Социальные последствия и поиски альтернатив неолиберальной глобализации

 

Одним из последствий неолиберальных реформ в Латинской Америке стало углубление социальной дифференциации. С одной стороны, в 90-е годы заметно обогатилась верхушка общества. Обогащение достигалось в основном благодаря приватизации и удачному включению в мировые финансовые потоки. Правда, в отличие от России и СНГ, практика Латинской Америки не знает массовых “назначений миллиардерами”. Там обогащались в первую очередь те группы, которые и раньше были богатыми. Особенно это характерно для Мексики, где государство сознательно поощряло концентрацию богатства в руках элиты. В 1994 г. Мексика вышла на 4-е место в мире по числу миллиардеров, уступая лишь США, Японии и Германии — из 358 миллиардеров в мире было 24 мексиканца.[80] (Впрочем, финансовый кризис конца 1994 г. сократил число мексиканских сверхбогачей и существенно уменьшил их активы.) Сам способ приумножения богатства элиты сделал ненужными тяжкие думы об эффективности производства.

С другой стороны, рост доходов самых бедных слоёв населения во многих странах континента, особенно в Аргентине и Мексике, отставал от роста доходов богатых, а в самое последнее время и вовсе сменился падением. В Аргентине плоды реформ достались в основном населению наиболее развитых провинций и их центров – Буэнос-Айреса, Кордобы, Розарио, Мендосы и Мар-дель-Платы, где проживает около половины всего населения страны. Но и они распределяются крайне неравномерно. Даже по оценкам сторонников неолиберализма, треть населения страны фактически была “выключена” из процесса развития. При этом усугубилась не только социальная, но и межрегиональная дифференциация,[81] которая ранее наблюдалась в Бразилии — между развитым Югом и отсталым Севером. В Бразилии и Чили, где число бедных в последние годы снижается, оно всё равно, по разным оценкам, составляет от 35 до 45 (Бразилия) и не менее 28 (Чили) процентов населения. А с бедностью прямо связано низкое качество рабочей силы, несоответствие сегодняшнему дню квалификации многих наёмных работников, готовность множества людей работать за низкую зарплату и — как следствие — незаинтересованность предпринимателей внедрять новые технологии.

С проблемой бедности в Латинской Америке сопряжена проблема образования. Существует колоссальный разрыв между качеством элитарного, университетского образования и массового образования в начальной и средней школе. Последнее, как правило, не дает шансов получить хорошо оплачиваемую профессию и, следовательно, вырваться из тисков бедности. Кроме того, многие дети из бедных семей вообще не могут окончить школу, так как вынуждены идти работать. Соответственно, не получив образования, они и в дальнейшем обречены на бедность. Так возникает порочный круг “бедность — неграмотность — бедность”. Это хорошо видно на примере крупнейшей страны континента, Бразилии, где живут десятки миллионов бедняков: на фоне крупных научно-технических достижений — ядерной энергетики, авиации, спутников, общенациональных информационных сетей, в 1996 г. 14,7 % всех жителей страны старше 15 лет были неграмотными; на Северо-Востоке неграмотные составляли 28,7 % взрослого населения.[82] Естественно, на их долю выпадает плохо оплачиваемая работа либо занятость в “неформальном секторе” экономики. Последний стал единственным прибежищем для множества людей в странах континента. Он создает почти три четверти всех новых рабочих мест в Латинской Америке, компенсируя сокращение занятости в формальном секторе.

Рост “неформального сектора” представляет собой общее проявление двух параллельных процессов — ослабления государства и эрозии гражданского общества. Расширение “теневой экономики” и падение роли государства идут рука об руку со снижением эффективности управления, распространением коррупции и преступности. “Сокраще-ние государства”, его частичный уход из экономики в целом не сделали государство в странах Латинской Америки более эффективным, хотя в некоторых странах (Бразилии, Чили) кое-какие положительные изменения в этом отношении и произошли. Вместе с тем экономическая либерализация не способствовала и укреплению гражданского общества. [83] Индивидуализация людей, сопутствовавшая неолиберальным преобразованиям и разрушению государственного патернализма, привела, скорее, к атомизации социума, к взаимной отчужденности людей друг от друга, росту настроений пассивности и апатии. В Аргентине и Мексике ослабло влияние профсоюзов, которым всё больше приходится считаться и с сегментацией рынка труда, и с высокой безработицей. Разрушение этатизма и индустриальной системы в Латинской Америке размывает средний класс: вследствие приватизации и реконструкции многих предприятий безработными стали высококвалифицированные рабочие и специалисты. Из-за сокращения государственных расходов ухудшилось положение многих служащих, учителей и преподавателей университетов. А ослабленное — во многом из-за эрозии среднего класса — гражданское общество не может заменить собой государство в выполнении им тех функций, особенно в социальной сфере, с которыми оно ранее худо-бедно справлялось.

