Глава 11. Позади крысы имеется длинный хвост, отвратный на вид и ощупь.

Позади крысы имеется длинный хвост, отвратный на вид и ощупь.

Там же

Дороги в Ринтаре мерили вешками: покуда один человек другого видит – одна. Для их обозначения по обочинам врывали столбики в человеческий рост, на верхушки которых иногда надевали шапки. Ну не то чтобы специально для столбов шили, но обычай такой был: прохудилась шапка – отдай ее дороге! По весне или осени, когда треухи – соломенные шляпы надо было либо закладывать в сундуки на хранение, либо выбрасывать, все окрестные вешки стояли с покрытыми головами. Потом шапки или окончательно сгнивали, или вороны растаскивали их на гнезда.

Увидев в темноте первую одетую вешку, Рыска жутко перепугалась: показалось, что кто-то поджидает ее впереди, да еще так нагло, в открытую, будто знает, что никуда девушка от него не денется. Рыска долго стояла и дрожала, не рискуя ни идти вперед, ни поворачивать назад. Потом, на ее счастье, на вешку села сова. Повертела башкой, посверкала глазищами, что-то заметила и снялась в бесшумный полет. Только тогда до девушки дошло, «кто» это. Но успокоиться удалось далеко не сразу.

Одно дело – красочно представлять вольную жизнь, сидя на теплом безопасном чердаке, и совсем другое – плестись впотьмах по дороге, когда за спиной укоризненно сопит корова, а плечи оттягивают торбы. Уже через полвешки выяснилось, что нести в одной тяжелую репу, а в другой легкую одежду очень неудобно. Приходилось то и дело останавливаться и менять их местами, держа при этом конец веревки в зубах, чтоб Милка не сбежала. И разложить поровну нельзя – репа грязная, погубит все приданое. Рыска попыталась навьючить торбы на корову, но если просто связать ручки и перебросить через Милкину спину, то проклятая репа перетягивала, а седла, на котором ее можно было бы закрепить, не было.

Добравшись до вешки, девушка свалила торбы на землю и рухнула рядом. И чего ей приспичило убегать именно сегодня?! Собралась бы спокойненько, отдохнула… может, еще и не ушла бы. Рыска потрогала стертую пятку, вздохнула. Не иначе Саший подгадил: дождался, когда Хольга заснет, и давай дороги путать!

Но в глубине души девушка подозревала, что дури ей и своей хватило.

Похоже, придется заночевать в лесу. Только от дороги надо отойти, чтоб костер с нее не заметили… ой! Про огниво-то Рыска забыла! И про нож тоже! Странно, что голова на месте…

Девушке ужасно захотелось повернуть обратно, пока на хуторе никто их не хватился. Если б это можно было сделать одной силой мысли, Рыска уже давно лежала бы на печи. Но снова брести вверх-вниз по холмам… Девушка вздохнула еще раз, вдвое тяжелей, осмотрелась и повела корову туда, где за деревьями померещилась полянка.

Действительно померещилась. Отойти пришлось довольно далеко, прежде чем Рыска наткнулась на дикую яблоню, шатром растопырившую корявые ветки. Под ней углом лежали два бревна, а когда девушка сделала еще шаг, под ногой хрупнули угли. Рыска с надеждой поворошила их лаптем, но кострище давным-давно остыло.

Привязав Милку к яблоне, девушка наломала веток для постели – сначала еловых, они ровнее и не пропускают холод земли, а сверху, вместо простыни, набросала орешника с крупными бархатистыми листьями. За подушку сошел мешок с приданым.

