ПЕРВЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК АЙДАХО-СПРИНГС

 

 

— Я никак не пойму, почему это обязательно должен быть квадрат, — сказала Мирна, стоило двери закрыться за единственным в то утро посетителем банка. — Почему бы, собственно, им не измерять площадь круга с помощью чего-нибудь круглого? Разве круг — не идеальная форма?

— Да, конечно, но круг не совсем подходит для измерения площади, и египтяне это понимали, — ответил ей Стивен из своего кабинета. — Каждый, кто имел дело, например, с площадью многоугольника любой формы, правильной или неправильной, в итоге приходил к выводу, что лучше всего измерять площадь с помощью такой геометрической фигуры, в которую способны вписаться углы, в том числе и внутренние, того или иного помещения, городской территории, поля или чего угодно другого. — Стивен обвел ногтем угол своего кожаного пресс-папье и продолжил: — Так что они сошлись на квадрате, потому что круглые геометрические фигуры при измерении площади не вписываются в углы. Квадрат гораздо легче для умозрительного восприятия и, поскольку у него четыре одинаковые стороны, гораздо проще в использовании. — Стивен помолчал, обдумывая только что сказанное, и прибавил: — По крайней мере, я думаю, что все было именно так.

Утром Стивен получил очередную математическую загадку от Джефа Симмонса и поделился ею со своей сотрудницей Мирной Кесслер, работавшей у них в банке кассиром. Он частенько убивал время на работе, решая подобные задачки. Эту загадку он собственно, уже разгадал и теперь поддразнивал Мирну, которая мучительно пыталась отыскать какое-то собственное решение. Мирна всегда заявляла, что ненавидит математику — она собиралась изучать гуманитарные науки, как только соберет достаточно денег на учебу. Три года назад она закончила школу в Айдахо-Спрингс, но родители пока не сумели оплатить ей учебу в колледже.

 

 

* * *

Управляющий банком отказывался вместе со Стивеном и Мирной решать подобные задачки, если они не имели никакого отношения к каким-либо финансовым компромиссам или спекуляции земельными участками.

— В старших классах нам целый год преподавали теоретическую математику, — рассказывал им Гриффин, — и я до сих пор не знаю, за каким чертом они это делали. Производные функции, дериваты — хрен его знает, что это такое и зачем оно человеку нужно?

— Мы с вами завтра непременно поболтаем на эту тему, Хауард, — пообещал ему Стивен. — А сегодня у нас на повестке дня древние египтяне.

И он вслух прочел Мирне письмо, полученное им по электронной почте:

— «Архитекторы Древнего Египта определяли высоту пирамиды, пользуясь диаметром круга, площадь которого была равна площади квадратного основания пирамиды. Как же они вычисляли диаметр этого круга?»

— Ты знаешь, из-за этих математических задачек ты порой похож на балаганного шута, который шутки ради откусывает голову живому цыпленку, — сказала Мирна. — Тебе все-таки нужно подыскать себе другое хобби.

— Да, он такой, и хобби себе нашел какое-то кошмарное. Так что ты лучше оставь его в покое и держись от него подальше. — Голос Гриффина доносился откуда-то из глубин его кабинета.

— Никакой я не шут! — попытался защититься Стивен. — Ну, согласен, доля истины в этом, может, и есть, только математика тут совершенно ни при чем. Если я и стал отчасти шутом, то исключительно по своей вине. Во всяком случае, шут я, безусловно, благородный!

— И вообще мне эта задачка про египтян уже надоела. Мне больше нравится другая — насчет телефона и калькулятора. Хотя я совершенно не представляю, как ее решать. — Мирна умолкла, потому что дверь банка открылась и перед окошком кассы появился клиент.

— Я тоже, — пробормотал себе под нос Стивен.

Он, правда, не слишком много и размышлял над ней с тех пор, как Джеф ему ее прислал. Решить ее оказалось куда труднее, чем представлялось с первого взгляда. Стивен потыкал было в кнопки своего мобильника, но это занятие тут же прервал Гриффин, который, появившись в дверном проеме, спросил:

— Ты сегодня разве в Денвер не собираешься?

— Собираюсь и хотел бы уйти пораньше, пока одна антикварная лавка на Южном шоссе не закрылась. А что?

— У Майка Томпсона есть лишний билет на воскресную игру. Ты не мог бы по дороге заехать к нему и взять у него этот билет для меня?

