Глава 33 Среда, 5 ноября 1980 года. Снеговик

 

В тот день выпал снег. В одиннадцать утра огромные хлопья неожиданно повалили с бесцветного неба – будто вражеская армада из параллельного мира без боя захватила участки, садики и газоны Румерике.

Матиас сидел один-одинешенек в «тойоте-королле» своей матери напротив виллы на Колловейен. Что она делает там столько времени? А ведь обещала, что зайдет ненадолго. Она оставила ключи в замке зажигания, по радио звучал хит «Под снегом» в исполнении новой девчачьей группы «Долли». Он распахнул дверь и вышел из машины. Выпавший снег поглотил все звуки, стояла почти неестественная тишина. Матиас наклонился, сгреб белый пласт и слепил крепкий шарик.

Вчера на школьном дворе его расстреляли снежками так называемые «товарищи по седьмому классу Б» и обозвали «Пупс Матиас». Он с самого начала возненавидел среднюю школу, куда перешел, поскольку ему исполнилось тринадцать. Неприятности начались на первом же уроке физкультуры, когда в раздевалке одноклассники заметили, что у него нет сосков. Врач сказал, что это, наверное, наследственное, и его проверили еще на всякие другие болезни. Мать рассказала Матиасу, что у его прадеда, который умер, когда она была совсем маленькой, тоже не было сосков. Но в ее альбоме он нашел фотографию прадеда на сенокосе: тот стоял в одних брюках, без рубашки, и там у него точно были соски.

Матиасу хотелось кинуть снежок в какого-нибудь человека. Так сильно, чтоб тому стало больно. Но вокруг ни души, даже не в кого прицелиться. Чем бы заняться? Он положил небольшой снежок на снег возле гаража и принялся катать ком. Снег был липкий. Когда он прокатил ком вокруг газона, тот сделался ему по пояс, оставив за собой след обнаженной бурой травы. Когда сил катить этот ком уже не хватало, мальчик начал новый. Тот получился тоже большим. С трудом ему удалось поставить второй ком на первый. Потом он слепил голову, вскарабкался на снеговика и водрузил ее наверх. Снеговик стоял прямо напротив окна. Оттуда доносились какие-то звуки. Матиас сломал пару веток с яблони и приделал снеговику руки. Набрал возле лестницы камешков, снова забрался на снеговика и выложил ему глаза и улыбающийся рот. А потом взобрался ему на шею и заглянул в окно.

В освещенной комнате стоял голый человек и, прикрыв глаза, двигал бедрами взад и вперед, как будто танцевал. На постели перед ним торчали раздвинутые ноги. Матиас не видел, кто там лежит, но догадался, что это Сара, его мама. Они трахались.

Матиас сжал ногами снеговика и почувствовал, как холодеет в паху. Он не мог вдохнуть: шею словно обхватила стальная проволока.

Бедра мужчины все бились и бились о мать. Матиас смотрел на его грудь, а тем временем ледяное оцепенение проникло из паха в живот и дальше, до самой головы. Когда мужчина чуть отстранялся от матери, Матиас видел основание его члена. Как в журналах. Скоро он выстрелит в нее спермой. А еще у мужчины не было сосков.

Вдруг мужчина замер. Его глаза широко открылись, он смотрел прямо на Матиаса.

Матиас разжал ноги и скатился по спине снеговика, скорчился и затаил дыхание. Ждал. Мысли беспорядочно кружились в его голове. Он был умный мальчик, ему это все время говорили. Немного не такой, как дети его возраста, но умственные способности выдающиеся, – говорили учителя. Поэтому через некоторое время мысли разложились по полочкам, встали на места, как кусочки мозаики, которую он любил собирать. Однако получившаяся картинка была невыносима. Да не может этого быть!.. Но ведь и по-другому быть не может…

Матиас услышал свое прерывистое дыхание.

Теперь он точно знал. Все совпало. То, как холодно мать относилась к папе. Разговоры, которые, как они думали, он не слышит, а он слышал униженные папины мольбы: ты должна остаться, не ради меня, ради Матиаса, боже милостивый, у нас же ребенок! И горький смех матери. Прадед на фотографии и ее ложь. Когда Стиан сообщил на весь класс, что его тетка сказала, будто у матери Пупса Матиаса есть любовник, который живет за пустошью, Матиас, конечно, не поверил. Потому что Стиан был такой же дурак, как и остальные его мучители, и ничего понимал. Да так и не понял – даже когда несколькими днями позже нашел своего кота повешенным на школьном флагштоке.

Папа ни о чем не знал. Матиас всем сердцем чувствовал, что папа считает его… своим. И он не должен узнать правду. Никогда. Его это убьет. Нет, пусть уж лучше умрет он, Матиас. Именно этого он и хотел. Он хотел умереть, чтобы избавиться от матери, от Стиана, от школы, от… всего. Он встал, лягнул снеговика и побежал к машине.