– Спокойной ночи, – улегшись, мрачно пожелала Рыска корове. Та повернула к ней морду и укоризненно потрепыхала ушами. Спокойной, как же! Это ты, короткоухая, не слышишь, как, огрызаясь друг на друга, жадно рвут свежую дохлятину волки; как, выкрикивая небу ругательства, по колено в воде бредет пьяный в ветошь мужчина, не соображая, что речные камыши – это вовсе не забор, и, похоже, эдак дойдет аж до Пограничной плотины; как в кормильню «Три цветка» заходит усталый гонец – всего одна кружка пива, кто узнает? – сбрасывает плащ на руки слуге, а сумку берет с собой, прижимая к груди, словно ребенка; как шепчутся в городской подворотне два голоса, хлопают ладони и звенят монеты… Впрочем, этого уже не слышала и корова.

– Да ты не бойся! – сказала девушка то ли ей, то ли себе. – Если тут опасно станет, я мигом почу-у-увствую…

Рыска зевнула и почти мгновенно уснула.

* * *

Под утро девушке волей-неволей пришлось встать, выломать еще несколько веток и укрыться ими вместо одеяла. Стало немного теплее, но заснуть уже не получилось. Так до рассвета и проворочалась, упрямо не открывая глаз. Спать после такого «отдыха» хотелось еще больше, все тело ныло. И в животе урчало. Видно, вчера так предвкушала праздничный стол, что утром желудок первым делом потребовал обещанного.

Милка, не получив обычного ведра мучной болтушки, тоже грустила, нехотя пощипывая редкую лесную травку. Была б дойная, можно было бы хоть молоком позавтракать. Но у скаковой коровы вымя маленькое, только теленка накормить. А Милка к тому же ни разу не телилась, там и капли не выжмешь.

О, у них же репа есть! Не боги весть что, но голод зажевать сгодится. Рыска потянулась за прислоненным к стволу мешком и ахнула: корова, обнаружив ночью знакомую торбу и учуяв лежащее в ней лакомство, теребила холстину зубами, пока не высыпала всю репу на землю. А там что съела, что растоптала.

– У-у, скотина бессовестная! – свирепо погрозила кулаком девушка. Милка не менее выразительно принялась чесать рог о дерево.

Сама торба была цела, но так обслюнявлена, что Рыска не знала, за какой угол ее взять. К вещам не положишь, в руках тоже не понесешь, а просто выбросить хозяйственная весчанская душа не позволяла. Наконец девушка догадалась повесить ее Милке на шею: сама испоганила, сама и неси! Встретится ручей – можно будет постирать.

До города, как Рыска слыхала, полдня пути. Это если на телеге. Тем, кто шел пешком, приходилось выходить засветло, и то не всегда до темноты успевали. Вчера Рыска прошла совсем немного, вешек пять, но места вокруг уже были незнакомые, и это неожиданно подняло девушке настроение. Все, старая жизнь осталась позади и больше не путается в ногах! Рыска расправила плечи, разом ощутив себя свободной и очень взрослой. Ничего, дорога прямая, вдоль нее стоит еще несколько весок, где можно купить хлеба и набрать воды. Погода хорошая – ни облачка, ни ветерка, через три-четыре лучины припекать начнет. В крайнем случае опять в лесу заночуем. Пара пустяков!

Девушка отвязала корову, намотала веревку на руку… и спохватилась, что понятия не имеет, с какой стороны они пришли. Притоптанная трава за ночь выпрямилась, а читать едва заметные знаки на лесной земле Рыска не умела. Дар тоже молчал – впрочем, она так и не научилась его будить, сам проявлялся, когда хотел. Вот если б Рыска пошла не задумываясь, или кто-нибудь ее спросил, где находится город…

– Ну и где же он? – вслух спросила девушка сама у себя, но уловка не сработала.

А если так? Рыска зажмурилась и, раскинув руки, начала крутиться на месте, пока не потеряла исходное направление. «Мне нужно в город, – твердила она про себя. – Я очень хочу туда попасть!»

Девушка остановилась, помедлила и открыла глаза:

– И-и-и-и!

Милка, озадаченная странным поведением хозяйки, подошла вплотную и потянулась к ее лицу губами. Их-то Рыска и увидела: волосатые и слюнявые, а посредине крупные желтые зубы.

