На второй день моего наказания мама переносит мой компьютер на кухню. Она объявляет, что будет менять пароль ежедневно, и я смогу использовать его только два часа в день, чтобы сделать домашнее задание, когда она будет свободна, чтобы контролировать моё время. Мне предстоит ещё три с лишним недели заточения, когда она действительно наблюдает через моё плечо, как я использую Гугл, чтобы перевести слово. Я отклоняюсь назад и говорю ей, что намерена бойкотировать домашнее обучение.
— Это не так уж и важно. Только Элла получает реальные оценки.
— Выбирай сама, — говорит мама в дверях, когда я взлетаю по лестнице. — Но за каждое невыполненное задание ты будешь добавлять по половине дня к своему наказанию.
Я продолжаю подниматься по лестнице и хлопаю дверью своей спальни так сильно, что сотрясается весь дом. Но позднее я заканчиваю задание. Я, может, и рассержена как поток разгоряченной лавы, но я не идиотка.
Не собираюсь увеличивать своё наказание.
— Ты в порядке? — спрашивает Шон на третью ночь. Мы разговариваем по шпионскому телефону, моим последним связующим звеном с внешним миром.
Мама на работе, но я не исключаю возможности, что она может вернуться домой, чтобы проверить меня. Так что я сижу на полу в моей ванной за закрытой дверью и с работающим вентилятором.
— Я в тюрьме! — хнычу. — Не то чтобы я такая уж свободолюбивая, но это же нелепо. Я имею в виду, я могу пережить отсутствие школы. Я могу справиться без моего компьютера... по большей части. Но... — Я замолкаю.
— Мне очень жаль. Тебе станет хоть немного лучше, если ты будешь знать, что я страдаю без тебя?
— Немного, — говорю я, слабо улыбаясь.
— Немного? Да ладно тебе!
Я смеюсь, и этот толчок заставляет слезы, которые я сдерживала, пролиться. Внезапно, я смеюсь и плачу в одно и то же время.
— Я скучаю по тебе, — говорю я, когда справляюсь со своим дыханием.
— Я тоже скучаю.
Я вытираю слезы и громко всхлипываю. В разговоре происходит небольшой перерыв, прежде чем Шон снова заговаривает.
— Лиззи, я знаю, ты не хочешь это обсуждать, но я действительно считаю, что мы должны рассказать кому-нибудь, — мягко говорит он. — Я могу поговорить со своей мамой. Я скажу ей не делать ничего без твоего разрешения. Я просто чувствую, что кто-то должен знать. Она может дать хороший совет.
— Нет, Шон, не надо, — с силой произношу я. — Правда. Я серьезно.
Он фыркает.
— Ты действительно собираешься продолжать защищать её? Говорить, что она сделала так много для вас? Я имею в виду, ради Бога, ты заперта в собственном же доме.
— Я полностью осознаю, где я, — говорю я, гнев нарастает внутри меня. — Но если кто-либо за пределами нашей семьи укажет маме на это дерьмо, она взбесится и, вероятно, снова перевезет нас куда-нибудь. Ты этого хочешь? — я рада, что вентилятор всё ещё работает; мой голос слишком громкий.
— Конечно, я не хочу этого, — говорит он более мягко. — Но я хочу защитить тебя. В начале это был просто график. Затем свидания. Сейчас ты вообще не можешь выйти из дома. Я беспокоюсь за тебя, я беспокоюсь о том, что будет дальше.
— Она никогда не навредит нам. Она искренне верит, что защищает нас.
— От чего?
Молчу несколько секунд.
— Я не уверена насчет этого, — говорю я, наконец. — Всё, что я знаю, это то, что Бетси, Элла и я единственные, кто напрямую должны оказывать ей сопротивление. И если мы сделаем ДНК-тест и узнаем, что Оригинал жив, а также зная о её секретном офисе и о том, что она не работает в госпитале, мы получим так много доказательств, что она больше не сможет лгать.
— И что тогда? — спрашивает Шон, звуча измученно. — Что из этого выйдет?
— Я думала об этом. Я думаю, что если всё получится, то мы должны будем обменять своё молчание на возможность быть собой.
— Вы собираетесь шантажировать свою маму?
— Шон, ты тот, кто всегда настаивает на прекращении этой ситуации. Конечно, мы попытаемся достучаться до неё. Но если это не сработает, если она не захочет нас слушать, тогда да. Мы должны будем напугать её, чтобы получить свободу.
На восьмой день, когда я сижу в комнате отдыха и смотрю телевизор, краем глаза я вижу, как мама входит в мою комнату с корзиной для белья. Я могла бы помочь ей, в моей комнате просто катастрофа, но вместо этого я увеличиваю громкость и ложусь на диван.
Через два часа я решаю сменить тренировочный костюм. Иду в комнату, которая только выглядит, как моя. Одежда пропала с пола, кровать заправлена идеально, как в отеле, занавески раздвинуты и окно открыто. Моя ванильная свеча зажжена на столе и очень приятно пахнет. Я улыбаюсь возможно в первый раз с того момента, как увидела маму у почтового отделения, задаваясь вопросом, является ли это её версией перемирия.
Но когда я захожу в ванную и вижу пустую коробку из-под тампонов, я знаю, даже не проверяя: она нашла шпионский телефон.
Моей связи с Шоном больше нет.
