СПЕЦИФИКА ФУНДАМЕНТАЛИЗМА В РОССИИ

 

Все эти положения во многом касаются и России. Здесь фундаменталисты не сумели пока формализоваться в качестве влиятельных движений, партий, организаций, так, как это произошло в исламских странах Третьего мира. К тому же, если на мусульманском Востоке сторонники умеренных религиозно–фундаменталистских течений видят в исламе стержень, который позволяет сохранить исламскую цивилизацию в условиях доминирования Запада, то в России фундаментализм не сложился как самостоятельное религиозное течение: он замутнен, захвачен идеологией шовинизма и псевдокоммунизма.

По мере того как предпринимаются попытки реформировать российскую экономику, десоветизировать жизнь общества, привести ее в соответствие с международными правовыми нормами (например, касающимися защиты прав и свобод человека, прав национальных и религиозных меньшинств и т. п.), разнообразные проявления фундаменталистской оппозиции этим процессам становятся все заметнее. Наряду с представителями других течений и направлений фундаменталистски настроенные политики и идеологи заняли определенную нишу в общественно–политической жизни России и пытаются найти ответы на вызовы, которые возникли перед постсоциалистической Россией в процессе ее вхождения в глобальный мир.

Ведь после распада СССР Россия очутилась в качественно новой ситуации. Внутри государства внедрение элементов западной политической и экономической модели сопровождается ростом коррупции и криминализации власти и общества. Это порождает социальную напряженность, а национализм, этнический сепаратизм, местничество – явления, ранее жестоко подавлявшиеся союзным центром, – становятся серьезными вызовами формирующейся российской государственности. На региональном уровне – в пределах бывшего СССР – Россия, не сумев (или не особенно стремясь) интегрировать под своей эгидой страны СНГ, воскрешая время от времени мифы о славянском единстве, об общности судеб народов, входивших некогда в состав СССР, о “братском единстве” и т. п., так и не решила для себя дилемму: сосредоточиться на внутрироссийских проблемах или же, если и не попытаться “с заднего хода” восстановить “империю”, то уж по крайней мере углубить процесс государственного объединения с другими постсоветскими республиками. На глобальном уровне влияние России на мировые дела резко сузилось и оказалось совершенно несопоставимо с той ролью, которую играл в мировой экономике и международной политике Советский Союз: едва ли могут переломить ситуацию попытки реанимирования старых идеологий (антиамериканизма) и союзов времен “холодной войны” (с Ираком, Индией, Сирией, Ливией, палестинцами). Следовательно, как и в начале 90–х годов, когда распался Советский Союз, Россия не определилась со своими политическими и экономическими приоритетами ни внутри страны, ни в постсоветском пространстве, ни на региональном, ни на глобальном уровне.

Обращает на себя внимание и некоторое сходство политических процессов, условий и предпосылок, которые стали основой формирования фундаменталистской оппозиции в исламском мире и в России.

Как и в постколониальных государствах Азии и Африки, в России очень сильна антимодернизаторская оппозиция курсу рыночных реформ, а также тому, чтобы Россия становилась частью глобального, или постиндустриального мира, чтобы она воспринимала идеи и модели западного происхождения. И здесь фундаментализм также является отражением ущемленного национального самолюбия, уязвленного бедственным состоянием общества и обнаружившимся контрастом с развитыми “богатыми нациями”.

Кроме того, в России, как и во многих деколонизированных государствах Третьего мира, присутствует осознание того, что базовые ценности западной цивилизации – права индивидуума, частная собственность, технологический прогресс, составляющие существенную часть цивилизации Запада, – не являются универсальными и их невозможно насадить сверху как идеологию. Понадобится длительный исторический период, в течение которого общество могло бы приспособиться к восприятию этих ценностей. Пока же в российском, как и во многих третьемирских обществах, наблюдается отторжение чуждых культурно–цивилизационных норм, ощущается тяготение к традиционным, фундаментальным ценностям –религии, культуры.

Да и тактика Запада в отношении России и некоторых государств исламского мира (Турции, например), где идут коренные реформы, взят курс на избавление от экономической и политической изоляции, ликвидацию однопартийных режимов, во многом схожа: приветствуя на словах проведенные преобразования, Запад на деле сохраняет дистанцию и не только не торопится подключать неофитов рыночной экономики к контролируемым им мировым экономическим и политическим процессам, но стремится не допускать их активного участия в них. Это означает, что и в России, как и в наиболее продвинутых по пути экономических реформ странах исламского мира, фундаменталисты всех мастей (прокоммунистические и националистические), агитируя за изоляционизм, могут апеллировать к неблагоприятным для прозападных реформаторов международным и внутристрановым реалиям.

