась под натиском пяти вооруженных до зубов полицейских и одной собаки, которая тут же бросилась на женщину, сбила ее с ног и укусила за левое бедро. Быстро убедившись, что ни Лимпана, ни Каспера в квартире нет, полицейские еще раз науськали собаку на Магган. — Не зря же санитарную машину пригнали, — заметил один из них — доморощенный «юморист». Инспектор Гюнвальд Ларссон и Колльберг подоспели к самому началу акции и никак не могли повлиять на ее ход. Они остались в машине, ограничившись ролью наблюдателей. Они видели происшествие с первой собакой, как Мальм получил травму и как его затем перевязали. Видели также, как к подъезду подъехала санитарная машина и из дома вынесли Магган. Ни тот, ни другой не вымолвили ни слова, только Колльберг мрачно покачал головой. Когда акция, судя по всему, закончилась, они выбрались из машины и подошли к Стигу Мальму. Гюнвальд Ларссон спросил: — Что, дома никого не оказалось? — Только эта девушка. — Как это вышло, что она пострадала? — осведомился Колльберг. Мальм посмотрел на свою перевязанную руку и сказал: — Похоже, ее укусила собака. Мальму было уже под пятьдесят, тем не менее он сохранил стройную фигуру и щегольски одевался. Он обладал располагающей улыбкой, и для тех, кто не знал, что он полицейский (а впрочем, какой из него полицейский!), вполне мог сойти за кинопродюсера или преуспевающего бизнесмена. Мальм пригладил свои кудри и продолжал: — Ронни Касперссон и Линдберг. Теперь нам предстоит охотиться сразу за двумя бандитами. И оба не остановятся перед тем, чтобы пустить в ход пистолет. — Ты уверен? — спросил Колльберг. Мальм пропустил его реплику мимо ушей: — В следующий раз придется привлечь больше людей. Вдвое больше людей. И нужна быстрая концентрация сил. В остальном план себя оправдал. Все шло так, как я задумал. — Ха, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Читал я этот дурацкий план. Хочешь знать, так это все на грани полного идиотизма. Неужели ты до того туп, что в самом деле думаешь, будто такой прожженный тип, как Лимпан, не опознает двух переодетых сотрудников, даже если они засели в машине телефонного управления и в «скорой помощи»? — Меня всегда возмущали твои выражения, — обиделся Стиг Мальм. — Еще бы. Потому что я говорю то, что думаю. Откуда ты взял эту идею концентрации сил? Пустил бы нас с Леннартом, мы одни уже взяли бы и Каспера и Линдберга. Мальм вздохнул: — Что-то шеф теперь скажет… — А ты пошли собаку, которая тебя укусила, потом спроси ее, — предложил Гюнвальд Ларссон, — коли сам боишься. — Ларссон, ты вульгарен, — сказал Мальм. — Мне это претит. — А что тебе не претит? Давить служебных собак? — Принцип концентрации сил — отличный принцип. — Мальм снова пригладил свои красивые кудри. — Сокрушить можно только превосходящими силами. — Сомневаюсь. — А мы верим в этот принцип. — настаивал Мальм. — Я вижу… — Что-то скажет о происшедшем начальник цепу, — произнес Мальм опять, почти по-человечески. — Вряд ли он обрадуется. Будет пузыри пускать. — Хорошо тебе острить, — мрачно сказал Мальм. — А мне отдуваться. — В следующий раз не уйдут. — Ты так думаешь? — неуверенно произнес Мальм. Колльберг стоял молча, словно погрузился в размышления. — Ты о чем это задумался, Леннарт? — спросил Гюнвальд Ларссон. — О Каспере. Он у меня из головы не идет. За ним гонятся, как за зверем, ему страшно. А ведь он скорее всего ничего такого не натворил. — Об этом нам неизвестно. Или ты знаешь что-нибудь? — Да нет, просто интуиция, как говорится. — Ф-фу, — выдохнул Мальм. — Ну ладно, мне надо ехать в цепу. Привет. Он сел в штабную машину и покатил прочь. Но напоследок они еще раз услышали его голос: — Постарайтесь, чтобы никто ничего не пронюхал, никому ни слова! Колльберг сочувственно пожал плечами: — Выходит, и начальником канцелярии быть не так уж сладко. Они помолчали. — Как самочувствие, Леннарт? — Паршиво. Мне кажется, я что-то нащупал. Посмотрим. Но с какими людьми приходится работать!