– Тьфу ты! – Опомнившись, девушка отпихнула коровью голову и с сомнением поглядела вперед. Там вражеской ратью стояли елочки – сомнительно, чтоб ночью Рыска их не заметила. Хотя… вон там какой-то просвет есть, может, через него и прошла?

Девушка взяла корову на короткую веревку и повела за собой. Сколько они вчера поляну искали? Десять щепок? Двадцать? Пора бы уже появиться дороге!

Через лучину Рыска сдалась и повернула назад. Это не весковые перелески, где всегда можно выйти на опушку и обойти кругом. Дедок рассказывал, будто в этом бору целая сотня ополченцев полгода пряталась, задавая саврянам перцу – даже стоянку найти не могли, не то что поймать.

Прошло две лучины, а поляна сгинула, как тот ополченец. Шла-то Рыска прямо, но постоянно приходилось огибать ямы, выворотни и совсем непролазные кусты. Шажок туда, два сюда – вот вам и разница с четверть вешки.

Взошло солнце, раскинуло в лесу золотые сети. В кронах надрывались птицы, привыкнув к бестолково блуждающим внизу человеку с коровой и уже не обращая на них внимания. Рыска взмокла, ее начала одолевать жажда, слепни и паника. На прогалинках пышно, ароматно цвела земляника, но до первых ягодок было еще далеко. Девушка наткнулась на кочку кислицы и жадно набила ею рот. Потом вспугнула толстую, прыгучую лягушку и долго шла за ней, надеясь, что квакуха приведет ее к роднику или речному берегу, но путь закончился у мелкой, затянутой тиной лужи, из которой даже корова пить побрезговала.

Да что же это такое?! Отродясь в лесу не блуждала, а тут вдруг такая ерунда! Неужели ее дар только на хуторе работает?

И тут Рыска совершенно неожиданно вывалилась из кустов на прямую, ровную, хорошо утоптанную дорогу. Вон даже вешка стоит, совсем новая.

К девушке разом вернулась уверенность. Рыска снисходительно потрепала корову по облепленной паутиной шее. Ей, видунье, все по плечу! Хм… Э… А в какую сторону идти?

* * *

А на хуторе с раннего утра поднялась такая суматоха, будто помер кто-то.

– Лентяи, дармоеды, бездельники! – бушевал Сурок, ворвавшись в каморку и пинками разбудив работников. – Я для чего ворота ставил? Стальной засов на них вешал? Собак заводил? Чтобы у меня батрачки среди ночи коров крали?!

– Может, она просто покататься решила? – наивно предположил дедок. – Праздник же, а бабы ежели не работают, то им всякая блажь в головы лезть начинает…

– А у вас, мужиков, она оттуда даже работой не выгоняется, – зло перебила его обиженная Фесся. – Как же, покататься! Да она второй день только и говорила, что о корове. Гидар увел, вот и ей захотелось.

– Еще бы, – хмыкнул чернобородый батрак. – Девка-то в самом соку и работала не покладая рук. Где ж украла? Свое взяла! Ну и пусть идет счастье искать, другую наймете.

– Так она же скаковую увела! Племенную! Лучшую в стаде! – Ярость Сурка объяснялась не столько коровой, сколько важной сделкой, чуть ли не в четверть имущества хуторянина. Заключать ее без видуньи было боязно, а упускать – жалко.

– Да какая она лучшая, пегая как курица, – снова вступился за Рыску чернобородый, не обращая внимания на багрового хозяина. Сурок сам втайне побаивался его кулачищ и мирного нрава – разозлить трудно, зато уж если получится… – И слишком тихая для скаковой. Небось недоглядели, и ее мамку не Тяпа, а Вертушка из дойных покрыл. Тридцать сребров ей красная цена. Взыщите с родителей пятнадцать, и дело с концом.

Но такой исход хозяина, ясное дело, не устраивал. С Колая медьку стрясти – лаптей на злат собьешь, гоняясь за должником. И голова ничем не поможет, тридцать сребров за восемь лет работы – это Рыску надо ловить, чтоб еще столько же доплатить, а не наоборот.