Имеется и чисто российская специфика: углубившийся после крушения коммунизма и распада СССР конфликт коллективного и индивидуального сознания, психологической несовместимости коллективизма и смоделированной западной цивилизацией индивидуальной самоценности личности. Известный публицист Михаил Чулаки назвал это явление “Ильиным комплексом” (от Ильи Муромца)[182], который проявляется в том, что лишенного социальной защиты государства “советского человека” выталкивают в мир, заставляют становиться личностью, а он противится нежеланной свободе и ищет новую общность, коллектив, в котором можно было бы спрятаться от индивидуальной ответственности. Если добавить к этому социальную и психологическую ломку, являющуюся следствием распада “советской империи”, растущую маргинализацию общества, зыбкость, неустойчивость, состояние “веймарства”, наряду с проявлениями бессилия силы (чеченская война), то станет очевидно, что устойчивая поддержка российскому фундаментализму (последний окрашен в России, как правило, либо в коммунистические, либо в псевдонационалистические тона) обеспечена. Подобная ситуация может быть чревата неожиданностями, социальными и политическими потрясениями.

В исламских регионах России фундаменталистский феномен имеет свою специфику и потому заслуживает отдельного рассмотрения. Существуя на протяжении длительного исторического периода в рамках единой политической и экономической системы, сначала Российской империи, а затем ее преемника – Советского Союза, многие народы России, исповедующие ислам (татары, например), глубоко вросли в общероссийское цивилизационное и государственное поле. В отличие от своих нерусских единоверцев, мусульмане Северного Кавказа так полностью и не ассимилировались, хотя и в прежние времена, и относительно недавно центральной властью неоднократно предпринимались попытки подчинить их, навязать чуждые им цивилизационные установки. Несмотря на это внешнее давление, ислам остался фундаментальной частью сознания и образа жизни мусульман Северного Кавказа.

Истоки и социальная база фундаментализма в этом регионе России – те же, что и в исламском мире: слаборазвитая экономика, безработица, особенно среди молодежи, отсутствие демократических традиций в обществе, слабость светской оппозиции, обостряющиеся национальные, этнические, клановые противоречия.

Предпосылки распространения фундаментализма на Северном Кавказе легко просматриваются в экономической и социальной сферах. В советский период государство фактически заменяло здесь собой благотворительную организацию. Аналогичным образом оно действовало и в других регионах и республиках Советского Союза, однако на Северном Кавказе частичный отказ от старой системы неограниченного дотационного финансирования привел к особенно болезненным результатам: массовому обнищанию, отсутствию работы и средств существования, утрате духовных ориентиров. Государство, символом которого в глазах большинства населения северокавказских автономий является российский федеральный центр, перестало выполнять привычную и традиционно возлагавшуюся на него в советские времена функцию – вспомоществования, филантропии, социальной поддержки. Как следствие этого, возросло недовольство, разочарование значительной части населения, которыми сумели воспользоваться радикалы и фундаменталисты, значительно расширившие свою социальную базу. Они получили возможность пропагандировать свои взгляды, в основе которых – отторжение существующего миропорядка, являющегося якобы ничем иным, как сговором вестернизированной российской верхушки с Западом. При этом обыгрывается ностальгия простого человека по прежним, относительно сытым и благополучным временам, изрядно мифологизированным и идеализированным.

Ныне ислам переживает здесь, как и в ряде других автономий России, своеобразное возрождение. И хотя на Северном Кавказе оно ограничивается по преимуществу религиозно–культовой стороной, да и политизация религии опережает распространение “высокой” исламской культуры, ислам все быстрее превращается в существенный компонент обретаемой народами региона национальной идентичности. Этому способствуют местные духовные и политические лидеры, которые, подобно своим единомышленникам в исламских государствах Третьего мира, обращаются к мусульманам с призывом защищать и развивать собственные культурно–религиозные ценности. Эта новая тенденция в общественно–политической жизни северокавказских автономий связана с быстрым распространением религиозного фундаментализма.

Его сторонников называют на Северном Кавказе ваххабитами – по аналогии с одноименным религиозно–политическим течением, основоположником которого является известный арабский правовед–реформатор Мухаммед ибн Абд аль–Ваххаб (1703 – 1787 гг.). Арабы, кстати, отдают предпочтение другому наименованию – muwahhidun (унитаристы), считая термин “ваххабизм” английским изобретением.

Ваххабизм развивает идеи ханбализма (по имени имама Ахмада ибн Ханбаля) – одной из четырех признанных во всем исламском мире правоверных школ (мазхабов). Главной отличительной чертой ханбализма является полный отказ от “новшеств”, не нашедших прецедентов в правоверных преданиях (хадисах), не освященных согласованным решением богословов (иджмом) и потому противоречащих сунне. Помимо отказа от “новшеств”, ваххабиты выступают за возвращение к чистоте ислама времен Мухаммеда, за строжайшее соблюдение принципа единобожия, за отказ от поклонения святым и святым местам, за пуританизм в быту. В наши дни ваххабиты, конечно, уже не выступают за запрет радио и телефона, как они это делали в начале века, но сохраняют радикализм и сектантскую непримиримость к последователям других течений и направлений ислама.

