— Как прошли танцы? — спрашивает мама во время завтрака на следующий день.
— Так весело, — говорит Элла, с блеском в глазах. Она выглядит так, как я себя чувствую.
— Это хорошо, — говорит мама. — Во сколько ты вернулась домой?
— В одиннадцать, — отвечает Элла. Мама скептически смотрит на неё. — Ладно, в двенадцать.
Действительно, я, возможно, единственная, кто знает, что Элла бесцельно прогуливалась около часа ночи. Это было вскоре после того, как Бет отправилась в кровать. Я знаю это потому, что в то же время я провожала Шона до ворот, смеясь над его впечатляющей историей, как он пробирался сюда до того, как позвонить мне с крыльца.
Бетси была права: он действительно принял какие-то таблетки наглости прошлой ночью.
Я опускаю свой подбородок так, чтобы мама не заметила выражение щенячьего восторга на моём лице.
Мама спросила также о декорациях и костюмах других учеников и, в то время как Элла описывает всё в деталях, я с ужасом слышу звук исходящий сверху. Наш общий телефон на стойке за мамой. Шпионский телефон звонит в моей спальне.
Я смотрю на Эллу; она тоже это заметила. Я увидела вспышку в её глазах, прежде чем она успела отогнать её прочь. Медленно она встаёт со своей на половину полной тарелкой и идет через кухню, всё ещё разговаривая. Мама её прерывает.
— Элла, ты должна съесть хотя бы яйца, — сказала она, следя глазам за Эллой. Затем: — Мне кажется, ваш телефон звонит.
Как только мама поворачивается посмотреть на то место, где мы обычно подключаем наш телефон — где он на самом деле подключён прямо сейчас, — Бетси начинает визжать.
— О боже! — говорит она. Мама подпрыгивает и удивленно смотрит на Бетси.
— Что такое?
— Там мышь! — орет Бетси, указывая на гостиную, в противоположном направлении от телефона. Пока мама ищет грызуна, Элла использует возможность, хватает телефон и засовывает его в карман брюк. Я спокойно выдыхаю, с облегчением.
— Где? — спрашивает мама, глядя широко распахнутыми глазами в направлении, указанном Бетси.
— Это было прямо над...о, — Бетси изображает смущение. — Упс.
— Что? Что теперь?
— Я думаю, что это были просто пушистые тапочки Лиззи.
— Ради бога, Бетси, ты меня напугала.
— Я правда думала, что там мышь, — говорит Бетси, пожимая плечами.
Мама присоединяется к Элле у раковины.
— Теперь, когда всё улажено, я ухожу, чтобы закупить продукты перед работой. Кто хочет со мной?
Она с надеждой смотрит на каждую из нас. Я чувствую себя виноватой за нежелание идти, и с нетерпением жду, чтобы она ушла. Элла соглашается поехать с ней; Бетси просит Эллу принести латте. Я ухитряюсь остаться внизу до того момента, как за мамой закрывается дверь. Затем пулей взлетаю по лестнице к моей спальне.
— Моя мама почти узнала о шпионском телефоне! — отвечаю я на вопрос Шона. Я – нервно-энергетический шар.
— Не может быть! Извини за это.
— Он зазвонил наверху, когда наш настоящий телефон был подключен снизу. Мы были на грани. Нам надо быть осторожнее.
— Безусловно. Извини.
— Всё в порядке. Итак, что ты делаешь сегодня?
— Это на самом деле то, из-за чего я звоню, — говорит он. — Мне было интересно, захочешь ли ты приехать и побыть со мной во второй половине дня. Ты понимаешь, после того как ваша мама уйдёт на работу. — На секунду он останавливается. — Я уверен, моя мама хотела бы встретиться с тобой.
— Ты разговаривал со своей мамой обо мне?
— Конечно, — просто говорит Шон. Время от времени он потрясает меня тем, как взросло он выглядит. Он не напуган или смущен чем-то как другие парни в школе. По сравнению с Дэвидом, Шон — мужчина.
— Это правда очень мило, — говорю я мягко.
— Спасибо, — говорит он, после чего мы оба молчим. Затем. — Я имею в виду, что я не рассказал ей всего. Я не сказал ей о Бетси и Элле, хотя я действительно думаю, что мы должны сделать некоторые...
— Шон? — перебиваю я.