Он должен забрать ее с собой. Она тоже должна умереть.

Мать вышла, он открыл ей дверцу. Она пробыла в доме целых сорок минут.

– Случилось что-то ужасное? – спросила она.

– Да, – ответил Матиас и передвинулся, чтобы она не смогла рассмотреть в зеркале заднего вида его лица. – Я его видел.

– Кого? – Она вставила ключ в замок зажигания и повернула.

– Снеговика…

– А как он выглядел, снеговик-то?

Автомобиль с рычанием завелся, и она так резко отпустила сцепление, что машину тряхнуло и Матиас чуть было не выронил зажатый в руке домкрат.

– Папа нас ждет, – сказала она. – Поехали.

Мать включила радио. Диктор рассказывал о выборах Рональда Рейгана, но она все равно сделала погромче. Они выехали на холм и двинулись вниз по направлению к шоссе, рядом с которым протекала река. На асфальте перед ними бежала прямая желтая полоса.

– Мы все умрем, – сказал Матиас.

– Что ты сказал?

– Мы скоро умрем.

Она убавила звук радиоприемника. Он приготовился. Перегнулся между сиденьями, поднял руку.

– Мы умрем, – прошептал он.

И ударил.

Удар с хрустом обрушился на ее затылок. Мать не вскрикнула, не упала, она будто застыла на своем кресле. Тогда он ударил еще раз. И еще. Машина слегка подпрыгнула, когда ее нога соскользнула с педали, но мать так и не издала ни звука. Наверное, от удара повредился речевой центр мозга, подумал Матиас. Ударив четвертый раз, Матиас наконец достиг цели: на затылке показалась кровь. Машина неслась вперед с той же скоростью, но он понял, что мать уже потеряла сознание. «Тойота-королла» пересекла шоссе и помчалась прямо к реке. Снег тормозил движение, но автомобиль продолжал двигаться. Вот он въехал в воду и заскользил по широкой темной речной глади. Немного проплыл по течению, а потом закружился на месте. Вода начала просачиваться сквозь дверные уплотнители, ручки и по периметру окон. Автомобиль вновь медленно поплыл по реке. Матиас выглянул в окно, заметил машину на шоссе, но не понял, увидели ли его люди. Вода лилась внутрь. Вдруг он услышал, как мать что-то пробормотала. Он посмотрел на нее, на ее затылок, где волосы были мокры от крови. Она зашевелилась под ремнем безопасности. Вода уже с силой хлестала в салон и доходила Матиасу почти до колен. Он почувствовал, как подступает паника. Нет, он не хочет умирать, только не сейчас, только не так! Ткнул домкратом в боковое стекло. Окно разбилось, и в него хлынула вода. Он протиснулся в верхнюю часть окна, ботинок за что-то зацепился, Матиас дернул ногой, ботинок слетел и остался в машине. Он был свободен и двинулся вплавь к берегу. Увидел, как на шоссе остановился автомобиль и два человека выскочили оттуда и побежали по снегу к реке.

Матиас хорошо плавал. Он вообще многие вещи делал хорошо. Мужчина зашел в воду и помог ему выбраться. Матиас опустился на снег. Не то чтобы он не мог стоять, просто подумал, что так будет лучше выглядеть со стороны. Он прикрыл глаза и услышал, как взволнованный голос спрашивает, был ли кто-нибудь еще в машине. Матиас медленно покачал головой. Голос спросил: «Ты уверен?»

Позже полицейские придут к выводу, что авария произошла из-за скользкой дороги. Травмы на голове утонувшей женщины объяснят столкновением автомобиля с массой воды, а шок будет единственным объяснением того, что мальчик несколько раз отрицательно качал головой в ответ на вопрос, был ли кто-нибудь еще в машине, а потом наконец произнес: «Никого. Только я».

 

– Никого. Только я, – сказал Матиас.

– Спасибо, – ответил паренек и сел рядом.

Происходило это шесть лет спустя после аварии в университетской столовой. За окном сильный дождь отстукивал свой привычный марш, которым приветствовал студентов Бергенского университета. Быстрый марш, который кончится только весной.

– Тоже новенький на медицинском? – спросил парень, отрезая кусок жирной венской сосиски.

Матиас кивнул.

– У тебя эстланнский акцент, – заметил парень. – В Осло поедешь?

– Не хочу в Осло.

– Почему?

– Никого там не знаю.

– А тут?

– Тоже никого.

– И я тут никого не знаю. Как тебя зовут?

– Матиас. Матиас Лунн-Хельгесен. А тебя?

– Идар Ветлесен. Ты уже был на Ульрикен?

– Нет.