Во вторник утром Леннарт Колльберг поднялся рано, надел халат, побрился, пошел на кухню и сварил себе чашку кофе. На этот раз он встал раньше детей, в комнате Будиль и Юакима было тихо. Гюн тоже спала, всего-то час назад уснула. Накануне, после неудавшейся акции, он вечером никак не мог заснуть. Лежа на спине, пальцы сплетены на затылке, он смотрел во мрак и думал. Рядом тихо дышала Гюн. От станции метро доносился гул поездов, которые то останавливались, то снова набирали ход. Не первую ночь в этом году лежал он так, обдумывая одну и ту же проблему, но сегодня принял окончательное решение. Около трех он вышел на кухню, достал банку пива, сделал себе бутерброд, и тут же следом за ним вышла Гюн. Потом они снова легли. И он поделился с нею своим решением, которое не было неожиданностью для Гюн. Они много раз обсуждали этот вопрос, и жена всецело его поддерживала. После возвращения из Сконе Колльберг ходил нервный, напряженный, и она чувствовала, что дело идет к развязке. Часа два длился ночной разговор, наконец Гюн уснула, положив ему голову на плечо. Когда проснулись Будиль и Юаким, он приготовил завтрак, покормил их, потом отправил обратно в детскую, строго-настрого велев не будить маму. Он не очень рассчитывал на силу своего запрета, дети слушались только Гюн, но надо же ей еще немного поспать. Получив два поцелуя от сына и дочери, Колльберг отправился на работу. В коридоре, на пути к своему кабинету, проходя мимо пустующей комнаты Мартина Бека, он, как и много раз до этого, подумал, что сотрудничество со старым другом — единственное, чего ему будет недоставать. Повесил пиджак на спинку стула, сел, поставил перед собой пишущую машинку. Вставил в нее лист бумаги и отстучал: «Стокгольм, 27 ноября 1973 года. В Центральное полицейское управление. Заявление об уходе…» Подпер ладонью подбородок и уставился в окно. Как всегда в это время дня, магистраль была полна машин, которые в три ряда катили к центру. Глядя на кажущийся нескончаемым поток сверкающих легковых машин, Колльберг подумал, что, наверно, ни в одной стране владельцы не трясутся так над своими машинами, как в Швеции. То моют, то полируют; малейшая царапина или вмятина — целая катастрофа, скорей-скорей исправлять! Автомобиль стал важнейшим символом общественного положения, и, чтобы быть на уровне требований, многие без всякой нужды меняли старую модель на новую, даже если им это не по карману. Внезапно Леннарта осенила какая-то мысль, он выдернул бумагу из машинки, разорвал на мелкие клочки и бросил в корзину. Живо надел пиджак и поспешил к лифту. Нажал кнопку с надписью «Гараж» — там стояла его машина, купленная семь лет назад, вся во вмятинах, — но передумал и вышел на первом этаже. До Мидсоммаркрансена было недалеко; если бы окна его кабинета не выходили на Кунгсхольмсгатан, он мог бы, сидя за письменным столом, видеть район вчерашней неудавшейся операции. За домом, где жила Магган, он увидел ее бежевую «вольво». Правда, номер не тот, который ему сообщил Скакке. Однако номерной знак старого образца нетрудно было поменять, и Колльберг не сомневался, что машина та самая. Он записал номер и вернулся в здание полицейского управления. Вошел в свой кабинет, сел за письменный стол, отодвинул пишущую машинку и взялся за телефон. Автоинспекция не заставила его долго ждать ответа: названного номера в картотеке нет и никогда не было. Рядом с буквами, присвоенными Стокгольму, стояли слишком высокие цифры, до каких на деле еще не дошло. И не могло дойти, поскольку стокгольмские машины снабжались теперь новыми номерными знаками, с другим кодом. — Спасибо, — озадаченно произнес Колльберг. Он не ожидал так быстро получить подтверждение, что знак на «вольво» фальшивый, — электронные машины не внушали ему доверия. Ободренный успехом, он снова взял трубку, соединился с полицейским управлением Мальмё и попросил пригласить к телефону Бенни Скакке. — Инспектор Скакке слушает, — тотчас ответил задорный голос. Скакке еще не свыкся с новым званием и с явным удовольствием произносил слово «инспектор». — Привет, Бенни, — поздоровался Колльберг. — Небось сидишь и в носу ковыряешь. У меня для тебя задание есть. — Вообще-то я составляю рапорт. Но это не срочно. А в чем дело? Голос его звучал уже не так задорно. — Можешь сказать мне номера шасси и мотора на той «вольво», что угнали в Веллинге? — Конечно. Сейчас скажу. Подожди минутку. В трубке было слышно, как Скакке ищет в письменном столе. Стук ящиков, шелест бумаги, какое-то бормотание, наконец голос Скакке: — Нашел. Прочесть? — Конечно, черт