Афинское Народное Собрание по изображению комических поэтов.

Народное Собрание состояло главным образом из пирейских²⁴ и афинских ремесленников и торговцев. Жившие же в отдалении от Афин землевладельцы за неимением досуга могли приезжать туда только в исключительных случаях. С того времени, когда стали платить за посещение Народного Собрания, т. е. с начала IV века, оно было наводнено самыми бедными гражданами, которые раньше воздерживались от этого, вероятно, в силу необходимости зарабатывать себе ежедневное пропитание. Таким образом, важнейшие интересы государства зависели от большинства голосов пролетариата. Аристофан дает смешной пример этого явления в своей комедии «Женщины в Народном Собрании». Женщины, переодевшись в мужское платье, заполняют Пникс и смешиваются с толпою граждан, шедших на обсуждение дел. Их глава Праксагора вносит предложение: передать отныне разрешение всех дел женщинам. Тогда, рассказывает очевидец, толпа сапожников, т. е. пролетариев, начинает аплодировать; крестьяне, как люди, обладающее более здравым смыслом, выражают несогласие ропотом, но они терпят поражение, так как находятся в меньшинстве. Вот как, по словам Аристофана, решались дела в ту эпоху.

Могли ли быть приняты обдуманные и осторожные мероприятия в таком собрании невежественных и в силу с. 431 своей бедности неответственных граждан? Все эти афиняне, которые в отдельности в повседневной жизни были так умны, рассудительны, собравшись на Пниксе, казались ротозеями, которым можно было представить дело в каком угодно освещении. Они выслушивали оратора среди шума и криков, среди аплодисментов и свистков, занимаясь в то же время едой и питьем, так что стражники, выполнявшие роль полиции в этом собрании, должны были иногда выводить оттуда наиболее беспокойных членов; они слушали оратора и готовы были последовать за тем, кто ловко сумеет затронуть их слабые места. Важные государственные дела интересовали их меньше, чем вопросы относительно тех или иных личностей. Если же они и занимались государственными вопросами, то только под влиянием самообмана разгоряченного воображения или инстинктивных побуждений. Понижение цены на рыбу, которой они питались, затрагивало их гораздо больше, чем заключение мира со Спартой.

Люди, на сторону которых они становились, должны были заботиться только об их удовольствиях или их потребностях. Народ слушал их до тех пор, пока они угождали его страстям, и покидал их, как только находил других, которые умели лучше угождать ему. Толпа эта предпочла бы шарлатана, пообещавшего ей пару хороших сандалий и теплую тунику на зиму, человеку, который завоевал какой-нибудь город. Она неумолима в своей мести и слепа в доверии. Сегодняшний ее идол завтра может сделаться ее жертвой. Напрасно вчерашний любимец пытался бы рабской угодливостью сохранить доброе расположение народа, напрасно бросался бы он к его ногам и предлагал бы ему вытереть о свою голову его грязные пальцы. Вчерашний любимец уже утомил народ, который с удовольствием сменяет его на нового.

Естественный эгоизм толпы увеличивается благодаря лести ее сановников. Привыкнув смотреть на себя, как на самовластного господина, народ заботится только о себе. Он одобряет лихоимство, из которого может с. 432 извлечь себе пользу, покровительствует грабежам, в которых принимает участие, и превращает закон в соучастника своих преступлений.

Легкость воображения греков ведет к тому, что народ желает постоянно то, чего у него нет. Сегодня — Пилос, завтра — Сицилию, послезавтра — Карфаген. Вследствие своего невежества он верит, что все это возможно; невежество побуждает его с легким сердцем ниспровергать установленный порядок. Он не мог себе представить, что понятие «управлять» означает что-либо другое, кроме беспрерывного принятия и отмены закона, и сегодня он отвергает мероприятия, которые спешил принять вчера. Он играл законодательными постановлениями, как дети играют в мяч. Законы афинян в этот период похожи на паутину, сметаемую одним взмахом щетки, но снова появляющуюся за одну ночь. Если бы вы покинули Афины на три месяца, то по возвращении не узнали бы их. Большинство, о котором мы только что говорили, приветствовало бы нелепое предложение Праксагоры только потому, что это была единственная еще неиспробованная новость.

Вкусив удовольствия быть верховным повелителем и путем голосования распоряжаться общественными должностями и управлением, народ не хотел уже отказываться от этого. Он тем сильнее держится за свою власть, чем труднее она ему достается и чем менее сам он становится достоин ее. Он делается ревнивым, подозрительным, враждебно относится ко всему, что выходит из среднего уровня. Из боязни тирании он сам становится тираном. В памяти демократии продолжает жить яркое воспоминание о тиране Гиппии, и знаменитые куплеты в честь Гармодия²⁵распевались в качестве застольной песни. Если из-за какого-нибудь пустяка богатый человек не понравится людям самого низшего класса, они начинают видеть в нем претендента на тиранию. Таким образом составляется группа с. 433 подозрительных. Донос на Клеона²⁶, как на тирана, был сделан его соперником, торговцем кровяных колбас. В пьесе Аристофана «Осы» хор старых судей заподазривает в Бделиклеоне стремление к тирании, потому что тот хочет помешать своему отцу быть судьею. Изобличая молодого аристократа, хор передает сущность речей демагогов: «Не очевидно ли для всех нас, бедняков, что тирания тайно прокрадывается к нам с целью овладеть нами. Эх ты, презренный, со своими длинными волосами, ты под разными увертками пытаешься лишить нас возможности пользоваться законами республики. Ты хочешь повелевать один!» Хор старцев усматривает в заговоре женщин в комедии «Лизистрата» тираническую попытку. В конце концов в Афинах только и говорят о заговорах. Тирания вошла в моду, обратилась в ходкий товар, стала встречаться на рынке чаще соленой рыбы.

Таким образом, Народное Собрание с верховною властью, где господствует безымянное большинство бедных людей, занято только вопросом о том, как бы прожить на счет богатых и обеспечить себе приобретенное значение. Вот какова была новая царская власть в Афинах.

(Couat. Aristophane, стр. 69—72).