Матиас, конечно, там был. И на горе Ульрикен, и на Флёйен, и на Саннвиксфьеллет. Побывал на Рыбном рынке и на площади Торгалменнинг, смотрел на пингвинов и морских львов в Аквариуме, пил пиво в Весселстюене, был на концерте новой группы в «Гараже», на стадионе видел, как «Бранн» проиграли у себя на поле. Словом, везде, где обычно бывают компании бергенских студентов, Матиас успел побывать. Один.

Вместе с Идаром он совершил все экскурсии по второму кругу, делая вид, что он тут впервые.

Матиас быстро понял, что Идар типичный прилипала. И чтобы он прилип к нему покрепче, Матиас притворился, что рад знакомству.

– Почему ты поступил на медицинский? – задал Идар разминочный вопрос, вызывая Матиаса на беседу, предназначенную исключительно для чужих ушей. Дело было во время весеннего студенческого бала, куда Идар прихватил двух местных девчонок – черные юбки, высокие прически, – которые теперь сидели рядом и, наклонившись, пытались разобрать, о чем говорят эти двое.

– Хочу сделать мир чуточку лучше, – ответил Матиас и допил пиво. – А ты?

– Зашибить денег, конечно. – И подмигнул одной девчонке.

Вторая пересела поближе к Матиасу.

– У тебя значок донора, – сказала она. – Какая группа крови?

– Вторая отрицательная. А что?

– Да так… Вторая отрицательная – это же очень редкая группа?

– Ага. А ты откуда знаешь?

– Да неважно, – ответила она, положив теплую руку ему на бедро.

Эту же фразу она повторила, когда через пять часов лежала обнаженная на его кровати, а он признался:

– Знаешь, у меня этого еще никогда не было.

Она улыбнулась и провела ладонью по его щеке:

– Неважно. Не я, так другая, правда?

– Что? – возмутился он. – Нет.

Она рассмеялась:

– Ты симпатичный. Милый и задумчивый. А с ними что случилось? – Она потрогала его грудь.

Матиас почувствовал в душе что-то черное. Безобразное, черное и восхитительное.

– Я таким родился, – ответил он.

– Это болезнь такая?

– Обычно встречается вместе с феноменом Рейно и склеродермией.

– А что такое склеродермия?

– Наследственный синдром, при котором ткани тела перерождаются в соединительную.

– Это опасно? – Она осторожно провела пальцем по его груди.

Матиас улыбнулся и почувствовал нарастающую эрекцию:

– Феномен Рейно означает только, что пальцы рук и ног становятся белыми и холодными. Склеродермия хуже…

– Да?

– Соединительные ткани растягивают кожу, она разглаживается, морщины исчезают.

– Ну так это же здорово, разве нет?

Ее рука поползла вниз.

– Натянутая кожа скрывает мимику, и лицо превращается в застывшую маску.

Маленькая горячая ладошка ухватилась за его член.

– Кисти, а потом и руки скрючиваются, и тебе не удается их выпрямить. Под конец ты можешь лишь лежать, не в силах пошевелиться, и ждать, когда тебя задушит собственная кожа.

Она прошептала:

– Какая ужасная смерть.

– Лучший выход – убить себя до того, как это сделает болезнь. Ты не могла бы лечь на край кровати? Я хочу сделать это стоя.

– Так вот почему ты пошел в медицинский, да? – спросила она. – Чтобы найти выход. Вылечиться.

– Единственное, чего я хочу, – ответил он и встал напротив кровати во всей своей эрегированной красе, – так это понять, когда придет время умирать.

 

Новоиспеченный врач Матиас Лунн-Хельгесен был популярнейшей фигурой в неврологическом отделении Хёукеланнской больницы в Бергене. И врачи, и пациенты считали его вдумчивым, умным и внимательным человеком. Последнее качество особенно пригодилось, когда он начал принимать неизлечимых больных. Таким людям медицина может предложить не исцеление, а только облегчение. Врачи, к которым попадали пациенты с тяжелыми формами склеродермии, всегда направляли их к молодому приветливому коллеге, который уже начал задумываться о докторской степени по иммунологии. Однажды поздней осенью Лайла Осен пришла к нему вместе с мужем и их маленькой дочерью. У девочки так сводило ручки и ножки, она так страдала от боли, что Матиас поначалу диагностировал болезнь Бехтерева. Оба супруга заявили, что в их семьях встречались случаи ревматизма, поэтому Матиас взял у них кровь на анализ и приложил к анализам девочки.

