Глава 6 Встреча с пробуждением 1 страница

Кто считает, что жизнь на западе представляет собой сплошное «катание сыра в масле», тот глубоко ошибается. Помню, как в первые месяцы нашего пребывания в Германии один человек, видя, что я любуюсь красивыми домами и роскошными виллами, как бы невзначай произнёс: «Но если бы ты знала, сколько горя под этими богатыми немецкими крышами». Когда я его не поняла. Как это возможно, чтобы при таком обилии и благосостоянии люди могли быть несчастными?! Сейчас, спустя девятнадцать лет жизни на западе, я только улыбаюсь своей тогдашней наивности. За красивым внешним фасадом кроются здесь такие проблемы, о которых мы в Советском Союзе не могли даже предполагать. Человека, переселившегося из одной страны в другую, ждёт настолько резкая и кардинальная перестройка, что не каждый её выдерживает. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что первые три года жизни в Германии я плакала столько, сколько не плакала всю мою жизнь. И кто знает, не ослепла бы я от слез, если бы в сердце однажды не прозвучал строгий голос: «Я запрещаю тебе плакать!» В одно мгновение слезы высохли. Я поняла, что огорчаю этим Господа, не понимая Его планов. Все пути назад были отрезаны, и мне не оставалось ничего другого, как только смириться. За пограничной чертой остались не только родные и друзья, но и моё положение в обществе, работа, профессия. Совершенно не владея немецким языком я, разумеется, не могла сдать экзамен на признание своего диплома, а следовательно и не могла больше работать врачом. Два диплома до сих пор лежат в шкафу, как два дорогих для меня сувенира. Моё высшее образование больше уже ничего не значило, и я превратилась в обычную, рядовую домохозяйку. После десяти лет напряжённой профессиональной деятельности всё теперь сводилось к уборке квартиры, приготовлению еды и мойке посуды. С высот признания я была брошена на землю и, как червяк, растоптана многими ногами. Всё во мне бушевало и противилось этому, однако Господь знает, как смирить «ходящих гордо». Так Он начал умалять моё неимоверно возросшее «Я», которое долго восседало у меня на престоле, подготавливая к усмотренному служению и подтверждая непреложную истину: «Бог всё творит из ничего, и всё, что Бог хочет использовать, превращает Он сначала в ничто».

Сначала мы с мужем намеревались из Германии переехать в Соединённые Штаты Америки, чтобы оттуда помочь своей, оставшейся в Эстонии общине, в вопросе эмиграции. Однако это оказалось далеко не так просто, как мы предполагали. Все двери туда были для нас закрыты. В то время мы в отчаянии почти плакали, теперь же, по прошествии многих лет, понимаем, что это было для нас великой милостью Божьей. Невольно вспоминаешь слова Писания: «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис. 55:8-9). Но лучше расскажу всё по порядку. Когда наш самолёт приземлился во Франкфурте и мы вошли в огромное здание аэропорта, то первое, что нас обоих сразу же поразило, – чувство свободы. За нами никто не наблюдал, никто ничего не требовал. Просто осуществили обычные в таких случаях таможенные процедуры и пожелали всего хорошего. Нас окружал непривычный, непонятный, загадочный и совершенно незнакомый мир. Когда встретившие нас родственники, оживленно разговаривая, гнали машину со скоростью 190-200 километров в час, мне стало плохо. Впрочем, не только немыслимая для нас в то время скорость, но и море огней от движущихся непрерывным потоком машин заставляло с трудом переводить дыхание. Да, ко многому нужно было привыкать, очень ко многому: к поведению людей, к их взаимоотношениям, к образу жизни, взглядам на жизненные вопросы, подходу к проблемам и способам их разрешения. Часто было такое чувство, что я попала не только в другое государство, но и на другую планету. Всё было интересно и ново, но не прошло и трёх месяцев, как я начала тосковать по Родине и не имела покоя до тех пор, пока спустя три года снова не посетила Россию, приехав в Ленинград, где встретилась с друзьями и родителями. Теперь я смотрела на социалистическую систему, на людей, на некогда любимый мною город совсем другими глазами, потому что было с чем сравнивать. Сердце скорбело за простых русских людей, за их нелегкую жизнь, за то, что они лишены так многого из того, что на западе является само собой разумеющимся. Везде, где бы я не находилась, в глаза лез беспорядок и грязь, чего раньше просто не замечала. Так или иначе, но эта поездка излечила меня от тоски, заставив понять, что Бог по милости Своей даровал мне нечто лучшее.

