ИСЛАМСКИЙ ФУНДАМЕНТАЛИЗМ КАК ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ

Долгое время исламско–фундаменталистский проект оставался утопией, идеалом, к которому стремились отдельные политики и общественные движения. Ныне исламская оппозиция в фундаменталистском обличье существует во всех государствах, где есть приверженцы ислама. В ряде государств (Алжире, Египте, Израиле, Ливане) исламисты прибегают к насилию, пытаясь заставить общество и власть принять их программу.

Исламские революционеры–фундаменталисты, идейные последователи имама Хомейни, выступают с пропагандой жесткого, замешанного на ненависти к Западу, национализма, с популистскими, демагогическими и шовинистическими призывами. Все нацелено на то, чтобы заручиться поддержкой общественности, голосами избирателей. Как заявлял в 1995 г. накануне парламентских выборов в Турции председатель стамбульского отделения Рефах – Партии благоденствия (ныне – Партии добродетели) Мустафа Аташ: “Мы приходим к власти, чтобы дать людям то, чего они хотят”[179]. Во время предвыборной кампании в бедных районах Стамбула, куда в поисках работы устремилось много переселенцев из провинции, Рефах раздавала дешевый хлеб и бесплатный уголь. Лидер партии Неджметдин Эрбакан, шейх суфийского братства Накшандийя и красноречивый политик, постоянно употребляющий в своих речах эффектные синонимы –благоденствие, процветание, счастье, – связывает ислам с идеями социальной справедливости и общественного порядка (в чем поразительно напоминает коммуно–патриотов России), с отторжением чуждых, по его мнению, исламскому обществу западно–христианских моделей и ценностей. “Если турки не повернутся к Партии благоденствия, – возглашает он, – мы будем рабами христианского мира”[180].

Аналогичным образом действуют “Братья–мусульмане” в Египте, Фронт исламского спасения в Алжире, Хамас в Израиле, Партия Аллаха в Ливане, другие фундаменталистские организации в мусульманских странах. Все они ориентируются на антикапиталистически настроенную часть общества: на выбитых из развития модернизацией и индустриализацией маргиналов, но также и на “национальную” интеллигенцию, студенчество, пострадавших от реформ и преобразований. Фундаменталисты успешно освоили критическую риторику в адрес “империализма”, в защиту трудящихся. Все современные фундаменталисты, использующие ислам в качестве революционной идеологии, утверждают, что возврат к эгалитаризму шариата и к воссозданию правил общественной жизни, обязательных для “истинных”, “правоверных” мусульман, – это действенный способ борьбы с коррупцией, эксплуатацией, преступностью, другими недугами современного мира. Это “зло” возникает, по их мнению, из–за того, что в мире доминируют западная “материалистическая” система и либерализм (а десятилетиями раньше господствовали социализм и марксизм).

Итак, фундаменталисты, приспособившие ислам к политическим целям, предают анафеме Запад и вестернизацию, противопоставляют им уникальные и непреходящие духовные ценности исламской цивилизации. Это не мешает им широко пользоваться западными технологиями и информационными системами для пропаганды своих взглядов: фундаменталисты прекрасно освоили искусство политической манипуляции массами через газеты и журналы, аудио– и видеокассеты, факсы, спутниковое телевидение, пиратские радиостанции, Интернет. Таким образом, они перехватывают у государства инициативу, подрывают его монополию на информацию и получают прекрасную возможность практически без ограничений распространять свое влияние в любой точке земного шара.

В ряде стран фундаменталистам удалось приблизиться к практическому воплощению своего идеала. В Египте, Йемене, Иордании фундаменталистская оппозиция вошла в правительственную коалицию, а в Турции – возглавила на короткое время правительство. Есть несколько государств, где фундаменталистский проект был реализован: в Иране после победы исламской революции; в Судане после совершенного генералом аль–Баширом государственного переворота; на части территории Афганистана, где установили свою власть талибы. В этих государствах фундаментализм реально изменил ход общественных процессов. Внешне они выглядят как возвращение к истокам ислама, как архаизация общества – в наиболее утрированном виде это проявляется в разрушенном гражданской войной Афганистане, где талибам не пришлось прилагать особых усилий, чтобы заставить обнищавшее и пауперизированное население отказаться от “новшеств”, то есть от тех достижений цивилизации, которых оно или вовсе не имело, или давно лишилось.

В Иране фундаментализм предстает не только как изоляционизм, соскальзывание в сторону от мировых процессов. Это – политическая идеология, подвергшаяся мимикрии, поскольку в кораническую лексику здесь вплетен понятийный аппарат другой –социалистической системы. Призывы Хомейни и других лидеров исламской революции к борьбе с культурным и экономическим господством “сатанинских великих держав”, с “мировым империализмом”, “эксплуататорами”, “угнетателями”, конструирование в Иране в пору расцвета хомейнизма новой, тоталитарной по сути общественной системы, базирующейся на “исламском фундаменте”, свидетельствуют об удачном синтезе революционной и религиозной идеологий, о приспособлении ислама к революционным нуждам и, в результате, о превращении его в тоталитарную идеологию. Ее, так же как и установки Ленина, Сталина, Мао и других, отличает нетерпимость ко всему “иному”, бескомпромиссность и безжалостность к тому, что стоит на пути осуществления утопии.