Когда пришли результаты, Матиас, сидя за своим столом, перечитал их трижды и почувствовал, как в душе снова поднимается знакомое черное, безобразное и восхитительное чувство. Результаты были отрицательные. И в медицинском смысле, потому что Бехтерев оказался ни при чем, и в смысле благополучия семьи, потому что господин Осен тоже оказался ни при чем: он не был биологическим отцом девочки. Матиас был уверен, что он об этом не догадывается, а Лайла Осен не только догадывается – знает наверняка: ее лицо слегка дрогнуло, когда он попросил всех троих сдать кровь. Встречается ли она по-прежнему с тем, другим? Каков он из себя? Может, он живет в доме с газоном у крыльца? Какие тайные изъяны скрывает его одежда? И как и когда дочь узнает, что ее всю жизнь водила за нос эта лживая сука?

Матиас посмотрел вниз и понял, что он опрокинул на себя стакан с водой. Большое мокрое пятно расползлось по брюкам, и он почувствовал, как холод поднимается от живота все выше, до самой головы.

Он позвонил Лайле Осен и сообщил ей о результате. Медицинском. Она, не скрывая облегчения, поблагодарила его и повесила трубку. Матиас долго смотрел на телефон. Боже, как он ее ненавидел! Всю ночь он пролежал без сна на своей узкой кровати в комнатенке, которую снимал со времен получения диплома. Матиас попытался сесть за книгу, но буквы плясали перед глазами. Попробовал мастурбировать: обычно это так изматывало физически, что он мгновенно засыпал, но в ту ночь так и не смог сосредоточиться. Он загнал иглу глубоко в побелевший большой палец ноги, просто чтобы увериться, что еще может чувствовать хоть что-то. В конце концов он свернулся калачиком под одеялом и плакал, пока рассвет не перекрасил ночь в серое утро.

 

Матиас принимал и людей с обычными жалобами по части неврологии. Одним из его пациентов был полицейский из бергенского управления. После обследования этот среднего возраста здоровяк стоял и одевался. Запах немытого тела и перегара стоял просто удушающий.

– Ну? – рявкнул он на Матиаса, как будто тот был одним из его подчиненных.

– Начальная стадия невропатии, – ответил Матиас. – Нервные окончания стоп не в порядке, отчего понижена чувствительность.

– Вот, значит, почему я стал ходить как последний алкаш?

– А может, вы алкаш, Рафто?

Полицейский прекратил возиться с пуговицами на рубашке, и краска стала подниматься по шее, как ртуть в термометре.

– Ты что такое болтаешь, молокосос?

– Злоупотребление алкоголем является основной причиной возникновения полиневропатии. Если будете продолжать в том же духе – рискуете заработать серьезные повреждения головного мозга. Вы слышали, кто такой Корсаков, Рафто? Нет? Будем надеяться, что не узнаете никогда. Потому что теперь его имя вспоминают в основном в связи с крайне болезненным синдромом, который назвали в его честь. Я не знаю, что вы отвечаете себе, когда смотритесь в зеркало и спрашиваете, не алкоголик ли вы. Но точно знаю, что в следующий раз вы зададите другой вопрос: когда я хочу умереть – сейчас или немного погодя?

Герт Рафто не сводил глаз с мальчишки в белом халате. Потом громко выругался и вышел, хлопнув дверью.

Через четыре недели он позвонил Матиасу и попросил, чтобы тот приехал его осмотреть.

– Приходите в клинику завтра утром, – ответил Матиас.

– Я не могу. Дело срочное.

– Позвоните в скорую.

– Слушай, Лунн-Хельгесен. Я три дня провалялся в постели, не в силах пошевелиться. Ты единственный, кто сказал мне в глаза, что я алкаш. Да, я алкаш. Но я не хочу умирать. Не сейчас.

Квартира Герта Рафто воняла мусором, пустыми пивными бутылками и им самим, но не остатками еды: еды в доме не было вовсе.

– Это раствор витамина бэ-прим, – сказал Матиас, держа шприц на просвет. – Он поставит вас на ноги.

– Спасибо, – ответил Герт Рафто.

Через пять минут он заснул.

Матиас прошелся по квартире. На столе стояла фотография Рафто, обнявшего за плечи черноволосую девчонку. Над столом на стене висели снимки, видимо фотографии с мест убийства. Много фотографий. Матиас снял два снимка, сел и рассмотрел все детали. Боже, какие же халтурщики эти убийцы. Тела с колотыми и резаными ранами выглядели откровенно неаккуратно. Он открыл шкаф в поисках других фотографий, нашел рапорты, отчеты, записи, какие-то улики: дамские часики, кольца, броши. И газетные вырезки. Он их прочитал. Везде встречалось имя Герта Рафто, часто с цитатами с пресс-конференций, на которых он рассказывал, до чего преступники глупы и как он их раскусил. Потому что он конечно же раскрыл эти преступления. Все до единого.

Через шесть часов, когда Герт Рафто проснулся, Матиас все еще был у него. Он сидел у кровати с бумагами в руках.

