Православная Церковь 1917-1941гг.: гонения, изъятие ценностей, обновленчество, закрытие храмов

 

Изучение положения православной церкви в ХХ столетии, особенно в период советской истории, продолжительное время оставалось мало изученным, а многие аспекты проблемы вообще оказались вне поля зрения исследователей. И сегодня, когда в республике протекают глубинные процессы национально-культурного возрождения, осмысление истоков духовно-религиозного состояния общества позволяет разобраться в ценностях истинных и мнимых, под новым углом рассмотреть исторические процессы, протекающие на территории Витебщины.

Именно в современных условиях возникает необходимость комплексного изучения документов, отражающих проблемы отношения Церкви и государства. Анализ показывает, что к источникам этого направления нередко относились тенденциозно: одни рассматривались не комплексно, другие – вообще игнорировались, но при этом практически всегда цель исследования была одной – обосновать реакционную сущность церкви для усиления антирелигиозной пропаганды.

Исторические факты свидетельствуют, насколько остро и противоречиво складывались отношения между советской властью, с первого момента ее установления, и Церковью. Основная линия этих противоречий пролегала по принципиальным позициям: отношения к Октябрьской революции и реформирование общества.

В истории Витебска 1918 год стал переломным в отношении новой революционной власти к церковной жизни. 20 января 1918 года Советом Народных Комиссаров был принят декрет о свободе совести в церковных и религиозных обществах, больше известный как декрет об отделении Церкви от государства. Этот документ стал основным законодательным актом, регламентирующим церковно-государственные отношения, вплоть до 1929 года, когда было принято новое законодательство.

В преамбуле декрета было объявлено, что Церковь отделяется от государства. Но, как показали последующие события, именно Православная Церковь стала консолидирующей силой, вокруг которой сплотились люди на переломе эпох: крахе Российской империи и зарождении новой государственности.

Реакцией простых людей на декрет стал многотысячный Крестный ход, прошедший в Витебске в праздник Сретения Господня – 15 февраля 1918 года. По мнению современников, Крестный ход выразил мысль о том, что православный народ остался преданным своей вере и готов ее защищать.

Реакцией гонителей веры стал немыслимый ранее обыск красногвардейцами архиерейского дома, домовой Крестовой церкви, квартир священнослужителей Витебского Николаевского кафедрального собора, сопровождавшийся беспорядочной стрельбой. Тот факт, что красногвардейцы в шапках, с оружием в руках вошли в алтарь и прикасались к святыням, вызвал всеобщее возмущение и побудил к действиям в защиту веры даже военнослужащих: Белорусский полк взял на себя охрану Николаевского собора и архиерейского дома, 5 Сибирский и Литовский полки потребовали от революционного комитета прекратить нападения на церкви. Рабочие и служащие железной дороги собрались на митинг, на котором составили обращение в адрес революционного комитета, потребовав наказать виновных в незаконном обыске архиерейского дома и кощунстве в Крестовой церкви.

На этот раз все закончилось мирно, без кровопролития: викарный епископ Пантелеимон (Рожновский) срочно покинул Москву, где принимал участие в работе Поместного собора Русской Православной Церкви, и 22 февраля 1918 года вернулся в Витебск. С его возвращением ситуация была урегулирована, а 24 февраля 1918 года в Витебском кафедральном Николаевском соборе перед простреленной иконой Спасителя соборным чином был отслужен молебен, который возглавил сам епископ Пантелеимон.

Но начало репрессивной политике в отношении Церкви, увы, все же было положено. С 10 июля 1918 года, после принятия первой рабоче-крестьянской конституции, духовенство и монашествующие были определены в разряд нетрудящихся элементов, лишенных избирательных прав. В течение июня и июля 1918 года окончательно оформилась политика «красного террора», когда по всей России в связи с убийством Урицкого и покушением на Ленина были арестованы в качестве заложников, а впоследствии и казнены сотни ни в чем неповинных людей.

Не миновала эта горькая чаша и Витебск, когда в числе других 8 июля 1918 года были арестованы член Витебского Епархиального управления и, одновременно, делегат Поместного собора Русской Православной Церкви Борис Бялыницкий-Бируля, а также член церковно-народного попечительства при Николаевском кафедральном соборе, бывший действительный тайный советник и председатель Витебской городской думы, военный врач в отставке[137], преподаватель Витебского учительского института престарелый Феодор Григорович, по общему мнению горожан в своей жизни воплощавший идеал безвозмездного служения ближним.

