Клятва гелиастов.

«Я буду голосовать согласно законам и постановлениям афинского народа и Совета 500. Когда закон не будет давать указаний, я поступлю согласно с моейс. 463 совестью, без пристрастия и ненависти. Я буду подавать голос только относительно тех дел, которые составят предмет преследования. Я буду выслушивать истца и ответчика с одинаковым чувством благосклонности.

Клянусь в этом Аполлоном, Зевсом и Деметрой. Если я сдержу свое слово, да будет мне благо; если я нарушу его, да погибну со всем моим родом!»

(Gilbert. Handbuch der griechischen Staatsalterthümer, т. I, стр. 373).

9. Афинский присяжный по изображению Аристофана⁴.

Каждый гражданин, достигший тридцатилетнего возраста, имел право быть судьей. Он мог по произволу оправдать одного из подсудимых и обвинить другого; тронуться мольбами того из них, у которого есть красивая дочь, радующая своим видом старого судью; обратить внимание на иного, потому что он насмешил его или продекламировал ему несколько прекрасных стихов; снисходительно отнестись к такому, который, вернувшись с агоры, сыграет ему прекрасную арию на флейте. Вот какие мотивы имеют для присяжного решающее значение. Чтобы убедить его, надо найти дорогу к его сердцу. Поэтому самые высокомерные люди становятся смиренными перед ним. Присяжный при входе в суд видит, что к нему направляются наиболее именитые лица, ласково протягивающие ему руку, которая расхищала общественную казну, и низко кланяются ему. Затем он садится на свое место и до вечера принимает важный вид, наслаждается лестными речами, мольбами и обещаниями людей, привлеченных к суду, и знает, что день его не пропал даром, так как государство позаботилось о нем, назначив ему три обола (около 18 коп.) в день. В тех важных делах, которые Народное Собрание и Совет отправляют на рассмотрение с. 464 присяжных, перед решеткой суда появляются первые лица в государстве. Клеоним рассыпается перед судьей в уверениях преданности, а Клеон отгоняет от него надоедающих ему мух. «Ах», восклицает судья Филоклеон, «разве мне принадлежит не такая власть, как Зевсу? ведь я слышу, что обо мне говорят так же, как о Зевсе». Когда судьи шумят, прохожие говорят: «Великие боги, какой гром производит этот суд!».

По изображению Аристофана, Филоклеон, этот тип афинского судьи, ни добр, ни зол, но он глуп, сумасброден, эгоист, не имеет понятия о добре и зле и видит в исполнении своих обязанностей средство удовлетворить своим страстям или предрассудкам. Попробуйте-ка доверить суду из 500 или 600 судей честь и жизнь граждан; поручите-ка им разрешение запутанных вопросов, где необходимо знание права или где дело связано с судьбою государства; даже больше того: приведите-ка на этот суд из афинских граждан их подданных или союзников, с которыми они склонны обращаться, как с существами низшими или врагами, и которые пожалуются на вымогательства, совершенные по отношению к ним каким-нибудь афинским чиновником, — какого правосудия можете вы ожидать? Даже в том случае, когда присяжные добросовестны и проникнуты стремлением судить правильно, они, вследствие своего невежества и предрассудков, постановили бы произвольный приговор. Если же они недобросовестны, то трудно предвидеть, до какой степени дойдет их глупость, побуждаемая скупостью. Филоклеон судит вкривь и вкось, взламывает печать на завещании, наперед подает свой голос с обвинением, не выслушав даже дела и руководясь только своим капризом и личными интересами.

(Couat. Aristophane, стр. 73).

Афинский присяжный по описанию ораторов.

Дошедшие до нас речи ораторов дают возможность догадаться, что афинский присяжный был человек с. 465 посредственной честности, с ограниченными умом и мало знакомый с законами. Он был чувствителен к красноречию, желал судить по совести, но отличался большой страстностью, чересчур проникался личными интересами, был очень склонен руководиться посторонними для дела соображениями, покровительствовал тем, кто льстил его предрассудкам или кто разделял его мнение.

Самым действительным средством выиграть процесс было не доказывать свое право, а расписать себя перед присяжными прекрасным гражданином, с большой готовностью уплачивавшим подати, исполнявшим военную службу и приносившим тяжелые жертвы на пользу республики.

Всякая защитительная речь подразделялась обычно на две части. Первая посвящалась обсуждению дела; во второй обвиняемый восхвалял свои гражданские добродетели и старался умалить достоинство противника, радуясь, если можно было с некоторой вероятностью приписать ему аристократические стремления, а себя выставить ревностным демократом.

Однажды перед афинским судом предстал по обвинению в убийстве уроженец Митилены. Обвинитель не упустил случая сослаться на то, что отец обвиняемого принял участие в восстании Митилены против Афин. Обвиняемый счел себя обязанным ответить следующим образом: «До этого восстания мой отец всем своим поведением доказал свое расположение к вам. Но когда весь город, к сожалению, отложился от вас, то он был принужден принять участие в общей ошибке. Хотя он всегда придерживался прежних своих взглядов, но не мог на деле проявить их, так как не имел возможности покинуть свою страну, где его удерживали дети и имущество; с другой стороны, он не мог бороться один против общего решения. Когда вы наказали вожаков, а другим разрешили остаться в стране, мой отец, которого вы не подвергали наказанию, вел себя совершенно безупречно. Он исполнял все свои обязанности, подчинялся всем повинностям, с. 466 которые налагались на него Митиленой и Афинами». (Антифон. Об убийстве Герода, 76—77).

На одном процессе о наследовании оратор Исей говорит следующее: «Надо изучить обе стороны. Фрасипп, отец Гагнона и Гагнофея, чрезвычайно усердно платит налоги и несет повинности (литургии). Его сыновья покидали Аттику только в том случае, когда шли на войну. Они не были бесполезны для государства, а служили в войске, платили налоги, исполняли все требования и, как всем известно, были образцовыми гражданами; следовательно, они имеют больше оснований, чем Хариад, требовать наследства Никострата. В самом деле, когда Хариад жил здесь, он попал за воровство в тюрьму и был выпущен из нее только по вине некоторых должностных лиц, которых вы присудили впоследствии к смерти. Затем он был замешан еще в другом деле, а потому выехал за границу. Он жил там 16 лет и вернулся только после смерти Никострата. Он не участвовал ни в одном вашем походе, не вносил никаких налогов, не выполнял никаких литургий, а стремится завладеть имуществом других». (Исей. О наследстве Никострата, 27—29).