Неолиберальные преобразованияГлубокий социально-экономический кризис, в конце концов, потребовал устранить его главную причину — латиноамериканский этатизм и политику импортзамещающей индустриализации. Непосредственной реакцией части элит в латиноамериканских странах на этот кризис явился переход к неолиберализму. Первыми странами в Латинской Америке, где ещё в 70-е годы начала осуществляться неолиберальная социально-экономическая политика, стали Чили и Уругвай после переворотов 1973 г. За ними последовала Аргентина после переворота 1976 г., хотя там неолиберализм распространялся в основном на сферу торговли и финансов. В конце 80-х — начале 90-х годов практически везде в Латинской Америке, хотя и с разной скоростью, начался переход к неолиберальной экономической политике. Интересно, что, например, в Аргентине проводить неолиберальный курс взялось руководство Хустисиалистской (перонистской) партии, которая раньше проводила популистскую политику и старалась ограничить действие рыночных механизмов. Подобную метаморфозу пережили и некоторые другие популистские партии и деятели в Латинской Америке, например, боливийский президент Виктор Пас Эстенсоро или Институционально-революционная партия в Мексике. Наступление и распространение неолиберализма на латиноамериканском континенте нужно рассматривать в контексте тех перемен, которые произошли на рубеже 70 — 80-х годов в развитых странах Запада и в Японии. Пример развитых стран создал видимость того, что неолиберальные экономические принципы более эффективны, чем этатистские. На первый взгляд это подтверждалось и успешным опытом Чили во второй половине 80-х годов. Возникло вполне понятное желание распространить неолиберализм на всю Латинскую Америку в надежде на скорый успех. Однако существовали ли в Латинской Америке те же социальные условия, которые породили “рыночный ренессанс” в развитых странах Запада в 80-е годы? Последний, на наш взгляд, был обусловлен стечением трёх обстоятельств: огромным накоплением человеческого капитала в предшествующий период, процессами глобализации в мировой экономике и быстрым ростом кредитно-финансовой сферы. Накопление человеческого капитала — освоение научных знаний, ценностей культуры и профессиональных навыков, которое совершалось во многом благодаря кейнсианской экономике и государству благосостояния, — открыло для многих людей, в том числе и наемных работников, широкие возможности стать самостоятельными предпринимателями, продвинуться вверх по социальной лестнице. С этим же были связаны и начало информатизации, и бурный рост небольших, но мобильных фирм в высокотехнологичных отраслях экономики. Они не нуждались в государственной опеке, были заинтересованы в “экономике предложения”, снижении налогов и сокращении государства благосостояния. Так что идеология и практика неолиберализма вполне соответствовали интересам и настроениям тех, кто явился субъектом нового этапа НТР – информационной революции. Неолиберализм, провозглашая универсальность рыночных законов, легко объясняет и снижение роли национального государства в результате глобализации. Когда производственно-технологические цепочки включают в себя предприятия, расположенные во многих странах, государство действительно не может эффективно контролировать процессы в экономике, социальной сфере, финансах, поскольку они лежат за пределами его прерогатив. Ссылки на “невидимую руку” рынка внешне оправдывают отказ государства от вмешательства в экономику во имя “глобальности”. Неолиберализму созвучно и бурное развитие кредитно-финансовой сферы, которое опирается на достижения информатизации (см. статьи А.И.Неклессы и А.Г.