Вскоре на имя председателя комиссии по борьбе с контрреволюцией поступило обращение от прихожан Витебской Христо-Рождественской церкви, подписанное, в том числе, настоятелем протоиереем Фантином Капустинским и председателем приходского совета Георгием Полонским. В этом документе доктор Феодор Григорович характеризуется «… как уважаемый всеми старец - «патриарх» Витебска, человек честной жизни и высоких нравственных качеств, известный всему населению не только как отличный врач, но и как чуткий, отзывчивый на горе человек, оказавший многим людям в тяжелые минуты нравственную поддержку …, для которого заключение в тюрьме в его возрасте равносильно смертному приговору»[138]. К сожалению, это обращение не достигло своей цели.

Осознав наступившую опасность, 14 июля 1918 года епископ Пантелеимон (Рожновский) уполномочил делегата Поместного собора Русской Православной Церкви Георгия Полонского ходатайствовать перед Чрезвычайной Комиссией об освобождении арестованных, ручаясь за их невиновность. В 1918 году здание Витебской Губернской ЧК располагалось всего лишь через дорогу от Николаевского кафедрального собора. Эта дорога и стала границей, перейдя которую Георгий Полонский стал на исповеднический путь, поскольку был немедленно арестован при входе в здание ЧК.

22 июля 1918 года епископ Пантелеимон сам письменно обратился в Витебскую ЧК: «В единодушии с Витебским населением я умоляю об освобождении уважаемых Витебских граждан Григоровича, Бирули и Полонского, которые напрасно томятся в тюрьме, будучи привлечены по недоразумению или же по чьему-либо недобросовестному доносу. Эти лица чужды какой-либо деятельности, направленной против Советской власти…поэтому я не могу думать, что станут понапрасну мучить неповинных людей. Моя всегдашняя забота поддерживать среди населения спокойствие и мир. Поэтому, зная, насколько уважаемы населением Григорович, Бируля и Полонский, я еще раз умоляю во имя справедливости, милосердия и правды освободить заключенных и возвратить больных страдальцев их измученным семьям»[139].

В Губернскую ЧК также поступали многочисленные ходатайства от коллективов предприятий и организаций с просьбами об освобождении из-под стражи арестованных. В одном из таких ходатайств, составленном от имени 800 человек, входящих в кондукторский профессиональный союз железной дороги, Георгий Полонский, Борис Бялыницкий-Бируля и Феодор Григорович именуются общественными деятелями города Витебска, а Григорович называется доктором, пользующимся «… особенным уважением, как доступный врач беднейшего населения города и, в частности, железнодорожников …»[140].

30 июля 1918 года, обращаясь в Витебскую Губернскую ЧК и находясь в неведении относительно причин своего ареста, Феодор Григорович пишет: «Не чувствуя за собой никакой вины … и чувствуя себя больным … прошу … предъявить мне скорее обвинение, и … выпустить на поруки из тюрьмы до суда».

10 августа 1918 года в Губернскую ЧК с аналогичными прошениями обратились Георгий Полонский и Борис Бялыницкий-Бируля.

Георгий Полонский: «Двадцать шесть дней я нахожусь в заключении и до настоящего времени не знаю, за что я арестован и в чем меня обвиняют. Заключение в тюрьме для меня крайне тяжело по двум причинам: во-первых, я не чувствую за собой никакой ни уголовной, ни политической вины; во-вторых, здоровье мое ухудшается с каждым днем … после перенесенного брюшного тифа, осложнившегося сердечными припадками, … нуждаюсь в продолжительном отдыхе и лечении для восстановления сил. В своей церковной деятельности я был чужд всякой политики и неоднократно говорил, что церковь должна быть вне политики. Во время столкновения на религиозной почве в Витебске на Соборной площади в феврале 1918 года … я, едва двигаясь после болезни, пришел на собрание и в горячей речи призывал собрание к миру, любви и спокойствию – ибо таковы должны быть поступки христиан»[141].

Борис Бялыницкий-Бируля: «Пятая неделя проходит, как я заключен в тюрьму и до сих пор меня не допрашивают и не объявляют, за что я арестован … я никогда не позволял себе выходить из пределов законности и поэтому я уверен в своей невиновности перед властью. Как член Всероссийского Поместного собора … я принимал деятельное участие в устроении Православной Церкви»[142].

