POV Джонни. Я обожал эти минуты сна, когда холодный воздух, проникающий через открытую форточку, окутывал моё тело

Я обожал эти минуты сна, когда холодный воздух, проникающий через открытую форточку, окутывал моё тело, а с ним вместе в комнату просачивался запах свежести после дождя. Ты всё ещё спишь, но отчётливо слышишь то, что происходит: как шумят деревья, как тикают часы, как ты плавно и ровно дышишь.

— Подъём, суицидник! — визг настолько громкий и неожиданный, что я подскакиваю и сам кричу, в результате чего в меня летит подушка.

— Совсем с ума сошёл? — обиженно прошептал я, потирая глаза.

— А нечего в праздники допоздна спать, — Бибер сложил руки на груди, выгнув бровь. Только теперь я заметил в нашей комнате Лео. Тот, как всегда, скромно сидел на стуле, опустив голову и разглядывая свои пальцы.

— Для начала: сейчас только семь утра, — закатил глаза я. — К тому же, какой сегодня праздник?

— День Всех святых, — ответил он так, словно это была самая очевидная вещь на земле.

— А? — нахмурился я, — сейчас же май.

— Праздник Всех святых первоначально отмечался 13 мая, и только в начале 11 века был перенесен на 1 ноября. Так что, всё верно, счастливого Хэллоуина, — пожал плечами он.

— Чем бы дитя ни тешилось, — покачав головой, я поднялся с кровати, подтянувшись. Мои пижамные штаны спали, а футболка немного задралась; наверное, именно поэтому, Лео покраснел, увидев такую картину. — Неужели вы только вернулись? — Лео кивнул, и я заметил, как на спинке стула высыхал его дождевик.

— О, Джонни! — вдруг воскликнул он, будто что-то вспомнив. — Мы сегодня видели такой большой цветочный магазин! На нём была яркая вывеска, которая светилась, а ещё… ещё… — вот сейчас, именно в данный момент, его инфантильность зашкаливала до предела и это выглядело чертовски мило.

— Кажется, это действительно было потрясающе, если тебе так запомнилось, — я легко улыбнулся. Чувствую себя его папочкой.

— На вывеске огромный фаллос в форме кактуса красуется, ещё бы такое не запомнить, — я знаю, что реплики Джастина всегда неуместны и грубы, но вот дерьмо, это было действительно смешно!

Схватившись за живот, я разразился диким смехом, да таким, что упал на колени и начала кататься по полу. Когда закончил, начал приводить дыхание в норму и, раскинувшись на полу, посмотрел наверх, где красовалось усталое лицо Бибера. С этого ракурса его глаза было отчётливо видно, как бы он не старался прикрыть их серебряными волосами. И, клянусь, он улыбался глазами. Да и Лео тоже был радостным. Они оба выглядели довольно свежо; даже и не скажешь, что не спали всю ночь.

— Ну, так что, будем праздновать? — вдруг улыбнулся я.

— Сначала все в душ, — парень закинул полотенце на плечо и вытолкал нас из комнаты, выйдя следом и закрыв за собой дверь. — Бегом! — рыкнул он, зыркнув на нас.

Я на всех парах понёсся к душу, успев туда первым. Этим неудачникам теперь придётся тащить свои задницы на другой этаж. Коварно улыбнувшись, я скинул с себя одежду и встал под душ, перед этим предусмотрительно повернув кран на горячую воду. Что может быть лучше утреннего душа и отсутствия уроков? Только празднования праздника, пускай и несуществующего!

Не знаю, чем привлекал меня этот день, но настроение было отличным. Я нежился в душе, подставляя под воду свои отросшие смоляные волосы с небольшим фиолетовым отливом, а мои изумрудные глаза излучали радость, и ничего более.

Даже находясь здесь, в этом учреждении для душевнобольных, я был счастлив. Счастлив, как человек.