Отступление гражданского общества в Латинской Америке оставляет открытым вопрос о том, насколько прочна в странах континента либеральная политическая демократия. Пока неолибералам в Бразилии, Аргентине, Перу, Мексике даже удалось пройти через повторные президентские выборы — в основном благодаря тому, что они обуздали инфляцию. Но, видимо, не случайно некоторые страны (Мексика, Колумбия) сотрясаются актами насилия на почве политического противоборства, а часть населения тоскует по “твердой власти”. Правда, пока сторонники “железных рук” не выходят за рамки законности. Сейчас в Латинской Америке не видно заметных фигур и группировок, готовых создавать хунты и организовывать перевороты. Но никто не может поручиться, что такие фигуры не появятся в будущем. Углубление социальной дифференциации в сочетании с эрозией и понижением статуса средних слоёв может способствовать появлению массовых неопопулистских движений. А неопопулизм, в свою очередь, может вызвать резкую реакцию справа. Исторические прецеденты для такого поворота в Латинской Америке имеются в изобилии.

Следует отметить, что сегодня в Латинской Америке, в отличие от СНГ вместе с Россией и многих регионов бывшего Третьего мира, почти нет крупных социальных движений и этнических групп, которые бы выступали против модернизации с позиций социокультурного и тем более религиозного фундаментализма. Примерами протеста против модернизации могли служить ликвидированная несколько лет назад маоистская группировка “Сендеро Люминосо” и движение “Тупак Амару” в Перу, отдельные выступления индейцев в Центральной Америке. Но эти движения в 90-е годы занимали в целом маргинальное место в политической жизни континента. Протест в Латинской Америке, принимает ли он социальную, религиозную или политическую окраску, направлен не против модернизации, а против исключения из процессов модернизации, против элитарности и ограниченности неолиберальной модернизации.[84] Именно такой характер носят выступления индейцев в мексиканских штатах Чьяпас и Герреро, заставившие правительство страны вступить с ними в переговоры.

В то же время в Латинской Америке реакция на процессы глобализации является далеко не однозначной. И если глобализация в сфере производства и финансов рассматривается, по меньшей мере, как противоречивый процесс, в котором переплетаются положительные и отрицательные стороны, то глобализация в сфере культуры, попросту — агрессия американской массовой культуры и стандартов потребления, встречает негативную реакцию даже в среде прозападно настроенных интеллектуалов и политиков.[85]

Очевидно, перспективы демократии, как и модернизации в целом на континенте, будут зависеть от того, насколько удастся решить социальные проблемы, найти альтернативу неолиберальным пребразованиям, которые проводятся в соответствии с задачей “приспособить” экономику латиноамериканских стран к процессам глобализации по сценариям МВФ.

Интересно, что поиск альтернатив неолиберализму в Латинской Америке ведётся главным образом в плоскости не противопоставления этатизма и рыночных механизмов, а их рационального сочетания друг с другом, развития гражданского общества и его инициатив. Такова, в частности, позиция Экономической Комиссии ООН по Латинской Америке и Карибскому бассейну (ЭКЛА/СЕПАЛ), что подтвердил в 1996 г. её исполнительный секретарь Г.Розенталь.[86]

Одной из альтернатив неолиберальной глобализации является развитие общего внутреннего рынка стран Латинской Америки, что, естественно, предполагает их экономическую интеграцию. Весьма успешно в 90-е годы развивался “Южный рынок” — Меркосур (Mercado del Sur), объединяющий Бразилию, Аргентину, Уругвай и Парагвай. Начав в 1991 г. с введения свободной торговли между странами-участницами, это объединение с 1 января 1995 г. перешло к таможенному союзу, установив единый внешний таможенный тариф по 85% товаров.[87] В течение 90-х гг. торговля между странами Меркосур, а также их торговля с Чили развивалась значительно быстрее, чем торговля входящих в него стран с США и ЕС. Только с 1994 по 1997 год товарооборот Аргентины со странами Меркосур вырос на 72%, с Чили — почти на 60%, а с США — на 33%.[88] Товарооборот между Аргентиной и Бразилией с 1993 по 1997 год вырос в 2,3 раза, составив 14,6 млрд. долл.[89] Такая региональная интеграция позволяет диверсифицировать внешнеэкономические связи латиноамериканских стран и придать устойчивость их экономике. Увеличиваются и потоки взаимных инвестиций внутри интеграционного объединения, хотя их объёмы ещё заметно уступают капиталовложениям в страны Южного конуса из США и Европейского Союза.