Наконец, в своем совместном обращении на имя Витебской Губернской ЧК Феодор Григорович, Борис Бялыницкий-Бируля и Георгий Полонский утверждали: «Мы страдаем совершенно невинно за чужие грехи, а, быть может, и по клевете. Нам очень тяжело нести страдание за то, чего мы никогда не делали …»[143].

8 августа 1918 года было опубликовано послание Патриарха Тихона, в котором он назвал причину того, что «… брат восстал на брата, тюрьмы наполнились узниками, земля упивается неповинной кровью». Это есть греховное стремление «... создать рай на земле, но без Бога и его святых заветов. Бог же поругаем не бывает»[144].

По воспоминаниям внука Ф.И.Григоровича, супруга Феодора Ивановича – Вера Евгеньевна Кинович – ездила к академику Павлову, с которым Феодор Григорович вместе учился в медицинской академии, и просила помощи в освобождении мужа. Академик Павлов обратился к Ленину с ходатайством за Григоровича Ф.И., и в Витебск даже пришло указание об освобождении Феодора Ивановича, подписанное Лениным[145].

Но все было тщетным – церковно-государственные отношения неуклонно ухудшались, выходя за пределы общепринятого гражданского права и приобретая непредсказуемый характер. Эта ситуация усугублялась и на законодательном уровне: 24 августа 1918 года появилась инструкция к декрету об отделении Церкви от государства, определявшая конкретные меры проведения его в жизнь. В сентябре же 1918 года, в канун первой годовщины рабоче-крестьянской власти, Поместный Собор Русской Православной Церкви вынужденно завершил свою работу: он был фактически разогнан.

В ситуации, когда условия бытия Церкви постепенно выходили за пределы правового поля, стал возможен тот факт, что, несмотря на отсутствие предъявленного обвинения, в ночь с 11 на 12 сентября 1918 года Феодор Григорович, Борис Бялыницкий-Бируля и Георгий Полонский были расстреляны. Сообщение об этом расстреле было опубликовано 16 сентября 1918 года в местной газете «Голос бедняка» под заголовком «Ответ на белый террор»: «Это ответ красного Витебска на убийство Володарского, Урицкого и на покушение на великого учителя – Ленина».

На 169-м заседании Поместного Собора было объявлено, что расстреляны делегаты Бялыницкий-Бируля Б.А. и Полонский Г.А., которые были взяты заложниками в ответ на убийство Урицкого и ранение Ленина[146].

Только по прошествии восьмидесяти семи лет - 27 мая 2005 года - Феодор Григорович, Борис Бялыницкий-Бируля и Георгий Полонский по ходатайству Витебской епархии были реабилитированы прокуратурой Витебской области.

Одним из первых широких репрессивных мероприятий советской власти по отношению к Церкви было изъятия у нее ценностей, которое осуществлялось под благовидным предлогом оказания помощи голодающим Поволжья. Витебская губернская комиссия провела эту акцию ускоренными темпами с марта по май 1922 г. На основании постановления Витебского Губернского исполнительного комитета от 8 марта 1922 года была создана Губернская комиссия по изъятию церковных ценностей в составе: председатель – член ВЦИК Сперанский, заместитель председателя – представитель Губфинотдела Маймин, ответственный секретарь комиссии – председатель Губернского комитета помощи голодающим Тихонов, член комиссии – представитель Витгубисполкома Даубе[147].

Губернская комиссия по изъятию церковных ценностей приступила к работе 10 марта 1922 года. В Витебске была создана городская подкомиссия, которая провела подготовительную работу по учету церковных ценностей по инвентарным книгам церквей[148].

В состав комиссии по учету ценностей входили: председатель – уполномоченный от комиссии по изъятию ценностей, представители рабоче-крестьянской инспекции и приходского совета. Работа комиссии должна была обеспечиваться священником прихода и заключалась в ревизии имущества прихода по инвентарным книгам. В подробной описи делалась обязательная отметка относительно предметов, предназначенных для богослужебного употребления. Описи подписывались членами учетной комиссии и приходским священником[149].

Эта работа была окончена к концу апреля 1922 года. Предполагалось изъятие ценностей в 25 православных церквях[150].