Гриффин отнюдь не был таким уж футбольным фанатом, но поход на футбольный матч — это отличный повод выпить пива с жареными колбасками, так что в душе управляющего тут же пробудилась горячая любовь к футболу.

— Да, конечно. Вы только позвоните ему и предупредите, что я приеду.

Стивен поморщился: он терпеть не мог эти поездки в Денвер. Возможность полюбоваться живописными холмами предгорий и чудесной перспективой вечно портили чудовищные пробки на шоссе. Хотя если он уйдет с работы часа в два, то, возможно, успеет попасть на шоссе до основных пробок, и к тому же у него будет еще пара часов, чтобы купить подарок своей сестре Кэтрин, которая наконец-то согласилась выйти замуж за человека, с которым встречается уже целых два года. Свадьба была намечена на середину декабря, и Стивен хотел прямо сейчас купить ей подарок — то ли немного запоздалый по случаю помолвки, то ли чуть преждевременный к свадьбе.

В детстве, помнится, Кэтрин просто обожала старинный китайский шкафчик, который стоял у матери в столовой. Шкафчик был из красного дерева, а тонкие стекла на дверцах обрамляли изысканные резные рамки. Обе стороны Южного шоссе просто утыканы антикварными магазинами, но Стивен давно приметил объявление о том, что в связи с прекращением торговли объявляется распродажа в старинном магазине «Антикварная лавка Майерса». Он был уверен, что уж там-то сумеет найти для Кэтрин что-нибудь подходящее.

Он скучал по сестре. Они часто разговаривали по телефону, и она поддразнивала его, когда он посылала ей по электронной почте всякие математические задачки, однако ему хотелось бы чаще видеться с нею. В детстве его всегда больше привлекали приятели, или занятия спортом, или еще какие-то неотложные дела, которых у подростка всегда находится сколько угодно. Теперь он даже вспомнить не мог, чем это был тогда так занят. Он редко находил время для сестренки, хоть и знал, что является для нее чуть ли не идолом.

Думая об этом теперь, пятнадцать лет спустя, Стивен чувствовал, что одна из самых больших неудач в его жизни — то, что он так и не постарался стать для младшей сестры действительно хорошим братом. Кении, тот парень, за которого она собиралась замуж, был специалистом по компьютерным технологиям и программированию. Стивен встречался с ним только раз, во время рождественских каникул в доме у Кэтрин в Сакраменто. Словно в насмешку, на Рождество тогда стояла тридцатиградусная жара и было очень влажно и душно, но все равно праздник прошел весело. Стивен, вернувшись в Айдахо-Спрингс, тут же поставил у себя в комнате елку, чтобы насладиться Рождеством в окружении снегов хотя бы с опозданием на неделю.

Он хотел подарить сестре на свадьбу что-нибудь такое, чтобы она поняла: он и тогда обращал внимание на то, что ей нравилось, что было для нее важно. Пусть она узнает об этом слишком поздно; все равно он надеялся, что ей станет ясно, как много она всегда значила для него. И для этого ему было совершенно необходимо найти именно такой шкафчик, какой ей непременно понравится.

Стивен собрал нужные документы на заявку по поводу займа для развития какого-то малого бизнеса, сложил их в папку, подошел к Мирне и сунул папку ей. Мирна тут же спрятала какие-то бумажки с чертежами, над которыми явно трудилась все это время, под раскрытый журнал, до этого лежавший чуть в стороне, на кассе.

— Похоже, на тех листках были нарисованы всякие окружности и квадраты? — улыбаясь, спросил Стивен.

— Ничего подобного! Ну хорошо, были, но больше я ломать голову над этим не желаю, — решительно заявила Мирна и сменила тему. — Что это за папка?

— Это документы. Заявка на заем. Тут все проверено и одобрено. Ты не могла бы засунуть все это в компьютер? А потом отослать письмо по электронной почте, как только Хауард его подпишет? — попросил он.

— Я отнюдь не ваша секретарша, Стивен Тэйлор! — притворно возмутилась Мирна, очень стараясь, чтобы голос ее звучал обиженно.