Вернувшись из России, мы с мужем смогли осуществить давнишнюю мечту и полететь на миссионерскую станцию Ква Сизабанту в Южную Африку. Знакомство и тесная связь с ней заняли последующие семнадцать лет моей жизни, о чём и пойдёт мой следующий рассказ.

Первый раз я услышала о Ква Сизабанту в Эстонии в 1979 году, когда мать моего мужа прислала из Германии письмо с вложенной в него открыткой, на которой была изображена группа улыбающихся чернокожих людей. На обратной стороне открытки я прочла: «Миссионерская станция Ква Сизабанту. Южная Африка». Это была первая полученная нами информация, если не считать маминой приписки, в которой она сообщала, что была на собрании, где проповедовал руководитель этой миссии Эрло Штеген. Не забуду, как долго я рассматривала тогда ту фотографию, не в силах понять, откуда этот удивительный свет, наложивший особый отпечаток на лица чернокожих христиан. Трудно подыскать слова, чтобы описать то, что увидела я тогда в их облике. Всматриваясь в фото, я задавалась вопросом, что делает их такими притягательными?

Долго я сидела в тот вечер, держа в руках эту открытку, а когда, наконец, легла спать, мне приснился удивительный сон. Я видела себя на территории миссионерской станции, стоявшей напротив группы христиан, запечатленных на открытке. Нас разделяла дорога. Легкий ветерок шевелил их одежду. Протягивая к ним руки, я повторяла: «Я так хочу к вам! Мне обязательно нужно понять, откуда исходит свет, который я вижу на ваших лицах!» В ответ они только улыбались и пожимали плечами, давая понять, что не могут мне в этом помочь. И когда, стоя вот так перед ними, я вдруг от бессилия заплакала, сверху справа раздался громкий голос, сказавший: «Не плачь! Ты будешь там. Но сначала ты должна пройти этот путь». Опустив глаза, я взглянула на разделявшую нас дорогу и проснулась. Долго лежала я с открытыми глазами, размышляя, что бы это значило. Ведь я не могла попасть в Африку, если живу в Советском Союзе, – страной за железным занавесом, из которой практически невозможно выехать? (Документы на выезд в Германию мы тогда ещё не подавали.) Впрочем, возможно, это был просто сон. Мало ли что может во сне присниться. На этом я постаралась поставить точку, однако забыть его уже не могла. В то время у меня не было даже мысли, что ровно через семь лет этому сну суждено будет исполниться.

Когда в конце декабря 1983 года мы приехали в Германию, меня свалил тяжёлый грипп. В тот день я лежала в постели с температурой под сорок, когда неожиданно позвонила женщина, которая ещё в Эстонию присылала мне письмо с описанием её продолжительной поездки на Ква Сизабанту в Южной Африке.

– Людмила! – услышала я в трубке её голос. – Хочешь познакомиться с семейством Штегенов? Они находятся проездом в гостях на одной ферме. Я еду туда сейчас и могу тебя взять с собой.

– Сейчас? – неуверенно переспросила я. – Да, конечно, я очень бы хотела, но лежу в постели с высокой температурой...

Однако желание увидеть этих людей было так велико, тем более через две недели после приезда в Германию, что я, больше не раздумывая, тут же добавила: «Хорошо, я поеду. Вот только переоденусь и буду ждать тебя». Слабость буквально валила с ног, но мне было не до этого. Я просто не могла позволить себе упустить такую возможность.

Когда мы приехали на место, там, кроме приехавших из Южной Африки гостей, было уже много людей. Все были радостны и очень оживлены. Многим хотелось поговорить с африканцами, поэтому они были заняты, так что сначала я увидела только одного из братьев Штегенов – Хайно, который в тот момент был свободен. Через переводчика меня представили ему, объяснив, что я приехала из Советского Союза две недели назад. Это его очень заинтересовало и у нас завязался разговор. К счастью один пожилой человек, много лет назад приехавший из России, оказался рядом и мог помочь нам общаться друг с другом, исполняя роль переводчика. Всё в моём собеседнике – манера держаться, слушать, спрашивать – располагало к откровенности. Я сразу же почувствовала симпатию и доверие к нему, спокойно открывая сокровенные уголки моей истерзанной долгими исканиями души. Указав на знакомую открытку с фотографией группы сотрудников Ква Сизабанту, которая висела на стене комнаты, я закончила рассказ о себе сном, увиденным в Эстонии четыре года назад. Понимающе улыбнувшись, Хайно Штеген выразил надежду, что этот сон скоро исполнится, и что он увидит меня с мужем у них на миссии в Южной Африке.