– Нет уж, – твердо сказал он. – Если батраки повадятся уходить, когда им вздумается, сами себе оплату назначая, то никакого порядка на хуторе не будет. Я девке, между прочим, дядька и никуда ее не отпускал! А ну, живо седлайте коров и в погоню за мерзавкой!

У Фесси прихватило живот от волнения, и вдова под локоть увела ее на кухню. Один батрак побежал в коровник, другие остались совещаться.

– Если девчонка не полная дура, а простая, то поедет прямиком в город, – уверенно заявил Цыка. Умная, по его мнению, вообще бы с места не двинулась, ждала своего счастья с Пасилкой. – В весках ей не спрятаться, мигом выдадут.

– Если в город, то догоним, – поддержал его чернобородый. – Дорога туда одна, далеко девка уехать не могла – без седла небось быстро задницу натерла и спешилась. И как только отважилась сбежать, тихоня ж тихоней была!

– Видунья, – уважительно вздохнул Цыка. – Им яблоки сами в руки падают, только ладони подставляй!

* * *

Рыска остановилась передохнуть, и на нее тут же упала птичья какашка. Девушка подняла голову и увидела сорочье гнездо, на краю которого сидел лоснящийся «стрелок», кося на девушку круглым глазом. «Чего тебе здесь надо, чужачка?» – словно спрашивал он.

Настроение у Рыски снова начало портиться. Если б она не угадала с направлением, то давно вышла бы к хутору, что утешало. Да только веска, где жила тетка Жара, тоже никак не показывалась. Или она в стороне от дороги? Но Рыска пока не встретила ни одной развилки, а селения и тропы – как листья с ветками, одно без другого пропадет. Не по деревьям же местные скачут! Или девушка умудрилась так заплутать в лесу, что обошла веску чащей и снова вышла на дорогу? Но где тогда кормильня, в которую любил заворачивать Сурок – Корова вечно ругалась, что от вернувшегося из города мужа разит свежим перегаром?

А еще Рыску все сильнее мучила совесть за уведенную без спросу Милку. Зря девушка ее все-таки взяла. Пусть бы Сурок ею подавился, жмот бесстыжий! Жалко, конечно, еще два года в батрачках терять, зато все было бы по закону – а Рыска привыкла его уважать.

Сорока решила, что до драгоценного гнезда этой дылде не добраться, вспорхнула и пестрой трещоткой полетела над дорогой. Девушка даже улыбнулась – до того птица напоминала отставшую от свадебного поезда сваху: «Ай-ай-ай, погодите, главного гостя забыли!»

Рыска с Милкой тоже двинулись в путь и почти сразу же – слава Хольге! – обнаружили развилку. В дорогу вливалась травянистая тропка с песчаными проплешинами на дне колей. Даже если она ведет не к веске, а к стоянке лесорубов, там можно купить хлеба и уточнить дорогу!

Но Милке тропа не понравилась. Корова шумно втягивала ноздрями воздух и сопела, показывая, что с ним что-то неладно.

– Пошли-пошли! – потянула за веревку Рыска. – Если за лучину никого не встретим, повернем назад.

Милка подчинилась, но продолжала кочевряжиться: то головой мотнет, то оступится, будто случайно. Переупрямил ее только ручеек, вынырнувший из кустов и набившийся в спутники к тропке. Девушка и корова долго, жадно пили холодную воду. Рыска даже стянула платьице и ополоснулась из ладоней. Облегчение было недолгим – солнце стояло почти в зените, и ветки казались не крышей, а решеткой жаровни. Над головами пролетела еще одна сорока, камнем упала совсем рядом. Теперь уже и Рыска почувствовала какой-то нехороший душок, но это ее не сильно смутило. В веске тоже бытовал обычай выкидывать падаль за ограду, якобы для отпугивания зла (а на деле просто закапывать лень).

