Глава 36. Йенс сидел, откинувшись на спинку стула, и улыбался; румянец играл на его щеках, шею украшала бабочка

 

Йенс сидел, откинувшись на спинку стула, и улыбался; румянец играл на его щеках, шею украшала бабочка. Он напоминал Харри подростка на собственном дне рождения.

– Я даже рад, что посидел какое-то время в заключении. После этого начинаешь больше ценить самые простые вещи. Как, например, бутылку «Дом Периньона» урожая 1985 года.

Он подозвал официанта, который тут же поспешил к их столику, достал бутылку шампанского из ведерка и разлил по бокалам.

– Люблю такие вещи. Чувствую себя почти сверхчеловеком. Что скажешь, Харри?

Харри дотронулся до бокала:

– Здорово. Но все же это не мое.

– Мы разные люди, Харри.

И Йенс улыбнулся. Он снова надел свой костюм. Или похожий, Харри не мог определить точно.

– Некоторым людям роскошь необходима, как воздух, – продолжал Йенс. – Дорогой автомобиль, шикарная одежда и прислуга просто нужны мне для того, чтобы я нормально себя чувствовал, чтобы я знал, что действительно существую. Понимаешь?

Харри покачал головой.

– Ну да ладно, – сказал Йенс и поднял бокал за ножку. – Из нас двоих я декадент. Доверяй своему первому впечатлению, Харри: я самый обычный мешок дерьма. И пока для нас, дерьмаков, есть место в этом мире, я таковым и останусь. Твое здоровье!

Он, смакуя, подержал шампанское во рту, прежде чем глотнуть. А потом осклабился и застонал от удовольствия. Харри усмехнулся и поднял свой бокал, но Йенс неодобрительно посмотрел на него.

– Ну как? Начал наслаждаться жизнью, Харри? Тогда не получится быть строгим по отношению к самому себе.

– Иногда получается.

– Чушь! Все люди по своей сути гедонисты, только некоторые понимают это позже других. У тебя есть женщина?

– Нет.

– А не пора ли обзавестись ею?

– Пора. Но не вижу, какое это имеет отношение к наслаждению жизнью.

– Правда. – И Йенс заглянул в бокал. – Я рассказывал тебе о своей сестре?

– О той, которой ты звонил?

– Да. Она, кстати, свободна.

Харри рассмеялся:

– Не стоит благодарности, Йенс. Я ничего особенного для тебя не сделал, только арестовал.

– Я не шучу. Она просто гигант. Работает редактором в издательстве, но я считаю, что работа только мешает ей устроить свою личную жизнь. Кроме того, она отпугивает мужчин: слишком уж строгая, вроде тебя, настоящий кремень. Ты и сам, наверное, заметил, что все норвежские женщины, выбранные «Мисс такой-то», повторяют в интервью журналистам, что они очень целеустремленные? Слишком много развелось этих дам с характером!

И Йенс задумался.

– Сестрица взяла себе мамину девичью фамилию, как только достигла совершеннолетия.

– Не уверен, что мы подойдем друг другу по характеру.

– Это еще почему?

– Я по натуре трус. Поэтому я ищу себе скромную, самоотверженную девушку, желательно социального работника, такую красивую, что никто еще не осмелился сказать ей об этом.

Йенс захохотал:

– Тогда ты точно можешь жениться на моей сестре. Не важно, что она тебе не нравится: она так много работает, что ты почти не будешь ее видеть дома.

– Тогда почему ты позвонил ей домой, а не на работу? Ведь в это время в Норвегии было два часа дня.

Йенс покачал головой.

– Никому не говори об этом, но я совершенно не воспринимаю этих часовых поясов. Не соображаю, когда прибавлять, а когда вычитать часы. Это ужасно, отец называет меня маразматиком и считает, что это у меня по материнской линии.

И тут же поспешил заверить Харри, что его сестра не страдает подобными вещами, скорее даже наоборот.

– Будет тебе, Йенс, лучше расскажи, когда ты сам собираешься вступить в брак.

– Фу, не произноси этого слова вслух, при одной мысли об этом у меня учащается сердцебиение. Брак… – передернул плечами Йенс. – Проблема в том, что я, с одной стороны, не склонен к моногамии, а с другой стороны – романтик. Если бы я был женат, я не смог бы гулять на стороне, понимаешь? А мысль о том, что ты больше никогда в жизни не будешь иметь секса с другой женщиной, слишком тяжела, разве не так?

Харри попытался проникнуться его словами.

– К примеру, я пригласил на свидание ту девицу в лифте: ради чего? Вероятно, из страха. Я просто хотел доказать себе, что еще способен заглядываться на других женщин. И ничего, собственно говоря, не доказал. Ведь Хильде… – Йенс умолк, подыскивая слова. – В ней есть то, чего я не находил в других женщинах. А я искал, поверь мне. Не знаю, сумею ли я объяснить, но в любом случае я не посмел отказаться от нее, поскольку понимал, что найти такую женщину непросто.