В своем воззвании от 14 февраля 1922 года Витебский архиепископ Иннокентий (Ястребов) обратился к православным не быть безучастными к страданиям голодающих в Приволжских губерниях и призвал оказать помощь бедствующим как деньгами, так и продуктами, одеждой. Пожертвования предлагалось приносить в Витебский кафедральный Николаевский собор, а доставить помощь предполагалось в сопровождении представителей духовенства и мирян[151].

Предварительно была проведена агитационная кампания: общие собрания рабочих, служащих и красноармейцев, уездные и волостные собрания крестьян, - с публикацией отчетов в газетах[152].

Отношение к учету церковных ценностей в широких массах крестьян было не совсем определенное, городское население относилось отрицательно и почти враждебно, однако открытых враждебных действий практически не наблюдалось[153].

Свою непосредственную работу по изъятию церковных ценностей Губернская комиссия начала после окончания Пасхальной седмицы – с 24 апреля 1922 года, с таким расчетом, чтобы окончить изъятие ценностей до 15 мая 1922 года[154]. Для исключения сопротивления изъятию со стороны духовенства и волнений верующих, были проведены повальные обыски в домах духовенства. Если в результате обыска были найдены укрытые ценности, то священнослужитель арестовывался. Например, протоиерей Фантин Капустинский, у которого дома изъяли более двух пудов ценных для реквизиции предметов, был арестован и предан суду военного отдела Революционного трибунала[155].

В целом по городу Витебску изъятие ценностей было проведено в течение четырех дней и закончилось 29 апреля 1922 года[156]. Но в кафедральном Николаевском соборе, по свидетельству протоиерея Николая Околовича, в течение трех недель было четыре этапа изъятия ценностей. При последнем изъятии были реквизированы девять архиерейских крестов, а оставлен один – ветхий, без цепочки и уже вышедший из употребления. На возражение протоиерея Николая Околовича председатель комиссии насмешливо ответил, что крест можно носить и на веревочке. В тот же день в кафедральном Николаевском соборе Витебска было архиерейское богослужение, на котором протоиерей Николай Околович снял свой наградной крест и отдал его архиерею[157].

Тогда же из Витебского Успенского собора были изъяты все напрестольные кресты, Евангелия, богослужебные сосуды и дарохранительницы, причем Святые Дары были выброшены. Поскольку подобных действий при изъятии ценностей в других витебских церквях не наблюдалось, протоиерей Николай Околович задал вопрос председателю комиссии, чем вызвано такое беззаконие. В ответ он услышал, что это наказание за укрытие некоторых богослужебных принадлежностей Успенского собора священником Стефаном Кальвином. Протоиерей Николай Околович предпринял активные действия для возвращения незаконно изъятых богослужебных предметов. В результате комиссия по изъятию ценностей вернула все незаконно изъятые вещи, но большей частью в испорченном виде[158].

Было изъято около 20 пудов серебра, 1 фунта золота и двух-трех десятков драгоценных камней[159]. Незначительность изъятого объяснялась неимением в Витебске большого количества богатого купечества. В то же время делалось предположение, что часть ценностей была укрыта или похищена духовенством (подтверждения этому нет). Само духовенство предпринимало меры для исключения эксцессов при изъятии ценностей. Священник Витебской Успенской единоверческой церкви Рослов сам передал комиссии богослужебные сосуды из драгоценного металла с просьбой выдать взамен для продолжения богослужений другой комплект сосудов[160].

Все это не значит, что комиссию по изъятию ценностей везде встречали радушно. Впрочем, председатель Губернской комиссии называет единичными случаи, когда 8-10 женщин проклинали членов комиссии[161].

Из-за неопытности комиссий по изъятию и отсутствия точных инструкций, первоначально в одних церквях изымалось крайне мало предметов, а в других – необоснованно много. По результатам первой реквизиции было решено увеличить план сбора ценностей на 25%, проведя дополнительные изъятия[162].

За все время кампании по Витебской губернии было изъято: около 102 пудов серебра, приблизительно два фунта золота, менее одного фунта в весовом отношении драгоценных камней, а также золотые монеты царской чеканки на сумму 985 рублей, разменной серебряной монеты около 208 рублей и банковского серебра приблизительно на 726 рублей[163].