Макушкина в сборнике 1). Ежедневно в мире по глобальным информационным сетям снуют триллионы долларов в день, которые ищут наиболее выгодного приложения. Объёмы этих потоков растут значительно быстрее, чем ВВП разных стран, инвестиции и обороты международной торговли. Хозяева невидимых денег, участники трансакционных сделок, как никто другой, нуждаются в “свободных рынках”, безграничном расширении поля приложения спекулятивных капиталов. Экономический неолиберализм для них –новая религия и “руководство к действию”. Что же касается стран Латинской Америки, то неолиберальные преобразования там явились следствием сложившихся обстоятельств — кризиса этатизма и внешней задолженности. В середине 1989 г. при активном участии США и МВФ был принят “план Брейди” (министра финансов США) с целью добиться финансовой стабилизации на континенте и решить проблему долгов. В соответствии с этим планом краткосрочные долговые обязательства латиноамериканских стран были переведены в долгосрочные. Кроме того, предлагалось обменять долговые обязательства на акции государственных предприятий, которые, следовательно, подлежали приватизации. Так, по существу, был дан толчок неолиберальным реформам в Латинской Америке. В то же время нельзя утверждать, что Латинская Америка к концу 80-х годов совсем не была готова перейти к неолиберальной социально-экономической политике. Конечно, самым сильным мотивом для смены модели развития было стремление избавиться от изматывающей и разрушительной инфляции. Но были и другие факторы, которые в социально-психологическом плане облегчили переход к неолиберализму. Кризис этатизма развеял надежды многих людей на чью-либо помощь и заставил их рассчитывать только на себя и свои силы. Своеобразный “вклад” в распространение индивидуалистических идей, прежде всего в странах Южного конуса, внесли военные режимы. Провозглашая своей целью модернизацию общества на западный манер, они разрушали систему ценностей, характерную для популистских движений и популистской политики.[67] Неолиберальные реформы в Латинской Америке включали в себя: 1) приватизацию большинства госпредприятий, 2) финансовую стабилизацию, 3) налоговую реформу, 4) реформу банков и установление положительной ставки процента (т.е. более высокой, чем темп инфляции), 5) либерализацию финансовых рынков, отказ от регулирования рынков капитала и рабочей силы, 6) либерализацию внутренней и внешней торговли, 7) устранение препятствий для иностранных капиталовложений, 8) законодательную защиту прав собственности, 9) структурную перестройку экономики в соответствии с новым международным разделением труда, сложившимся в 80-90-е гг. Причём приватизация госсектора экономики и разрушение системы этатизма — будь то устранение протекционистских барьеров или резкое сокращение государственных льгот и дотаций частным предприятиям — стали ключевым моментом неолиберальных реформ в Латинской Америке.[68] “История латиноамериканской приватизации” начинается в Чили, где передача государственных предприятий в частные руки началась вскоре после переворота 1973 года. Однако никакой спешки в этом деле не наблюдалось. Приватизации предшествовало преобразование того или иного государственного предприятия в акционерное общество, а сама она нередко растягивалась на несколько лет и осуществлялась путём продажи акций на торгах. Во время экономического кризиса 1981-1983 гг. правительство вновь национализировало ряд частных предприятий и банков, оказавшихся на грани банкротства. Фактически это был способ передать их впоследствии более умелым хозяевам. Гражданское правительство, сменившее хунту Пиночета, внесло некоторые изменения в политику приватизации, решив передавать в частный сектор только мелкие и средние госпредприятия, а также небольшие пакеты акций крупных компаний. Тем не менее за последние годы в частные руки перешли авиакомпания “ЛАН-Чиле”, часть акций электроэнергетических и транспортных компаний, национального радио. В Мексике приватизация тоже растянулась на годы, начавшись еще в 1982 г. при президенте Мигеле де ла Мадриде с мелких и средних предприятий легкой, деревообрабатывающей, целлюлозно-бумажной, пищевой промышленности. Позже приватизация распространилась на предприятия машиностроения и нефтехимии, добычу и переработку минерального сырья. Акции крупных предприятий, особенно в машиностроении, передавались новым владельцам по частям. Только в 1989 г. правительство приступило к полной