– Скажи, – поинтересовался Матиас, – как совершить убийство и не попасться?

– Не совершать его в моем районе, – ответил Рафто и огляделся в поисках выпивки. – Если следователь хорош, у тебя по-любому никаких шансов.

– А если я хочу сделать это именно в том районе, где работает хороший следователь?

– Тогда заведи с ним дружбу, а потом убивай, – посоветовал Герт Рафто. – А потом убей и следователя.

– Замечательно! – не скрыл восхищения Матиас. – Я думаю точно так же.

 

В течение следующих недель Матиас часто бывал у Рафто. Он приходил просто так, и они подолгу разговаривали о болезни, образе жизни и о смерти. А еще Герт Рафто рассказывал о том, что любил больше всего в жизни: о своей дочери Катрине, которая странным образом платила ему ответной привязанностью, и маленьком домике на острове Финнёй – единственном месте, где он мог побыть наедине с собой. Но больше всего говорили о делах, раскрытых Гертом Рафто. О триумфах. Матиас подбадривал его, убеждал, что войну с алкоголизмом тоже можно выиграть, что он сумеет одержать новые победы на полицейском поприще, если заставит себя держаться подальше от бутылки.

Когда поздняя осень пришла в Берген, сделав дни еще короче, а дожди еще сильнее, план у Матиаса был готов.

Как-то днем он позвонил Лайле Осен домой.

Представился, и она молча выслушала все, что он сказал: в анализе дочери обнаружены показатели, которые с абсолютной точностью доказывают, что Бастиан Осен не является ее биологическим отцом. А ему важно взять анализ у настоящего отца. Это, конечно, может привести к тому, что и дочь, и муж узнают всю правду. Она это сознает? Матиас подождал, чтобы до нее дошло, и добавил: если она хочет сохранить тайну, то анализы можно сделать неофициально.

– Неофициально? – вяло переспросила Лайла, видимо еще не справившись с потрясением.

– Как врач я связан определенными этическими нормами, согласно которым должен быть с больными совершенно откровенен. И с вашей дочерью тоже. Но я изучаю этот синдром и поэтому особо заинтересован проследить наследственность девочки. Если бы вы смогли вечером со мной встретиться втайне от всех…

– Хорошо, – прошептала она дрожащим голосом. – Да, пожалуйста.

– Прекрасно. Давайте встретимся у последнего выхода фуникулера, на горе Ульрикен. Там нам никто не помешает. Мы поговорим, а потом спустимся вниз. Надеюсь, вы понимаете, как я рискую, и никому не расскажете о нашей встрече. Ни одной живой душе.

– Разумеется, нет! Положитесь на меня.

Она закончила разговор, а он все еще держал трубку в руке. Прижав губы к серой пластмассе, он прошептал:

– Да как же на тебя положиться, потаскушка?

 

Только лежа на снегу со скальпелем возле горла, Лайла Осен призналась, что рассказала об их встрече подруге. Они с подругой еще раньше уговорились этим вечером повидаться, вот и пришлось… Но она назвала только его имя, а кто он и что за встреча – не сказала.

– А зачем ты ей вообще проболталась?

– Чтобы отвязаться, – прохрипела Лайла. – Она такая любопытная.

Он прижал лезвие скальпеля еще плотнее к ее горлу, и она назвала адрес и имя подруги. После чего замолчала навсегда.

Два дня спустя Матиас читал газеты, сообщавшие об убийстве Лайлы Осен и исчезновении Онни Хетланн и Герта Рафто со смешанным чувством. Во-первых, он был недоволен убийством Лайлы Осен. Все произошло совсем не так, как он себе представлял: от паники и ярости он совсем потерял над собой контроль, поэтому развел грязь, пришлось потом убирать. Да и результат слишком напоминал снимки, которые он видел у Рафто дома. К тому же у него было слишком мало времени, чтобы насладиться справедливостью мщения.

Убийство Онни Хетланн получилось еще хуже – настоящая катастрофа. Два раза он падал духом, не мог заставить себя позвонить в квартиру и уходил прочь. На третий раз обнаружил, что опоздал: возле двери уже стоял Герт Рафто. После того как полицейский ушел, Матиас позвонил и представился помощником Рафто. Его впустили. Но Онни отказалась говорить о том, что рассказала Рафто, потому, мол, что пообещала ему – все останется между ними. Только когда он разрезал ей руку скальпелем, она начала говорить.

Из сказанного ею Матиас понял, что Герт Рафто преисполнен решимости раскрыть дело самостоятельно. Этот идиот решил поправить свое реноме!

