ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Работа в гладильной шла своим чередом, но эти три дня до среды показались Саксон ужасно длинными

 

Работа в гладильной шла своим чередом, но эти три дня до среды показались Саксон ужасно длинными. Разглаживая тонкие крахмальные вещи, которые так и летали под ее утюгом, Саксон что‑то напевала вполголоса.

– Просто не понимаю, как ты ухитряешься! – дивилась Мери. – Этак ты к концу недели заработаешь тринадцать, а то и четырнадцать долларов!

Саксон рассмеялась, и в облачках пара, поднимавшихся из‑под утюга, перед ней заплясали золотые буквы, – из них складывалось слово «среда».

– Какого ты мнения о Билле? – спросила Мери.

– Он мне нравится, – откровенно призналась Саксон.

– Только смотри не увлекись им.

– Захочу, так увлекусь, – задорно отозвалась Саксон.

– Лучше не надо, – предостерегающе заметила подруга. – Только неприятности наживешь. Он не женится. Многие девушки уже убедились в Этом, они ведь прямо вешаются ему на шею.

– Я не собираюсь вешаться на шею ни ему, ни другому…

– Ну, я тебя предупредила, – сказала Мери, – имеющие уши да слышат.

Саксон задумалась.

– У него нет…? – и она глазами досказала вопрос, для которого не подобрала слов.

– О, ничего подобного! Хотя я не знаю, что ему мешает? Завидный парень, ничего не скажешь! А просто он не юбочник. Танцует, гуляет, веселится, но насчет прочего – ни‑ни! Много девушек по нем с ума сходят. Держу пари, что и сейчас в него влюблены по крайней мере десяток. А он всем дает отставку. Взять хотя бы Лили Сэндерсон. Да ты ее знаешь, ты видела ее прошлым летом на гулянье словаков в Шеллмаунде, – высокая такая интересная блондинка, она еще все время ходила с Бэтчем Виллоу.

– Да, помню, так что же с ней случилось?

– Ну, она дружила с Бэтчем, и у них дело уж совсем налаживалось, да Билл заметил, что она недурно танцует, и давай с ней танцевать на всех вечеринках. Но Бэтч ведь отчаянный. Он подходит к Биллу, отчитывает его при всех и предупреждает. Билл слушает, знаешь, с этим своим полусонным спокойным видом, а Бэтч распаляется, распаляется – и все ждут, вот сейчас будет драка.

Тогда Билл спрашивает: «Все?» – «Да, – отвечает Бэтч. – Я‑то все сказал, а вот что ты теперь мне ответишь?» И как ты думаешь, что он сказал, когда все смотрели на него, а у Бэтча глаза даже кровью налились? «Да ничего», говорит… Ты представляешь, как удивился Бэтч? Его можно было, как говорится, пальцем перешибить! «И никогда больше с ней танцевать не будешь?» – говорит Бэтч. «Конечно, нет, раз ты говоришь – нельзя». Так и ответил!

Ну, ты понимаешь, всякого другого, кто бы так отступил перед Бэтчем, стали бы презирать, а Биллу все можно. Он прославился как боксер, и если он посторонился и дал дорогу другому, каждый понимает, что он не струсил и не бьет отбой, – словом, ничего такого. Просто у него не было никакого чувства к Лили Сэндерсон; и всем стало ясно, что это она влюблена в него как кошка.

Рассказ Мери крайне встревожил Саксон. Правда, в ней жила своя женская гордость, однако насчет покорения мужских сердец она вовсе не отличалась излишней самоуверенностью. Билл с удовольствием танцевал с ней, но, может быть, на этом все и кончится? И если Чарли Лонг устроит ему скандал, Билл от нее отступится, как отступился от Лили Сэндерсон? Говорят, он жениться не собирается, – все же Саксон отлично понимала, что жених он весьма завидный. Не мудрено, если девушки за ним бегают. Он и мужчин покоряет так же легко, как женщин. Мужчины любят его. Берт Уонхоп прямо влюблен в него. Она вспомнила случай с хулиганом из мясных рядов, который подошел к их столу и извинился, вспомнила ирландца, который мгновенно отказался от всякой мысли о драке, как только узнал, кто перед ним.

