Глава 37. Два человека в хаки продирались сквозь заросли; один из них, согнувшись, нес на спине раненого товарища

 

Два человека в хаки продирались сквозь заросли; один из них, согнувшись, нес на спине раненого товарища. Его положили в укрытие, за упавшим деревом, а сами вскинули винтовки и открыли огонь, целясь в самую чащу леса. Равнодушный голос сообщил, что Восточный Тимор ведет отчаянную борьбу с президентом Сухарто и его террористическим режимом.

Человек на трибуне нервно шелестел бумажками. Он изъездил много мест с докладами о своей стране, и сегодняшний вечер был особенным. В зале клуба иностранных корреспондентов в Таиланде собралось не так много народу, человек сорок-пятьдесят, но все они были важными персонами и могли донести его слова до миллионов своих читателей. Он показывал им фильм, который видел уже сотню раз, и знал по минутам.

Ивар Лёкен невольно вздрогнул, почувствовав на своем плече чью-то руку и услышав шепот: «Нам надо поговорить. Сейчас же».

В темноте он разглядел лицо Холе. Он вышел вслед за ним из зала, в то время как на экране боевик с наполовину обожженным лицом, превратившимся в застывшую маску, объяснял, почему он провел последние восемь лет своей жизни в индонезийских джунглях.

– Как вы меня нашли? – спросил он, когда они покинули клуб.

– Я разговаривал с Тонье Виг. Вам нравится бывать в этом клубе?

– Нравится не нравится… Мне нравится быть в курсе дела. Кроме того, я встречаюсь здесь с полезными людьми.

– Вроде тех, из шведского и датского посольства?

Он улыбнулся, сверкнув золотым зубом:

– Я уже сказал, что хочу быть в курсе. Что у вас?

– Все.

– Неужели?

– Я знаю, за кем вы охотитесь. И я знаю также, что наши расследования связаны друг с другом.

Улыбка исчезла с лица Лёкена.

– И самое удивительное, что я, только приехав сюда, находился буквально в двух шагах от него, когда вы за ним следили.

– Да что вы! – Трудно было понять, иронизирует Лёкен или нет.

– Инспектор Крамли решила взять меня на экскурсию по реке. Она показала мне жилище норвежца, который перевез целый храм из Бирмы в Бангкок. Вы ведь знаете, кто такой Уве Клипра?

Лёкен ничего не ответил.

– Ладно. Мне и в голову не пришло бы их связать, пока я не посмотрел вчера вечером футбольный матч.

– Футбольный матч?

– Самый известный в мире норвежец играет в любимом клубе Клипры.

– Как это?

– Знаешь, под каким номером играет Уле Гуннар Сульшер?

– Нет, зачем мне это?

– Фанаты во всем мире знают об этом, и ты тоже мог купить его футболку в любом магазине спорттоваров от Кейптауна до Ванкувера. Иногда и взрослые покупают себе футболки.

Лёкен кивнул, не сводя глаз с Харри.

– Номер двадцать, – произнес он.

– В точности как на снимке. Потом я понял еще кое-что. Рукоятка ножа, который воткнули в спину Мольнесу, украшена замысловатой стеклянной мозаикой, и профессор-искусствовед поведал нам, что это очень старинный нож из Северного Таиланда, возможно, народа шан. Сегодня вечером я снова переговорил с ним. И он рассказал, что этот народ владел обширными территориями, в том числе и частью Бирмы, где он строил храмы. Особенность этих храмов заключается в том, что их окна и двери украшала такая же мозаика, что и нож. По дороге сюда я встретился с профессором и показал ему один из ваших снимков. Лёкен! Он не сомневается, что на нем изображено окно шанского храма.

Они умолкли, слышался только голос оратора на трибуне. Резкий, металлический, усиленный микрофонами.

– Отличная работа, Холе. Что теперь?

– Теперь вы расскажете мне все, что творится за кулисами, и я займусь дальнейшим расследованием.

Лёкен расхохотался:

– Шутите?

Но Харри не шутил.

– Забавное предложение, Холе, но не думаю, что оно осуществимо. Мое начальство…

– А я думаю, что слово «предложение» действительно не подходит, Лёкен. Правильнее сказать – «ультиматум».

Лёкен захохотал еще громче:

– Счет в вашу пользу, Холе, признаю это. Но что заставляет вас думать, будто вы можете выдвигать тут ультиматумы?

– То, что у вас будут большие проблемы, когда я объясню начальнику полиции Таиланда, что здесь происходит.

– Вас уволят, Холе.

– За что? Я здесь для того, чтобы расследовать убийство, а не спасать задницы каких-то там бюрократов из Осло. Лично я не против, что вы пытаетесь заарканить педераста, – это не моя сфера ответственности. Но когда в стортинге узнают, что их не проинформировали о неофициальном расследовании, тогда, осмелюсь предположить, попрут с работы кого-то другого, а не меня. А шансов остаться не у дел у меня будет больше, если я умолчу о том, что знаю. Сигарету?