Само умерщвление Онни Хетланн оказалось совершенно неинтересным: немного шума, немного крови, а вот расчленение в ванне получилось аккуратным и быстрым. Все части тела он запаковал в пакеты, а те – в большую дорожную сумку и мешок, взятый заранее с собой. Во время визитов к Рафто Матиас узнал, что полицейские первым делом проверяют все автомобили и такси, которые видели недалеко от места преступления, поэтому всю дорогу до дома прошел пешком.

Оставался последний акт идеального убийства по Герту Рафто: убить самого сыщика.

Это убийство, безусловно, оказалось лучшим из трех, поскольку по отношению к Рафто Матиас не испытывал никаких чувств, а уж тем более той ненависти, которую ощущал к Лайле Осен. Так что впервые он смог приблизиться к эстетическому идеалу, который себе нарисовал, сконцентрироваться на самом процессе убийства. Наконец-то само действие стало для него потрясением и очищением, как он когда-то надеялся. В его ушах до сих пор звучал крик Рафто, несущийся над безлюдным островом. И вот что самое удивительное: придя домой, Матиас заметил, что большие пальцы на ногах больше не были белыми и бесчувственными, как будто частичное обморожение прекратилось и он снова оттаял.

 

В течение последующих четырех лет Матиас убил еще четырех женщин и наконец окончательно убедился, что каждый раз пытается реконструировать смерть матери. Тут он пришел к выводу, что сошел с ума, вернее, страдает серьезным душевным расстройством. Вся прочитанная по теме литература указывала именно на этот диагноз. Убийства Матиас обставлял особым ритуалом: все должно было происходить как тогда – в день, когда выпал первый снег, и обязательно надо было слепить снеговика.

Это открытие не остановило его, потому что времени оставалось совсем мало. Феномен Рейно проявлялся все ярче, и ему иногда казалось, что он чувствует первые симптомы склеродермии: онемение в лице, от которого со временем мерзко заострится нос, а рот сожмется и станет похож на рыбий. Так бывало у всех, кто дошел до конца.

Он переехал в Осло, чтобы написать там докторскую по иммунологии и сосудам головного мозга. Это исследование привело его в Институт анатомии недалеко от больницы «Гёустад». Параллельно с научной работой он трудился в клинике «Мариенлюст», куда его пригласил Идар, состоявший там в штате, и по ночам – в скорой помощи, потому что все равно страдал бессонницей.

Найти жертву было несложно. Сначала в его распоряжении находились анализы крови пациентов, которые иногда обнаруживали фальшивое отцовство, а позднее появились анализы ДНК – их для определения отцовства можно было заказать в Институте судебной медицины. Идар, к тому времени полностью сосредоточившийся на врачебной практике, частенько прибегал к советам Матиаса, когда речь шла о серьезных болезнях. Если болен бывал ребенок, Матиас всегда говорил одно и то же:

– Попроси прийти на первую консультацию обоих родителей и возьми пробу слизистой рта. Скажи: нужно проверить бактериальную флору, а сам отправь анализ в Институт судебной медицины, чтобы мы знали, что у нас верная отправная точка.

Идар, этот идиот, делал, как ему было сказано, и в результате у Матиаса собралась целая картотека матерей, чьи дети, так сказать, плавали под чужим флагом. И вот что замечательно: между ним и этими женщинами не прослеживалось никакой связи, поскольку пробы слизистой брал и отправлял на анализ Идар Ветлесен.

Способ заманивать жертву у него остался тот же, что сработал с Лайлой Осен: телефонный звонок, договоренность о встрече без свидетелей в уединенном месте и главное условие: не сообщать никому ни слова. На его памяти только одна женщина положила трубку, пошла и все рассказала мужу. Правда, эта семья потом распалась, так что она все равно была наказана.

Матиас долгое время размышлял о том, как лучше обходиться с трупами. Способ, опробованный на Онни Хетланн, не годился. Тогда он кусок за куском растворил тело в соляной кислоте у себя в ванне. Это был сложный, опасный для здоровья и рискованный процесс, занявший три недели. Но тем сильнее была его радость, когда он наконец нашел решение. Резервуары морга в Институте анатомии. Просто и гениально. Точно так же, как и нагревающаяся петля.

Впервые он прочитал о ней в профессиональном медицинском журнале. Какой-то француз рассказывал, что использует этот ветеринарный инструмент, когда работает с телом, которое уже подверглось процессу разложения. Потому что такая петля одинаково эффективна для мягких гниющих тканей и для костей, а еще потому, что она может быть использована неоднократно без риска переноса инфекции. Матиас сразу понял, что, если использовать нагревающуюся петлю для расчленения жертв, вопрос об их транспортировке упростится самым радикальным образом. Он связался с производителями и вскоре вылетел в Руан, где туманным утром в выбеленном амбаре ему показали инструмент, сопровождая демонстрацию пояснениями на сбивчивом английском. У петли была простая ручка, по форме и размеру похожая на банан. Сама нить накаливания обоими концами заводилась в эту ручку, причем ее размер можно было менять. Специальная кнопка включала аккумулятор, раскалявший проволоку добела за считанные секунды. Матиас был воодушевлен: этот инструмент он сумеет использовать не только для расчленения трупов. А когда ему назвали цену, он рассмеялся: петля вместе с аккумулятором обошлась дешевле, чем билет на самолет.