приватизации крупных предприятий в промышленности и сфере услуг, кредитных учреждений и страховых компаний, части транспортной сети. Причём до сих пор в государственном секторе сохраняется ряд прибыльных предприятий, включая нефтедобывающую компанию “Пемекс”. В Бразилии приватизация началась в конце 80-х гг. Темпы ее ускорились с начала 90-х при президенте Фернанду Коллоре. После его отставки по обвинению в коррупции президент Итомар Франку ужесточил финансовый контроль над передачей госпредприятий частным хозяевам, стимулируя в то же время распыление акций среди возможно большего числа собственников. Одновременно иностранные инвесторы получили право приобретать 100% акций приватизируемых компаний. При нынешнем президенте Фернанду Энрике Кардозу была отменена государственная монополия на добычу и переработку нефти, центральное газоснабжение, телекоммуникации и каботажные перевозки. Частным инвесторам разрешено приобретать предприятия по распределению электроэнергии и финансовые компании. В 1995 г. началась приватизация предприятий нефтехимии. Сейчас приватизируются компании, занятые производством электроэнергии, особенно в индустриально развитых южных штатах страны. Характерно, что в Бразилии первоочередной приватизации подлежали убыточные и малоэффективные госпредприятия, и только потом приватизация распространилась на компании, работавшие с прибылью. В последнее время большую роль в ходе бразильской приватизации стали играть власти штатов, особенно таких мощных в экономическом отношении, как Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу, Минас-Жерайс, Риу-Гранде-ду-Сул. По закону 1995 г. местные власти получили право передавать в частные концессии предприятия общественного обслуживания. Так, в штате Рио-де-Жанейро несколько десятков автострад и мостов переданы частным лицам.[69] Поистине ударными (“чубайсовскими”) темпами проводилась приватизация в Аргентине правительством президента Карлоса Менема. В 1990 г. были предоставлены концессии на деятельность в сфере транспорта и нефтедобычи, проданы первые пакеты акций компаний ЭНТЕЛ (телефонная связь) и “Аэролинеас архентинас”. В течение1992 г. были проданы сталелитейные предприятия, компании по электро- и водоснабжению, компания по добыче газа (“Гас дель Эстадо”), железные дороги и даже метрополитен в Буэнос-Айресе. В 1994 г. завершилась приватизация нефтяной промышленности и большинства предприятий по выработке и распределению электроэнергии. Со временем частных хозяев обрели даже почтовая служба, зоопарки и кладбища. Близится к завершению приватизация аэропортов, монетного двора и атомных электростанций. Резервы для дальнейшей приватизации сохранялись только в провинциях, где было намечено передать частным владельцам местные банки, системы водо- и электроснабжения. Первоначально ни в одной из тех стран, о которых идет речь (за исключением Чили), правительства не разрабатывали заранее способы и механизмы приватизации. Неудивительно, что первое время она сопровождалась злоупотреблениями, особенно в Аргентине и Мексике, вызывая скандалы и критику властей. Однако, как показал опыт той же Аргентины, наибольший эффект достигался в результате не “обвальной” приватизации, а тщательной и порой длительной (2-3 года) подготовки предприятия к торгам. Такая подготовка состояла в изменении организационной структуры компании, предварительном преобразовании ее в акционерное общество, разработке планов реконструкции, маркетинговых исследованиях по продукции предприятия, смене управляющих и т.