На Северном Кавказе “ваххабиты”, именующие себя сторонниками “чистого ислама”, стремятся навязать свою веру и мировоззренческие принципы представителям других бытующих здесь форм мусульманской религии: шафиитам, “тарикатистам” – членам суфийских братств. Особенно непримиримы “ваххабиты” к проявлениям “народного ислама” – прочно устоявшимся на Кавказе традициям быта, обычаев и культуры, образцам светского поведения мусульман.

К сожалению, для российских властей ислам остается в значительной степени чуждым явлением, которое порой продолжает ассоциироваться с крайними проявлениями религиозного фундаментализма. Как отмечает российский исследователь Л. Р. Сюкияйнен, многие местные обычаи, такие, например, как кровная месть, привычно воспринимаются как часть шариата, хотя шариат (от арабского слова “шариа” – правильный путь к цели), являющийся комплексом юридических норм, принципов и правил поведения, соблюдение которых приведет мусульманина в рай, осуждает кровную месть[183]. В наши дни в связи с быстроразвивающимся процессом возрождения ислама на Северном Кавказе вопрос об определении места мусульманских меньшинств в политико–правовой культуре России переходит из чисто теоретической в практическую плоскость. Основная проблема касается соотношения между общим правом для всех граждан, мусульман и немусульман, и ответвлениями частного права в рамках этнических, религиозных, культурных групп.

Пока российские власти будут проводить неопределенную и невнятную политику по отношению к северокавказским мусульманам, являющимся в масштабах России конфессиональным меньшинством, нестабильность в этом регионе будет усугубляться. Конфессиональная политика России вряд ли окажется перспективной и успешной, если она не будет учитывать специфику религиозной ситуации на Северном Кавказе, образ жизни местных мусульман, их духовный мир и зарождающуюся там мусульманско–правовую культуру. Там, где политики имеют дело с такой тонкой материей, как национальные или конфессиональные моменты, необходимо терпеливое, вдумчивое, профессиональное отношение к проблеме. Как показывают недавние события в Чечне, связанные с наведением там “конституционного порядка”, сила и нажим не могут заменить мудрость, терпимость и знание.

Ныне в России, как и в странах мусульманского Востока, лицо современного исламского движения определяют не религиозные экстремисты, а умеренные течения в исламе, терпимо относящиеся к политическим и социальным свободам, стимулирующие развитие культурной идентичности мусульман. Но это не означает, что фундаментализм как течение общественной мысли и направление политики не будет рекрутировать сторонников. Их численность и влияние будут варьироваться в зависимости от того, окажется ли власть способной сделать реформирование привлекательным и выгодным основной массе населения, найдет ли общество альтернативу изоляционистским призывам идеологов фундаментализма, предпочтет ли Россия трудный путь возвращения в русло общемировых процессов либо она снова, как и в 1917 году, доверит свою судьбу социальным экспериментаторам, создателям новых утопий – теперь в виде религиозно–фундаменталистского проекта.

 

 

 

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ:

Хорос В.Г. — доктор исторических наук, зав. Отделом ИМЭМО РАН.

Неклесса А.И. — зам. директора Института развития РАН.

Майданик К.Л. — кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН.

Красильщиков В.А. — кандидат экономических наук, ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН.

Салицкий А.И. — кандидат экономических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН.

Остроухов О.Л. — кандидат политических наук, старший научный сотрудник ИМЭМО РАН.

Брагина Е.А. — доктор экономических наук, ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН.

Лебедева Э.Е. — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник ИМЭМО РАН.

Малышева Д.Б. — доктор политических наук, ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН.

[1] Wim F. Wertheim. Third world: Whence and Whither? Protective State versus Agressive Market. Amsterdam: Het Spinhius, 1997, 211 p.; Samir Amin. Capitalisme, impérialisme, mondialisation. — “Recherches internationales”, P., #48, Printemps 1997, pp.33-47; Rajni Kothari. Poverty. Human Conciousness and the Amnesia of Development. L. a. New Jersey: Zed Books, 1993, 186 p.

[2] Itinéraire intellectuel. Regards sur le demi-siécle 1945-1990. L’Harmattan, 1993; La gestion capitaliste de la crise. L’Harmattan, 1995; Les défis de la mondialisation. L’Harmattan, 1996.

[3] “Латинская Америка”, 1998, №6, с. 16.

[4] “Латинская Америка”, 1998, №6, с. 16-17.

[5] См.: Sue Brandford a. Bernardo Kucinski. The Debt Squads. L., 1988; The IMF, the World Bank and the African Debt. Vol. I. The Economic Impact. Vol. II. The Social a. Political Impact. L., 1989.

[6] Jaya Mehta. IMF and Indian Economy. — “Mainstream”, New Delhi, vol. XXIX, #40, July 1991, p. 10.

[7] “Korea Focus”, Seoul, 1998, vol. 6, #6, p. 14.

[8] Tigers in Trouble. Financial Governance, Liberalization and Crises in East Asia. Ed. by Jomo K.S. Hong Kong e.a.: Hong Kong Univ. Press, 1998, pp. 106-107.

[9] Например, портфельные инвесторы в 1995-96 гг. шли на фондовые рынки Юго-Восточной Азии с одобрения Международной финансовой корпорации, ответвления МБРР (Tigers in Trouble, p. 7).