Харри сидел и думал, что это, пожалуй, неплохое объяснение – не хуже тех, что он слышал раньше. Йенс, ухмыляясь, играл бокалом.

– На меня действительно повлияло пребывание за решеткой, ведь обычно я не говорю о таких вещах. Обещай, что ничего не расскажешь моим приятелям.

Тут к столику подошел официант и подал им знак.

– Идем, уже началось, – сказал Йенс.

– Что началось?

Официант повел их в глубь ресторана, через кухню, вверх по узкой лесенке. Проход был весь заставлен тазами, на стуле сидела старуха, обнажив черные зубы.

– Это от бетеля, – пояснил Йенс. – Мерзкая привычка. Они все жуют и жуют его, пока не сгниют мозги и не выпадут зубы.

Харри услышал громкие возгласы за дверью. Официант открыл ее, и они оказались на просторном чердаке без окон. Десятка два-три мужчин сбились в тесный круг посередине. Они яростно жестикулировали, и по рукам сновали туда-сюда мятые купюры. Большинство мужчин были белыми, некоторые в светлых хлопчатых костюмах. Харри показалось, что он узнал одного: его лицо он видел в Писательской гостиной отеля «Ориентал».

– Петушиные бои, – пояснил Йенс. – Частное мероприятие.

– Как же так?! – прокричал Харри, так как стоял ужасный шум. – А я читал, что петушиные бои запрещены в Таиланде.

– Не совсем. Власти разрешили их в смягченной форме, когда шпоры на лапах обматывают, чтобы птицы не уничтожили друг друга. Еще сделали ограничения по времени, чтобы не доводить до смертоубийства. Но здесь все происходит по старым правилам. Без ограничений. Подойдем поближе?

Харри привстал на цыпочки и, перегнувшись через стоявших впереди людей, посмотрел вниз на ринг. Два петуха, рыже-коричневый и ярко-оранжевый, с важным видом расхаживали по кругу, потряхивая головами и не проявляя друг к другу никакого интереса.

– Как же их заставят драться? – спросил Харри.

– Не беспокойся. Эти петухи ненавидят друг друга гораздо сильнее, чем ты думаешь.

– Почему?

Йенс взглянул на него.

– Они оказались на одном ринге. И они петухи.

И вот, словно по сигналу, они налетели друг на друга. Харри видел только хлопающие крылья и взметаемую вверх солому. Вокруг ревели от восторга, кто-то даже подпрыгивал на месте. По чердаку распространялся странный, сладковато-горький запах пота и адреналина.

– Видишь того, с раздвоенным гребешком? – спросил Йенс.

Харри ничего не видел.

– Это победитель.

– Как ты это видишь?

– Я не вижу, я просто знаю. Знал это заранее.

– Но как…

– Не спрашивай, – усмехнулся Йенс.

Крики утихли. Один петух на ринге упал. Кто-то застонал, мужик в сером льняном костюме сердито сдвинул шляпу на затылок. Харри смотрел на умирающую птицу. Было видно, как под оперением слегка подергиваются мышцы, потом все кончилось, и петух лежал совершенно неподвижно. Выглядело все это нелепо и казалось какой-то абсурдной игрой – сплошные крылья, лапы и крик.

Мимо Харри пролетело окровавленное перо. Таец в широких штанах унес с ринга мертвую птицу. Казалось, он вот-вот расплачется. Второй петух продолжал важно расхаживать взад-вперед. Теперь Харри заметил его раздвоенный гребешок.

Официант подошел к Йенсу с пачкой денег. Другие смотрели на него, кто-то кивал головой, но все молчали.

– Ты когда-нибудь проигрываешь? – спросил Харри, когда они снова вернулись за свой столик в ресторане.

Йенс взял сигару и заказал коньяк, старый сорокаградусный «Ричард Хеннесси», причем официант дважды переспросил название. Трудно было представить себе, что этот Йенс был тем самым человеком, которого Харри еще вчера утешал по телефону.

– Знаешь, почему азартные игры – это болезнь, а не профессия, Харри? Потому что игрок любит риск. Он живет и дышит этой дрожащей неопределенностью.

Он выпустил дым колечками.

– Но со мной все наоборот. Я готов идти на любые крайности, чтобы свести риск к нулю. И сегодня я выиграл благодаря своим затратам и собственному труду, а это немало, поверь мне.

– Ты никогда не проигрываешь?

– Это оборачивается достойным кушем.

– Оборачивается? Уж не имеешь ли ты в виду, что игроки рано или поздно должны рискнуть всем, что имеют?

