Ю. ЯКОВЛЕВУ К 50-ЛЕТИЮ

 

Москва. Театр Вахтангова. От Таганки.

Любимцу публики, рампы, руля.

Желаем дома, в лесу и в загранке

Удач, оптимизма, добра и рубля.

 

Юрий Любимов и его команда.

 

Ты ровно десять пятилеток в драке,

В бою за роли, время и блага.

Все Яковлевы – вечно забияки:

Еще в войну повелевали «Яки»

И истребляли в воздухе врага!

 

Дела их – и двояки, и трояки,

Якшаться с ними славно и дружить.

Актеры – ЯКи, самолеты – «Яки»,

И в Азии быки – все те же яки…

Виват всем ЯКам – до ста лет им жить!

 

Желаем с честью выйти из виража и пьянки,

И пусть тебя минует беда, хула, молва.

ЯК-50, желают тебе друзья с Таганки

Счастливого полета, как «ЯКу-42»!

 

‹1978›

 

‹К ПЯТНАДЦАТИЛЕТИЮ ТЕАТРА НА ТАГАНКЕ›

 

Пятнадцать лет – не дата, так —

Огрызок, недоедок.

Полтинник – да! И четвертак.

А то – ни так ни эдак.

 

Мы выжили пятнадцать лет.

Вы думали слабо, да?

А так как срока выше нет —

Слобода, брат, слобода!

 

Пятнадцать – это срок, хоть не на нарах,

Кто был безус – тот стал при бороде.

Мы уцелели при больших пожарах,

При Когане, при взрывах и т. д.

 

Пятнадцать лет назад такое было!..

Кто всплыл, об утонувших не жалей!

Сегодня мы – и те, кто у кормила,

Могли б совместно справить юбилей.

 

Сочится жизнь – коричневая жижа…

Забудут нас, как вымершую чудь,

В тринадцать дали нам глоток Парижа, —

Чтобы запоя не было – чуть-чуть.

 

Мы вновь готовы к творческим альянсам, —

Когда же это станут понимать?

Необходимо ехать к итальянцам,

Заслать им вслед за Папой – нашу «Мать».

 

«Везет – играй!» – кричим наперебой мы.

Есть для себя патрон, когда тупик.

Но кто-то вытряс пулю из обоймы

И из колоды вынул даму пик.

 

Любимов наш, Боровский, Альфред Шнитке,

На вас ушаты вылиты воды.

Прохладно вам, промокшие до нитки?

Обсохните – и снова за труды.

 

Достойным уже розданы медали,

По всем статьям – амнистия окрест.

Нам по статье в «Литературке» дали,

Не орден – чуть не ордер на арест.

 

Тут одного из наших поманили

Туда, куда не ходят поезда,

Но вновь статью большую применили —

И он теперь не едет никуда.

 

Директоров мы стали экономить,

Беречь и содержать под колпаком, —

Хоть Коган был неполный Каганович,

Но он не стал неполным Дупаком.

 

Сперва сменили шило мы на мыло,

Но мыло омрачило нам чело,

Тогда Таганка шило возвратила —

И всё теперь идет куда ни шло.

 

Даешь, Таганка, сразу: «Или – или!»

С ножом пристали к горлу – как не дать.

Считают, что невинности лишили…

Пусть думают – зачем разубеждать?

 

А знать бы все наверняка и сразу б,

Заранее предчувствовать беду!

Но все же, сколь ни пробовали на зуб, —

Мы целы на пятнадцатом году.

 

Талантов – тьма! Созвездие, соцветье…

И многие оправились от ран.

В шестнадцать будет совершеннолетье,

Дадут нам паспорт, может быть, загран.

 

Всё полосами, все должны меняться —

Окажемся и в белой полосе!

Нам очень скоро будет восемнадцать —

Получим право голоса, как все.

 

Мы в двадцать пять – даст Бог – сочтем потери,

Напишут дату на кокарде нам,

А дальше можно только к высшей мере,

А если нет – то к высшим орденам.

 

Придут другие – в драме и в балете,

И в опере опять поставят «Мать»…

Но в пятьдесят – в другом тысячелетье —

Мы будем про пятнадцать вспоминать!

 

У нас сегодня – для желудков встряска!