[10] Подробнее см. А. Макушкин. Уроки азиатского кризиса и Россия. — “Свободная мысль”, 1998, №6.

[11] Всего с 1970 г. доля западного капитала в корпоративной собственности стран Периферии увеличилась почти в 200 раз (“N.Y. Times”, 1999, February 15).

[12] Tigers in Trouble, p. 9.

[13] “До конца ХХ столетия концепция истории уходила корнями в европейскую модель государственной политики, определявшейся националистическими ценностями и символикой. Наступающая эпоха будет во все большей мере характеризоваться азиатской моделью государственной политики, базирующейся на экономических ценностях, которые предполагают в качестве основного принципа использование знаний для получения максимальной выгоды”. (Ш.Перес. Новый Ближний Восток. М., 1994, с.188.)

[14] Л.Фридман. Россия в современном мире: геополитические выводы из геоэкономической ситуации. — Рубежи. 1996, №5, с.92.

[15] D.H.Meadows, D.I.Meadows, J.Randers, W.W.III.Behrens. The Limits to Growth. A Report for the Club of Rome’s Project on the Predicament of Mankind. N.Y. — L., 1972.

[16] “Развивающиеся страны, Третий мир вступили в новую фазу... Наконец-то этот Третий мир — игнорируемый, эксплуатируемый и презираемый, как и третье сословие, также захотел обрести собственную судьбу”. A.Sauvy. — L`Observateur. Paris, 14 août., 1952.

[17] Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., 1962, с. 492.

[18] Жак Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992, с.244.

[19] Исх. 22,25; Лев. 25, 35-37; Втор. 23, 19-20.

[20] См.: Аристотель. Сочинения, т.4. М., 1984, сс.126, 395.

[21] Подробнее см. А.Неклесса. Генезис и практика программ структурной перестройки. — Рубежи. 1997, №7.

[22] См., в частности, F.Fukuyama. Trust. The Social Virtues and the Creation of Prosperity. N.Y., 1996; A.Etzioni. The Golden Rule. Community and Morality in a Democratic Society. N.Y., 1996.

[23] Internationale Politik. Bonn, 1997, №12, S.9.

[24] Введение подобной категории представляется вполне оправданным для данного типа человеческой деятельности, соответствующей производству вреда, причинению ущерба окружающей среде, техносфере и людям. Отчасти отрицательная “ценность” подобного рода активности уже учитывается в современных экономических отношениях, например, в виде наложения штрафов, повышенном налогообложении, судебных издержках, иных финансовых санкциях и т.п.

[25] О новой культуре “современного номадизма” см. J.Attali. Lignes d`Horizon. P., 1990 (Millenium. Winners and Losers in the Coming World Order. N.Y., 1991).

[26] В то же время в ходе всех четырех системных кризисов XIX — XX века (кроме нынешнего) возникали и вносили свой вклад в “равнодействующую разблокирования” и антикапиталистические тенденции, проекты, движения. Именно — и только — критические фазы обладали революционным и альтернативным (капитализму или господствующей тенденции его развития) потенциалом; от восстаний “раннего” пролетариата в 30 — 40-х годах XIX века — до антибуржуазных революций в Латинской Америке (и Португалии) в 50 — 70-х годах ХХ-го века.

[27] См. “Futures”, 1983, vol. 15, #5, pp. 357-375; “World Development”, 1985, vol. 13, #3, pp. 441-463; Dosi et al. ed. s. Technical Changes and Economic Theory, London, #4, 1988, pp. 38-66, 458-479; и др.

[28] См. Глазьев С.Ю. Теория долгосрочного технико-экономического развития. М., 1993.

[29] Это дешевые хлопок и рабочая сила — в ходе первой длинной волны (1790-1850); дешевый уголь и дешевизна транспорта — в десятилетия второй из них; дешевая сталь (а затем — электроэнергия) в период “третьего Кондратьева” (1890/95 — 1940/45); дешевая нефть (и предметы длительного пользования) во второй половине ХХ века (К-4) и дешевые микропроцессоры, дешевизна и всеприсутствие информации — на стыке тысячелетий.

[30] Имея в виду, например, сопротивление структур (социальных и иных) welfare state натиску неолиберальных сил.

[31] См. Пантин И., Плимак Е., Хорос В. Революционная традиция в России. М., 1986.

[32] Хотя решающим этапом формирования этой системы была рузвельтовская (кейнсианская) “революция сверху” 30-х годов — и разгром, “отсечение” фашистского варианта “нового порядка”.

[33] При этом гомогенизирующие тенденции, преобладавшие в обществах “Центра” системы, оказались в достаточной мере совместимыми со структурным многообразием постепенно интегрировавшейся глобальной целостности. (Разрывы же в уровнях развития продолжали оставаться и после деколонизации 1945 — 60 гг. основой отношений структурной зависимости и эксплуатации периферии, — и в частности необходимой для системы дешевизны энергии.)