Наш разговор был прерван приходом старшего брата из семейства Штегенов по имени Фридэль. Было похоже, что ему уже сказали обо мне, потому что, войдя в комнату, он обратился ко мне, как к старой знакомой, со словами: «Хорошо тебе с нами?»

– Хорошо? – переспросила я и, покачав головой, уточнила, – Нет, не просто хорошо, а очень хорошо! («Gut? – Nein. –Sehr gut!»). Это был весь словарный запас немецкого языка, накопленный мною за две недели пребывания в Германии. Весело рассмеявшись на эти слова, Фридэль Штеген прошёл в другую комнату. Так произошла моя первая встреча с семейством Штегенов, и я смогла увидеть четырёх братьев и сестру Эрло Штегена. Его самого в тот раз, к сожалению, не было.

Что было потом, вспоминается как в тумане, потому что грипп явно давал о себе знать. Помню, что было шумное застолье. Все говорили между собой на непонятном тогда ещё для меня немецком языке, а у меня перед глазами от слабости и высокой температуры всё плыло и качалось. Хотелось только одного – скорее лечь в постель и закрыть глаза.

После этой встречи прошло несколько месяцев. Прошла зима. Наступила весна. Однажды наши друзья сообщили, что в церквах различных городов Германии состоятся богослужения, где будет проповедовать Эрло Штеген. Разумеется, это нас очень обрадовало, потому что давно хотелось его услышать. Оказывается, он уже в течении нескольких лет, два раза в году, весной и осенью совершал миссионерские поездки по родине своих предков – Германии и некоторым другим странам Западной Европы. Договорившись с одним молодым братом, вызвавшимся переводить мне на русский язык, мы при первой возможности поехали на такое собрание, которое оставило в моей душе неизгладимый след.

За кафедрой стоял высокий, крепко сложенный, стройный человек средних лет и говорил необыкновенно вдохновенно, громко, порой даже резко. Я всматривалась в его волевое лицо и, слушая перевод проповеди, думала о том, что, пожалуй, ещё никогда за всю свою жизнь при слушании Слова Божьего не переживала ничего подобного. На этом собрании я впервые поняла смысл и глубину значения места Священного Писания: «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4:12). Вслушиваясь в слова, исходившие из уст этого проповедника, я снова и снова задавала себе вопрос: «Откуда эта сила? Почему произносимое им достигает глубины души, буквально выворачивая её наизнанку, вскрывая сокрытое и обнаруживая всё потаённое? Каким образом Слово Божие в его устах становится таким живым и действенным, в полном смысле проникая до разделения души и духа, составов и мозгов, судя тайные помышления и обнаруживая, тебе одному известные, скрытые намерения сердца?» Чем дальше я слушала, тем больше поражалась его знанию глубин человеческой души, особенно в вопросе греха. Меня удивляла смелость, с которой Эрло Штеген называл вещи своими именами. Даже наш бывший пастор в Эстонии не решался говорить о грехах так прямо.

С этого собрания я уезжала глубоко потрясённая, с намерением при первой же возможности услышать его снова. Это желание скоро осуществилось. Потом ещё и ещё раз я сидела и, затаив дыхание, вслушивалась в строгие, порой даже гневные слова этого миссионера, которые беспощадно вскрывали и обличали один за другим человеческий грех.

В то время я не задавала себе вопрос о том, почему основной темой его проповедей является грех и почему практически всё сводилось к этому вопросу. По-видимому, в то время моя душа нуждалась именно в этом, ища выхода из застоя и духовного тупика. Под воздействием услышанного я всё реже вспоминала о душевных ранах, нанесённых мне другими людьми, и всё чаще задумывалась о своих собственных грехах. Так прошёл первый год нашей жизни в Германии, за ним второй, третий. Мы с мужем не упускали ни одной возможности, чтобы побывать на служениях, где проповедовал Эрло Штеген. Нас не могли остановить расстояния в 200-300 и более километров, если город, где проходило богослужение, находился далеко.

