В понедельник после школы проводится генеральная уборка, поэтому тренировка чирлидеров была отменена. У меня появилось свободное время, и я медленно бреду от своего шкафчика к парковке. Шон прогуливается со своими друзьями, которые, по-видимому, выражают своё недовольство по поводу того, что он собирается в Миннеапольский институт искусств. Когда я почти подхожу к своей машине, кто-то зовет меня по имени. Я поворачиваюсь и вижу Элисон, машущую мне.
— Привет, Элисон! — Она спешит, сумка на её плече бьется о бедро, пока она идёт. — Что случилось?
— Ничего особенного, просто иду домой, — отвечает она. — Что насчет тебя? Почему ты не на тренировке чирлидеров?
— Отменена из-за обеззараживания ковра, — говорю я. Она смеется. — Честно говоря, перерыв — это то, что нужно. Танцы сегодня были зверскими; я чувствую себя развалиной.
— Та же проблема, — говорит она, убирая свои рыжие волосы, прилипшие к блеску для губ. — Я подумываю остановиться, выпить кофе по дороге домой. Я могла бы использовать это свободное время, пока не увиделась со своей семьёй. Не хочешь присоединиться?
Я склоняю голову на бок, раздумывая над предложением. Мама не знает, что тренировку отменили, а Бет никуда не нужно ещё некоторое время. Я удивлена, что нахожу в себе силы, чтобы сказать:
— Да, вообще-то, это звучит великолепно!
Мы с Элисон едем на разных машинах к соседнему кафе. В какой-то момент, клянусь, я замечаю красный БМВ, которым управляла Мария, позади меня, но когда я смотрю снова, никого нет. Элисон и я паркуемся рядом друг с другом, заходим внутрь и заказываем одинаковые напитки. С нашими низкокалорийными латте с ванилью мы садимся на теплые места у окна. Мы разговариваем о танцах и уроках, а также о том, что директор Ковел, кажется, носит одну и ту же кофту каждый третий день, и это просто... просто. Я никогда не знала, что дружба может быть такой.
Когда подошло время дня Бетси, я говорю Элисон, что мне пора. Она кивает, затем серьёзно смотрит на меня.
— Лиззи, ты и Дейв больше не вместе, не так ли?
— Что? — спрашиваю я, застигнутая врасплох такой резкой сменой темы.
— Дейв Ченслер? То есть, я знаю, что вы вместе ходили на танцы, но вы же уже не вместе, правильно?
Я никогда не ходила с ним на танцы.
— Ох, да... Мы ходили. Мы всё ещё вместе. А что?
Глаза Элисон расширяются, затем она неодобрительно хмурится.
— Послушай, это может прозвучать очень странно, но я чувствую, что мы... друзья... даже несмотря на то, что ни о чем не болтали до сегодняшнего дня.
— Я чувствую то же самое, — говорю я, улыбаясь. — И даже больше. Я с удовольствием повторила бы. Было очень весело.
— Я согласна, — говорит она, переминаясь при этом, как будто ей некомфортно.
— Что такое?
— Так, поскольку мы воспринимаем друг друга как друзей, я хочу сказать тебе кое-что. Но это... Я чувствую нехорошо себя из-за этого. Это плохо.
— Просто скажи мне, — говорю я, мой желудок скручивается в тугой узел.
Элисон наклоняется вперед, обхватив грудь руками, глядя на меня так, будто она действительно обеспокоена, а не просто сплетничает, когда говорит мне то, что хотела сказать. Её поведение показывает, что она хороший человек. Несмотря на удар, который она мне нанесла, я покидаю кафе с новым другом. Настоящим другом.
И по этой причине я только наполовину разгневана по дороге домой.
Взвесив все за и против, я решаю, что я сама должна это сделать.
Во вторник, после смены, я включаю разгневанную девушку на пути к школе, подпевая что есть мочи песне, играющей в машине. Я не могу смириться с тем, что Дейв изменял Элле — он первым начал за ней бегать! И из всех людей именно с Морган! Я трясу головой, включаю музыку на полную громкость и давлю на педаль газа, обозленная решимостью защитить сердце Эллы.
Я влетаю в школу, останавливаясь на второй сверху ступеньке, чтобы просканировать толпу в кафетерии. Я легко нахожу Шона, который поднимает ко мне подбородок с сексуальной улыбкой на губах... пока он не замечает выражение моего лица. После этого он выглядит обеспокоенно.
Он наблюдает за тем, как я ищу Дейва.
Окруженный коллегами-футболистами, Дейв ест картофель фри и смеется так, словно никто не может его тронуть. Ну, возможно, никто не может, но я собираюсь приложить все усилия.
Я спускаюсь ниже, ещё ниже, не сводя глаз с Дейва. Иду по прямой по середине прохода, между двумя сторонами кафетерия, медленно и осторожно. Боковым зрением я замечаю, что несколько студентов смотрят на меня; возможно, это моё воображение, но я чувствую, как болтовня прекращается. Дейв за последним столом справа, Шон за вторым столом от центра слева. К счастью, Дейв поворачивается в моём направлении, так что он видит, что я приближаюсь.