д. Приватизация в Латинской Америке была неразрывно связана с подавлением инфляции и сокращением бюджетного дефицита. Расходы бюджета сокращались благодаря реорганизации госаппарата и уменьшению числа чиновников, ликвидации льгот и дотаций государственным и многим частным предприятиям, реструктуризации внешней задолженности, в том числе путём продажи акций внешним кредиторам. Увеличение доходов было достигнуто за счет продажи госпредприятий в частные руки и повышения сбора налогов. Во всех странах Латинской Америки были проведены налоговые реформы, ужесточен контроль за уплатой налогов. Уклонение от неё карается огромными штрафами и тюремным заключением. В то же время число налогов, как и само налоговое бремя, уменьшилось. Налоговая система стала проще. Так, реформа в Аргентине установила четыре вида налогов: 1) налог на добавленную стоимость (18% в целом, хотя в случае отпуска газа, электроэнергии, воды для нежилых помещений его ставка составила 25%; 2) подоходный налог для корпораций и подоходный налог для физических лиц, включая налог на доходы от банковских вкладов и ценных бумаг; 3) импортный тариф (20% на предметы личного потребления, 10% — на товары, предназначенные для промежуточного потребления); 4) акцизы на табак, спиртные напитки и топливо. Практически ликвидированы налоги на экспорт, а импортные тарифы сохраняются временно, чтобы дать возможность местным предпринимателям и иностранным инвесторам модернизировать производство и повысить конкурентоспособность аргентинских товаров. Аналогичную роль призваны сыграть и импортные тарифы в Бразилии; предполагается отменить их в 2001-2002 годах. Меры по оздоровлению финансов и налоговые реформы сопровождались реформами банковской системы, в частности преобразованиями центральных банков рассматриваемых стран. Так, в Аргентине и Бразилии центральные банки обеспечивают стабильность национальных валют, песо и реала, активами и золотовалютными резервами. Это позволяет поддерживать конвертируемость национальных валют по отношению к доллару. В частности, в Аргентине 1 песо равняется 1 доллару США уже на протяжении 7 лет. В Бразилии курс реала оставался стабильным до второй половины 1997 года, когда из-за финансового кризиса и массового бегства “горячих капиталов” из страны курс реала снизился. Следующее его снижение произошло в конце 1998 года. Это, однако, не привело к серьезному усилению инфляции. В целом финансовая система Бразилии остается стабильной, а в первой половине 1999 г. курс реала даже немного вырос (примерно до 1,7 за 1 доллар, хотя и не достиг прежнего соотношения, когда 1 доллар оценивался в 1,2 реала. Что же принесли странам Латинской Америки неолиберальные реформы в экономическом плане? После “потерянного десятилетия” в Латинской Америке начался рост ВВП и промышленного производства. В 90-е годы начали возрастать доходы на душу населения, в том числе и у самых бедных слоев общества. Увеличился объём внешней торговли. Инфляция, которая буквально бушевала на континенте с небольшими перерывами в течение десятилетий, сведена к минимальной величине. После оттока капиталов, который наблюдался в 80-е годы, на континент вновь пошли иностранные инвестиции, прямые и портфельные. По темпам экономического роста на протяжении 90-х годов развитые страны Латинской Америки (см. таблицу 1) лишь немного уступали Китаю, Индии и новым индустриальным странам Восточной и Юго-Восточной Азии (до финансового кризиса 1997 г.). Таблица 1 Темпы прироста ВВП (%% к предыдущему году) в ряде стран Латинской Америки в 1991-1998 гг.
Рассчитано за 1991-1996 г. (по Бразилии за 1991-1995 гг.) по: International Financial Statistics. Washington: IMF, 1997, September, pp.104, 172, 206, 484; Источники данных за 1996-1998 гг.: — Ministerio de Economía y Obras y Servicios Públicos. Indicadores Macroeconómicos Seleccionados (http://www.mecon.ar/informe/informe27.actividad.htm); Instituto Brasileiro de Geografia e Estatística (IBGE) (http://www.ibge.gov.br/informacoes/estatmain.htm); Banco de México y Secretaría de Hacienda y Crédito Público. Principales Indicadores Económicos (http://www.quicklink.com.mexico/tablasec/tabpri99.htm); Banco Central de Chile. Indicadores Económicos (http://www.bcentral.cl/indicadores/PIB/pib.htm).