И Харри протянул Лёкену только что открытую пачку «Кэмела». Тот сперва отказался, но потом все же взял одну. Харри зажег и свою, и Лёкена, и они сели на стулья, стоявшие вдоль стены. Из кафе донеслись громкие аплодисменты.

– Почему вы никак не угомонитесь, Холе? Вы ведь давно уже поняли, что ваша работа здесь – вовсе не расследовать это дело, так отчего же вы не желаете плыть по течению и избавить нас и себя от кучи неприятностей?

Харри глубоко затянулся и медленно выпустил дым. Но большая часть дыма все равно осталась внутри.

– Я снова начал курить «Кэмел» этой осенью, – сказал Харри, похлопав себя по карману. – Однажды у меня была возлюбленная, которая курила именно эти сигареты. Мне не разрешалось стрельнуть у нее курево, так как она считала, что это дурная привычка. Мы путешествовали «интеррейлом» и вот в поезде между Памплоной и Каннами я обнаружил, что у меня кончились сигареты. Она решила, что это послужит мне хорошим уроком. Ехали мы почти десять часов, и в конце концов я пошел в другое купе стрельнуть сигаретку, в то время как она сидела и дымила своим «Кэмелом». Забавно, правда?

Он поднес сигарету ко рту и дунул на тлеющий кончик.

– Когда мы приехали в Канны, я то и дело просил закурить у посторонних. Сперва она только веселилась. Но, когда я начал обходить столики в парижских ресторанах, ей это уже не казалось таким веселым, и она предложила мне свою пачку, но я отказался. Потом в Амстердаме она встретила знакомых из Норвегии, и я принялся клянчить у них сигарету, хотя ее собственная пачка лежала тут же, на столе, и она назвала это ребячеством. И купила для меня пачку сигарет, но она так и осталась лежать в номере отеля. Мы возвращались в Осло, и я все продолжал стрелять сигареты, и тогда она назвала меня больным.

– У этой истории есть конец?

– Да. Она бросила курить.

– Выходит, хеппи-энд, – хмыкнул Лёкен.

– И тогда же она уехала с каким-то музыкантом в Лондон.

Лёкен поперхнулся.

– Наверное, вы слишком далеко зашли?

– Само собой.

– Но ничему не научились?

– Нет.

Некоторое время они курили молча.

– Понимаю, – произнес наконец Лёкен, потушив сигарету.

Народ начал уже выходить из клуба.

– Пойдем куда-нибудь, выпьем пива, и я расскажу всю историю.

 

– Уве Клипра строит дороги. Больше нам ничего о нем не известно. Мы знаем, что он приехал в Таиланд в двадцатипятилетнем возрасте, инженер-недоучка с плохой репутацией, что он сменил фамилию с Педерсена на Клипру, по названию городского квартала в Олесунне, где вырос.

Они сидели на мягком кожаном диване, перед ними стояли стереоустановка, телевизор и столик с одной кружкой пива, бутылкой воды, двумя микрофонами и каталогом песен. Харри сперва было решил, что Лёкен шутит, когда тот предложил пойти в клуб караоке. Они сняли звуконепроницаемую комнату с почасовой оплатой, не называя своих имен, потом заказали себе напитки и остались в полном одиночестве. Народу в клубе было довольно много, так что удалось уйти незамеченными. А тут идеальное место для тайных встреч, и похоже, Лёкен наведывался сюда не раз.

– Плохая репутация – в каком смысле? – спросил Харри.

– Когда мы начали копать глубже, то оказалось, что в Олесунне у него была пара эпизодов с несовершеннолетними мальчиками. В полицию никто не заявил, но пошли разговоры, и он решил, что лучше будет уехать. Прибыв сюда, он зарегистрировал инженерное общество, отпечатал себе визитные карточки, в которых именовался доктором, и принялся стучаться во все двери, объявляя себя специалистом по дорожному строительству. Тогда, двадцать лет назад, получить подряд на строительство дорог в Таиланде можно было только двумя способами: либо состоять в родстве с кем-нибудь из правительства, либо быть достаточно богатым, чтобы дать взятку, опять же кому-то из правительства. Клипра не мог похвастаться ни первым, ни вторым, так что шансов у него было маловато. Но он научился двум вещам, на которых зиждется все его нынешнее состояние: тайскому языку и лести. Про лесть я не выдумываю, он сам похваляется этим перед местными норвежцами. По его словам, он стал так щедр на улыбки, что даже тайцы считают это чрезмерным. К тому же он, скорее всего, разделял интерес отдельных политиков к маленьким мальчикам. Так что не исключено, что он развлекался вместе с ними, когда распределялись контракты на строительство так называемой «Hopewell Bangkok Elevated Road and Train Systems».

– Надземные дороги и поезда?

– Точно. Вы, наверное, уже обратили внимание на громадные стальные опоры, которые они вбивают на холмах по всему городу.