«Наверно, страшно избалованный молодой человек», – не раз мелькало в уме Саксон, но она отгоняла эту мысль, как недостойную. Он был мягок и деликатен, но и при этом сохранял свою несносную медлительность. Несмотря на огромную силу, он никого не задевал и не обижал. Саксон не могла забыть истории с Лили Сэндерсон и то и дело мысленно к ней возвращалась. Он был равнодушен к девушке и поэтому сейчас же отступил, не встал между нею и Бэтчем. Берт, например, из одного задора и злорадства затеял бы драку, нажил себе врага, и Лили ничего бы при этом не выиграла. Билл поступил именно так, как следовало, и сделал это с присущей ему ленивой невозмутимостью, решительно никого не обидев. От всего этого Билл становился для нее все более желанным и все менее доступным.

В результате она купила себе еще пару шелковых чулок, хотя очень долго не решалась на такую трату, а ночь на среду просидела над шитьем новой блузки, то и дело засыпая от усталости под ворчанье Сары, бранившей ее за безрассудный расход газа.

Удовольствие, полученное ею в среду вечером на ориндорском балу, было далеко не полным. Девушки бессовестно ухаживали за Биллом, и его снисходительность к ним просто злила ее. Все же она должна была признать, что Билл ничем не задевал чувства других кавалеров так, как девушки задевали ее собственные чувства. Они чуть ли не сами просили, чтобы он с ними потанцевал, и их навязчивое ухаживание за ним не могло от нее укрыться. Саксон твердо решила, что она‑то уж никогда не кинется ему на шею; поэтому она отказывала ему в одном танце за другим, и вскоре почувствовала, что тактика ее правильная. И если он невольно обнаруживал перед ней свой успех у всех этих девушек, то и она давала ему почувствовать, что нравится другим мужчинам.

И она дождалась награды, когда он спокойно пренебрег ее отказом и потребовал от нее сверх обещанных еще два танца. Ее и рассердили и вместе с тем обрадовали перехваченные ею замечания двух здоровенных девиц с консервного завода. «Противно смотреть, – сказала одна, – как эта пигалица забирает его в руки!» На что другая ответила: «Хоть бы из приличия бегала за кавалерами своего возраста, а не за такими молокососами. Ведь это называется совращением малолетних!» Последние слова кольнули ее больнее всего, и Саксон покраснела от гнева, а девушки уже уходили, даже не подозревая, что их подслушали.

Билл довел ее до ворот и поцеловал, взяв обещание пойти с ним в пятницу на танцы в зал «Германия».

– Я собственно туда не собирался, – сказал он, – но если вы согласны… Берт тоже там будет.

На другой день, стоя у гладильной доски. Мери сообщила ей: они с Бергом сговорились идти в пятницу на вечер.

– А ты пойдешь? – спросила Мери.

Саксон кивнула.

– С Биллом Робертсом?

Опять последовал кивок. И Мери, держа утюг на весу, пристально и с любопытством взглянула на подругу.

– Ну, а что, если вмешается Чарли Лонг? Саксон пожала плечами.

С четверть часа они гладили торопливо и молча.

– Что ж, если он сунется, – решила Мери, – он, может быть, получит по носу. А мне бы очень хотелось на это посмотреть… нахал противный! Все зависит от того, какие чувства у Билли, то есть к тебе…

– Я не Лили Сэндерсон. – с негодованием возразила Саксон, – и никогда у Билли не будет повода при всех дать мне отставку.