Вместе с тем следует отметить, что в 90-е годы в Латинской Америке не было ни одного государственного переворота (исключение — Гаити и бескровный разгон коррумпированного парламента в Перу президентом Альберто Фухимори, а также неудачные попытки переворотов в Венесуэле и Парагвае). Смена власти в странах континента происходила мирным путем, через демократические выборы. Даже скандальная отставка Фернанду Коллора в Бразилии прошла в рамках законности. Традиционно сильная в Латинской Америке власть президентов уравновешена прерогативами судебной и законодательной власти. Повышается роль исполнительных и законодательных органов власти на уровне штатов (Мексика, Бразилия) и провинций (Аргенти-на). Весьма многозначительным событием в жизни Мексики и всей Латинской Америки стало избрание на пост алькальда (мэра) Мехико представителя левоцентристской Партии демократической революции Куаутемока Карденаса, сына мексиканского президента времен популизма Лазаро Карденаса. Тем самым была нарушена многолетняя монополия на власть Институционально-революционной партии и подорваны устои авторитарного режима гражданской бюрократии, причем в самом сердце страны. Таким образом, налицо очевидные достижения и политической, и экономической либерализации в Латинской Америке за последние десять лет. Латинская Америка, безусловно, продвинулась вперёд за эти годы. Но за этими достижениями стоят и новые проблемы, которые ждут своего решения. Например, достижения Чили в социально-экономическом развитии конца 80-х — 90-х годов часто связываются с курсом военной хунты Пиночета. Но при этом игнорируются два обстоятельства: во-первых, тот факт, что в результате кризиса 1981-1983 гг. хунта была вынуждена прибегнуть к активному регулированию рынка, стимулируя государственными капиталовложениями структурную перестройку экономики. Во-вторых, неолиберальная экономическая политика в Чили начиналась раньше, чем в других латиноамериканских странах, ещё в индустриальную эпоху, и сопровождалась преобразованиями на уровне предприятий и отраслей, что во многом и обусловило успех чилийской экономической модернизации. Либерализация внешней торговли в Чили заставила чилийских предпринимателей снижать издержки производства, чтобы устоять перед конкуренцией со стороны дешёвых и качественных импортных товаров. Снижение издержек обеспечивалось за счет рационального использования материальных ресурсов, сокращения заработной платы и интенсификации труда. Одновременно отсекались лишние звенья производственно-технологических цепочек. Часть вспомогательных производств и цехов крупных предприятий превратилась в самостоятельные фирмы, связанные с прежними хозяевами субподрядными отношениями. Эти фирмы также были вынуждены рационализировать управление и производство, подстраиваясь под интересы своих мощных клиентов.[70] Рационализация труда и управления на уровне предприятий, причём на первых порах без существенных перемен в оборудовании, позволила Чили частично компенсировать технологическое отставание от других стран и сделать ряд товаров конкурентоспособными на мировых рынках. Это было достигнуто при низкой норме накопления – в среднем 15-16% ВВП на протяжении 70-80-х гг.! В условиях экономической политики хунты в Чили сформировался новый тип предпринимателя – мобильного, агрессивного, готового к быстрым перестройкам своего предприятия и колебаниям конъюнктуры. Но одновременно – благодаря рационализации труда и необходимости быстро менять профессии в условиях массовой безработицы – сложился и новый тип работника, обладающего сложной рабочей силой. [71] Фактически Чили, в отличие от других стран Латинской Америки, удалось решить проблему модернизации управления предприятиями и формирования нового качества рабочей силы. Вместе с тем результатом чилийской модернизации, проведённой военным режимом, стали далеко не самые прогрессивные структурные изменения в экономике. Да, в Чили очень быстро – в основном за счет иностранных инвестиций — росли сектора услуг (особенно банковских) и телекоммуникаций, успешно развивались химическая промышленность, деревообработка, производство бумаги и полиграфической продукции, продвинулись вперед сельское хозяйство и пищевая промышленность, углубляется переработка меднорудного сырья. Однако, в отличие от стран Восточной и Юго-Восточной Азии, которые провели модернизацию на