возьми! Зачем же я тебе звоню! Он записал номера, потом спросил: — Ты будешь на месте в ближайший час? — Ну да, мне же надо рапорт дописать. До обеда провожусь. А что? — Я позвоню попозже, — объяснил Колльберг. — Мне надо задать тебе еще несколько вопросов, но сейчас некогда. Пока. На этот раз Колльберг не стал класть трубку, а только нажал рычаг, дождался гудка и набрал нужный номер. В этот день все сидели на месте и несли службу исправно. Шеф государственной криминалистической лаборатории сразу взял трубку. — Криминалистическая лаборатория, Ельм. — Колльберг. Привет. — Привет, привет. Ну что тебе опять? По его тону можно было подумать, что Колльберг только и делает, что звонит и отрывает его от дела и вообще отравляет ему жизнь, хотя на самом деле Колльберг больше месяца с ним не разговаривал. — Речь идет о машине. — Ясно, — вздохнул Ельм. — В каком она состоянии? Расплющенная, обгоревшая, затонувшая… — Ни то, ни другое, ни третье. Обыкновенная, нормальная машина, находится на стоянке в Мидсоммаркрансене. — И что ты хочешь, чтобы я с ней сделал? — Бежевая «вольво». Адрес и номер известны, а также номера шасси и мотора. Ручка есть? — Есть ручка, есть, — нетерпеливо ответил Ельм. — И бумага тоже есть. Говори. Колльберг сообщил ему данные, подождал, пока Ельм все записал, и продолжал: — Можешь ты послать кого-нибудь из твоих ребят, чтобы проверил, совпадают ли номера? Если номера на шасси и моторе те самые, пусть заберет машину в Сольну. Если не те — пусть оставит ее на месте и немедленно доложит мне. Ельм ответил не сразу, и голос у него был недовольный: — А почему ты сам не поедешь или не пошлешь кого-нибудь из своих? От вас туда рукой подать. Если машина не та, наш человек только даром проделает весь путь из Сольны. Будто у нас и без того дел не хватает… Колльберг прервал тираду: — Во-первых, я уверен, что это та машина, во-вторых, мне некого послать, и, в-третьих, криминалистическое исследование машин — ваше дело. — Он перевел дух, потом продолжал уже мягче: — И к тому же ваши люди лучше знают, как тут действовать. Мы только все испортим — насажаем свои отпечатки пальцев, уничтожим важные следы. Пусть уж с самого начала эксперты за дело берутся. Собственный голос казался Колльбергу каким-то фальшивым. — Ладно, пошлю человека, — ответил Ельм. — А что именно вам надо знать? Какие специальные исследования проводить? — Пока пусть постоит у вас. Мартин Бек потом позвонит и скажет, что ему нужно. — Ясно. Сейчас распоряжусь. Хотя, по правде говоря, у меня каждый человек на счету. И еще неизвестно, куда машину ставить. У нас тут пять машин ждут исследования. И в лаборатории лежит гора всевозможного хлама. Знаешь, что нам вчера подсунули? — Нет, — уныло протянул Колльберг. — Две бочки сельди. Каждая рыба разрезана и снова зашита, а внутри — по пластиковому мешочку с наркотиком. Как, по-твоему, пахнет от человека, который целую ночь копался в рассоле и чистил селедку? — Не знаю, но могу представить себе. — Колльберг рассмеялся. — А что вы потом сделали с селедкой? Жареная сельдь в луковом соусе — чудо. Могу научить, как приготовить. — Тебе хорошо шутить, — обиделся Ельм. И положил трубку, не дожидаясь ответа; Колльберг все еще смеялся. При одной мысли о жареной сельди он проголодался, хотя недавно позавтракал. Несколько минут Колльберг рисовал в блокноте черточки, соображая, как действовать дальше, потом снова взялся за телефон. — Инспектор уголовного розыска Скакке. — Привет, это снова я. Ну как, дописал свой рапорт? — Не совсем. Так о чем ты хотел меня спросить? — Да все насчет той «вольво», которую Касперссон украл в Веллинге. Заявление о краже у тебя близко? — Тут, в ящике лежит, — ответил Скакке. — Подожди минутку. Он даже не стал класть трубку на стол и уже через полминуты достал нужную бумагу. — Есть, — сказал он. — Вот оно. — Отлично. Фамилия, имя владельца? Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Бенни Скакке нашел нужные данные. — Кай Эверт Сюндстрём. «Все правильно», — подумал Колльберг. Он даже не удивился, только ощутил удовлетворение от того, что его догадка оправдалась. — Леннарт? — спросил Скакке. — Да, да, я слышу. Кай Эверт Сюндстрём. Но ведь заявление не он сделал? — Его жена. Цецилия Сюндстрём. — Кажется,