— Да?
— Я приеду, если ты пообещаешь не поднимать этот вопрос снова, — говорю я, смешивая кокетство с серьёзностью.
— Хорошо, — говорит он. — Я обещаю не упоминать твою маму или ваши жизненные условия... сегодня.
— Договорились. Увидимся через несколько часов.
В то время, как я пролетаю на желтый свет светофора, я пересматриваю свою костюм: туника с длинными рукавами, узкие джинсы и туфли без каблуков. Элла сказала, что это должно сработать, но сейчас я задаюсь вопросом, не подумает ли мама Шона, что я слишком сильно стараюсь? Я имею в виду, что я выгляжу как девочка из каталога.
И это ещё не всё, я выпрямила свои волосы и добавила одну косичку на правой стороне, заплетенную сверху до низу. Я хватаю крошечную резинку на конце косы и начинаю тащить прядь волос, пока не понимаю, что часть волос может стать странно волнистой. Я не могу встретиться с мамой Шона с односторонне-завитой головой, так что я прекращаю это дело.
GPS в седане направляет меня в район Шона к его дому. Я задерживаю дыхание, припарковываясь перед его старинным домом с наклонной крышей и огромной, броской входной дверью. Всё выполнено в зелено-белых тонах, как и небольшой, ухоженный газон перед домом.
Я выхожу из автомобиля и закрываю его, затем иду к крыльцу. Я нажимаю на звонок и жду, немного поворачиваясь, чтобы посмотреть на район. Шон живет в Университетском Городке, так что тут должно быть много молодых людей. Это должно быть забавно, жить здесь.
Дверь открывается, и я поворачиваюсь, ожидая увидеть Шона. Вместо него стоит женщина, предположительно его мама.
— Привет! — говорит она с широкой, приветственной улыбкой. — Ты, должно быть, Лиззи.
Я киваю и протягиваю руку; она выглядит удивленной, но всё равно пожимает её. Её рука маленькая, но её рукопожатие уверенное. В её светло-коричневых глазах, таких же как у Шона, светится улыбка, но её волосы длинные и белые и выглядит она лет на тридцать, хотя она, вероятно, лет на десять старше. Она прекрасна, и я могу видеть черты Шона в её лице.
— Приятно познакомиться с вами, миссис Келли, — говорю я, прежде чем понимаю, что из-за того, что она разведена у неё может быть другая фамилия.
— Зови меня Харпер, — говорит она, смущая меня ещё больше. Это её имя или фамилия? И где, черт возьми...
— Привет, — произносит Шон, подходя следом за мной к крыльцу. — Извини, я переставлял свою машину, чтобы ты могла припарковаться перед домом.
— Спасибо, — говорю я, улыбаясь ему.
— Заходите, вы двое, — говорит Харпер (или миссис Харпер). Шон двигается впереди, а я следую за ним. Входная дверь приводит нас прямо в гостиную: там нет холла или парадной лестницы, только открытое пространство с телевизором и диваном с одной стороны и обеденным столом, с другой. Через дверь я могу разглядеть кухню; я предполагаю, спальни находятся с другой стороны открытого пространства. Это маленький, старый дом, но он красивый и восхитительно...спокойный.
— Добро пожаловать, — говорит Харпер, обводя рукой пространство. — Чувствуй себя как дома. Я готовлю печенье... Сейчас вернусь.
Она поворачивается и исчезает. Я осматриваюсь, жаль, что я не живу в доме, подобном этому. На полу широкие деревянные полоски, окрашенные в светло-серый, а стены в главной комнате в бледно желтый. Все отделка и встроенные книжные полки белые, а необыкновенно большой диван темно—темно серый. На широких окнах белоснежные занавески и кто—то с колючий голосом поет из действительно существующего проигрывателя, который я вижу в первый раз в реальной жизни. А по полу носится крошечный скоростной пёсик.
— Я не знала, что у тебя есть собака.
— Я никогда не рассказывал тебе о Самосвале?
— Этого миниатюрного пса зовут Самосвал? — спрашиваю я с недоверием. Шон кивает. — В каком-то смысле это идеальное имя, — признаю я со смехом, глядя на то, как Самосвал пытается запрыгнуть на стул под солнцем. Шон подходит и подталкивает его, затем возвращается и кидает свои кроссовки в кучу у двери. Он одет в один апельсиновый и один темно-синий носок, из-за чего мой живот делает сальто.