Проповеди оказывали на меня всё большее влияние. Часто казалось, что я поставлена перед зеркалом Слова Божьего, в котором видела себя грязной свиньёй. Это удручало меня, но в то же время побуждало действовать. Впервые в жизни появилось желание привести в порядок отношения с теми людьми, которых я когда-то обидела. Результатом этого стали письма, в которых я просила друзей, знакомых и бывших коллег по работе о прощении, сознавая свои неправильные слова, поступки и действия. Ответом часто было молчание, но иногда приходили письма полные изумления, восторга, одобрения и ответной просьбы о прощении. Как ни странно, те, от кого я ожидала полного понимания, считая духовными людьми, отвечали мне письмами полными злости, граничащей с неприязнью и явным осуждением; а те, которые внешне казались слабыми, плотскими христианами, проявляли истинную любовь, с готовностью прощая и забывая недоброе. В вопросе подхода ко греху и в готовности к смирению и прощению, души людей стали открываться так, как я не ожидала. Со временем стало понятно, что именно в этом и проявляет себя истинная духовность. Однако какой бы не была ответная реакция адресатов, сделанный шаг к примирению приносил моей душе облегчение и какую-то неведомую до сих пор радость. Я с восторгом делилась всем происходящим в письмах к друзьям, оставшимся в Эстонии, но, к моему изумлению и разочарованию, они не разделяли со мной эту радость. Постепенно наши близкие, душевные связи с ними стали всё больше ослабевать, пока, после их эмиграции в Америку, не прервались совсем.

Однажды осенью, во время очередной миссионерской поездки, Эрло Штегена сопровождал его брат Хайно, с которым у меня три года тому назад произошёл долгий разговор. Когда мы с мужем приехали на богослужение в соседний город и подошли к нему, чтобы поздороваться, он спросил, не собираемся ли мы посетить их на Ква Сизабанту в Южной Африке? Разумеется, это было моей давнишней мечтой, но для осуществления этого было много препятствий, в том числе и финансовых; ведь такая поездка обходилась недёшево. Выслушав наши доводы, брат Хайно с улыбкой сказал: «Хорошо, тогда мы в Африке будем молиться, чтобы Господь привел вас к нам». Не прошло и несколько месяцев, как все проблемы разрешились и 18 декабря 1986 года мы взошли на борт самолёта, вылетающего рейсом Франкфурт Дурбан. После 14 часов утомительного полёта мы совершили посадку в огромном городе Йоханнесбурге и впервые вступили на землю Южно Африканской Республики.

Чёрный континент встретил нас палящим солнцем, заставившем тут же сбросить зимнюю одежду и облачиться в лёгкое платье и летнюю обувь. Затем последовал короткий часовой перелёт из Йоханнесбурга до Дурбана, где нас встретили заранее оповещённые сотрудники Ква Сизабанту. По дороге на миссионерскую станцию, сидя в удобном микроавтобусе, я не переставала крутить головой, наблюдая пробегающие за окном картины. Всё было необычным: и поражающая своей пышностью и обилием ярких красок тропическая растительность, и необычный для глаз европейцев пейзаж, и разбросанные по склонам холмов, крытые соломой хижины чернокожих жителей, и встречающиеся повсюду огромные плантации сахарного тростника, и, прежде всего, сами чернокожие люди в их подчёркнуто яркой одежде – спокойные, неторопливые, прогуливающиеся нередко прямо по шоссейным дорогам или даже автомагистралям, с непривычным для нас левосторонним движением. Вглядываясь в их лица, выражения глаз, наблюдая за движениями и реакциями, я невольно подумала, что они сильно отличаются от нас, белых людей, и решила во что бы то ни стало понять в чём же заключается это отличие.

Отёкшие за долгий перелёт ноги давали о себе знать тупой распирающей болью. Прошедшая бессонная ночь в самолёте наливала веки свинцовой тяжестью. Тело требовало покоя. Очень хотелось спать, а автобус всё ехал и ехал, увозя в глубину провинции Натал. Задремав, я вздрогнула от чьего-то радостного возгласа: «Смотрите, там впереди, справа уже виднеется Ква Сизабанту!» Среди семи или восьми наших попутчиков были такие, которые посещали эти места не в первый раз. Посмотрев в указанном направлении, я увидела вдали ряд строений и множество круглых хижин, расположенных полукругом. «О!.. – подумала я. – Да эта миссионерская станция представляет собой настоящий маленький поселок!» Между тем автобус подъехал к указателю с надписью «Ква Сизабанту», повернул направо и через несколько минут остановился около центрального здания миссии, рядом с которым находился небольшой дом с приёмной для приезжающих гостей.