[34] Первое коммерческое применение компьютера — 1950 г., второе (IBM) поколение компьютеров — 1955 г., третье — 1963 — 64 гг., четвертое — микропроцессоры — 1971 г. (решающий технологический — но не экономический — рубеж).

[35] Вертикальный взлет производства электроники происходит в Японии — в 1976 — 79 гг., в США — в 1978 — 80, в ФРГ — в 1981 — 85 и т. д.

[36] Об основных направлениях этой “капиталистической перестройки” см. статью В. Коллонтая (§3) в данном сборнике.

[37] Ритм ежегодного роста производства в странах OCDE снизился с 3.3% в 1970-е годы до +2.9% — в 80-е. (Ср. с показателями падения промышленного производства в 1929-32 г.: около 50% в США, более 40% в Германии.)

[38] Напомним, что система “капитализма середины ХХ века” испытала на себе как “реактивное” (порожденное силой, тенденциями, инерцией антифашистской борьбы) воздействие фашистского варианта, так и конструктивное воздействие антикапиталистической альтернативы и антиколониальной борьбы.

[39] Поскольку новая, гибко диверсифицирующая, предполагающая постоянное обновление технологий и производств ТЭП может служить ядром как общества социального (и национального) апартеида, так и неокорпоративных (и даже социалистических) структур.

[40] Следует отметить, что подобная гипотеза сама означает отказ от экстраполяции соответствующих моделей прошлого. Ибо в прежних кризисах ситуация множественности путей была атрибутом лишь кризисной фазы перехода; дальше шло “движение по колее”. Во-вторых же, в течение всех десятилетий этого, эволюционного движения оно шло в рамках того варианта развития, который утвердился уже в стадии перехода. “Мавр, сделавший свое дело” и завоевавший таким образом гегемонию в обществе, — уже не “уходил”.

[41] Понимаемого — по А.И. Неклессе — как “страны Запада” + наднациональная финансовая империя (“Север”).

[42] С точки зрения научных представлений предшествующих десятилетий (теория зависимого развития и т. д.).

[43] Comisión Económica para América Latina y el Caribe (CEPAL), Santiago de Chile, 1990, p. 185. Об апологетическом же субварианте оптимизма — неолиберальном, реваншистском (или ренегатском), нормативном и имитационном, воинствующе антисолидаристском — говорить, наверное, не стоит: он слишком нам известен по отечественной публицистике 90-х годов. (Впрочем, и на Юге расцвет апологетики пришелся на те же 90-е годы. Точнее, на их первую половину.)

[44] См. в частности “La tercera revolución Industrial. — Impactos Internacionales del actual virajle tecnológico”. Ed. Preparada por C. Ominami. B. Aires, 1986; C. Perez, “Microelectronics, Long Waves and World Structure Change. New Perspectives for Developing Countries.” (“World Development”, 1985, vol. 13, N 3, pp. 446-453; 457-460).

[45] Репрограммировать микропроцессор обходилось отныне дешевле, чем возить дешевую, но устаревающую продукцию “прошлого цикла” за тысячи километров.

[46] См. “Transformación productiva...”, pp. 42.

[47] “La transformacion...”, p. 24.

На уровне конкретной цифири эта “смена декораций” выглядела следующим образом:

Ежегодный прирост ВВП на душу (+2,75% — в 60-е гг. и +3,7% — в 70-е) опустился в 1980-е до -3,6%. Уровень 1980 г. по ВВП на душу был достигнут лишь в 1996 г... Доля накоплений (инвестиций) сократилась с 22,7% в 1980 г. до 15,9% в 1984 г. (и 16,4% — в 1989). Удельный вес региона в мировом импорте капитала сократился в 2,5 раза.

Выплатив в 1981 — 92 гг. внешним кредиторам 287,2 млрд. долларов, Латинская Америка нарастила общую сумму задолженности с 200 (1980) до 451 млрд.

Показатели ежегодной инфляции, выросшие с +21% в 1965 — 74 гг. до +50 в 1975 — 79 гг., достигли в 1980 — 89 гг. +229. (В 1988 и 1989 соответствующие цифры взлетели до +774 и +1023.)

Число латиноамериканцев, официально находящихся ниже черты бедности, возросло за десятилетие со 112 до 164 млн., что во многих странах региона составляло от 50 до 75% населения.

После крутого падения в 1983 — 87 гг. уровень средней зарплаты восстановился в Аргентине лишь в 1991 г., в Мексике — к концу 90-х, а в Перу остается ниже докризисного уровня и сегодня. И т. д., и т. п.

[48] Вопросительный знак соответствует тем, пока неизвестным параметрам перехода, которые означают завершение кризиса.

[49] В 1996 г. “большая семерка” стран региона получила 70 млрд. долл. инвестиций — больше, чем за все 80-е годы (ABC da divida externa, Brasilia, 1999, p. 36).

[50] Рассчитано по: CEPAL. “Balance preliminar de la economía de America Latina y el Caribe”, 1994, pp. 39, 54.