Я снимаю свою обувь и шевелю пальцами ног, жалея, что не надела носки. Ходить босиком во время моего первого визита кажется забавным. И, кроме того, сегодня немного холодно. Как будто читая мои мысли Шон спрашивает:
— Хочешь, я принесу тебе пару носок?
— Это странно?
— Вовсе нет. Следуй за мной.
Он ведет меня за руку через дверь из столовой. За ней длинный коридор с несколькими дверьми по обе стороны; мы проходим весь путь до конца, Шон показывает комнату Харпер, кабинет, запасную спальню, единственную ванную и, наконец, его "логово".
Оно минималистическое и невероятно аккуратное. Стены абсолютно белые с белыми деревянными деталями. На полу в углу матрац с пружиной, покрытый прочным темно синим одеялом. Рядом с кроватью низкая металлическая тумбочка, у дальней стены стол и полки, сделанные из того же материала. На аккуратном столе старый ноутбук подключен к телевизору с плоским экраном и несколько проводов уложены с той же стороны. Книжные полки выглядят так, как будто однажды были расставлены, но сейчас книги лежат горизонтально, поверх стоящих вертикально.
— Тебе нужна полка побольше.
— Да, но мне нравится эта, — говорит Шон, идя к дальней стене и открывая дверцу. Его шкаф аккуратен... слишком. Он вытаскивает полосатые носки из одного подвесного отделения с вещами.
— Твоя комната всегда такая чистая? — спрашиваю я, оглядываясь.
— Будет ли тебя волновать это, если я скажу «да»? — спрашивает он, с ухмылкой предлагая мне носки.
— Вовсе нет, — говорю я, беря носки и садясь, чтобы надеть их. Они черные и желтые, как пчелы, и слишком большие для меня, но что-то в ношении их заставляет чувствовать себя хорошо.
— Школьный дух, — говорю я о цветах.
— Вперед, команда, — говорит Шон с сарказмом.
— О, эй, — шепчу я, поглядывая на дверь. — Как зовут твою маму?
— Харпер, — также шепотом отвечает он. — А что? Ты думала, что это её фамилия?
— Да! — отвечаю я с громким смехом, что заставляет Шона рассмеяться.
— Не волнуйся об этом, каждый мог так подумать. Её фамилия Келли, как и моя.
— Твои родители не дали тебе фамилию отца?
— Нет, слава тебе господи, — говорит Шон, закатывая глаза.
— Какая у него фамилия? — спрашиваю я, двигаясь и останавливаясь прямо перед ним.
— Не скажу, — отвечает он тихим, сексуальным голосом.
— Ну, давай! Я рассказала тебе, что я клон. Меньшее, что ты можешь сделать, это сказать мне фамилию своего отца.
— Хукер, — говорит он решительно.
— Ты только что назвал меня проституткой? — шучу я.
Он качает головой, но не отвечает.
— Твоё имя могло бы быть Шон Хукер? — спрашиваю я, кусая щёку, чтобы не расхохотаться.
Шон кивает.
— Я не знаю, почему он так и не поменял её. Но это больше не моя проблема.
Его тон серьёзен, моя улыбка тает. Желая отвлечь его от плохих воспоминаний, я встаю на цыпочки и нежно целую его в губы. Он пахнет свежестью.
— Спасибо, что ты рядом со мной, — говорю я, прежде чем снова его поцеловать. — И спасибо за носки.
— Всегда пожалуйста, — отвечает он, наклоняясь ко мне. Сразу после чего его мама кричит: «Печенье готово!» из коридора, и мы отпрыгиваем друг от друга, как испуганные кошки. Шон застенчиво улыбается и кивает в сторону двери. Я практически парю, следуя за ним по коридору, наслаждаясь ощущением своих пальцев внутри его полосатых носок.
После закусок и приятной родительской беседы, мы с Шоном возвращаемся в гостиную и падаем на диван. Я почесываю Самосвала, а Шон отвечает кому—то из своих друзей. Когда он заканчивает, он фотографирует меня на свой телефон.
— Дай мне посмотреть, говорю я, хватая телефон. — Я должна её одобрить.
— Ты всегда хорошо выглядишь на фотографиях.