20-ые годы были ознаменованы кризисом и внутри самой церкви: борьбой двух течений — тихоновского и обновленческого, в сферу которого оказалась втянуто не только духовенство, но и простые миряне. Оппозиционные обновленцы, активизировавшие свою деятельность после Октябрьской революции, выступали в поддержку нового строя и говорили о необходимости модернизации церкви. В свою очередь тихоновцы, получившие свое название по имени патриарха Московского и всея Руси Тихона, не приняли политику новой власти и стояли на позициях сохранения устоявшихся православных канонов. История обновленческого раскола в последнее время привлекает внимание исследователей Русской Православной Церкви. Ранее, в годы Советской власти, писать работы по истории Церкви в послереволюционный период было крайне сложно уже из-за одного только отсутствия доступа к соответствующим архивным материалам. С начала 1990-х годов историки получили доступ к ценнейшим архивным материалам по истории Русской Православной Церкви в XX веке, и во второй половине 1990-х годов вышло в свет несколько научных монографий и статей, в которых в той или иной степени затрагивается история обновленческого раскола.

В настоящее время в литературе имеется несколько расходящихся между собой взглядов на вопрос о возникновении обновленческого раскола. Так, доктор церковной истории протоиерей Владислав Цыпин видит органическую связь между движением за церковное обновление и расколом 1920-х-1940-х годов. Он считает, что уже в 1905 году проявились характерные черты обновленческого раскола: попрание церковных канонов и пренебрежение церковной традицией, политическая ангажированность, стремление к радикальной модернизации не только богослужения, но и уклада церковной жизни[164].

Авторы коллективной монографии «История Русской Православной Церкви. Новый Патриарший период» М.Данилушкин, Т.Никольская и М.Шкаровский иначе рассматривают вопрос об истоках обновленчества. Они считают, что появление советского обновленчества имело объективные причины: нерешенность застарелых проблем, вызванных двухвековой зависимостью от светской власти, социальные потрясения и ослабление духовного единства русского народа накануне революции 1917 года[165].

Доктор исторических наук М.В.Шкаровский в своей работе «Обновленческое движение в Русской Православной Церкви XX века» считает, что обновленческое движение в Русской Православной Церкви хотя и имеет длительную, уходящую в века предысторию, но начало берет только в годы первой русской революции, когда группа реформаторов оформилась организационно. По его мнению, после февральской революции 1917 года эта группировка широко развернула свою деятельность, но на Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1917-1918 годов осталась в меньшинстве. Впоследствии некоторые представители этой группы похитили церковную власть, а затем к этому обновленческому ядру примкнули и рядовые участники[166].

Наконец, профессор Д.В.Поспеловский и священник Илья Соловьев считают, что дореволюционное движение за церковное обновление не имеет ничего общего с обновленческим расколом 1920-х-1940-х годов. Они делают этот вывод после сопоставления главных программных требований этих двух движений с их практическими действиями[167].

Чтобы оценить объективность и истинность изложенных точек зрения, обратимся к документам Государственного архива Витебской области и архива Управления КГБ Республики Беларусь по Витебской области, где была проведена исследовательская работа в соответствии с «Программой мер по выполнению «Соглашения о сотрудничестве между Республикой Беларусь и Белорусской Православной Церковью» в Витебской области».

Условия для возникновения раскола в Полоцко-Витебской епархии были созданы арестом в июне 1922 года правящего архиерея архиепископа Иннокентия (Ястребова). Вместе с ним были арестованы священники Фантин Капустинский, Владимир Дымман, Феодор Чулков, Стефан Кальвин, Николай Околович, Антоний Никонович и др. Формально все они обвинялись в нарушении декрета об изъятии церковных ценностей. Надо отметить, что изъятие ценностей в православных церквях Витебска прошло мирно, только священники Фантин Капустинский и Стефан Кальвин пытались укрыть некоторую часть находившихся у них на хранении ценностей, что было наказуемо[168]. Список же арестованных, как мы видим, гораздо больше. Можно предположить, что, несмотря на успешно проведенную акцию по изъятию церковных ценностей, единичные нарушения установленного порядка были использованы для временного устранения от управления епархией правящего архиерея и активной части духовенства. Аресты Витебского духовенства по времени совпали с арестом в Москве в мае 1922 года Святейшего Патриарха Тихона. Возникла ситуация фактического безвластия и появилась возможность для создания извне еще одной православной группировки, альтернативной Патриаршей Церкви.

