Глава 17. Год тысяча шестьсот шестьдесят четвертый

Год тысяча шестьсот шестьдесят четвертый

– Лилан?

Не получив ответа, Роф, сын Рофа, снова постучался в дверь своей спальни.

– Лилан, я могу войти?

Будучи Королем, он никого не ждал, и никому не было позволено вынуждать его ждать. Кроме его драгоценной супруги.

Во время праздничных гуляний, как и было в этот вечер, Ана желала уединения, разрешая ему войти, только когда она была готова явиться на свет для услады его очей. Это было невероятно чарующе... как и запахи, витающие в их супружеской спальне – ароматы масел и лосьонов.

Также очаровывало то, что даже спустя год после их бракосочетания, она все еще прятала глаза и загадочно улыбалась, когда он ухаживал за ней.

Просыпаться с ней на закате, а потом уходить в сон на рассвете рядом с ее теплым, прекрасным телом.

Но сейчас все было иначе.

Когда же подойдет конец ожиданию... и речь не только о входе в их покои.

– Входи, любовь моя, – донесся голос сквозь дубовые панели.

Сердце Рофа подпрыгнуло. Повернув массивную ручку, он плечом толкнул дверь... и вот она. Его возлюбленная.

Ана была в противоположной части комнаты, возле очага, достаточно огромного, что в нем мог выпрямиться взрослый мужчина. Она сидела за своим туалетным столиком, который он намеренно пододвинул ближе к огню, спиной к нему, ее длинные черные волосы густыми локонами спадали до талии.

Роф сделал глубокий вдох, ее аромат был важнее воздуха для его легких.

– Ты прекрасно выглядишь.

– Ты толком не взглянул на меня...

Роф нахмурился, услышав напряженность в ее голосе.

– Что тебя тревожит?

Его шеллан повернулась к нему лицом.

– Ничего. Почему ты спрашиваешь?

Она лгала. Ее улыбка была увядшей версией изначального блеска, ее кожа была слишком бледной, уголки глаз опущены.

Когда он прошел по меховым коврам, его охватил страх. Сколько ночей прошло после ее жажды? Четырнадцать? Двадцать одна?

Несмотря на риск для ее здоровья, они оба молили о зачатии... и не просто наследника, а сына или дочери, чтобы любить и лелеять свое дитя.

Роф опустился на колени перед своей шеллан, вспоминая, как впервые сел перед ней. Он вел себя достойно по отношению к этой женщине, до сих пор его душа и сердце лежали в ее нежных ручках.

Ей одной он мог довериться.

– Ана, будь честна со мной. – Протянув руку, он прикоснулся к ее лицу... и тут же отпрянул. – Ты ледяная!

– Нет же. – Она отстранилась от него, положив на стол расческу и встав на ноги. – Я оделась в красный бархат, как ты любишь. Как могу я быть холодной?

На мгновение он почти оставил свою обеспокоенность. Она была великолепна в это глубоком, роскошном цвете, золотая нить ловила отблески огня, как и рубины.

И все же, какой бы блистательной она ни была, что-то было не так.

– Поднимись, хеллрен мой, – приказала она. – И позволь нам пройти на празднества. Подданные ожидают тебя.

– Могут подождать еще. – Он не желал сдвигаться с места. – Ана, поговори со мной. Что случилось?

– Ты слишком много беспокоишься.

– У тебя шла кровь? – спросил он напряженно. Это бы значило, что она не понесла.

Она положила тонкую ручку на свой живот.

– Нет. И я чувствую себя... вполне прекрасно. Правда.

Роф сузил глаза. Но, конечно, ее сердце может тревожить нечто иное.

– Кто-то был жесток по отношению к тебе?

– Никогда.

И тут она, несомненно, лгала.

– Ана, ты считаешь, что есть вещи, которые могли уйти от моего внимания? Мне прекрасно известно все происходящее при дворе.

– Не думай о тех слабоумных. Я же не думаю.

Он любил Ану за ее гибкость. Но ее храбрость была не обязательна... и если только он узнает, что кто-то издевается над ней, то жестко разберется с этим.