Когда было опубликовано исследование шведских социологов, показавшее, что около 15–20 процентов детей рождены не от того, кого считают своим отцом, эти сведения отлично совпали со статистикой, которую вел сам Матиас. Не он один должен умереть раньше времени и самой страшной смертью из-за шлюхи матери, подтасовавшей ему порочные гены! Правда, в борьбе против нечисти, в очищении, в своем крестовом походе он всегда будет одинок. Он подозревал, что однажды за ним придут, его схватят. Но и много времени спустя после смерти его будут помнить, это он знал точно. Потому что однажды нашел то, что станет его шедевром, последним ударом меча, его посмертной славой.

А началось все случайно.

Он увидел по телевизору полицейского Харри Холе. Холе давал интервью по случаю собственноручной поимки какого-то австралийского серийного убийцы. Матиас сразу вспомнил слова Герта Рафто: «Только не в моем районе». А еще он вспомнил, какое умиротворение ощущаешь, когда убиваешь самого охотника. Чувствуешь себя могущественным властелином. Ничего подобного с тех пор, как убил инспектора полиции, он не испытывал. А этот Холе со своей кровавой славой и впрямь чем-то походил на Рафто. Та же небрежность в одежде, тот же взгляд на мир.

Несмотря на это, он бы забыл о Харри Холе, если бы одна из гинекологинь клиники «Мариенлюст» не сказала однажды, что этот знаменитый полисмен, которого показывали по ящику, – алкаш и псих, а сын его любовницы – пациент Габриеллы из педиатрии. Олег зовут. Ничего такой паренек, приятный.

– Холе ему не отец, – добавила потом врач-педиатр, – но вот что интересно: тот, кто по бумагам значится отцом, тоже алкаш. Какой-то русский профессор из Москвы или вроде того.

– Нет-нет, я этого не слышал! – воскликнул Идар Ветлесен, перекрикивая их смех. – Помните о врачебной тайне, братцы.

Они продолжили обедать, а в голове Матиаса все звучали слова Габриеллы: «тот, кто значится отцом».

Поэтому после обеда Матиас проводил педиатра в ее кабинет и закрыл изнутри дверь.

– Габриелла, можно поговорить с тобой?

– Почему нет? – сказала она и зарделась от волнующего ожидания.

Матиасу было известно, что он нравится ей, что она считает его привлекательным. Как-то раз она даже предлагала ему сходить куда-нибудь вместе, но он вежливо отказался.

– Ты, вероятно, знаешь, что я использую некоторые анализы крови, сделанные в клинике, для своей докторской, – начал он. – И у того мальчика, сына любовницы полицейского, я как раз кое-что обнаружил.

– Ну, я так поняла, что она его бывшая любовница.

– Вот как? То, что я обнаружил, – довольно серьезно, и мне теперь надо бы отследить его наследственность, родителей и все такое.

Матиасу показалось, что она разочарована.

А вот он как раз не был нисколько разочарован тем, что она рассказала.

– Спасибо, – сказал он, встал и вышел.

Его сердце переполняли жизненные силы, а ноги сами несли вперед, он весь светился от радости – как его раскаленная петля. Потому что он знал – это начало. Начало конца.

 

Палящим августовским утром в Холменколлене отмечали летний праздник. На газоне перед зданием администрации района на пластмассовых креслах под тентами от солнца сидели взрослые и пили белое вино, пока дети бегали между столами или играли в футбол неподалеку. Несмотря на то что ее лицо было почти полностью скрыто темным очками, он ее сразу узнал, потому что успел скачать ее фотографию с сайта компании, где она работала. Она стояла одна, так что он просто подошел и с кривой улыбочкой попросил разрешения постоять рядом, как будто они знакомы. Он знал, как это делается. Он многому научился. Он больше не был Пупсом Матиасом.

Она приподняла очки, вопросительно посмотрела на него, и тут он понял, что фотография лгала. Она оказалась намного красивее. Так, подумал, он, план А вряд ли сработает: она, конечно, не захочет с ним знакомиться. У такой женщины, как Ракель – будь она хоть трижды мать-одиночка, – всегда большой выбор мужчин. Возможно, придется воспользоваться планом Б, хотя у него есть недостатки.

– За роскошь человеческого общения, – сказал он, приветственно подняв пластиковый стаканчик. – Меня пригласил приятель, который живет в этом районе, а сам пока не пришел. Остальные, как я вижу, все друг друга знают. Обещаю отстать от вас, когда только он появится.