— Неправда.
— Нет, правда. Это так. О, хочешь увидеть студию?
— Да! — с энтузиазмом говорю я.
Шон роется в куче обуви перед парадной дверью пока не находит то, что искал: отвратительную зеленую обувь из пены. Я корчу рожицу.
— Что? Не нравится? — спрашивает он, посмеиваясь.
— Почему они у тебя есть? — спрашиваю я, нахмурившись. — Ты выглядишь... Я имею в виду... Они ужасны.
— Я знаю, — говорит он, снова смеясь. — Они теплые. Я собираюсь надеть их в понедельник в школу.
— Нет, тебя не пустят!
Я запихиваю ноги в свои туфли, даже не смотря на то, что я всё ещё в крупногабаритных носках. Большое количество материала по сторонам делают мои ноги похожими на сильно отекшие.
— Мне кажется, оба наших образа должны быть запрещены модой.
— Прекрасно, идем.
Он берет меня за руку и ведет меня наружу, осторожно закрывая за нами дверь, так чтобы Самосвал не смог выйти.
— Они для приготовления еды, — говорит Шон, когда мы спускаемся вниз по ступенькам.
— Что для приготовления еды?
— Мои ботинки. Приготовление еды требует долгого стояния на ногах. Они удобны, когда я готовлю.
Он ведет меня вокруг дома, к его задней части, где находится отдельно стоящий гараж.
— Они всё ещё отвратительны, — говорю я, качая головой и задаваясь вопросом, нравится ли он мне больше за то, что умеет готовить, или за то, что у него есть специальная обувь для этого.
— Все известные повара носят их.
Шон открывает дверь для людей рядом с двойной гаражной дверью и машет мне.
— Отвратительные, — говорю я, в последний раз бросая взгляд на его ноги. — Я имею в виду, серьезно, почему...
Шон притягивает меня к себе и нежно целует губы.
— Шшш,— произносит он, губы всё ещё прижаты к моим. Он отстраняет своё лицо на дюйм, но руки всё ещё крепко держат меня. Я чувствую, что он делает что-то ногами, затем он становится немного ниже — он просто снял свои ботинки.
Наши тела всё ещё скреплены, как застежка на липучке. Шон гладит меня по правой ноге.
— Подними свою ногу.
Я делаю как он сказал, его пальцы скользят к моей обуви и снимают её. Затем, как-то не глядя, он пинает свой ботинок под меня в правильном направлении.
— Надевай.
Он проделывает тот же процесс с другой ногой, всё ещё сохраняя объятие. Наконец, когда я в ботинках, а он нет, он отстраняет своё лицо ещё на дюйм и вопросительно поднимает брови.
— Ну как?
Я театрально закатываю глаза: Элла-стайл.
— Отлично, они удобные.
Внутри гаража я сразу же забыла, что я в гараже. Стены были возведены так, чтобы разграничить пространство: это согревало, располагало к себе и манило. Мы идем в переднюю часть пространства, где пол пестрит разноцветными ковровыми плитками, а стены от пола до потолка полностью покрыты фотографиями: студенты, дети, люди женятся, пейзажи, животные.
— Это ты? — спрашиваю я, указывая на гигантскую фотографию улыбающегося, пухлого ребенка в корзине.
— Нет, — отвечает Шон, выглядя смущенным.
— Лжец, — говорю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть фотографии на стене за дверью.
— Твоя мама безумно хороша, — говорю я, любуясь крупным планом морщинистого лица пожилого человека. — Вау, — невнятно произношу я. – Мне нравится это, — я протягиваю руку, но не дотрагиваюсь до изображения Самосвала.
Мой взгляд скользит по стене. Я подпрыгиваю, когда узнаю своё лицо, глядящее на меня. Оно изображено крупным планом и мои темные глаза огромны; волосы развеваются сзади как у модели. Это прекрасно и пугающе одновременно.
— Эта одна из моих любимых, — говорит Шон, подходя сзади.
— Это действительно... — мой голос сходит на нет, я не уверена, как выразить то, что я чувствую. Вместо этого я говорю что-то другое. — Это мило, что твоя мама позволила тебе повесить это в её студии.
— Да, это моя стена.
Я поворачиваюсь с широко раскрытыми глазами.
— Все эти фотографии твои?