Выйдя из душа, я вытер полотенцем влажные волосы, после чего обмотал его вокруг бёдер. Обожаю эту утреннюю свежесть после душа. Когда я, наконец, покинул ванну, то тронулся вперёд по коридору, быстрее доходя до своей комнаты, чтобы не встретить никого, кто смог бы испортить мне настроение.

А в комнате потемнело. Хм, странно, свет включен. Вот оно что, дождь снова собирается. Посмотрев в окно, я увидел большое скопление тёмных серых туч, а уже через пару секунд по стеклу стучали капли дождя. Лишь бы не было грома. Пожалуйста, Господь Милосердный, только не гром.

— Ты чего это молишься тут? — из-за спины раздался хриплый голос. Чёрт, нужно улучшать навыки бдительности.

— Да я тут просто… — почёсывая затылок, я глупо улыбался, поворачиваясь лицом к парню, пока не… — Ты что делаешь?! А ну-ка… А ну… Пошёл вон отсюда со своим этим, как его, прибором! Понял меня?! Извращенец! — кричал я с закрытыми глазами.

— Что? — спокойно спросил Джастин, выгнув бровь.

— Какого чёрта ты полотенце не надел? — уже тихо прошептал я, чувствуя, как из меня выходит вся моя душа.

— Вообще-то, оно было на мне, но пока ты придумывал, что ответить, я снял его, чтобы переодеться, — он всё ещё был холоден и спокоен. Он даже трусы натягивал с невозмутимым выражением лица.

— Предупреждать что ли надо, — пробурчал я.

Пройдя к комоду, я вытащил чистое бельё, свой любимый свитер и брюки-карго тускло зелёного оттенка. Не снимая полотенца, напялил на себя боксёрки, после чего надел свитер и брюки, наслаждаясь теплотой и приятной мягкостью ткани.

— А тебе не кажется, что ты в этом свитере слегка плаваешь? — его сарказм чувствовался отчётливее, чем вся суть фразы.

— Мне удобно, — только лишь отмахнулся я.

Да, свитер действительно был большим и растянутым, но чертовски мягким и не стеснял движений. На самом Джастине была белая свободная футболка и слегка подкатанные джинсы. Почему даже такая повседневная одежда выглядела так сексуально на нём?

— И после этого я ещё извращенец? — вдруг издал смешок он.

— Что? — не понял я.

— Думаешь вслух.

Закатив глаза и ударив себя по лбу, я решил никак не комментировать это происшествие, надеясь, что уже через пару минут он обо всём забудет. Парень и правда не думал об этом. Он крутил в руках какой-то предмет, с интересом разглядывая его. От любопытства я склонил голову, после чего поднял её на Бибера.

— Что это?

— Однажды ты сказал мне, что боишься перестать чувствовать себя живым, прямо как остальные в этой школе, не так ли? — я кивнул. — Это плеер. Я взял его, потому что музыка — та вещь, которая всегда вдохнёт в тебя жизнь, в каком состоянии ты бы ни был, — он протянул мне маленький плеер с наушниками, который я, немного приоткрыв губы, неуверенно принял.

— Где ты взял его?

— Стащил из кармана рубашки одного из продавца в местной забегаловке. Тупоголовый просто забыл его, — пожал плечами Джастин, — надеюсь, хоть вкус у него хороший.

— Джастин, — я всё ещё был ошарашен подобным жестом внимания и даже не знал, что сказать, — спасибо, — ну, хотя бы поблагодарить его я должен был.

— Тебе нельзя никому его показывать, или узнают, что кто-то из нас сбегает в город по ночам, — объяснил он, на что я согласно кивнул.

— Знаешь, мне жаль, что я не помню своего прошлого. Потому что, кажется, мы были знакомы и даже были друзьями, разве нет? Лучшими друзьями? — пытался вспомнить я, наивно надеясь, что смогу.

— Ты счастливчик, Джонни, и я тебе даже завидую, — Бибер издал смешок, — никогда не пробуй вспомнить прошлое — это принесёт тебе нечеловеческие страдания. Боль от воспоминаний и содеянного будет настолько сильной, что ты вряд ли выдержишь. Истинной правды о себе не в силах вынести никто.