– Уверен, что должен переадресовать слухи.

– Любовь моя, ничего не говори. Сделанного не воротишь... ты не можешь исправить нашу первую встречу. Пытаясь унять критику и комментарии в мой адрес, ты распугаешь всех придворных.

Все началось в ту ночь, когда ее привели к нему. Он отвергнул традиции, и вопреки тому, что желания Короля – закон на его землях и над всеми вампирами, недовольные все же были: тем, что он не раздел ее. Что он одарил ее рубинами и кольцом королевы... а потом сам провел церемонию бракосочетания. После чего привел ее сюда, в свои личные покои.

Критики не умолкли, когда он согласился на публичную церемонию. Они не приняли ее благосклонно даже спустя год. В его присутствии они никогда не были грубы к ней, разумеется... и Ана отказывалась рассказывать о том, что происходило за его спиной.

Но он слишком хорошо знал запах ее беспокойства и хандры.

По правде, отношение придворных к его возлюбленной злило его до безумия... и вбивало клин между ним и всеми, кто его окружал. Ему казалось, что он никому не может доверять. Даже Братству, которые должны быть его личной охраной, теми, кому он должен верить больше, чем всем остальным, он подозревал даже тех мужчин.

Ана – все, что у него есть.

Прильнув к нему, она обхватила его лицо руками.

– Роф, любовь моя, – она прижалась к нему губами. – Давай пройдем на празднества.

Роф обхватил ее предплечья. Он тонул в ее глазах, и его единственный страх, что пребывая в своем смертном теле, настанет день, когда однажды он не сможет посмотреть в них.

– Отбрось эти мысли, – взмолилась его шеллан. – Мне ничего не грозит, ни сейчас, ни в будущем.

Притянув ее к себе, он повернул голову, прижавшись к ее животу. Когда ее пальцы запутались в его волосах, он осмотрел ее столик. Расчески, гребни, неглубокие чаши с пигментами для ее губ и глаз, кружка с чаем возле чайника, надкусанный кусочек хлеба.

Такие прозаичные предметы, но благодаря тому, что она собрала их вместе, прикасалась к ним, поглощала их, их ценность становилась выше: Ана была тем алхимическим веществом, что превращало все в золото.

– Роф, мы должны идти.

– Я не хочу. Я хочу быть здесь и нигде больше.

– Но придворные ждут тебя.

Он сказал кое-что отвратительное, надеясь, что его слова потеряются в складках бархата. Судя по смеху Аны, этого не случилось.

Но она была права. Многие собравшиеся ждали его появления.

К черту всех их.

Поднимаясь на ноги, Роф предложил ей свою руку, и, когда она скользнула своей в кольцо между его телом и локтем, он вывел ее из покоев, мимо дворцовой охраны, выстроившийся в коридоре.

Когда они приблизились к залу, она прижалась к нему теснее, и он расправил грудь, вырастая в размерах благодаря тому, что она опиралась на него. В отличие от многих куртизанок, так страстно желающих независимости, его Ана носила в себе достойную гордости благовоспитанность... поэтому, иногда, когда ей требовалось поддержка в какой-то степени, для его мужественной стороны это было сравни особенному подарку.

Ничто не заставляло его чувствовать свою мужественность более остро.

Какофония стала такой громкой, что поглощала топот их шагов, и он наклонился к уху своей шеллан.

– Мы пожелаем им доброго вечера как можно короче.

– Роф, ты должен быть доступным для...

– Ты, – сказал он, когда они дошли до последнего угла. – Я должен быть доступным только для тебя одной.

Когда она вспыхнула, как маков цвет, он тихо засмеялся... и обнаружил, что страстно ждет, когда они окажутся наедине.

Завернув за последний угол, он и его шеллан прошли сквозь двойные двери, которыми пользовались они одни, и два Брата вышли вперед для официального приветствия.

Дражайшая Дева-Летописеца, он ненавидел эти сборища аристократов.