Сначала он нахально улыбается, но затем он выглядит взволнованным, потому что я не улыбаюсь в ответ. Воспоминания слёз Эллы подстегивают меня, заставляя не обращать внимания на нервы. Когда я поравнялась с Шоном, мои глаза всё ещё направлены на Дейва. Я поворачиваюсь и продолжаю свой путь к моему реальному бойфренду. Я останавливаюсь прямо перед Шоном; он вертится на скамейке и заговорщически спрашивает меня:
— Что происходит?
— Просто смирись с этим, — шепчу я, потянув его на себя.
Когда он встает, я подхожу к нему так близко, что могу слышать несколько смешков из-за его стола. А затем ещё немножко, когда я тяну его ещё ближе и настойчиво целую, страстно и так долго, как я обычно это делаю, если мы одни. В этом улье, кишащем активностью, я не уверена, что много людей увидело этот поцелуй, но я надеюсь, что увидел Дейв. Это всё, что имеет значение.
Когда я отступаю, Шон улыбается так, будто у него день рождения, но ничего не говорит, а только смотрит, как я возвращаюсь в центральный проход, а затем иду к столу Дейва. Я сразу же понимаю, что он видел мой поцелуй с Шоном: его лицо красное, челюсти сжаты. Громко, на расстоянии нескольких шагов от него, я говорю то, что Элла была бы не в состоянии сказать:
— Таким образом, очевидно, что мы расстались. Удачи с Морган.
Я говорю Грейсон, что мне сразу после школы надо пойти домой, но вместо этого встречаюсь с Шоном на парковке. Он стоит, прислонившись к багажнику седана, и ожидает меня. В потрепанных джинсах, серой толстовке и солнцезащитных очках, с вытянутыми к небу волосами и телефоном в руках, он великолепен.
— Эй, ты, — ласково произношу я. Он поднимает на меня взгляд и улыбается.
— Вот ты где. Не хочешь вернуться в бухту?
— Звучит заманчиво, — говорю я, вспоминая наше путешествие, после того, как я рассказала ему, что я клон. Кажется таким естественным, что мы идем туда снова в наш первый день в качестве официальной пары.
Шону приходится остановиться у первого почтового отделения, чтобы отправить несколько фотографий для своей мамы. Это кажется странным, но нормальность выполнения поручения с ним успокаивает меня. Мы берем машину Шона, потому что в моей почти закончился бензин, и когда мы выезжаем на главную дорогу, он включает музыку погромче, и мы оба фальшиво подпеваем.
— Как продвигаются дела с этой девушкой, Петрой? — спрашивает Шон, когда песня заканчивается.
— Бетси планирует в эти выходные поговорить с ней по телефону. Она собирается узнать у неё, в подходящее время, не хочет ли она провести ДНК-тест.
— Хотел бы я подслушать этот разговор, — со смехом произносит Шон. — Мне тоже нравится Airborne Toxic, хочешь взять ДНК-тест, чтобы определить, не родственники ли мы?
— Я знаю, мне тоже. Но Бет найдет способ спросить её.
Во время рекламы мы разговариваем обо всем и ни о чем. Когда в эфире появляется The Bravery, Шон снова прибавляет громкость.
— Я люблю эту песню, — говорю я.
— Я люблю тебя.
Это настолько неожиданно — его взгляд всё ещё прикован к дороге, — что до меня не сразу доходит. Когда же это происходит, я резко вдыхаю и смотрю на него. Почувствовав мой пристальный взгляд, он улыбается, но всё также смотрит на дорогу. Я отвожу взгляд и немного приоткрываю окно, потому что внезапно начала чувствовать жар. Загорается красный свет, и, остановившись, Шон смотрит на меня.
— Лиззи.
Я перевожу взгляд на него.
— Я слышала тебя, — говорю я, улыбаясь.
— Да, но вышло как-то неправильно. Я думаю об этом всё время… я думаю о тебе всё время.
Мне надо отвести взгляд; я смотрю на светофор, чтобы убедиться, что всё ещё горит красный.
— Лиззи, — снова говорит он, привлекая моё внимание. Тремя пальцами он дотрагивается до моей правой щеки. — Я никогда никому этого не говорил, но я знаю, что я чувствую. Я абсолютно серьёзен, когда говорю, что люблю тебя.
Бип.
Би-бип.
Биииииииииип!
Я знаю, что загорелся зеленый свет; я знаю, что другие водители сходят с ума. Но я не говорю ему ехать дальше. Вместо этого я говорю:
— Я тоже тебя люблю.
У почты Шон паркуется на самом дальнем месте от входа, затем поворачивается назад и хватает коробку. Он открывает свою дверь, после чего смотрит на меня.
— Хочешь остаться здесь или пойти со мной?
— Пойду с тобой.
Коридорчик длинный и узкий, Шон стоит позади меня, положив руку на бедро и нашептывая мне на ухо всякую ерунду, чтобы скоротать время.