Долой сегодня лишний интеллект!

Так разговляйтесь, потому что Пасха,

И пейте за пятнадцать наших лет!

 

Пятнадцать лет – не дата, так —

Огрызок, недоедок.

Полтинник – да! И четвертак.

А то – ни так – ни эдак.

 

А мы живем и не горим,

Хотя в огне нет брода,

Чего хотим, то говорим, —

Свобода, брат, свобода!

 

‹1979›

 

‹БРАТЬЯМ ВАЙНЕРАМ›

‹I›

 

Я не спел вам в кино, хоть хотел,

Даже братья меня поддержали:

Там, по книге, мой Глеб где-то пел,

И весь МУР все пять дней протерпел,

Но в Одессе Жеглова зажали.

 

А теперь запылает моя щека,

А душа – дак замлеет.

Я спою, как из черного ящика,

Что всегда уцелеет.

 

Генеалоги Вайнеров бьются в тщете, —

Древо рода никто не обхватит.

Кто из них приписал на Царьградском щите:

«Юбилеями правят пока еще те,

Чей он есть, юбилей, и кто платит»?

 

Первой встрече я был очень рад,

Но держался не запанибрата.

Младший брат был небрит и не брат —

Выражался как древний пират,

Да и старший похож на пирата.

 

Я пил кофе – еще на цикории,

Не вставляя ни слова,

Ну а Вайнеры-братики спорили

Про характер Жеглова.

 

В Лувре я – будь я проклят! – попробуй, налей!

А у вас – перепало б и мне там.

Возле этой безрукой – не хошь, а лелей,

Жрать охота, брать я, а у вас – юбилей

И, наверно… конечно, с банкетом.

 

Братья! Кто же вас сможет сломить?

Пусть вы даже не ели от пуза…

Здоровы, а плетете тончайшую нить.

Все читали вас, все, – хорошо б опросить

Членов… нет, – экипажи «Союза».

 

Я сегодня по «ихнему» радио

Не расслышал за воем

Что-то… «в честь юбилея, Аркадия

Привезли под конвоем…»

 

Все так буднично, ровно они, бытово.

Мы же все у приемников млеем.

Я ж скажу вам, что ежели это того…

Пусть меня под конвоем везут в ВТО —

С юбилеем, так уж с юбилеем.

 

Так о чем же я, бишь, или вишь?

Извини – я иду по Аркаде:

МУР и «зря ты душою кривишь» —

Кончен ты! В этом месте, малыш,

В сорок пятом работал Аркадий.

 

Пусть среди экспонатов окажутся

Эти кресла, подобные стулу.

Если наши музеи откажутся —

Увезу в Гонолулу.

 

Не сочтите за лесть предложенье мое,

Не сочтите его и капризом,

Что скупиться, ведь тут юбилей, е-мое! —

Все, братьями моими содеянное,

Предлагаю назвать «вайнеризмом»!

 

 

‹II›

 

Граждане, ах, сколько ж я не пел, но не от лени —

Некому: жена – в Париже, все дружки – сидят.

Даже Глеб Жеглов – хоть ботал чуть по новой фене —

Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.

 

Хорошо, что в зале нет

Ненаших всех сортов,

Здесь – кто хочет на банкет

Без всяких паспортов.

 

Расскажу про братиков —

Писателей, соратников,

Про людей такой души,

Что не сыщешь ватников.

 

Наше телевидение требовало резко:

Выбросить слова «легавый», «мусор» или «мент»,

Поменять на мыло шило, шило – на стамеску,

А ворье переиначить в «чуждый элемент».

 

Но сказали брат и брат:

«Не! Мы усе спасем.

Мы и сквозь редакторат

Все это пронесем».

 

Так в ответ подельники,

Скиданув халатики,

Надевали тельники,

А поверх – бушлатики.

 

Про братьев-разбойников у Шиллера читали,

Про Лаутензаков написал уже Лион,

Про Серапионовых листали Коли, Вали…

Где ж роман про Вайнеров? Их – два на миллион!

 

Проявив усердие,

Сказали кореша:

«“Эру милосердия”

Можно даже в США».

 

С них художник Шкатников

Написал бы латников.

Мы же в их лице теряем

Классных медвежатников.

 

 

‹III›