Она рассмеялась, и ее смех ему понравился. А еще он понял, что первые критические три секунды закончились в его пользу.

– Я тут видел мальчика, который только что забил отличный гол, – сказал Матиас. – Он так на вас похож, должно быть родственник.

– А, это, наверное, мой сын, Олег.

Она попыталась скрыть материнскую гордость, но Матиас из своего богатого опыта общения с пациентами знал, что никакой матери это никогда не удается.

– Отличный праздник, – сказал он. – Приятные соседи.

– А вам нравятся праздники с соседями?

– Даже не знаю, что ответить. Я в последнее время веду довольно одинокий образ жизни, – пожал плечами Матиас. – Так что мой друг пытается, видимо, меня развеять. – Он отпил из стаканчика. – Прекрасное домашнее сладкое. Как вас зовут?

– Ракель Фёуке.

– Матиас. Очень приятно. – Он пожал ее маленькую теплую руку. – Вы ничего не пьете. Давайте стакан. Домашнего вина?

Принеся стакан с вином, он достал пейджер, посмотрел на него и с озабоченной миной произнес:

– Знаете что, Ракель? Я бы с удовольствием поболтал с вами еще, но в отделении скорой помощи аврал, им срочно нужны люди. Так что мне пора переодеться в костюм супермена и взмыть над городом.

– Жаль, – ответила она.

– Ну, раз вам жаль… Это всего на несколько часов. Вы тут долго будете?

– Не знаю. Это зависит от Олега.

– Понимаю. Ну, посмотрим. В любом случае было очень приятно познакомиться. – Матиас снова пожал ей руку. Уходя, он понял, что выиграл первый раунд.

Он вернулся к себе в Торсхов и углубился в интереснейшую статью о сосудах головного мозга. Когда в восемь часов Матиас вернулся, она сидела под большим белым тентом. Он сел рядом, она улыбнулась.

– Спасли кому-нибудь жизнь? – спросила она.

– По большей части занимался царапинами, – ответил Матиас. – Еще колики в слепой кишке. Кульминацией стал мальчуган, который засунул горлышко бутылки в ноздрю. Я сказал его матери, что ему вроде рановато нюхать колу. К сожалению, в таких ситуациях люди, как правило, не проявляют чувства юмора.

Она рассмеялась своим прекрасным звенящим смехом, из-за которого он чуть было не подумал, что все это по-настоящему.

 

Матиас уже в течение долгого времени наблюдал у себя некоторое уплотнение кожи, но осенью 2004 года заметил первые симптомы, указывавшие на то, что болезнь вошла в новую стадию. Скоро его лицо застынет, сделается неподвижным. По его плану в этом году жертвой должна была стать Эли Квале. Потом очередь дойдет до следующих шлюх – Сильвии Оттерсен и Бирты Беккер. Самое интересное начнется, если полиция обнаружит связующую нить между двумя последними жертвами – этого похотливого козла Арве Стёпа. Но теперь планы придется изменить. Он много раз обещал себе поставить красивую точку, как только начнутся боли. И вот они пришли. Поэтому он решил убить всех троих. В преддверии большого финала: Ракель и полицейского.

До сих пор он работал скрытно, а теперь настало время выставить напоказ труд своей жизни – оставить более четкие следы, сунуть им под самый нос совпадения, подбросить четкую общую картину.

Он начал с Бирты. Они условились встретиться для разговора о недуге Юнаса у нее дома вечером, когда муж уедет в Берген. Матиас пришел точно в назначенное время, она взяла его пальто и повернулась, чтобы повесить его в шкаф. Импровизировал он редко, но тут увидел в шкафу розовый шарф, схватил его, сложил пополам, зашел ей за спину и накинул шарф на ее шею. Он поднял эту миниатюрную женщину и перенес ее ближе к зеркалу, чтобы видеть ее глаза. Они выпучились, как у рыбы, которую только что вытянули из воды на сушу.

Теперь настала очередь Сильвии. Он позвонил, выдал ей многократно опробованный текст, и они договорились встретиться в лесу за знаменитым трамплином. Это место он как-то уже использовал. Но в этот раз неподалеку оказались люди, так что он не стал и пытаться. Сказал ей, что Идар Ветлесен, в отличие от него самого, вовсе не является классным специалистом по болезни Фара и что им надо будет встретиться еще раз. Она предложила ему перезвонить на следующий вечер, когда она останется дома одна.

На следующий вечер он поехал прямиком туда, нашел ее в сарае и решил разобраться с потаскухой здесь же, на месте.

Но все пошло не так, как хотелось бы.

Эта ненормальная метнула в него топорик, попала прямо за пазуху, в распахнутую курт