– Придется, если в дело вмешается Чарли Лонг. Поверь мне, Саксон, он все‑таки дрянь человек. Помнишь, как он отделал бедного Муди? Избил до полусмерти!.. А что такое мистер Муди? Просто тихий человечек, он и мухи не обидит… Ну а с Биллом Робертсом дело так не кончится!

В тот же вечер Саксон увидела у дверей прачечной Чарли Лонга, он поджидал ее. Когда он подошел поздороваться и зашагал рядом, она почувствовала то мучительное замирание сердца, которое всегда ощущала при его появлении. От страха Саксон сразу побледнела. Она боялась этого рослого, грубого парня с его бычьей силой, боялась тяжелого и наглого взгляда его карих глаз, боялась огромных рук, какие бывают у кузнецов – с толстыми волосатыми пальцами. У него была неприятная наружность, и он ничем не привлекал ее душевно. Не его сила сама по себе оскорбляла ее, а характер этой силы и то, как он применял ее. Она долго потом не могла забыть избиения кроткого Муди; при виде Чарли она всегда с внутренним содроганием вспоминала об этом случае.

А ведь совсем недавно она присутствовала при том, как Билл дрался в Визел‑парке, но то было совсем другое. Чем другое – она не могла бы сказать, но чувствовала разницу между Биллом и Лонгом; у Лонга по‑звериному грубы и руки и душа.

– Вы сегодня бледная, у вас измученный вид! – заметил он, поздоровавшись. – Какого черта вы не бросите эту канитель? Ведь все равно рано или поздно придется! От меня вы не отделаетесь, малютка!

– Очень жаль, если так, – возразила она.

Он самоуверенно рассмеялся.

– Нет, Саксон, и не старайтесь. Вы прямо созданы быть моей женой. И будете.

– Хотела бы я быть такой уверенной, как вы, – сказала она с насмешкой, которой он, впрочем, даже не заметил.

– Я вам говорю, – продолжал он, – в одном вы можете быть уверены: что я своему слову верен, – и, довольный своей шуткой, которую, видимо, счел весьма остроумной, он захохотал. – Когда я чего‑нибудь захочу, так добуду! И лучше мне поперек дороги не становись, не то сшибу. Поняли? Мы с вами пара – и все тут; поэтому нечего волынить, переходите‑ка лучше работать ко мне в дом, чем возиться в прачечной. Да и дела‑то с воробьиный нос! Какая у меня работа? Денег я зашибаю достаточно, все у вас будет. Я и сейчас удрал с работы и прибежал сюда, чтобы еще раз все это вам напомнить, не то, пожалуй, забудете. Я даже еще не ел сегодня – видите, все время вас в уме держу!

– Нет, лучше уж ступайте пообедайте, – посоветовала она, хотя знала по опыту, как трудно бывает от него отделаться.

Она едва слышала, что он ей говорил. Саксон вдруг почувствовала себя очень усталой, маленькой и слабой рядом с этим великаном. «Неужели он никогда не отстанет?» – спрашивала она себя с тоской, и ей на миг представилось ее будущее, вся ее жизнь, словно длинная дорога, и она идет по ней с этим неуклонно преследующим ее кузнецом.

– Ну, давайте решайте, малютка, – продолжал он. – Теперь как раз золотое летнее времечко, самая пора для свадеб.

– Но я ведь вовсе не собираюсь за вас замуж! – негодующе возразила Саксон. – Я вам уже тысячу раз говорила!

– Ах, бросьте! Выкиньте эти глупости из головы! Конечно, вы за меня пойдете. Это дело решенное. И еще одно – в пятницу мы с вами махнем во Фриско: там кузнецы задают грандиозный вечер.

– Нет, я не поеду, – решительно заявила она.

– Поедете! – ответил он безапелляционно. – Вернемся с последним пароходом, и вы здорово повеселитесь. Познакомлю вас с лучшими танцорами… Я ведь уж не такой жадный. Я знаю, вы потанцевать любите.