Забыв об усталости, я выбралась из автобуса и, оглядевшись, заметила то место и дорогу, которые семь лет тому назад, живя в Эстонии, видела во сне. Сердце гулко колотилось в груди от предчувствия чего-то надвигающегося и необычного. В ушах, казалось, снова звучали слова: «Не плачь! Ты будешь там. Но сначала ты должна пройти этот путь». Путь длиною в семь лет остался позади. Я стояла на утоптанной сотнями ног широкой тропе перед зданием, которое было запечатлено на увиденной когда-то мной открытке. Наконец-то! Наконец-то моё желание исполнилось! Господи! Что Ты приготовил здесь для моей души? Может именно то, что я безуспешно искала в течении двадцати лет? К этому времени мне исполнилось тридцать восемь лет, а начался мой духовный поиск в восемнадцать. Неужели я теперь у цели?! На память пришли слова, сказанные когда-то Моисею: «Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3:5). Может, и со мной произойдёт здесь что-то подобное?! Неужели на этом месте я окажусь, наконец-то, в присутствии Божием? Никто не слышал, как дрожащими от волнения губами я шептала: «Я так долго ждала этого момента, Господи! Так долго ждала».

С первых минут пребывания на Ква Сизабанту сердце моё было преисполнено ожиданием чего-то необычного, но проходил день за днём, а ничего особенного не происходило. Жизнь миссионерской станции шла своим чередом. Сотрудники, постоянно живущие там, занимались каждый своим делом, касалось ли это духовного служения или практической работы. Постоянно приезжали и уезжали гости из различных мест Южной Африки и других стран мира, которых принимали, размещали по комнатам и хижинам, готовили им пищу и заботились, не предъявляя счетов за оказанные услуги. Регулярно, каждый день утром и вечером проводились богослужения, на которых проповедовали сотрудники миссии. По воскресеньям говорил Эрло Штеген или кто-нибудь из других руководителей миссии. Во время собраний я ни разу не слышала говорения на языках или пророчеств. Никто не рассказывал видений или ещё каких-то откровений. Внешне форма служений выглядела так, как это проходит обычно в церквах христиан-баптистов, быть может только с тем отличием, что говорил всегда только один проповедник, и если после него вставал кто-то ещё, то лишь с целью добавить что-то к сказанной теме. Собрания проходили очень спокойно. Главное, что было движущим, – это сила и глубина проповедей, которые достигали сознания и сердец слушающих, не оставляя никого равнодушными и давая каждому пищу для дальнейших личных размышлений. Спустя несколько часов после собрания я всё ещё ловила себя на мысли, что продолжаю думать об услышанном. Слово становилось для меня всё более живым и действенным.

Наши попутчики, приехавшие из Германии, общались с сотрудниками миссии, ходили к ним в гости, чего я из-за языкового барьера делать не могла, так как не владела английским, а по-немецки способна была сказать лишь немногое. Мой муж неплохо говорил по-немецки, поэтому круг его общения был шире. Я часто оставалась одна в хижине или ходила по территории миссионерской станции, наблюдая обычную будничную жизнь, поведение детей в школе и детском саду, принадлежащим миссии. Помогая мыть посуду на кухне, я могла видеть отношения между работающими там сотрудниками. Сказать откровенно, именно простая будничная жизнь и взаимоотношения живущих на Ква Сизабанту людей были для меня самым большим благословением. Нигде и ни в чём не видно было суеты, спешки, недовольства или раздражения. Во всём царил мир, покой и удивительная гармония. «Удивительно! – думала я. – Эти люди как будто запрограммированы только на доброе. Неужели здесь вообще не бывает проблем? Ведь не может быть, чтобы они постоянно только играли благочестивый спектакль перед многочисленными гостями миссии. Это возможно в течение какого-то времени, но не всю жизнь, проводимую на миссионерской станции, потому что слышала, что многие сотрудники жили здесь по десять, пятнадцать и даже двадцать лет».