опережение и освоили наукоемкие технологии в массовом производстве, Чили в основном модернизировала старые технологические уклады и традиционные для своей экономики отрасли, хотя и использовала при этом достижения микроэлектроники и информатики. Позже по тому же пути — модернизации и повышения эффективности старых отраслей и технологических укладов — стали развиваться и другие страны Латинской Америки. Во многих из них либерализация внешней торговли в большей мере стимулировала рост импорта, особенно технически сложных изделий, нежели увеличение экспорта. В частности, это наблюдалось в Бразилии — стране с мощным научно-технологическим потенциалом. Одна часть бразильских корпораций под давлением международной конкуренции действительно повернулась лицом к технологическим разработкам (например, компания “Пердигао”, занятая переработкой продуктов питания, выпуском и монтажом холодильного оборудования, выпуском мельниц и т.д.). Но другая часть фирм предпочла узкую внутриотраслевую специализацию, выбирая ниши на внешних рынках с продукцией, производство которой опирается на давно известные технологии, экстенсивное использование ресурсов и дешевой рабочей силы, пренебрежительное отношение к окружающей среде.[72] В результате бразильский промышленный капитал уступил часть своих позиций в отраслях средних и высоких технологий (телекоммуникации, производство измерительных приборов, телеметрической аппаратуры и компонентов для электронной техники, машиностроение) иностранным компаниям, а в бразильском экспорте, несмотря на усилия правительства, снизилась доля промышленных товаров глубокой степени переработки. Одно из немногих исключений составляют самолёты для местных и средних линий, которые поставляются в США и Канаду. В Аргентине и Мексике, как и в Чили, быстро развивались телекоммуникации и банковско-финансовая деятельность. Эти отрасли и стали в первую очередь объектами для иностранных инвестиций. Так, в Аргентине в телекоммуникации было вложено 18,4% всех иностранных инвестиций, полученных страной в 1997 г, в сферу банков и финансовых услуг — 13,9%.[73] Наряду с телекоммуникациями и банковско-финансо-выми услугами в стране успешно развивались также автомобильная промышленность, добыча и переработка нефти и газа, нефтехимия и пищевая промышленность. Но при этом экономический рост и в Аргентине, и в Бразилии в течение 90-х годов носил капиталоёмкий характер. Так, с 1991 по 1996 год внутренние инвестиции в основной капитал возросли в Аргентине на 120% (при росте ВВП на 40% и производительности труда — на 55%).[74] Подобная капиталоёмкость производства, оправданная в периоды восстановления после глубоких спадов и кризисов, сейчас, через 8 лет после стабилизации, не соответствует тенденциям постиндустриализации — повышению роли сложной рабочей силы и информации, научного знания в производстве. Скорее, она свидетельствует о том, что неолиберальные преобразования не привели к росту эффективности аргентинской экономики — даже несмотря на то, что 65% всей продукции индустрии страны конкурентоспособны на мировом рынке.[75] Ведь эта конкурентоспособность за небольшим исключением (в частности, автомобили, продукция химической промышленности) характерна главным образом для продукции отраслей старых технологических укладов. Примитивизация экспорта и увеличение импорта привели к тому, что у ряда стран Латинской Америки, в том числе Бразилии и Аргентины, сложилось отрицательное сальдо внешней торговли, причём на две этих страны в 1997 г. пришлось более 80% всего внешнеторгового дефицита континента.[76] Увеличивается и их внешний долг (см. таблицу 2).
Таблица 2 Внешний долг крупных стран Латинской Америки (млрд. долл.)