Он кивает. Я снова поворачиваюсь; теперь они выглядят ещё лучше, когда я знаю, что они его.
— Они просто восхитительны! — говорю я, чувствуя, что это очень скромный комплимент. Я слышу шарканье ног Шона; я шевелю пальцами ног в его слишком больших ботинках.
— Приходи увидеть остальное, — говорит он, хватая меня за руку и буквально разделяя меня со своим искусством.
Мы идем через другую дверь в крупную открытую студию с зонтом и штативом, несколькими станциями, которые выглядят как мини комнаты, в которых забыли о некоторых стенах. Это секции размером пять на пять с темным деревянным покрытием и узорчатыми обоями на стенах; одна с белым полом и синими стенами, другая с коричневым полом и тремя сплошными холстами фона, чтобы выбирать из них. В одном углу есть раздевалка, отделяющаяся от остальной части комнаты плотной тканью. В другом углу корзины с реквизитом, начиная от глупых очков и масок и заканчивая игрушками и балетными пачками.
Шон и я проводим час, бездельничая в студии: он фотографирует меня и, немного отдаляя фотоаппарат, фотографирует нас вместе, а я делаю в основном плохо сфокурсированные фотографии с ним. Это настолько весело и смешно, что я теряю счёт времени. Когда Харпер появляется в дверях, чтобы спросить, не останусь ли я на ужин, я начинаю паниковать, пока не вспоминаю, что мама на работе. Тем не менее, я не хочу злоупотреблять гостеприимством.
— Я, наверное, должна вернуться домой.
Кто знает, возможно, Бет необходимо сегодня куда-нибудь сходить.
— О, это так плохо. Может в следующий раз.
— Определенно, — говорю я, надеясь, что это правда. Харпер является примером того, какой должна быть мама; что не так с моей?
— Ну, была очень рада встретиться с тобой, Лиззи. Я надеюсь, ты скоро снова к нам заглянешь.
— Обязательно, — обещаю я. Спасибо за печенье.
Харпер уходит, а мы с Шоном ещё ненадолго задерживаемся в студии.
— Твоя мама такая милая. И нормальная.
Шон обнимает меня и смотрит в глаза.
— Я обещал не поднимать эту тему сегодня, но если ты правда думаешь, что у твоей мамы проблемы, ты должна серьёзно с кем—то поговорить. Я имею в виду, это не обязательно должен быть кто-то... официальный, — он останавливается. — Ты бы могла просто рассказать кому-нибудь... вроде моей мамы?
— Не могу, — говорю я без промедления, жестко. — Я не хочу...просто не могу. Я делаю глубокий вздох. — Пока нет, во всяком случае.
Я чувствую, что мне необходимы ещё ответы, прежде чем я смогу задать маме какие—либо вопросы, что вопросы должны возникать у моей семьи, а не внешнего мира.
— Тебе действительно надо уйти? Потому что мне кажется, что пицца звучит неплохо.
— Разве не твоя мама готовит ужин?
— Она не будет против, — говорит он, пожимая плечами. — Она, вероятно, сама планировала заказать пиццу. Я принесу ей немного.
— Дай мне позвонить Бетси и убедиться, что это нормально, что я ещё не дома.
Шон смотрит на меня с весельем, я не совсем уверенно улыбаюсь.
— Это её время, не моё.
Бетси не против, а Харпер, кажется, в восторге от идеи с пиццей, так что мы с Шоном отправляемся за едой. Мы садимся в мою машину, потому что его припаркована в хорошем месте. Он указывает мне направление к пицце в Университетском городке.
— Мы не можем поехать в моё любимой место, Дейв там работает.
— Ах, страшный Дейв, — говорит Шон. — Элла весело провела время на танцах?
— Наверное, да. У меня было не много шансов поговорить с ней об этом.
— Ты весело провела время на танцах? — спрашивает он, глядя на меня, прежде чем установить музыкальный диск.
— Так весело, как никогда прежде, — честно отвечаю я. — Спасибо тебе.
Мы подъезжали к пиццерии, когда мой телефон зазвонил.
— Возвращайся! — шепчет Элла. — Мама дома!
— О боже! — кричу я. Машина позади меня гудит, потому что я просто остановила машину посередине дороги. Я подаюсь вперед и в сторону. — Почему?