К моменту нашего приезда на Ква Сизабанту пробуждению исполнилось ровно двадцать лет. В обычной человеческой жизни бывает так, что люди, вынужденные жить на ограниченной территории, быстро устают друг от друга, в связи с чем возникают проблемы, касающиеся межличностных отношений. При этом нарастает напряжение, нередко доходящее до неприязни и враждебности. Однако на Ква Сизабанту этой проблемы, похоже, не существовало или она была искусно замаскирована. Так или иначе, глазам постороннего наблюдателя открывалась самая, что ни на есть привлекательная картина. Как у врача-эксперта с годами у меня выработалась привычка всё анализировать, что проявилось, разумеется, и в наблюдениях на Ква Сизабанту. Однако и мне, так сказать, не к чему было «придраться», если не считать одного смешанного чувства, что люди, живущие там, в своей доброжелательности, внимательности, вежливости и готовности услужить казались какими-то неестественными. Однако эта мысль беспокоила меня всего несколько дней, а потом исчезла и больше не появлялась, так как в сердце начала происходить напряжённая внутренняя работа.

Заканчивались первые десять дней нашего пребывания на Ква Сизабанту. На вечерних собраниях всё чаще бросалось в глаза, что после проповеди многие из присутствующих не выходили из зала, а оставались сидеть на своих местах, словно приклеенные. Вглядываясь в их лица, я видела отражение происходящей в душе внутренней борьбы. Спустя некоторое время эти люди вставали и шли в расположенное рядом с залом барачное строение. Это показалось мне странным и как-то раз вечером я последовала за ними, чтобы посмотреть, что они там делают. В длинном коридоре моим глазам предстала удивительная картина. Вдоль стен, у закрытых дверей стояли стулья, на которых сидели чернокожие и белые люди. В глазах многих стояли плохо скрываемые слезы. В их печальных и подавленных лицах отражалось такое выражение отчаяния и боли, что мне стало не по себе.

Остановившись в сторонке, я стала наблюдать за происходящим. Можно было догадаться, что здесь собраны люди, мучимые какими-то своими проблемами. Многие из них, находясь в мучительном размышлении, казалось, внутренне говорили сами с собой. Порой они настолько явно боролись с подступающими слезами, что вынуждены были отворачиваться, чтобы их скрыть. Другие, вытащив листок бумаги и ручку, быстро записывали, словно боясь забыть то, что было у них на сердце. Время от времени одна из дверей открывалась и из неё кто-то выходил, пропуская следующего. Меня поразил внешний вид тех, кто покидал эти таинственные комнаты. На щеках их ещё блестели следы невысохших слез, а искрящиеся радостью и невыразимым счастьем глаза сияли, светились, лучились. Выходя из дверей, некоторые облегчённо вздыхали. Весь их вид выражал непонятные мне умиротворение и покой. «Что они делают в этих комнатах? – думала я. – Почему после двадцати-тридцатиминутного пребывания там так сильно меняются?» Продолжая стоять, я дождалась, пока выйдут те, за которыми наблюдала, когда они, сидя на стульях, в ожидании плакали. Так и есть. Картина повторилась. Совсем ещё недавно подавленные, удручённые лица улыбались, заплаканные глаза лучились и сияли. О, до чего же они были похожи на тех, которых я семь лет тому назад видела во сне! Так неужели то, что происходит в этих комнатах, делает людей такими счастливыми и светлыми?!

На следующий день я осторожно стала расспрашивать своего переводчика о том, что происходит за закрытыми дверями в таинственных комнатах. Улыбаясь, он пояснил, что в этих комнатах проводится душепопечение, где люди имеют возможность открыть своё сердце в присутствии душепопечителя, который потом с ними молится. Услышанное и особенно то, что я вчера видела своими глазами, меня очень заинтересовало, однако не было даже мысли, чтобы сделать то же самое. По-видимому, моя душа к этому шагу была ещё не готова. Но у Господа есть на всё определённый план, который Он приводит в исполнение в Своё время.