Когда трубы огласили их появление, широко распахнули двери, сотни собравшихся умолкли, их яркие платья и сверкающие украшения соперничали с расписным потолком над их причесанными волосами, мозаичным полом под их шелковыми туфлями.

Когда-то раньше, когда был жив его отец, он помнил, какое благоговение испытывал при виде величественного зала и пышно-одетой аристократии. Сейчас? Хотя данный зал был таким же необъятным, как и охотничье поле, а очаги были размером с хижины гражданских, он не испытывал иллюзий величественности и оказанной чести.

– Ваше Величество, Роф, сын Рофа, правитель всего и вся на землях расы, и Королева Ана, любимая урожденная дочь Триста, сына Триста.

Обязательные аплодисменты поднялись волной, хлопанье каждого присутствующего терялось в толпе. И затем настало время для королевского ответа. Согласно традиции, Король никогда не кланялся никому, поэтому это была обязанность Королевы – поблагодарить собравшихся реверансом.

Его Ана присела с непревзойденной грацией и уверенностью.

Потом собравшиеся должны были выразить свою верность – мужчины поклоном, женщины – реверансом.

И сейчас, когда формальности были соблюдены, он должен был подойти к ряду придворных и поприветствовать их одного за другим.

Шагая вперед, он не мог вспомнить, что за празднество было, какой день календаря, фазу луны или время года оно ознаменовало. Глимера могла придумать бесконечное множество причин для сборища, большей частью бессмысленных, судя по тому, что одни и те же присутствующие приходили в одни и те же места.

Одежда была иной. И украшения на женщинах.

И, тем не менее, пока готовили изысканный ужин, аристократы тут и там бросались пренебрежением и оскорблениями, были важные проблемы, требующие решения: страдания простого люда после недавней засухи; вторжения людей; агрессия со стороны лессеров. Но аристократия не заботилась о подобных вопросах... потому как, по их мнению, эти проблемы касались преимущественно «безликих, безымянных простолюдинов».

В противоположность законам выживания, глимера видела небольшую ценность в населении, которое выращивало пищу, которую поглощали аристократы; которое строило дома, в которых они жили; латало их одежду, укрывавшую их спины...

– Пошли, моя любовь, – прошептала его Ана. – Поприветствуем их.

Удивительно, но, казалось, что он не осознанно замер.

Продолжая идти, он не сводил глаз с Энока, который всегда стоял впереди мужчин в серых мантиях.

– Приветствую, Ваше Высочество, – сказал джентльмен... таким голосом, словно он был хозяином церемонии. – И Вас, моя королева.

– Энок. – Роф посмотрел на придворных. Двенадцать мужей выстроились в порядке иерархии, и последний в линии только недавно прошел превращение. Его семья была высоких кровей, но беднее остальных. – Как поживаешь?

Хотя ему было все равно. Его больше волновало, кто из них расстроил его любимую. Один наверняка, если не все сразу: она настояла, чтобы у нее не было служанок, и значит, при дворе она общалась только с наиболее влиятельными придворными.

О том, что говорили. Кто говорил.

С немалой толикой агрессии он прошел мимо ряда аристократов, приветствуя каждого согласно протоколу. Воистину, древняя традиция обращаться лично посреди публичного собрания была способом выделения и подтверждения позиции советников при дворе, заявлением об их важности.

Он помнил, как его отец делал то же самое. Но, казалось, мужчина на самом деле ценил отношения со своими придворными.

И сын был далек от отца, особенно этой ночью.

Кто...

Сначала он подумал, что его любимая запнулась и ухватилась за его сильную руку. Но нет, она не сбилась с шага, а потеряла равновесие...

Разом.

Он повернул голову, когда его потянули за руку, именно тогда он увидел, что его шеллан обмякла, падая вниз.

Закричав, Роф кинулся, чтобы поднять ее, но не успел.

Когда толпа ошеломленно ахнула, Ана упала на пол, ее невидящий взгляд был обращен на него,, лицо, ничего не выражающее, подобно зеркалу, перед которым никто не стоял. Ее кожа была еще бледнее, чем в их спальне.

– Ана! – закричал он, опустившись на пол возле нее. – Ана...!