Харри кивнул в ответ.

– Скорее всего, будет шесть тысяч опор, но, может, и больше. Не только для шоссейных дорог, здесь пустят еще и новый поезд. Речь идет о пяти милях современнейшего автобана и шести милях железнодорожных путей на сумму в двадцать пять миллиардов крон, что спасет этот город от коллапса. Понимаете? Этот проект – крупнейший в истории Бангкока, мессия, воплощенный в асфальт и шпалы.

– И в проекте участвует Клипра?

– Никто в точности не знает, кто там действительно участвует. Ясно только то, что главный подрядчик из Гонконга выбыл из игры и что бюджет и график теперь летят ко всем чертям.

– Превышение бюджета? Я изумлен, – сухо проговорил Харри.

– Это означает, что хватит работы и другим, и я уверен, что Клипра уже залез в этот проект. Когда что-то идет не так, политики соглашаются на объявление тендера. И если Клипра располагает нужными финансами, чтобы откусить кусок от этого пирога, то вскоре он сделается самым могущественным подрядчиком в регионе.

– Допустим, но какое это имеет отношение к насилию над детьми?

– А такое, что влиятельные дяди способны толковать параграфы законов в свою пользу. У меня нет причин сомневаться в самостоятельности нынешнего правительства, но это вряд ли может увеличить шансы на экстрадицию, если подозреваемый имеет политический вес в стране и к тому же его арест ставит под удар крупный проект по дорожному строительству.

– Что же вы будете делать?

– Дело запущено. После того случая с норвежцем, арестованным в Паттайе, наши политики проснулись и решили заключить с Таиландом такой же договор, какой уже есть у Швеции и Дании. Когда договор подпишут, мы подождем еще немного и арестуем Клипру, а таиландским властям заявим, что фотографии конечно же были сделаны уже после того, как соглашение об экстрадиции вступило в силу.

– И отдадите его под суд за растление малолетних?

– И возможно, за убийство.

Харри вздрогнул.

– Думаете, инспектор, вы единственный, кто понял, что это нож Клипры? – спросил его Лёкен, пытаясь разжечь трубку.

– Что вам известно о ноже? – задал вопрос Харри.

– Я сопровождал Тонье Виг в мотель, для опознания тела посла. Там я сделал несколько снимков.

– Когда вокруг стояла толпа полицейских?

– Это была совсем крохотная камера. Она помещается в наручных часах, – усмехнулся Лёкен. – Такую не купишь в обычном магазине.

– И вы сопоставили мозаику на ноже с мозаикой в доме Клипры?

– Я общался с одним из тех, кто продавал Клипре храм, понги, из центра Махаси в Рангуне. Нож прилагался к храму вместе с прочей утварью, которую тоже получил Клипра. Согласно монаху, таких ножей была пара. Должен быть второй нож, полностью идентичный первому.

– Постойте, – сказал Харри, – так после разговора с тем монахом вы уже знали, что этот нож имеет отношение к бирманскому храму?

Лёкен лишь пожал плечами.

– Еще раз, – повторил Харри. – Вы не искусствовед. Нам пришлось обратиться к профессору, чтобы определить, что нож принадлежит народу шан или как там его. Но вы подозревали Клипру еще до того, как узнал о ноже.

Лёкен обжег пальцы и раздраженно отбросил в сторону догоревшую спичку.

– У меня были основания полагать, что Клипра может быть связан с этим убийством. Я сидел в квартире прямо напротив жилища Клипры в тот день, когда был убит посол.

– И что же?

– Атле Мольнес приехал туда около семи часов. Примерно в восемь они вместе с Клипрой уехали оттуда в машине посла.

– Вы точно уверены, что это были они? Я видел эту машину, и у нее, как и у большинства посольских машин, тонированные стекла.

– Я наблюдал за Клипрой в фотообъектив, когда приехала машина. Она припарковалась в гараже, который отделяет от дома одна-единственная дверь. Я увидел, как Клипра встал и направился к этой двери. Через некоторое время я увидел и второго: это был посол. Затем машина уехала, и Клипры в доме уже не было.

– Вы не могли знать, что это был посол, – возразил Харри.

– Почему же?

– Потому что с того места, откуда вы наблюдали за домом, могла быть видна только спина посла, а остальное скрывала мозаика.

Лёкен засмеялся.

– Этого больше чем достаточно, – сказал он, наконец раскурив свою трубку. И принялся с удовольствием сосать ее. – Потому что во всем Таиланде только один человек носит такой костюм.

При других обстоятельствах Харри, возможно, и посмеялся бы вместе с Лёкеном, то теперь в его голове теснилось множество вопросов.

– Тогда почему Торхус и начальник полиции в Осло не были проинформированы об этом?

– А кто сказал, что их не проинформировали?

Харри почувствовал, как у него потемнело в глазах. Он оглянулся вокруг, ища, чем бы запустить в Лёкена.