В результате этих арестов была временно разрушена привычная иерархия в управлении не только Полоцко-Витебской епархией, но и всей Русской Православной Церковью. В Москве раскольнические действия небольшой группы духовенства изначально поддерживались и направлялись председателем Реввоенсовета Л.Троцким через аппарат ВЧК-ОГПУ. В итоге в мае 1922 года было незаконно сформировано обновленческое Высшее Церковное Управление во главе с епископом Антонином (Грановским) и организационно оформилась обновленческая организация «Живая Церковь».

Несмотря на столь бурное развитие событий, в церковной жизни Витебска хаоса не наступило. В ожидании освобождения архиепископа Иннокентия (Ястребова) витебское духовенство первоначально не предпринимало каких-либо самостоятельных действий в управлении епархией.

Но, в связи с появлением новых структур в управлении Церковью и для прояснения ситуации в этом отношении, в Москву, по поручению Витебского епархиального управления, был командирован протоиерей Витебского кафедрального Николаевского собора Феодор Булатов. Он имел беседу с председателем Временного Церковного Управления епископом Антонином (Грановским).

После возвращения о. Феодора Булатова, 27 июня 1922 года, в Семеновской церкви Витебска состоялось собрание городского духовенства, на котором он прочитал доклад об обстоятельствах временного удаления Патриарха от дел церковного управления, об организации Высшего Церковного управления, о необходимости избрания делегатов на собрание прогрессивного духовенства в Москву, которое должно было состояться 3 августа 1922 года и имело задачей решение назревших вопросов внешней и внутренней жизни Церкви[169].

В результате в Москву были посланы протоиереи Алексий Донов и Феодор Шеховцов, после возвращения которых 22 августа 1922 года в Петро-Павловской церкви Витебска состоялось епархиальное собрание в составе 61 участника из разных округов епархии под председательством протоиерея Иоанна Овсянкина. В этот день выступили священники Михаил Свидерский и Евгений Ланге, которые в бестактной форме высказывались против монашества и употребления крестного знамения. Такие речи вызвали негодование присутствовавших и начались настолько бурные прения сторон, что в итоге протоиерей Иоанн Овсянкин был вынужден закрыть собрание[170].

На следующий день, 23 августа 1922 года, 43 делегата собрались в архиерейском доме под председательством протоиерея Алексия Донова (впоследствии обновленческий протопресвитер) и в присутствии члена губисполкома Тихонова. Это собрание уже именовалось «собранием прогрессивного духовенства, стремящегося к упорядочению церковных дел»[171]. Открыл его протоиерей Феодор Шеховцов, который высказался за реформы в церковной жизни. Был избран новый состав Епархиального управления в составе протоиереев Алексия Донова, Феодора Чулкова, Феодора Булатова, Антония Никоновича, протодиакона Петра Моисеенко, мирянина Карамышева. Но большинство из названных лиц были нежелательны для реформаторов. В итоге, уже с 29 августа 1922 года, в условиях отсутствия связи с высшей церковной властью в Москве, новоизбранное Епархиальное управление приняло единственно верное решение, признав своим законным епископом Иннокентия (Ястребова), находящегося в то время еще под арестом.

В то же время, протоиерей Алексий Донов и священник Михаил Свидерский, не будучи уполномоченными от Епархиального управления для переговоров с Высшим Церковным управлением, совершают поездку в Москву, где предлагают свои услуги быть проводниками новых церковных начинаний.

Просьба священника Михаила Свидерского была удовлетворена, и в октябре 1922 года он вернулся в Витебск, имея при себе документ о назначении уполномоченным от Высшего Церковного управления по Витебской епархии и имея полномочия для организации здесь филиала обновленческой группировки «Живая Церковь». О программе этой группы в Витебске не было ничего известно, следовательно, симпатий духовенства и населения «Живая Церковь» не имела. Поэтому священник Михаил Свидерский самочинно организует губернский комитет группы «Живая Церковь», в состав которого без всякого избрания вошли протоиереи Алексий Донов, Феодор Шеховцов, Иоанн Овсянкин, священник Евгений Ланге и мирянин Филипп Ланге. Позже священник Михаил Свидерский без утверждения высшей духовной властью был возведен в сан протоиерея и возглавил губернский комитет «Живой Церкви», его заместителем стал протоиерей Феодор Шеховцов. Все эти лица, фактически революционным порядком создавшие ячейку «Живой Церкви», незаконным способом вошли и в состав Витебского Епархиального управления, устранив прежних членов лестью, обманом, другими методами.

