Нью‑Йорк, США. Ноябрь 2012 г.

 

До этого дня их встречи ограничивались совместным распитием кофе и обсуждением тем, близких к погодным условиям. Именно так Энтони называл разговоры о современном массовом кинематографе, литературе и происходящем вокруг. Во время одной из таких встреч он внезапно пригласил Кристи на ужин, и она столь же внезапно согласилась.

Энтони заказал столик на вечер субботы в одном из уютных ресторанчиков, далеких от помпезности и роскоши, которую так любили многие из его пассий. Кристи не была его, она вообще не вписывалась в рамки его жизни. Рядом с ней время то замедляло свой бег, то стягивалось в точку мгновения, а реальность начинала движение в совершенно иных плоскостях. Рядом с ней он задумывался о том, что раньше предпочитал обходить стороной, и чувствовал себя так, будто знал её всю жизнь. Именно такое сравнение приходило в голову Энтони несмотря на то, что он всегда считал себя циником.

Он дожидался её за столиком, глядя на мелькающие за стеклом огни машин, светящиеся неоновые вывески и думал над тем, в чем она придет сегодня. Кристи предпочитала молодежный стиль и кэжуал, а в платье он её видел один‑единственный раз, в день их первой встречи. Говорят, если хочешь тренировать свою интуицию, надо представлять, кто и в какой одежде встретится тебе сегодня. Энтони представил её в легкой светлой кофте с рукавом три четверти, свободных брюках на полтона темнее и закрытых туфлях на сплошной подошве. Сверху должно быть будет куртка и легкий полупрозрачный шарф из органзы. Он оторвался от своих мыслей только чтобы взглянуть на часы – оставалось три минуты, рассеянно посмотрел на букет чайных роз, который, скорее всего, будет совершенно не к месту. Энтони кивнул проходящему официанту, чтобы попросить его унести цветы.

Подошедшая Кристи удобно устроилась на стуле, не дожидаясь пока он отодвинет его. С интуицией у Энтони оказалось неважно, потому что лиловый пуловер, темные вельветовые брюки и светлый плащ, который она небрежно бросила на спинку стула, мало соответствовали тому, что он надумал в ожидании.

– Привет, – с улыбкой произнесла она. – Это цветы для официанта или для меня?

– Привет, – Энтони тепло улыбнулся в ответ, – каюсь, для тебя. Но если не нравится, могу сделать приятное официанту.

Тот как раз подошел к их столику, протягивая Кристи меню, вопросительно взглянул на него. Уловил ли он обрывок его последней фразы, или же надеялся записать заказ, Энтони знать не мог.

– Девушки любят, когда им дарят цветы. Пожалуйста, любую вкуснятину от шеф‑повара и стакан гранатового сока. Я здесь впервые и за фигуру не беспокоюсь.

Он обратил внимание на «девушки любят, когда им дарят цветы». Кристи говорила так, будто сама была умудренной опытом дамой с богатым заплечным багажом. Сейчас многие юные особы этим грешат. Она беззастенчиво рассматривала его, а Энтони вопреки своей привычной линии поведения не стал переводить это в шутку, ответил прямо:

– В данный момент меня интересует только одна девушка, и нравится ли ей, – посмотрел на официанта и добавил, – мне то же самое, пожалуйста.

На его месте Энтони решил бы, что пара слегка не в себе. Редкий случай, когда он и она одновременно. Официант остался профессионалом до конца и уточнил:

– Какой десерт вам принести?

– Австрийский торт и чай, пожалуйста, – с самым серьезным видом уточнил Энтони, хотя сам с трудом сдерживал смех. То ли это присутствие Кристи на него так влияло, то ли он переутомился на работе, но сейчас вел себя как мальчишка, и совершенно не стеснялся этого. Он подумал о том, что все его пассии заказывали преимущественно легкие салатики и всякие диетические напитки, пили исключительно дорогие вина. Кристи была бесконечно далека от подобных заморочек, и ему это нравилось.

Когда спустя полтора часа они вышли из ресторана, он плотнее запахнул куртку. Ноябрьская прохлада, щедро сдобренная порывами ледяного ветра, не располагала к прогулкам в принципе, но Энтони не хотелось с ней расставаться. Кристи совсем не выглядела замерзшей, и он списал свои капризы на переутомление.

– Тяжелая профессия – официант, – заметил он, предлагая ей руку, – работаешь весь день, мечтаешь отправиться домой отдыхать, и тут приходят два тролля восьмидесятого уровня. В такие моменты все, что тебе остается – жалеть, что не согласился поменяться сменой позавчера.

– Пожалуй, одна из самых опасных, – согласилась она, подхватив его под руку, но не стала прижиматься или виснуть, как норовили сделать практически все его подруги. – Не знаешь, когда недовольный клиент наденет тебе на голову тарелку супа за ошибку шеф‑повара.