– Что-то вроде того.

– Что за радость играть, если заранее знаешь исход?

– Радость? – И Йенс потряс пачкой денег. – Вот что доставляет радость. По крайней мере мне. Я человек простой, – продолжал он, разглядывая свою сигару. – Будем откровенны. Я грубоват.

И он внезапно разразился смехом. Харри натянуто улыбнулся.

Йенс посмотрел на часы и вскочил:

– В США уже открываются биржи. Чертова работенка. Увидимся. Подумай насчет того, что я рассказал тебе о моей сестре.

Он скрылся за дверью, а Харри все сидел курил сигарету и думал о его сестре. Потом он взял такси в Патпонг. Он сам не знал, что ищет, но вошел в стрип-бар, заказал пива и тут же ушел оттуда. Поел лягушачьих лапок в «Ле Бушероне», к нему подошел хозяин заведения и начал жаловаться на плохом английском, как он скучает по Нормандии. Харри рассказал ему, что его дедушка был в Нормандии в день «Д». Это была неправда, но француз от его слов просто засиял.

Заплатив, Харри отправился в другой бар. Девица на высоких каблуках подсела к нему и, подняв большие карие глаза, спросила, не желает ли он заняться оральным сексом. Конечно, хочу, подумал он про себя, но отрицательно качнул головой. Он заметил, что на телеэкране, висящем над зеркальной стойкой бара, показывают игру «Манчестер Юнайтед». В зеркалах отражались девицы, танцующие прямо за его спиной на крохотной сцене. Их соски были заклеены золотыми бумажными звездами, ровно настолько, чтобы показать, что в баре соблюдается запрет на обнаженку. К трусикам была прикреплена бумажка с номером: полиция не спрашивала, для чего это, но всем было известно, что номер нужен во избежание недоразумений, когда клиент заказывает девушек в баре. Харри уже заметил ее. Номер 20. Дим была крайняя из четырех танцовщиц, и ее усталый взгляд радаром скользил по собравшимся мужчинам. Временами по ее лицу пробегала улыбка, но глаза при этом оставались безжизненными. Похоже, ей удалось установить контакт с худым мужчиной в тропической униформе. Немец, предположил Харри, сам не зная почему. И посмотрел на ее бедра, покачивающиеся из стороны в сторону, на ее черные блестящие волосы, подпрыгивающие на спине, когда она поворачивалась, на гладкую, пылающую кожу, словно светящуюся изнутри. Если бы не выражение лица ее можно было бы назвать красавицей, подумал Харри.

В какой-то момент они встретились глазами в зеркале, и Харри ощутил беспокойство. Судя по всему, она его не узнала, и он перевел взгляд на телеэкран, где красовалась спина игрока, которого должны были сменить. Тот же самый номер. Сверху на футболке было написано: «Сульшер». Харри словно очнулся.

– Черт! – воскликнул Харри, опрокинув стакан, так что кола вылилась на назойливую куртизанку. Харри рванул к выходу, слыша за спиной ее негодующие крики: «You not my friend!»^[33]

 

He застав дома Ивара Лёкена, он позвонил Тонье Виг.

– Харри, я как раз пыталась связаться с тобой! – заторопилась она. – Вчера Лёкена не было на работе, а сегодня он сказал, что перепутал ресторан и ждал меня совсем в другом месте. Что происходит?

– В другой раз, – прервал ее Харри. – Ты не знаешь, где сейчас Лёкен?

– Нет. Хотя постой, сегодня же среда. Он и еще два других из посольства должны быть на тематическом вечере в «FCCT». Это такой клуб для иностранных корреспондентов в Бангкоке, но его членами являются также многие экспаты.

– Экспаты?

– Извини, Харри. Ex-patriots. Иностранцы, которые живут и работают в Бангкоке.

– То есть иммигранты?

Она ответила коротким смешком:

– Мы так себя не называем.

– Когда начался вечер? – спросил Харри.

– В девять минут седьмого.

– Девять?

– Это такая буддистская примета. Девять – счастливое число.

– О господи!

– Это еще ничего, знал бы ты, как здесь решаются важные вопросы. Прежде чем из Гонконга сюда приехала делегация для подписания контракта BERTS на строительство эстакад, четыре предсказателя потратили две недели на то, чтобы определить самый благоприятный день и час для этого события. Не хочу говорить ничего плохого об азиатах, они очень работящие и милые, но в отдельных вопросах они будто вчера слезли с дерева.

– Интересно, но я…

– Мне надо бежать, Харри, договорим после.

Положив трубку, Харри подумал, что идиотизма на свете вообще-то хватает. Так что выбор счастливого числа не такой уж и абсурд.

Он позвонил в Управление полиции и взял у Рангсана домашний телефон профессора из музея Бенчамабопхит.