С целью популяризации программы «Живой Церкви», в декабре 1922 года протоиерей Михаил Свидерский провел публичную лекцию, но она дала противоположный эффект, оттолкнув население от участия в раскольнических группировках. Этому немало способствовали личности первых обновленческих архиереев. Так, первый витебский обновленческий епископ Константин (Запрудский), прибывший по ходатайству протоиерея Михаила Свидерского вместо арестованного архиепископа Иннокентия (Ястребова), прослужил здесь всего около двух месяцев, породив массу разных кривотолков, и вел себя недостойно своего сана. Его сменил епископ Гавриил (Свидерский), рукоположенный из сельских священников Оршанского уезда, так и не заслуживший впоследствии симпатии и расположения православного населения.

По свидетельству настоятеля Витебской Иоанно-Крестительской церкви протоиерея Феодора Чулкова, протоиерей Михаил Свидерский проявил себя диктатором в церковной жизни, когда духовенство по принуждению записывалось в группировку «Живой Церкви» под угрозой репрессивных мер[172].

Витебские обновленцы существенных изменений в Церкви не произвели. Фактически их деятельность свелась к захвату имущества Епархиальной лавки; назначению своих уполномоченных и благочинных по уездам и округам, зачастую из лиц заведомо нравственно нечистоплотных, насильственной вербовке членов «Живой Церкви» и применении репрессий к упорствующим, введении новшеств в церковную практику; проявлению насилий над совестью и личностью человека на Епархиальных собраниях[173]. Правда, при епископе Гаврииле (Свидерском) в Витебском кафедральном Николаевском соборе практиковались следующие нововведения: частичная замена славянского языка русским при богослужении, исключение ектении об оглашенных из чинопоследования Литургии, замена юлианского календаря на григорианский. Но впоследствии эти изменения были отменены[174].

Моральное разложение вождей обновленчества можно проиллюстрировать на примере выборов депутатов на обновленческий Поместный собор в Москве в 1923 году, к постановлениям которого в Витебске отнеслись с недоверием уже по самому отношению к личностям, делегированным на собор.

Для выбора делегатов было созвано Епархиальное собрание. На нем, кроме 91-го представителя духовенства и мирян, присутствовали все уездные и окружные уполномоченные и благочинные. Последние перед началом Епархиального собрания имели отдельное совещание под руководством протоиерея Михаила Свидерского и, впоследствии, выдвинули свой, уже готовый список делегатов на Московский собор. Это вызвало протест участников Епархиального собрания, и они выдвинули своих кандидатов. В результате протоиерей Михаил Свидерский смог провести через голосование только одну свою кандидатуру – протоиерея Алексия Донова, а участниками собрания был выдвинут и избран протоиерей Феодор Борнуков. В результате уполномоченный ВЦУ протоиерей Михаил Свидерский приказал протоиерею Феодору Борнукову снять свою кандидатуру под угрозой быть посаженным в тюрьму, если не в Витебске, то в Москве. Все закончилось тем, что талантливый священник и знаток церковных правил о.Феодор Борнуков был заменен сторонником Свидерского – не для пользы дела, а для угодной подписи[175].

Еще один пример ярко характеризует настроения церковной общественности, а также личность протоиерея Михаила Свидерского. 4 сентября 1923 года было созвано Епархиальное собрание, на котором выступили с весьма дельными, но резкими по отношению к деятельности протоиерея Михаила Свидерского докладами протоиерей Феодор Борнуков, священник Шелютто и мирянин, бывший преподаватель Духовной семинарии Василий Малахов[176]. Все они по навету Свидерского прямо на собрании были арестованы представителями гражданской власти. После этого большинство участников собрания покинуло его, и выборы членов Епархиального управления производились 13 лицами из общего числа 41 зарегистрированного участника[177].

Такая деятельность обновленцев, направленная к разъединению пастыря с пасомыми и ослаблению Православной Церкви, возмутила духовенство и верующих Витебска. Они, руководствуясь инструкцией НКЮ и ОГПУ от 19.06.1923г., стали выделяться в независимые приходские единицы, прекратив общение с ВЦУ и его органами на местах до созыва нового Поместного собора, временно оставив за собой право свободного выбора канонически поставленного епископа.