— Неужели я совершил что-то настолько плохое? — сглотнул я.

— Проступок, конечно, не вселенского масштаба, но одного человека ты всё же разочаровал, — впервые на его лице была улыбка, которая держалась больше пяти секунд. Но это не было выражением радости, а, скорее, наоборот, он будто сдерживал ею себя, чтобы не сорваться.

— Одного человека? Неужели того, кто сейчас на нас охотится? Того типа в чёрном? — расспрашивал я.

— Что? Нет. Он вообще тут не при чём, даже я его не знаю и понятия не имею, что ему нужно, — нахмурился парень.

Внезапно дверь открылась, и из-за неё показался какой-то малыш, потирающий кулаком глазки. Стоп. Лео? В этом огромном свитере и свободных клетчатых пижамных штанах он точно выглядит, как ребёнок. Влажные блондинистые волосы, торча во все стороны, спадают на яркие голубые глаза, прикрывая их.

— Мы думали, ты уснул там уже, — из транса меня вывел голос Джастина, после которого я, наконец, одумался и впустил блондина внутрь.

— Я искал нам страшилки, — улыбнулся он, проходя внутрь и садясь на пол.

— Всё-таки в соседе-сатанисте есть свои плюсы, — закрыв дверь, я сел рядом с Лео, разбирая стопку его книг и тетрадей.

Джастин отключил свет, так что в комнате стало темно, будто бы сейчас было около семи вечера, а ведь всему виной была пасмурная погода и сильный дождь, который теперь лил, как из ведра. Мы сели в круг, Бибер достал сворованные вчера сладости, и мы принялись вместе уничтожать их, читая разные мистические истории.

— Я знаю историю про нашу школу, — вдруг вспомнил я.

— Дай угадаю: что-то про кладбище, на котором её построили? — выгнул бровь Бибер.

— Ну, вообще-то, да... — как-то поник я.

— Развод для младшеклассников, — тот покачал головой, закинув очередную конфету себе в рот.

Не помню, когда я в последний раз ел такую еду, но было чертовски вкусно. Мы сидели так до самого вечера, ни останавливаясь ни на секунду есть конфеты и рассказывать истории. Понятие дружбы для меня было тем, с чем я только недавно столкнулся, но мне бы хотелось проводить с этими ребятами каждый день, ведь нам действительно весело сейчас, в этот момент. И никакие санитары, никакие незнакомцы в чёрном не могут испортить этот момент.

И не имеет значение, где мы находимся: в обычном обществе или в пугающей школе для душевнобольных. Я давно понял, что наш мир здесь, и их мир там — одинаковые. То, что мы живем безумной, вполне безумной, сумасшедшей жизнью, это не слова, не сравнение, не преувеличение, а самое простое утверждение того, что есть. Нормальный семейный человек, который каждый день ходит на работу и ответственно относится к своим обязанностям, мало чем отличается от самого чокнутого психопата. Разве не так? Потому что мы натасканы так, чтобы вести жизнь правильно. Чтобы не делать глупостей. А я считаю — чем большей кажется глупость, тем больше шансов для меня вырваться и жить настоящей жизнью. Теперь, когда мы смотрим на обычного человека — неприметного, одинокого, всё более изолированного по мере того, как распространяются средства массовой коммуникации, человека, чьи уши и чувства оглушены вездесущими радиоприемниками и тысячами слов, которые обрушивает на него телевидение и газеты, сознающего свою идентичность только тогда, когда он ее потерял, жаждущего общения, но испытывающего неудобство и беспомощность, когда он его находит, — когда мы смотрим на этого современного человека, кого удивит, что он жаждет экстаза, даже такого, который может дать насилие и война? Приют для умалишенных как бы растворился в социальном пространстве, потому что нормальность дошла до такой идеальной точки, где она сама обретает характерные черты сумасшедшего дома, потому что вирус заточения проник во все фибры «нормальной» жизни. И поэтому, когда меня выпустят на свободу, я попросту перейду из одной тюрьмы в другую.