— Понятия не имею. Я прячусь в твоей ванной комнате. Я прибежала сюда, когда мы услышали, что ворота открываются и увидели, что это она. Бет спустилась и сказала ей, что я пошла есть мороженое с Дейвом.
— О боже! — говорю я снова. — Она узнает.
— Нет, не узнает. Просто притворись мной, когда вернешься домой. И, к тому же, не ты ли та, кто за риск в последнее время? Не ты ли та, которая сказала, что "мама тоже лжет, так что кого это заботит?".
— Это другое, когда я единственная, на кого собираются наорать… — говорю я выдыхая. — Но я предполагаю, что если она узнает меня, то сегодня та самая ночь.
— Хорошо. Если я услышу, что у вас проблемы, то я спущусь. Если ничего не случится, то я переночую в твоей спальне, а ты спи в моей.
— Хорошо, — говорю я, хотя чувствуя себя не очень хорошо из-за плана.
Мы отключаемся, и я передаю всё Шону, который выглядит немного чересчур возбужденным из-за перспективы, что всё откроется.
— Всё будет хорошо. Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
— Нет. Это может сделать всё только хуже.
Он открывает дверь и начинает выходить.
— Куда ты собрался?
Он тепло улыбается.
— Я вернусь обратно на автобусе. Мне нужно взять пиццу для мамы, а ты должна обратиться к музыке. Мне кажется, ты почувствуешь себя лучше после неё.
— Я надеюсь, ты в порядке.
Шон возвращается в машину и целует меня в щёку.
— Я в порядке, — говорит он, прежде чем развернуться и уйти.
Мой живот скручивало на всём пути обратно на холм. Когда я съехала с главной дороги, я остановилась, прежде чем подъехать к воротам и успокоилась. Другая машина работала на холостом ходу внизу уединенного переулка. Это, вероятно, один из наших соседей, и я уверена, что он задается вопросом, что это я делаю.
Я позволяю возможному разговору заиграть в моей голове:
— Где ты была?
— Гуляла с другом. Где ты была каждую ночь в течение прошлого...постоянно?
— Что ты имеешь в виду?
— Мама, я знаю о твоём офисе. Я знаю, что ты не врач. Как насчет того, откуда каждый месяц приходят по двадцать тысяч долларов? И что ты делаешь ночью? О, и ещё, Оригинал до сих пор жив?
— Хорошо, — говорю я себе в зеркало заднего вида. Я делаю глубокий вдох, затем выдыхаю. — Ты можешь это сделать.
Я переключаю автомобиль на электропривод и плавно скольжу по подъездной дорожке, затем припарковываюсь на нашем обычном месте. Не тратя лишнее время, быстро выбираюсь из машины и направляюсь внутрь; не хочу потерять самообладание.
Стоя в коридоре одна, я прислушиваюсь. Выжидаю. В гостиной включен телевизор; в холле и столовой темно. Выглядывая из дверного проема, я могу сказать, что свет горит лишь в кабинете; на кухне никого.
Наконец, я снимаю сандалии, как можно тише открываю дверь, и так же тихо закрываю ее за собой. Затем, задержав дыхание, на цыпочках поднимаюсь по лестнице, выглядываю из-за угла гостиной: никого, но я вижу газировку на столе и книгу вверх тормашками на подлокотнике дивана. Поворачиваюсь и оглядываю коридор; в маминой спальне горит свет, но дверь закрыта. Сделав буквально четыре шага, я проскальзываю в Эллину комнату и осторожно закрываю за собой дверь. Подпрыгиваю от неожиданности, когда телефон в моей руке вдруг начинает вибрировать. На определителе высвечивается «Дом»; это, должно быть, Элла. Я без приветствия поднимаю.
— Ты сделала это, — шепчет она.
— Ага.
— Хорошо, теперь переоденься в пижаму; я приду к себе в комнату, и мы сможем поменяться. У тебя просто отстойная кровать.
Я тихонько смеюсь.
— До встречи через секунду.
Мое сердце до сих пор бешено стучит; кажется, будто мама вот-вот возникнет из темноты. Я потихонечку дохожу до гардероба Эллы, залезаю внутрь и включаю свет, только полностью закрыв дверь. Торопливо переодеваюсь в треники и футболку, бросая одежду в кучу мятых вещей на полу. Когда я ищу носки, дверь в гардероб открывается.