Епархиальное управление незамедлительно покинули недавние сторонники протоиерея Михаила Свидерского – протоиереи Иоанн Овсянкин, Феодор Шеховцов, священники Евгений Ланге, Михаил Дымман, мирянин Филипп Ланге. В составе Епархиального управления остались только епископ Гавриил (Свидерский), епископ Михаил (Свидерский) – к этому времени он незаконно принял архиерейский сан, будучи женатым, Димитрий Свидерский, протоиерей Алексий Донов. Сфера деятельности обновленческой группировки фактически сузилась до сельских приходов, которые легче было дезинформировать вследствие их удаленности.

Весной 1924 года в Витебск приезжал уполномоченный ВЦУ по Гомельской епархии протоиерей Симеон Канарский, который имел секретную беседу с епископом Михаилом (Свидерским) и протоиереем Алексием (Доновым), где обсуждался вопрос о кандидате на Белорусскую митрополию. После этой беседы бывший Костромской архиепископ Серафим (Мещеряков) был вызван 17 мая 1924 года на Белорусское собрание в Могилев, где был избран на должность Белорусского митрополита. В конце мая 1924 года он приехал в Витебск, где ранее возглавлял епархию в 1902-1911 годах и поэтому рассчитывал на радушный прием, но ошибся в расчетах из-за своей принадлежности к обновленческому движению. В день празднования памяти преподобной Евфросинии – 5 июня 1924 года – архиепископ Серафим (Мещеряков) приехал в Полоцк, но монастырь его не принял. После такого приема архиепископ Серафим через Витебск проследовал на Москву и в Белоруссию не возвратился.

Православные общины Витебска весной 1924 года прекратили всякое общение с епископом Гавриилом (Свидерским) и ходатайствовали перед Патриархом Тихоном о назначении в Витебск епископа для сторонников Патриаршей Церкви. Согласно этого ходатайства 25 мая 1924 года в Витебск был назначен архимандрит Нектарий (Трезвинский) из Александро-Невской Лавры Петрограда. 3 июня 1924 года он был рукоположен во епископа Велижского, викария Полоцкой епархии, но выехать в епархию не смог из-за подписки о невыезде, поскольку находился под следствием.

В этой ситуации Витебские сторонники Патриаршей Церкви в августе 1924 года обратились в Минск к митрополиту Белорусскому Мелхиседеку (Паевскому) с просьбой принять староцерковные приходы Витебска в молитвенное общение и под духовное руководство. 2 сентября 1924 года митрополит Мелхиседек назначил для духовного окормления и руководства староцерковных общин Витебска епископа Иннокентия (Летяева). Уже 6 сентября 1924 года в Витебской Никольской батальонной (железнодорожной) церкви Витебское духовенство и многочисленные верующие торжественно встречали епископа Иннокентия (Летяева), который за короткое время снискал любовь и уважение православных Витебска. Его приезд повлек за собой массовое возвращение духовенства Витебска из обновленчества. За исключением кафедрального Свято-Николаевского собора все храмы города признали власть Патриарха Тихона. Переход из обновленчества в Православие ранее отпавшего от церкви духовенства сопровождался всенародным покаянием последнего, после чего храмы окроплялись епископом Иннокентием святой водой. Но уже к ноябрю 1924 года епископ Иннокентий (Летяев) проживал в Москве.

В январе 1926 года произошло размежевание тихоновского и обновленческого Витебских Епархиальных управлений. Предварительно уполномоченный ОГПУ Малиновский проводил беседы с видными представителями сторонников Патриарха Тихона – протоиереями Николаем Околовичем и Феодором Чулковым. В результате, когда Малиновский убедился в отсутствии контрреволюционных замыслов и лояльности по отношению к существующей власти, было получено разрешение для проведения Епархиального съезда. Для нормальной организации жизни староцерковных общин было жизненно важно легализовать свой статус. И хотя староцерковный викарный епископ Велижский Алексий (Буй) препятствовал созыву Епархиального съезда, так что едва не возник еще один раскол в среде сторонников Патриаршей Церкви, все закончилось официальной регистрацией светской властью староцерковного Епархиального управления. Этот факт впоследствии сильно усложнил деятельность обновленцев.

Священник Димитрий Шиленок в своей книге «Из истори