Но дорога закончилась не воротами, а большой поляной. «Свадебный пир» был в самом разгаре. В центре лежала большая, полусъеденная волками туша, укрытая сорочьим саваном. Из-под него там-сям торчали клочья темной шерсти.

«Лось», – подумала Рыска, но тут птицы ее заметили, подняли тревогу и всей стаей снялись с пиршественного стола. Понизу улепетывал барсук, высоко подбрасывая жирный сизый задок.

Угощение оказалось нетопырем в полной сбруе. Волки выпотрошили бедного зверя и сожрали самое вкусное – печень, селезенку, сочное мясо с ляжек. Птицы продолжили черное дело, но шкура у нетопыря толстая, мохнатая, клювами долбить тяжело, и передняя половина туши осталась почти нетронутой, только глаза расклевали. Ничего, до завтра либо подгниет и расползется, либо ночью волки вернутся…

Рыска боязливо обошла тушу, но человеческого тела не заметила. Как и стрел в боках нетопыря – если бы на путника напали разбойники, они б для верности утыкали его и зверя, словно ежей. Наверное, нетопырь вырвался от нерадивого слуги, забежал в чащу и попался волкам. Или просто издох в пути… но тогда, пожалуй, путник забрал бы седло. А тут даже торбы при нем висят.

За деревьями на другом конце поляны девушка увидела голубой просвет реки и поняла, что дальше можно не идти. Тропу протоптали не лесорубы, а водовозы – вон и запруда на ручье, у самого устья. Ну, хоть напились… И веска все-таки должна быть где-то рядом, раз им не лень отсюда воду таскать!

Рыска уже собиралась уходить, когда ей показалось, что нетопырь дернул передней лапой. Девушка вздрогнула и подозрительно уставилась на труп. Наверное, просто померещилось… Ой, нет! Снова шевельнулся, аж вьюк вздрогнул! Или что-то в нем?!

Прикасаться к живой мертвечине было противно и страшно. Девушка подобрала обломок сука и осторожно, на вытянутой руке, ткнула мешок, откатив его в сторону.

– Тьфу, гадость! – Рыска выронила сук и отпрыгнула, брезгливо вытирая руку о платье.

Да, нетопырь был мертв. А притороченная к седлу крыса – нет. Навалившийся на нее вьюк спас тварь от падальщиков – но не от жары. Увязанная, как колбаса, придавленная мешком, одуревшая от жажды и трупной вони, тварь вяло мотала башкой и хвостом, уже не соображая, на каком она свете. В приоткрытой пасти слизняком шевелился распухший язык.

Выжидающие на деревьях сороки оживились, спустились пониже. Они-то как раз очень любили мелких, беспомощных зверюшек, так что мучиться крысе осталось недолго. Рыска бросила на нее последний взгляд – и почему всякая мерзость притягивает его сильнее, чем красота? – и неожиданно для самой себя спросила:

– Что же здесь произошло, а?

Голова на миг закружилась, в глазах потемнело. Рыска вскинула руку к макушке – раскаленная! Надо шапку из лопухов сделать, а то напечет до полного обморока.

– Пить…

Нет, это был не голос. То есть голос как будто был, отзвучал и смолк, пустив эхо в Рыскиных мыслях, – но девушка ясно отдавала себе отчет, что ничего не слышала. И вместе с тем понимала, откуда пришел «звук».

– Это ты со мной говоришь? – на всякий случай уточнила она. Может, раненый путник все-таки валяется где-нибудь в кустах, угасающим голосом взывая о помощи, а Рыска, как идиотка, таращится на крысу?!

– Пи-и-ить…

Девушка вспомнила, как глумливо улыбался путник, обращаясь к «спутнице». Будто она поддерживала беседу. Рыска беспомощно огляделась – спросить бы, слышит ли кто-нибудь еще этот писклявый, противный голосок! Но рядом стояла только корова, глядя на Рыску такими кроткими влажными глазами, как будто вот-вот тоже заговорит. Может, даже проповедь «не укради» прочтет, и тогда девушка наконец поймет, что ей самой пора нырять в ручей, лечиться от солнечного удара.