В Судане фундаменталисты пришли к власти на волне экономического и политического кризиса: его пообещали ликвидировать вместе с коррупцией военные во главе с генералом Омаром аль–Баширом, осуществившим в 1989 г. военный переворот. Руководящая политическая сила Судана – Национальный исламский фронт (ответвление международной организации “Братьев–мусульман”), возглавляемый доктором Хасаном аль–Тураби, избрала в качестве образца иранскую революционную модель. Однако попытки тотального насаждения ислама в условиях полирелигиозного, полиэтнического, полирасового состава населения Судана привели к всплеску насилия, стимулировали новый виток гражданской войны, обусловили изоляцию страны на международной арене вследствие поддержки ею фундаменталистской оппозиции в других странах.

Следовательно, пока все реализованные в исламском мире фундаменталистские проекты не привели общества к процветанию. Более того, антизападная, антимодернизаторская риторика и практика, сознательное обособление от мировых процессов с целью создания замкнутой, самообеспечивающейся экономики, базирующейся на культурной и религиозной исключительности, – все это лишь закрепило отставание, способствовало превращению и Ирана, и Судана, и Афганистана в маргиналов мирового сообщества. Это означает, что фундаменталистская идея, выглядящая в теории весьма привлекательно и заманчиво, при ее практическом воплощении чаще всего ведет только в тупик.

В большинстве государств Азии и Африки, где имеются влиятельные мусульманские общины, правящие режимы или высший генералитет, влияющий на политику, активно противостоят фундаменталистскому “призыву”, пытаются утвердить светскую модель, считая, что только она и обеспечивает включение в процесс глобального развития, без которого в наши дни нереально построение процветающего общества. В ряде случаев (как это было в Алжире и Турции) военные попросту отстраняют фундаменталистов от власти, запрещают их легальную деятельность. Но насильственное отстранение фундаменталистских организаций от политики лишь усиливает позиции сторонников жесткой линии, а их “вычеркивание” из общественной жизни нарушает хрупкий политический баланс. Так произошло в Алжире после аннулирования итогов парламентских выборов 1991 г., в результате чего в стране развернулось масштабное террористическое движение. В Турции Рефах, стабильно собирающая на выборах не менее 20% голосов, перешла после своего запрета в начале 1998 г. на нелегальное положение, что почти неизбежно усилит позиции сторонников экстремизма. Им благоприятствуют и объективные условия: углубляющийся экономический кризис; нескончаемая война с курдским сепаратизмом; выталкивание Турции из Европейского союза. Последнее успешно обыгрывается фундаменталистской пропагандой, рассуждающей об унизительной для турецкого национального достоинства “сервильности” турецких политиков, добивающихся приема в Европейский союз[181].

В этих странах “пробуксовка” реформ, отсутствие демократии, ставка на силу в ходе взаимодействия с политическими оппонентами лишь усугубили существующие проблемы, но не решили их. Подъем исламизма в Третьем мире остается неизбежным на этапе трансформации старого экономического и политического порядка, поскольку подобный переход влечет за собой ломку устоявшихся общественных отношений, тяжелые социальные издержки, которые готовы компенсировать религиозные организации. Тем бесперспективней выглядит курс на военное подавление исламской оппозиции. Как бы власти ни стремились представить исламистов “воплощением зла”, исламисты таковыми не являются. ФИС, Рефах и подобные им объединения исламистов – всего лишь социальные движения, порожденные самой жизнью. Преследование их, запрет или какие–либо иные нелегитимные, насильственные действия против них провоцируют рост экстремизма как со стороны оппозиции, так и со стороны власти и армии.

В то же время можно предположить, что легализация, например, Фронта исламского спасения в Алжире расширила бы базу умеренных в этом движении, способствовала бы его трансформации в современную политическую партию. Ведь имеется немало примеров, когда властям удавалось ограничить рост экстремизма в обществе после того, как исламские революционеры становились действующими политиками. В Ливане проиранское фундаменталистское движение Хезболлах, занимавшее в середине 80–х годов ультрареволюционные позиции, пошло на некоторое сотрудничество с властями, снизило свою политическую активность. В Египте, Йемене, Тунисе, Иордании фундаменталистам даже в условиях временного вхождения во власть не удается менять ход общественных процессов. Параллельно с отдельными всплесками религиозного радикализма там идет процесс легализации фундаменталистской оппозиции и приобщения ее к государственным институтам.

Есть, конечно, и примеры Ирана, Судана, Афганистана, где приход к власти фундаменталистов ознаменовал собой откат назад, приход к власти политиков, взявших курс на создание замкнутой, самообеспечивающейся экономики и обособление государства от внешнего мира. Фундаментализм способствовал здесь и укреплению диктатур. Нет никакой гарантии, что и в других мусульманских странах фундаменталисты, находящиеся в оппозиции, используют столь жестко критикуемые ими современные демократические институты лишь для легального вхождения во власть, после чего упразднят их либо придадут им чисто формальный характер: например, западная по виду конституция будет функционировать, правящий режим будет оперировать исламскими терминами и понятиями, но суть его будет репрессивной.

И все же формы реализации фундаменталистского проекта в той или иной мусульманской стране зависят от конкретной внутренней ситуации: от того, обладают ли фундаменталисты какими–либо серьезными возможностями для проникновения в политические структуры; насколько эффективно работает в государстве система подавления; много ли союзников могут найти сторонники фундаментализма в военной среде и в силах безопасности; находится ли государство в социально–экономическом кризисе и т. д. Важное значение имеет также международный политический и экономический фон, степень включенности страны в мировые процессы.