ЭКЛА обращает внимание на то, что повышение эффективности и конкурентоспособности латиноамериканской экономики предполагает и её перестройку на микроэкономическом уровне. В связи с этим ЭКЛА считает нужным изменить организационную структуру крупных компаний латиноамериканских стран по типу японских и южнокорейских корпораций, а именно: 1) развивать диверсифицикацию компаний; 2) финансировать долгосрочные инвестиции через “банковское ядро” той же компании, что обеспечивает мобильность финансовых ресурсов, позволяя концентрировать необходимые средства на приоритетных направлениях; 3) проводить вертикальную и горизонтальную интеграцию, подключать мелкие и средние предприятия к крупным проектам.

Вместе с тем в Латинской Америке крепнет понимание того, что в сегодняшнем мире успешное развитие зависит от социальных факторов и освоения новых технологий. Так, президент Кардозу отмечал в одном из своих выступлений: “Конкурентная позиция страны по отношению к другим странам все больше и больше определяется качеством ее человеческих ресурсов, знанием, наукой и технологией, применяемой к производству. Обильные трудовые и сырьевые ресурсы все меньше и меньше составляют сравнительное преимущество…”[90]

Развитие высоких технологий, наукоёмкого производства, особенно в таких крупных странах, как Аргентина или Бразилия, является не только вопросом престижа и самоутверждения в мире. В постиндустриальную эпоху оно становится жизненной необходимостью, поскольку от него зависит, как, на какой основе страна сможет включиться в процессы глобализации, будет ли она субъектом или пассивным объектом международных экономических отношений.

В последние годы страны Латинской Америки стали уделять больше внимания науке и технологическим разработкам. После заметного сокращения в начале 90-х гг. возрастают расходы на научные исследования, хотя пока они в большинстве стран континента весьма далеки от рубежа в 1% ВВП, который позволяет рассчитывать на технологическую независимость. Ближе всех к этому показателю в Латинской Америке стоят Чили и Бразилия.

В Чили на исследования и разработки в 1996 г. было затрачено 0,66% ВВП, в 1997-м — 0,69%. В 2000 г. этот показатель должен составить 1,09%. При этом в расходах на исследования и разработки быстро увеличивается доля предприятий. В 1981 г. она составляла всего 0,2% всех расходов на НИОКР, в 1992-м — 9,9% и в 1996-м — 20%.[91] Такие расходы частного бизнеса на науку и технологии — своеобразный рекорд среди стран Латинской Америки.

В Бразилии сосредоточена половина всех научных исследований и технологических разработок Латинской Америки. Это единственная страна континента, которая может позволить себе вести исследования почти во всех областях знания как фундаментальные, так и прикладные. Доля расходов на научные исследования и технологические разработки составляет примерно такую же величину, как и в Чили — 0,7% ВВП. Но при этом лишь 10% таких расходов приходится на долю предприятий, к тому же главным образом гигантов, которые либо находятся под государственным контролем, либо держат крупные пакеты акций в руках государства: “Петробраз”, “Электробраз”, “Телебраз” и “Вале ду Риу-Досе”. Согласно правительственному плану на 1996-1999 гг., утвержденному Конгрессом, предлагается довести расходы на НИОКР к 2000 г. до 1,5% ВВП, причем частный сектор должен обеспечить 40% затрат на эти цели. Пока, однако, бразильское правительство не смогло добиться того, чтобы частный сектор с готовностью увеличивал расходы на научные исследования и новые технологии. По оценкам экспертов, в середине 90-х годов не более тысячи (!) бразильских фирм систематически инвестировали средства в научные исследования и технологические разработки.[92] Даже в тех случаях, когда эффект от внедрения технологических новаций очевиден, бразильский частный бизнес проявляет чрезмерную медлительность.

Конечно, во многих случаях разработка и внедрение новых технологий упирается в недостаток необходимых финансовых и материальных ресурсов. Далеко не все частные фирмы в Латинской Америке обладают достаточными средствами, чтобы финансировать внедрение новых технологий. И всё же главным препятствием для инноваций является не нехватка финансовых средств, а сохраняющаяся бедность огромной массы населения, дефицит человеческого капитала.