Но Милка молчала. А крыса продолжала мучительно корчиться, и в бедной Рыскиной голове тенями проплывали чужие, бессвязные обрывки слов.

Ну ладно. Сейчас узнаем, кто из нас рехнулся. Девушка принесла пригоршню воды и выплеснула крысе в морду. Тварь судорожно вздрогнула, захрипела и еще шире раззявила пасть, ловя несуществующие капли.

Рыска снова сходила к ручью, на сей раз набрав воду в лист лопуха, и тонкой струйкой вылила крысе прямо в пасть. Тварь захлебывалась, кашляла, пускала носом пузыри, но кое-как глотала. От мокрой шерсти пошла вонь, перебивавшая трупную.

Крыса облизнулась, взгляд стал осмысленным – и Рыску окатило такой волной ненависти, что девушка пошатнулась.

– Будь ты проклята!

– Чего? – растерялась девушка. – А спасибо где?!

– Чтоб тебя разбойники всей бандой отымели за такое спасибо, коза драная!

– Ну и… – задохнулась от возмущения Рыска. – Ну и Саший с тобой, дрянь неблагодарная! Подыхай тут на солнцепеке!

– Пшла вон, быдло!

Рыска действительно пошла, и очень быстро. Успела даже с поляны выйти, молча костеря поганую тварь и свою доброту.

А потом девушку осенило.

Жар как-то сказал, что крыса для путника дороже нетопыря, да Рыска и сама это видела. Даже сидя в седле, путники то и дело посматривали: на месте ли тварь? Жива ли? Наверное, и вознаграждение за ее находку должно быть немалым. Скажем, с корову. Тогда можно вернуть Милку Сурку и жить спокойно!

Две самые нетерпеливые сороки разочарованно вернулись на ветки. Поклевать крысу они не успели, и та встретила Рыску яростным шипением.

Девушка облизнула губы и осторожно протянула руку к пленнице.

– Только посмей! – немедленно оскалилась тварь. Но куда больше Рыску отпугнул ее хвост: серый, чешуйчатый, в желтоватых пятнах. Крыса вильнула им, и девушку чуть не стошнило. Нет, прикоснуться к этой мерзости она не сможет ни за какие деньги!

Рыска походила вокруг, подумала. Денег все-таки хотелось. Да и оставлять живое существо – даже такое отвратительное – на растерзание сорокам было жалко. Пусть хоть путникам пользу принесет.

Выломав в кустах две рогатинки, девушка с их помощью кое-как отцепила тварь от седла и закатила в снятую с Милкиной шеи торбу. Крыса отнюдь не собиралась облегчать ей работу и, хотя едва дышала, умудрялась выворачиваться из-под палок, а очутившись в грязном мешке, обложила девушку совсем уж площадной бранью. Рыска и половины не поняла, в веске так даже пьяницы не ругались. А уж помянуть при девушке то, что ей положено увидеть только в первую брачную ночь… Рыска окончательно утвердилась во мнении, что гнуснее крысы твари не сыскать.

Повесив слабо шевелящуюся торбу обратно на Милку, девушка осмелела и рискнула обыскать вьюк. Денег и еды там не нашлось, зато лежало новенькое огниво и нож в кожаном чехле. «Попользуюсь в дороге и отдам вместе с крысой», – решила довольная Рыска, пряча вещи в мешок с приданым.

– Не злись, дурочка, – снисходительно обратилась она к пленнице. – Я же тебя к хозяину везу.

– Выслужиться надеешься… малолетняя? Погоди-погоди, он и тебя к седлу подвесит!

Одного слова Рыска опять не поняла, но смысл в целом уловила. И решила больше с крысой не разговаривать. Болтайся себе в торбе, как репка, – меньше вони!