Глава 7 Крушение моего «Я»

Как я уже рассказывала, понятие исповеди грехов в присутствии другого человека было для меня не новым. Столкнувшись с этим в нашей бывшей общине в Эстонии, в конечном итоге я была так разочарована, что дала себе слово, никогда в жизни не открывать своего сердца человеку. Мои прошлые исповеди оставили только боль разочарования, но никак не радость и освобождение. Почему же здесь я стала свидетелем чего-то другого? Какая разница была между тем, через что прошла когда-то я, и тем, что переживали здесь эти люди? Хотя мне было очень интересно это узнать, я оставалась тверда в решении ничего подобного больше не делать.

Однажды я заметила в муже какую-то перемену. На мой вопрос, что с ним произошло, он ответил, что был на душепопечении, и рассказал, как это здесь происходит. Выслушав его, я вышла из хижины, чувствуя, что в сердце начинается восстание. «Ни за что! – повторяла я про себя. – Никогда и ни за что я этого не сделаю! Я могу доверять только Богу и только Ему одному буду исповедовать! Довольно горя я пережила когда-то в Эстонии из-за своих исповедей перед человеком! Больше не хочу ничего подобного! Кто есть человек, кем бы он ни был, что я должна перед ним исповедоваться? Я не собираюсь иметь посредника между собой и Богом!»

Удивительно, что так быстро нарастало во мне противление и ожесточение против душепопечения, хотя никто мне об этом не говорил, не принуждал и не уговаривал. Моё жёсткое, яростное «нет», казалось, кричало из каждой клеточки моего тела, делая похожей на злого, взъерошенного воробья. В эту минуту моего душевного возбуждения и ожесточения, в сердце прозвучал спокойный, тихий голос: «Ты должна будешь это сделать. Тебе нужно в открытой исповеди очистить свою жизнь, и пойдешь ты с этим к Фридэлю Штегену». Не успели прозвучать во мне эти слова, как я в ответ почти прокричала: «Нет! Нет! И ещё тысячу раз нет, Господь! Я не буду этого делать и тем более не пойду к Фридэлю Штегену! К кому угодно, только не к нему! И Ты знаешь, почему я не желаю этого!»

В том, что это был голос Господа, я нисколько не сомневалась, потому что уже хорошо его знала. Однако и это меня не могло удержать. Не желая повиноваться, я не боялась тогда даже Богу выкрикнуть своё злое «нет»!

В тот вечер на собрании я почти ничего не слышала. Сердце было закрыто и глухо к Слову Божьему. В своём ожесточении я совершенно потеряла над собой контроль. Буркнув мужу, что хочу погулять перед сном одна, я стала нервно прохаживаться между хижинами и пришла домой совершенно продрогшая, когда стало совсем темно. Муж отправился в постель и, пожелав мне спокойной ночи, ничего не подозревая о моём ужасном состоянии, быстро заснул. Я беспокойно металась в кровати, не находя себе места, потому что сон бежал прочь. На душе было темней, чем в беспросветно тёмную африканскую ночь, когда не видишь перед собой вытянутой собственной руки. Сейчас, когда мои пальцы выводят эти строки, я с ужасом сознаю, насколько злым и ожесточённым может быть сердце христианина, когда Господь касается того места, которое является оплотом самого дьявола. Помню, что одни только слова «очистить и привести в порядок свою жизнь» вызывали во мне гнев и бурю негодования. А ведь я всю жизнь была примерной христианкой. О, сколько же зла и всякой нечистоты скрывается часто за внешним благочестием! Не увидев этого в себе, я никогда бы в это не поверила. Мы в сущности не знаем самих себя, не знаем, на что можем быть способны. И даже не подозревая этого, мы постоянно играем свою роль, полагая, что в действительности являемся таковыми. Это продолжается до тех пор, пока Бог по милости Своей не обнаруживает в нас то место, которое является бастионом сатаны.

Так было в ту ночь и со мной. Я не узнавала саму себя. В моём ожесточившемся до предела сердце пылало пламя ада. У меня не было ни страха перед Господом, ни почтения к Нему. Однако Своё дело Бог доводит всегда до конца. Началась битва, в которой Он боролся не со мной, а с тем, кто оккупировал меня и теперь вёл войну за свои владения. Это был дьявол. Будучи его пленницей, я металась в постели, как в аду, когда в сердце отчётливо прозвучали слова:

– Ты пойдешь и откроешь свои грехи, называя мысли как дела.

– Нет! – словно безумная бушевала я. – Нет, я не буду этого делать!

– Повторяю, что ты должна это сделать, – снова прозвучал голос.