Нельзя сказать, что в Латинской Америке ничего не делается для устранения бедности и уменьшения безработицы. Так, в Мексике с 1989 года реализуется государственная Программа Национальной Солидарности (“ПРОНАСОЛЬ”). В соответствии с этой программой в госбюджете выделяется сумма, которая используется на реализацию проектов, предлагаемых самим населением (создание рабочих мест, переквалификация людей и т.д.). Выполнение проектов контролируется на местах общественными комитетами, которых по всей стране насчитывается несколько десятков тысяч, а их финансирование осуществляется не менее, чем на две трети через созданные государством специализированные фонды, управляемые остающимися в госсобственности банками. Остальные затраты на реализацию проектов берет на себя местное население. Однако финансовый кризис 1994-1995 гг. и последующая неолиберальная стабилизация по своим последстви-ям “перекрыли” действие программы, а сама она стала предметом злоупотреблений со стороны коррумпированных чиновников и жуликов-финансистов.

В Аргентине перестройка структуры экономики и вызванная ею безработица вынудили правительство Менема уделить серьезное внимание переобучению людей новым профессиям. Ежегодно через государственные курсы по переквалификации проходит несколько сотен тысяч человек. Правда, безработица хоть и сокращается, пока остается на высоком уровне: 16,1% — в мае, 13,7% — в октябре 1997 г., 13,2% — в мае 1998 г., 12,4 % — в октябре 1998 г.[93]

Однако во многих странах, в том числе в Аргентине и Мексике, борьба с бедностью на практике не связана с задачей развития, а направлена прежде всего на смягчение социальной напряженности, угрожающей стабильности общества.

Относительно успешной оказалась программа борьбы с бедностью и голодом “Солидарное общество” в Бразилии (1995 г.). Она действительно позволила сократить число бедных в стране, особенно в крупных городах, примерно на треть. Причём в Бразилии усилия властей направлены на устранение причин бедности, прежде всего на то, чтобы разорвать порочный круг “бедность — необразованность”. С этой целью правительство Кардозу в Бразилии стремится развивать образование в стране, в первую очередь — начальное и среднее. Объявив в конце 1997 г. о дальнейшем сокращении государственных расходов, оно оставило в неприкосновенности расходы на здравоохранение и образование. Одновременно в стране проводится реформа системы образования, призванная повысить его качество, охватить школьной сетью всех детей соответствующего возраста и устранить множество ненужных бюрократических структур, выросших на ниве просвещения в годы этатизма. Главным действующим лицом и в начальной школе, и в университете, по замыслам инициаторов реформы, должен стать преподаватель. О том, что цели реформы вполне достижимы, свидетельствует опыт её проведения в штате Минас-Жерайс.[94] Примечательно, что выбор образования в качестве одного из приоритетов страны поддерживается широкими слоями общества в Бразилии, в том числе немалой частью бразильской элиты. Как показали социологические исследования среди элитных групп бразильского общества, почти 30% предпринимателей и 25% высокопоставленных государственных чиновников поставили задачу повысить образование населения на первое место среди других целей государственной политики.[95]

В Чили борьба с бедностью также рассматривается правительством в неразрывном единстве с развитием образования. При этом широко используется потенциал самого гражданского общества. В стране действует Национальный Совет по преодолению бедности, куда входят представители предпринимательских кругов и профсоюзов, учёные, деятели церкви и различных фондов. Образование, особенно школьное, является одним из важнейших направлений деятельности Совета. Следует подчеркнуть, что успехи в этом деле, достигнутые Чили, выделяются на фоне других стран Латинской Америки. (Надо полагать, недаром Вторая встреча глав государств обеих Америк, на которой образование было названо важнейшим приоритетом внутренней политики стран континента, прошла в апреле 1998 г. в Сантьяго.) Ресурсы, выделяемые на образование в стране только за счет бюджета, выросли в 1995 году на 12%, в 1996 — на 16%, что превышало темпы инфляции в стране (соответственно 7,3% и 6,6% в год).[96] Среди правящих кругов и бизнес-элиты страны крепнет понимание того, что нельзя бесконечно использовать свои сравнительные преимущества в выращивании цветов, переработке фруктов и химического сырья, а необходимо включаться в международное разделение труда на современной технологической основе. Для этого требуется соответствующее качество человеческого капитала.

Таким образом, опыт Чили, как и опыт Бразилии, показывает, что трудные проблемы, связанные с глобальными переходами к постиндустриальному обществу, поддаются своему решению, если есть понимание сути происходящих процессов и политическая воля общества. Вместе с тем очевидно, что Латинская Америка только лишь подошла к порогу постиндустриальных преобразований, в ходе которых ей предстоит преодолеть немало препятствий.