– Но я вам говорю, что не могу, – повторила она.

Он подозрительно покосился на нее из‑под черных нависших бровей, густо сросшихся на переносице и образовавших как бы одну черту.

– Почему не можете?

– Я уже обещала…

– Кому это?

– Не ваше дело, Чарли Лонг. Обещала… и все тут.

– Не мое дело? Нет, будет мое, коли захочу! Помните вашего обожателя, этого сопляка бухгалтера? Ну так советую не забывать, чем все это кончилось!

– Прошу вас, оставьте меня в покое! – обиженно проговорила она. – Ну хоть один раз не мучьте!

Кузнец язвительно засмеялся.

– Если какой‑нибудь сопляк намерен встать между нами, пусть не воображает… я ему вправлю мозги… Так в пятницу вечером? Да? А где?

– Не скажу.

– Где? – повторил он.

Губы девушки были крепко сжаты, на щеках двумя небольшими пятнами вспыхнул гневный румянец.

– Подумаешь! Точно я не отгадаю! В зале «Германия», конечно! Ладно, я там буду и провожу вас домой. Поняли? И уж лучше предупредите своего сопляка, чтобы он убирался подобру‑поздорову, если не хотите, чтобы я ему морду набил.

Саксон, чье женское достоинство было оскорблено таким обращением ее поклонника, хотелось бросить ему в лицо имя и подвиги своего нового защитника. Но она тут же испугалась: Чарли – взрослый мужчина, и в сравнении с ним Билл – мальчик. По крайней мере ей он показался таким. Она вспомнила свое первое впечатление от рук Билла и взглянула на руки своего спутника. Они показались ей вдвое больше, а шерсть, которой они обросли, свидетельствовала об его ужасной силе. Нет, не может Билл драться с этаким громадным животным! И вместе с тем в ней вспыхнула тайная надежда, что благодаря чудесному, баснословному искусству, каким владеют боксеры, Биллу, может быть, удастся проучить этого забияку и избавить ее от преследований. Но когда она опять посмотрела на кузнеца и увидела, как широки его плечи, как морщится сукно костюма на мощных мышцах и рукава приподняты глыбами бицепсов, ее снова охватили сомнения.

– Если вы опять хоть пальцем тронете кого‑нибудь, с кем я… – начала она.

– Ему, конечно, не поздоровится, – осклабился кузнец. – И поделом. Всякого, кто становится между парнем и его девушкой, необходимо вздуть.

– Я не ваша девушка и, что бы вы ни говорили, никогда не буду.

– Ладно, злитесь, – кивнул он. – Мне нравится, что вы такая задорная. Нужно, чтобы жена была с огоньком, а то – что в них толку, в этих жирных коровах! Колоды! Вы по крайней мере огонь, злючка!

Она остановилась возле своего дома и положила руку на щеколду калитки.

– Прощайте, – сказала она. – Мне пора.

– Выходите‑ка попозднее, прогуляемся в Андорский парк, – предложил он.

– Нет, мне нездоровится. Поужинаю и сразу лягу.

– Понятно, – проговорил он с ехидной усмешкой. – Приберегаете, значит, силы к завтрашнему дню? Да?

Она нетерпеливо толкнула калитку и вошла.

– Я вас предупредил, – продолжал он, – если вы завтра надуете меня, кому‑то придется плохо.

– Надеюсь, что вам! – отпарировала она.

Он захохотал, откинул голову, выпятил чугунную грудь и приподнял тяжелые руки. В эту минуту он напоминал Саксон огромную обезьяну, когда‑то виденную ею в цирке.

– Ну, до свиданья! – крикнул он ей вслед. – Увидимся завтра вечером в «Германии».

– Я не говорила вам, что буду именно там.

– Но и не отрицали. Я все равно приду. И я вас провожу домой. Смотрите оставьте мне побольше вальсов. Беситесь сколько угодно – это вам идет!