— Это всего лишь я, — поднимая руки вверх, говорит Элла. — Прости...
— У меня чуть сердечный приступ не случился, — вздыхаю я, а затем спрашиваю: — Какого черта она дома?
— Понятия не имею, — отвечает Элла, снимая мою любимую пижамную майку, пока я вылажу из ее. — Бет зашла сразу после их разговора и сообщила, что мама вела себя очень странно. Интересуясь, что мы делали сегодня, она раза три спросила, когда я приду домой.
— Может, она знает, что мы что-то знаем...
— А может, она про Шона знает и проверяет нас.
— Вся эта ситуация становится все более сумасшедшей, — Я беру резинку с крючка и пытаюсь завязать волосы так же, как Элла. — Я имею в виду, она начинает вести себя как надзирательница в тюрьме, тебе не кажется?
Элла просто пожимает плечами, но как-то нерешительно. Я знаю, она согласна со мной.
— Шон считает, мы должны рассказать кому-нибудь...
— Например? Полиции или кому-то вроде?
— Думаю, он имел в виду свою маму, или просто кого-то еще. Он беспокоится о нас.
— Ты уверена, что он не просто желает видеть тебя чаще? — спрашивает Элла немного настороженно и тут же меняет тему. — О, кстати, Бет сказала, что Петра отсканировала несколько ее детских фотографий. Мне кажется немного пугающим то, насколько она похожа на нас. Она сказала, что еще пришлет свое школьное фото.
— Бет, кажется, позитивно настроена на то, что Петра и есть Бэт.
— Я не думаю, что она на это настроена. Мне кажется, она просто хочет, чтобы она была Оригиналом. Но это так странно, я имею в виду, как она оказалась с другими родителями... в Портленде? Даже если она выглядит как мы, я не полностью уверена. Я думаю, что единственный способ, который позволит нам точно знать, это тест ДНК.
— Как мы можем сделать это?
— Он-лайн, — говорит Элла, как ни в чем не бывало. — Ты берешь мазок со щеки, и они говорят тебе, если вы родные брат или сестра.
— Но мы не ро...
Мы с Эллой замираем, когда слышим, что кто-то заходит в её комнату.
— Бет? — спрашивает она меня беззвучно. Я пожимаю плечами. Мы смотрим, как поворачивается ручка гардероба. Я бросаю взгляд вниз, на то, что на мне одето. Я выгляжу как я. И это к счастью, потому что следующая вещь, которую я понимаю, это то, что в дверях стоит мама.
— О, хорошо, ты дома, — говорит мама Элле. Она смотрим на меня, потом переводит взгляд на Эллу. — Что вы двое тут делаете?
— Просто планируем наши наряды на неделю, — отвечает Элла первое, что пришло ей в голову. Она поворачивается и снимает мини-юбку с вешалки. — Она будет лучше смотреться с рубашкой, которую ты выбрала, — говорит она мне.
— Отлично, я позволю тебе надеть юбку, если мы сможем носить джинсы с голубым свитером.
Мама качает головой и смеется. Смех ничем не отличается от её обычного, но я знаю о том, что она ведет двойную жизнь, и поэтому он звучит... неестественно. Я хочу спросить её, что она делает сегодня дома, но я не хочу проводить с ней больше времени, чем должна, так что я сдерживаюсь.
— Я оставлю вас с вашими планами, — она поворачивается, чтобы уйти. Но прежде чем она это делает, она смотрит на Эллу. — Хорошо провела вечер?
— Конечно, — отвечает Элла, улыбаясь.
— С каким вкусом ты ела? — спрашивает мама так, как будто ответ очень важен.
— С мятной стружкой, — отвечает Элла, не пропуская ни одной детали. Я поражена её актерскими способностями. Мама кивает, смотрит на нас обеих ещё некоторое время, затем поворачивается и уходит.
— Спокойной ночи, — говорит она, прежде чем закрыть дверь в комнату Эллы. Элла и я смотрим друг на друга, молчим в течение нескольких долгих секунд. Затем, после того, как мы убеждаемся, что мама пропала из виду, я перебираюсь в свою комнату. Секреты по-прежнему в безопасности. Оказавшись одна в своей комнате, я поняла, что не могу решить рада я или опечалена всем этим.