– Ты такое видела? – Энтони вопросительно посмотрел на неё. – Он кричал?

– Это был очень дорогой ресторан, – глаза Кристи заискрились от смеха, но она пыталась выглядеть серьезной. – Поэтому официант элегантно, как шляпу, снял тарелку и спросил, когда подавать горячее.

Энтони не выдержал и рассмеялся.

– Тебе нравится Нью‑Йорк? – внезапно спросил он. Никогда раньше они не заговаривали о личных предпочтениях и о прошлом друг друга. Кристи не была похожа на тех девушек, которые с легкостью выложат тебе всю трагическую историю их рода, включая бабушек и дедушек до пятого колена, щедро приправленную собственной фантазией, но Энтони и не жаждал раскопок на её прошлом. Ему нравилась она настоящая, и именно её он хотел узнать лучше.

– Временами да, временами нет. У него есть собственная душа, но иногда она прячется за масками.

– Ты говоришь, как поэт, а не как будущая журналистка, – фыркнул Энтони, – мне Нью‑Йорк представляется сплошной чередой суеты и непрекращающегося драйва. Если выражаться на твоем языке, в нем не единая душа, а некий конгломерат, который он вытягивает из людей.

– Я слишком старомодная журналистка, – фыркнула Кристи. – Поэзия – это хобби.

– О, так я угадал! Почитаешь мне? – Энтони легко ткнул её локтем в бок. – Давай, что‑нибудь душераздирающее. Моя пропитанная цинизмом душа жаждет витаминки возвышенности.

– Хартман, твое чувство прекрасного не выдержит стихов моего сочинения! У меня масса талантов, но с рифмой я не дружу.

– А я в школе писал рассказы, – неожиданно для себя произнес Энтони, он предпочитал не только не говорить, но и не вспоминать о щепетильной теме. – Это здорово мешало моей учебе. Вместо того, чтобы готовить уроки, я сидел и сочинял вечерами. Родителей это беспокоило, и однажды когда я вернулся из школы, обнаружил гору пепла на заднем дворе – то, во что превратились все мои записи. К несчастью тогда у меня не было компьютера, тогда бы мое творчество погибло гораздо шустрее. И менее пафосно.

– Понимаю, – тихо произнесла она, и, к собственной радости, Энтони не услышал в её словах не жалость, а сожаление. Две схожие эмоции, между тем не имеющие ничего общего. Первая унижает, вторая вселяет надежду. – У моего опекуна были подобные методы. Он считал, что если ты ничем не владеешь, то тебе нечего терять.

Энтони не стал спрашивать её о родителях. Обычно слово «опекун» означает то, что эти люди ушли из жизни ребенка. Или просто ушли из жизни.

– Мораль моих родителей была проще. Они хотели, чтобы я перестал портить бумагу и взялся за учебу, – ответил он, – и я действительно перестал, потому что не мог представить, что смогу пережить подобное ещё раз. Решил, что быть журналистом гораздо проще, чем писателем. По крайней мере, отсутствует риск сгинуть в безвестности, если твою книгу сочтут коммерчески невыгодной. – Он помолчал и, не дождавшись ответа, добавил. – Мнение твоего опекуна я выслушал. А как считаешь ты?

– Я долгое время принимала его мысли за свои. Потому что боялась. Боялась взять на себя ответственность, боялась своего выбора… Потом поняла, что это бессмысленно. Если я продолжу в том же духе, моя жизнь никогда не будет принадлежать мне. Если буду бояться любить – она так и останется пустой. Чем бы я её ни заполняла: прыжками с парашютом, крепким алкоголем, сквозным потоком интересных людей.

Энтони пожал плечами.

– Не уверен, что в жизни вообще есть смысл. В такой, в какой‑либо другой. Нужно просто жить, здесь и сейчас.

Они повернули за угол, избавившись от сильного ветра в лицо. Энтони бросил на неё быстрый взгляд и невольно улыбнулся.

– У тебя на голове гнездо.

– У меня всегда на голове гнездо, – сообщила Кристи, пытаясь пригладить растрепавшиеся волосы.

– Стиль Кристи Коул… так значит модели на подиумах – твоих рук дело?

– Они всего лишь копируют меня, – со смехом призналась девушка и поинтересовалась безразличным тоном. – То есть тебе не нравятся модели?

– Модели – нет, – Энтони пригладил её волосы на ходу, не задерживаясь не теме симпатий, – значит, не поэтесса и не стилист. Чем же увлекается загадочная Кристи Коул помимо журналистики?

– Не поверишь, но программированием. Захочешь ограбить банк – обращайся!

– Где ты была в тот день, когда я дал себе клятву быть законопослушным гражданином?!