[51] См. А.Б. Бобровников. Латинская Америка: стратегия и практика экономической модернизации в период перехода к постиндустриальной цивилизации. М., 1998, с. 24-43.

[52] Доля семей с доходом ниже среднего выросла с 1979 по 1997 с 67 до 75% (по региону в целом) (ABC da divida..., p. 36; данные ЭКЛА).

[53] И темпы роста долга, и ежегодные выплаты по нему выросли в 90-е гг. (по сравнению с 80-ми) более чем вдвое. Чемпионом по обоим показателям остается Бразилия (235 млрд. долга и 43®49 млрд. — 1997®1998 гг. ежегодных платежей).

[54] Consenso de Buenos-Aires, p. 2.

[55] Предназначенный стать основой совместной программы центра и левого центра, документ подвергся (как “реформистский” и “конформистский”) резкой критике слева.

[56] Успехи (восстановления) экономического развития в 90-х годах почти не коснулись технологии и отраслей нынешнего (“микроэлектронного”) цикла, динамика которых была ниже (Бразилия, Аргентина, Куба), чем в 70-е и 80-е годы. “Исключением из тенденции” были “макиладорас” (в Мексике и др.), составляющие, однако, скорее часть воспроизводственного комплекса США, а не Латинской Америки. Несомненные же успехи машиностроительного производства и экспорта сегодня свидетельствуют — в лучшем случае — о сохранении прежнего (абсолютного) уровня развития, а не о движении вперед по глобальной шкале.

[57] См.: Fajnzylber F. La industrialización trunca de América Latina. México, 1983, p.150-151.

[58] См.: Solimano A. Dirigismo estatal, reformas de mercado y crecimiento económico: La experiencia de América Latina // Pensamiento iberoamericano, Madrid, 1996, N29, pp.193-194, 206-209.

[59] См.: Piragibe C. Indústria da Informática: Desenvolvimento Brasileiro e Mundial. Rio de Janeiro, 1985, p.109-111.

[60] См.: Bastos M.I. State Autonomy and Capacity for S&T policy Design and Implementation in Brazil. – In: Politics of Technology in Latin America. Ed. by M.I.Bastos and Ch.Cooper. L., N.Y., 1995, p.74-75.

[61] Benavente J.M. Commodity exports and Latin American development // CEPAL Review, Santiago, 1991, N45, p.54, n.9.

[62] Фоссати Ф. Тормоз экономического развития // Латинская Америка, 1998, №6, с.33.

[63] См.: Erber F.S. The Political Economy of Technology Development: The Case of the Brazilian Informatics Policy. — In: Politics of Technology in Latin America, p. 197-208.

[64] См.: Cholvis F. Estabilidad monetaria, equidad social y desarrollo // Realidad económica, Buenos Aires, 1992, N108, p.30.

[65] Nochteff H.J. A Sectoral Approach to Changing Technological Behaviour: Weaknesses of Argentina’s Electronics and Informatics Policy. – In: Politics of Technology in Latin America, p. 164.

[66] См.: Карагодин Н. Стабилизационные программы в Латинской Америке//Мировая экономика и международные отношения, 1994, №3, сс. 84-85, 88-92.

[67] См.: Гончарова Т.В., Стеценко А.К., Шемякин Я.Г. Универсальные ценности и цивилизационная специфика Латинской Америки. Кн. I. М., 1995, с.116-118.

[68] Подробно о приватизации в странах Латинской Америки см.: Белов Д.В. Латинская Америка: Перестройка экономики и государство. М., 1996, с.24-45.

[69] См.: Белов Д.В. Реформы в Бразилии: краткосрочная стабилизация или серьезный задел на будущее? // Латинская Америка, 1997, №5, с.18.

[70] См.: Мазин А.В. Предприятие и рынок: чилийский вариант // Латинская Америка, 1994, №9, с.22-23.

[71] Необходимо различать сложную и квалифицированную рабочую силу: первая предполагает способность к перемене труда, умение быстро осваивать новые профессии, вторая, как правило, жестко привязана к конкретному виду труда и может не обладать такой способностью.

[72] Ruiz R.M. Reestructuración de los grupos industriales brasileños entre 1980-1993 // Revista de la CEPAL, Santiago de Chile, 1997, N61, págs.179, 183.

[73] La inversión extranjera en Argentina durante 1997 // Notas de la economía real, 1998, N6 (http://www.mecon.ar/cep/notas/notas6.htm).

[74] La industría nacional y su proceso de transformación // Ibid., 1997, N2 (http://www.mecon.ar/cep/notas/notas2.htm).

[75] La inversión extranjera en Argentina… // Ibid., 1998, N6.

[76] CEPAL. Balance preliminar de la economía de América Latina y el Caribe, Diciembre de 1997 (http://www.cepal.org/espanol/Publicaciones/bal97/cuadros/apendice.htm).

[77] Ministerio de Economía y Obras y Servicios Públicos. Actividad Económica (http://www.mecon.ar/INFORME/INFORME28/actividad.htm); Presidencia de la República (http://www.presidencia.gov.ar/home.html).