— Думаешь, Элла и Бетси тоже влюбятся в меня, как и ты?
— Не льсти себе, — смеясь, отвечаю я. — Ты не настолько восхитителен.
— Смешно. Хмм... мне интересно, влюбится ли так же необъяснимо в меня Оригинал?
Я закатываю глаза, не удостоив его ответом.
— Эй, а что, если ваша мама соврала об Оригинале и просто клонировала себя?
— Мы действительно совсем на неё не похожи, — шепчу я.
— Что, если вы клоны какого-нибудь знаменитого человека? — тихо спрашивает он.
— Может, хватит, — говорю я чуть громче, чем следовало. Неприветливый почтовый работник смотрит на меня. Я поворачиваюсь к Шону и легонько бью его, ведь мы оба знаем, что это его вина.
Наконец наша очередь, и конечно же нам помогает скупая леди, которая не сказала и пяти слов за всё время совершения почтовой операции. Когда мы заканчиваем, мы беремся за руки и отходим от окошка. Шон ведет меня к двери с табличкой ВХОД вместо ВЫХОД; я дергаю его в правильном направлении.
— Ты хоть читать умеешь? — шучу я, когда мы выходим наружу.
Я наблюдаю за тем, как смеется Шон, вместо того, чтобы смотреть, куда я иду, когда практически врезаюсь в кого-то.
— Элизабет Вайолет Бест! — шипит голос.
И голос этот принадлежит моей маме.
Я абсолютно тиха на протяжении всей дороги домой и в течение двадцатиминутной «беседы» с мамой после нашего приезда. Когда она почти закончила, когда я уже была готова услышать своё наказание и уйти в комнату, мама заметила, что на мне нет ожерелья. Она кричит, чтобы Элла и Бетси пришли в гостиную, затем говорит всем нам, что мы наказаны.
— Что мы сделали? — спрашивает Элла, невинно глядя на маму.
Мама сужает глаза.
— Вы трое живете одной жизнью; если Лиззи отклонилась от общей линии, то вы об этом знаете. Вы сообщники.
— Вздор, — говорит Бетси.
— Я вижу, что ожерелье на тебе, когда ему следует быть на Лиззи, — возражает мама. Бетси замолкает. По каким-то причинам, возможно, из-за того, что все мы хотим верить, что мы на грани чего-то важного с Петрой, и не хотим видеть, как всё это теряет значение, никто из нас не упоминает, что мы знаем о тайной жизни мамы.
— Что ты конкретно имеешь в виду? — спрашивает Элла в своей типичной манере. Она хочет знать правила игры.
Мама смотрит на Бетси.
— Во-первых, это означает, что ты прекращаешь работать. В ней нет смысла, кроме как возможности общаться и тратить деньги на одежду и музыку, что вы не будете делать в ближайшее время. — Плечи Бетси опускаются. — Ты продолжишь посещать вечерний класс.
Мой желудок увеличивается в два раза, когда она сужает глаза в мою сторону.
— И Лиззи, новое правило для тебя, — говорит мама. Я готовилась к тому, что у меня отберут машину и мне придется ездить на автобусе. Но то, что она говорит дальше, никогда не появлялось в моих мыслях. — Элла берет на себя весь школьный день.
— Что?! — кричу я. — Ты не позволяешь мне ходить в школу?
— О боже, — стонет Элла. Теперь она должна ходить на тренировки чирлидеров с Морган, воровкой бойфрендов.
— Именно так, — говорит мама, скрестив руки на груди, как будто гордиться, что попала по больному месту. — До окончания Дня благодарения Лиззи ни шагу не сможет ступить из дому. Если я поймаю её снаружи, время продлится.
В этот момент она даже не смотрит на меня. Все молчат, заинтересованные, будет ли что-то ещё или это конец. Наконец, после, кажется, миллиона секунд, Бетси спрашивает:
— Мы можем идти?
Мама кивает. Мы втроем движемся в направлении к двери, но прежде чем мы скрываемся за ней, мама снова заговаривает:
— О, и я забираю твой телефон.
Я никогда в жизни не была злее. Я чувствую, что я могла бы криком снести здание, или перевернуть машину, или вызвать торнадо, если бы я оказалась на улице. Я знаю, Элла и Бетси тоже вне себя, как и я, что заставляет меня стать ещё безумнее. Я могу чувствовать, как их ярость смешивается с моей и заполняет всё внутри нас чернотой.
То, как я обманула маму, это ничто по сравнению с тем, что она делает с нами. Я расшагиваю как лев в клетке, обдумывая противостояние маме с тем, что мне известно. Тогда я понимаю, что если сделать это прямо сейчас, то будет только хуже. Я в ловушке в доме: она может легко солгать мне и увеличить моё наказание. И в эти выходные Бетси будет говорить с Петрой. Таким образом, вместо того, чтобы что-то говорить, я клянусь выяснить, что происходит — раз и навсегда.
Я решаю, что пришло время забрать мою жизнь обратно.