(1) — без краткосрочной задолженности частного сектора Источник: CEPAL. Balance Preliminar de la economía de Amйrica Latina y el Caribe, Diciembre de 1998. Anexo estadнstico. Cuadro A-15: Deuda externa total desembolsada (http://www.cepal.org/espanol/Publicaciones/bal98/anexoest.pdf). По-прежнему, как и в 80-е годы, выплата процентов по долгам требует и дополнительных бюджетных расходов, и новых заимствований, отвлекая ресурсы от нужд развития. В потоке зарубежных капиталовложений в Латинскую Америку велика доля (около 50%) портфельных вложений — “горячих денег”, которые не спешат создавать новые рабочие места и развивать новые технологии, зато могут уйти за границу при малейших признаках неблагополучия. С этой проблемой в 1994 г. столкнулась Мексика, где отток спекулятивных капиталов опустошил валютные резервы страны и привёл к финансовому кризису с последующей девальвацией песо почти на 70% и экономическим спадом в 1995 году. В том же 1995 году пережила спад производства и Аргентина (на 4,6% ВВП). В Бразилии попытки правительства Кардозу стимулировать иностранные капиталовложения с помощью высокой ставки процента также привели к наплыву не столько прямых инвестиций (хотя и они составляют немалую величину), сколько спекулятивных капиталов. В то же время длительное удержание высокой ставки процента в Бразилии сдерживало экономический рост и усугубляло безработицу. Это вызывало недовольство со стороны и предпринимателей, и профсоюзов, ставило под угрозу согласие в обществе по поводу реформ. Тем не менее угроза финансового кризиса в октябре — ноябре 1997 г. заставила Центральный банк страны вновь повысить ставку до 43% и лишь к середине 1998 г. она вернулась к уровню 20-21%, чтобы затем опять взлететь до небес в связи с потрясениями конца года. В целом к социально-экономическому развитию латиноамериканских стран можно применить термин “неустойчивая стабилизация”. Вторая половина 1998 и первая половина 1999 года отмечены явным замедлением темпов роста, а кое-где даже абсолютным падением ВВП. Видимо, подходит к концу “чилийское чудо”: в стране все более очевидной становится необходимость смены модели развития. Сильный удар по Чили (а равно и по Перу с Мексикой) нанес азиатский кризис в силу тесных внешнеэкономических связей через Тихий океан. Наконец, наблюдается спад объемов и ВВП в целом, и промышленного производства в особенности в Аргентине. В IV квартале 1998 г. ВВП сократился на 0,5 % по сравнению с IV кварталом 1997 г., а выпуск продукции обрабатывающей промышленности — на 4 %. Начало 1999 года принесло новые тревоги: в I квартале ускорилось падение промышленного производства, в марте оно составило 11,5 % по сравнению с мартом 1998 года.[77] Связан ли такой спад только с ухудшившейся конъюнктурой в Бразилии, как считают официальные круги в стране? Или за ним стоят более глубокие и серьезные причины, прежде всего — исчерпание возможностей неолиберальной модели? Очевидно, однако, что в условиях государственного “невмешательства” в экономику направления и структура капиталовложений, внешней торговли и финансовых потоков во многом зависят не только от внутреннего потенциала каждой страны, но и от экономического поведения предпринимательской элиты, её отношения к объективным процессам. Многие предприниматели в Латинской Америке предпочитают иметь дело с “горячими деньгами” и по-прежнему недооценивают значение технологических новаций, рационального менеджмента и организации производства, стратегических решений в конкурентной борьбе на рынках. У немалой части латиноамериканской бизнес-элиты стремление подражать примеру развитых стран, сыгравшее важную роль в переходе от этатизма к неолиберализму, в основном ограничивается стандартами потребления. “Общест-венное мнение, выраженное потребителями, хотело Майами, а не Силиконовую долину”, — с иронией заметил один исследователь по поводу настроений, сложившихся в Бразилии под влиянием стандартов потребления 90-х годов.[78] По мнению некоторых аргентинских экономистов, к моменту завершения финансовой стабилизации и начала экономического роста в их стране не было социальных субъектов, заинтересованных придать этому росту долговременный, устойчивый характер.[79] Пассивная позиция многих бизнесменов в отношении научно-технических разработок неразрывно связана с социальными аспектами неолиберальных преобразований экономики в странах Латинской Америки.
|