[78] Erber F.S. The Political Economy of Technology Development: The Case of the Brazilian Informatics Policy. — In: Politics of Technology in Latin America, p.221.

[79] García A.T. Tres años de gobierno // Realidad económica, Buenos Aires, 1992, N109, pág.6.

[80] См.: Ермаков Г.П. Роль крупного национального капитала в экономике Мексики//Латинская Америка, 1996, №9, с.19.

[81] См.: Frediani R.O. Políticas de estabilización y reforma estructural en Argentina. Buenos Aires, 1993, págs.113, 115.

[82] IBGE. Indicadores Sociais Mínimos — Educação e Condições de Vida (http://www.ibge.gov.br/informacoes/estat.htm).

[83] См. подробно: Гражданское общество: Мировой опыт и проблемы России / Отв.ред. В.Г. Хорос. М., 1998, с.110-115.

[84] Le Bot Y. Ethnicité, mouvement social et modernité: À propos des mouvements communautaires à caractère ethnique en Amérique Latine // Penser le sujet: Autour d'Alain Touraine. Colloque de Cerisy. P., 1995, pp. 456-458, 459-460.

[85] Президент Бразилии Ф.Э.Кардозу в одном из своих интервью отмечал: “…мир будущего — это диверсифицированный мир. Это тот самый пункт, на котором имеет смысл настаивать: глобализация не есть унификация. Унифицируется производственная база, но возрастает в то же время значение самобытности, в том числе в области культуры.” (Доводы Президента. Интервью Ф.Э.Кардозу корреспонденту журнала “Вежа” // Латинская Америка, 1998, №2, с.14.)

[86] См.: Rosenthal G. La evolución de las ideas y las políticas para el desarrollo // Revista de la CEPAL. Santiago de Chile, 1996, N60, pág.8.

[87] Подробно о деятельности Меркосур см.: Железняк А.А., Нутенко Л.Я. Бразилия и Меркосур// Латинская Америка, 1997, №2, с.35-40; Клочковский Л.Л. Современные тенденции мирохозяйственного развития и Латинская Америка // Там же, 1997, №12, с.14-15.

[88] Рассчитано по: Instituto Nacional de Estadística y Censos (INDEC). Indicadores de Coyuntura, 1998. Cuadro A.5.4. Comercio exterior de Argentina — principales países y regiones. (http://www.indec.mecon.ar/default.htm).

[89] Рассчитано по: INDEC. Indicadores de Coyuntura, 1998. Cuadro A.5.6. Evolución mensual de las exportaciones argentinas a los países del Mercosur; Cuadro A.5.7. Evolución mensual de las importaciones argentinas desde los países del Mercosur. (http://www.indec.mecon.ar/default.htm).

[90] Cardoso F.H. Social Consequences of Globalization: Marginalisation or Improvement. Conference by H.E. Fernando Henrique Cardoso, President of the Federative Republic of Brazil. New Delhi, 1996, p.3.

[91] Comisión Nacional de Investigación Científica y Tecnológica (CONICYT) (http://www.conicyt.cl/sistema/indicadores/PAG-HTML/t1-16.html).

[92] Meyer-Stamer J. New Departures for Technology Policy in Brazil // Science and Public Policy, 1995, vol.22, N5, pp.295-304.

[93] Ministerio de Economía y Servicios y Obras Públicas. La Actividad Económica. Evolución de las variables ocupacionales (http://www.mecon.ar/INFORME/INFORME28/a3-1.htm).

[94] См. подробно: Бразилия: Реформы и прогресс (структурные преобразования переходного периода в государствах-гигантах: опыт Бразилии и возможности его использования в России) / Отв. ред. А.Н.Глинкин. М., 1997, с.162-187.

[95] Soares de Lima M.R., Cheibub Z.B. Cultura Política e Dimensões da Democracia: Opiniões e Valores da Elite Brasileira // O Desafio da Democracia na América Latina: Repensando as Relações Estado/Sociedade. Eli Diniz (org.). Rio de Janeiro, 1996, p.225.

[96] Discurso de S.E. el Presidente de la República, Dr. Eduardo Frei Ruiz-Tagle, en el inicio de la legislatura ordinaria del Congreso Nacional Valparaíso, 21 de mayo de 1997 (http://www.presidencia.cl/discursos).

1 Все чаще появляются исследования, ставящие под сомнение “непреходящую” ценность постулатов о выгодах свободной торговли и открытости. Характерно, например, недавнее исследование гарвардского экономиста Дэни Родрика (Dani Rodrik). Проанализировав соотношение между экономическими параметрами в развивающихся странах, в том числе 23 “открытых” с точки зрения МВФ государствах и территориях (включая Малайзию, Сингапур, Гонконг, Индонезию), автор пришел к заключению об отсутствии какой-либо корреляции между “открытостью” и успешным экономическим развитием. Такой вывод был сделан Д.Родриком на основе анализа соотношений между конвертируемостью национальных валют по капитальным операциям, с одной стороны, и такими показателями, как инфляция, рост ВВП в расчете на душу населения и нормой накопления, с другой, — на обширном материале 100 стран в период 1975-1989 гг. (Far Eastern Economic Review. 24.09.1998. Р.58). Фундаментальная критика доктрины свободной торговли — ее исторических корней, теоретической базы, политического содержания дана Линдоном Ларушем. (См., например: Физическая экономика. М.: Научная книга. 1997).

2 Фрагментарность и хрупкость хозяйств НИС отмечалась советскими исследователями еще в 80-е годы (См., например: С.Б.Лавров, Г.В.Сдасюк. Этот контрастный мир. М.: Мысль. 1985. С.39-40). “Китай мог бы заинтересоваться сценарием краха западной цивилизации. Китай сохранил в принципе возможности и механизмы перехода к мобилизационной экономике, обладая также огромным внутренним рынком. В силу этого он лучше других подготовлен к грядущему периоду хаотизации и имеет весьма реальные шансы оказаться наверху новой мировой иерархии”, — отмечал в 1996 г. А.И.Неклесса. (Макроэкономические модели переходного периода: мировой опыт и российская специфика. М.: Панинтер. 1996. С.10). Быть может, не стоит лишь переоценивать интерес Китая к краху Запада. Мне не кажется наивным принять за чистую монету официальную установку Пекина — “КНР не стремится к гегемонии”. Она органично входит в представление о многополярности мира и выводов о дороговизне сверхдержавности, безусловно сделанных в Пекине из наблюдений за послевоенными международными отношениями.

3 Г.Широков. Парадоксы эволюции капитализма (Запад и Восток). М.: Институт востоковедения РАН. 1998. С.90.

4 Handelsblatt. 25.01.1999.

5 P.C.Y.Chow. Foreign Enterprises in Mainland China: Integration or Isolation. Issues & Studies. 1995. No 7. P.93.

6 Ширяев Ю. Две линии в условиях современного производственного переворота. Проблемы мира и социализма. 1986. № 1. С.55.

7 G. Christoffersen. China and the Asia-Pacific. Need for a Grand Strategy. Asian Survey. No 11. November. 1996.

8 Whyte, M.K. City Versus Countryside in China's Development. The Australian National Univ. Canberra. 1995. Р.36.

9 Симония Н.А. Уроки китайских и южнокорейских реформ. Вестник РАН. 1998. № 8.

10 Карлусов В.В. Россия, континентальный Китай, островной Китай: к вопросу о рыночном системогенезе. Восток. 1997. № 6.

11 Проблемы Дальнего Востока. 1994. № 5. С.156.

12 Yung Wei. From “Multi-System Nations” to “Linkage Communities”: a New Conceptual Scheme for Integration of Divided Nations. Occasional Papers / Reprint Series in Contemporary Asian Studies. University of Maryland School of Law. Baltimore. USA. No 1. 1998.

[97] Цит. по: Жэнь Бин. Открытость в сторону внешнего мира — основополагающая политика государства (Дуйвай кайфан ши исян цзибэнь гоцэ).- “Шицзячжуан ши цзяоюй сюэюань сюэбао”, Шицзячжуан, 1986, № 3, с. 3-4.

[98] Beijing Review, 1988, vol. 31, N 23, June 6-12, p. 14.

[99] Там же. Правда, не все в КНР были тогда согласны с этой точкой зрения: некоторые по-прежнему придерживались “теории трех миров”, другие полагали, что возникновение новых центров силы не обязательно приведет к упрочению мира и стабильности, поскольку, по их мнению, биполярный мир гораздо более стабилен по сравнению с многополюсным, ссылаясь в качестве примера на ситуацию, сложившуюся в мире накануне второй мировой войны.- См.: Сяньдай гоцзи гуаньси, Пекин, 1986, № 2, с. 7, 8; Шицзе чжиши, Пекин, 1987, № 14, с. 14-15; Beijing Review, 1986, vol. 29, N 23, June 9, p. 15.

[100] Beijing Review, 1987, vol. 30, N 3, August 31, p. 17.

[101] По сообщению гонконгской газеты “Саут Чайна морнинг пост” от 19 августа 1992 г., Дэн Сяопин призвал руководство КНР форсировать развитие отношений с Россией. В частности, он указал на необходимость укрепления торгово-экономических связей между двумя странами и одобрил проведение китайско-российских контактов на высшем уровне. Со ссылкой на “информированные китайские источники” газета утверждает, что Дэн Сяопин незадолго до этого сделал следующие заявления: “Несмотря на переживаемые Москвой внутренние трудности, она по-прежнему владеет мощной экономической базой и внушительной военной силой”, а также — “Москва отнюдь не мертвый тигр, она играет одну из первых ролей в международной политике”.

[102] Очень ярко подобный “дуализм” американской политики в отношении КНР был продемонстрирован в конце марта этого года во время визитов в Пекин вице-президента США А.Гора и спикера палаты представителей американского конгресса Н.Гингрича. В то время как первый прибыл в китайскую столицу с целью улучшить двусторонние отношения и воздерживался от резких выпадов в адрес Китая, второй сосредоточилс