Стивену Мирна нравилась. Он часто замечал, что не жалеет времени, чтобы поговорить с ней о таких вещах, о каких, к сожалению, никогда прежде не говорил с Кэтрин. Мирна была весьма хорошенькой девушкой двадцати одного года от роду, с короткими черными как вороново крыло волосами, светлой кожей и голубыми глазами. Три года назад она еще училась в том самом выпускном классе, где Марк преподавал историю, и Стивен понимал, что для него она всегда останется одной из бывших учениц Марка. Хотя ему нередко доводилось слышать, как Мирна договаривается с друзьями о вечеринке, или о поездке на курорт, или о том, что они устроят «после лыжной прогулки».

Отец Мирны был вынужден оставить работу, получив серьезные травмы во время автомобильной аварии, и она бралась за любую временную работу, чтобы помочь матери выплачивать проценты по закладным. С финансами у них последние несколько лет было туговато, но прошлой зимой ее мать повысили в должности — до помощника управляющего местным супермаркетом, — и отец ее тоже подыскал себе работу в столовой местной больницы. Мирна мечтала поступить в колледж, и Марк всячески старался ей помочь. Они вместе составили заявку на стипендию, и если все сложится хорошо, то следующей осенью Мирна должна была стать студенткой Колорадского университета.

— Да знаю я, знаю, — покорно закивал Стивен. — Я просто очень надеялся, что ты мне поможешь. Мне сегодня очень нужно уйти пораньше, чтобы успеть свадебный подарок сестре купить.

— Ну ладно, раз так, я тебе, конечно, помогу. — Она кокетливо ему улыбнулась. — Хотя сидеть здесь — такая тоска! Особенно сегодня почему-то.

— Спасибо, — сказал он и крикнул в сторону открытой двери в кабинет Гриффина: — Я ушел, Хауард! Билет занесу вечером или, если будет слишком поздно, завтра утром. А ты, Мирна, сегодня вечером постарайся вести себя хорошо. Держись подальше от игровых автоматов и не злоупотребляй выпивкой, а то совсем сбрендишь.

И он улыбнулся ей, просовывая руки в рукава своего твидового пиджака.

— Откуда ты знаешь, Стивен? Ты ведь никогда никуда не ходишь! Вот скажи, когда ты в последний раз пил «Jager-meister»?

— Это, возможно, единственный немецкий «шнапс», который я пробовал, но если ты действительно хочешь уподобиться какому-нибудь лысому немецкому банкиру, то эта дрянь как раз тебе подойдет. В общем, веди себя хорошо.

Мирна видела в окно, как Стивен ждет у перехода, чтобы перейти на ту сторону улицы. Три года назад она с ума по нему сходила, а теперь воспринимала его скорее как старшего брата и защитника, чем потенциального ухажера. Вдруг Стивен оглянулся, ласково посмотрел на нее через плечо, покачал головой и повернул назад, в несколько прыжков преодолев ступеньки, ведущие к двери.

Мирна выжидающе уставилась на него:

— Ну, что еще?

— Стороны квадрата в основании этой пирамиды составляют восемьдесят девять процентов от диаметра окружности, равной этому квадрату по площади. Египтяне вычислили это задолго до того, как узнали о числе «пи». Ладно, в понедельник увидимся.

 

 

ТАВЕРНА «ЗЕЛЕНОЕ ДЕРЕВО»

 

 

Гарек Хайле во весь опор гнал коня через всю деревню к таверне «Зеленое дерево». Он лишь чуть-чуть задержался у омута Данаи, чтобы промыть раны, оставленные когтями греттана на крупе Ренны, однако раны эти нужно было поскорее зашить. Гарек надеялся, что у Саллакса найдется подходящий травяной отвар, чтобы усыпить кобылу, а зашить ей раны сумеет и Бринн. Сейчас, правда, кровотечение значительно уменьшилось, и Ренна вполне смогла довезти его до Эстрада. Гареку не терпелось сообщить всем, что на юге в лесу появились греттаны.

Вылетев на площадь, он вдруг потянул на себя поводья, заставив Ренну идти шагом; лошадь так резко затормозила, что из-под копыт у нее полетели комья грязи. На площади было не менее дюжины малакасийских солдат; они привязывали своих коней к коновязи возле таверны. Их даже издали легко было узнать по черным с золотом мундирам. Некоторые из них пока остались снаружи, призывая любопытных прохожих проходить и заниматься своими делами; остальные же вошли в таверну — причем не только через парадный, но и через черный ход.

Этому отряду, конечно, вряд ли удалось бы справиться с толпой местных жителей, однако все Восточные земли и Прага так давно находились под пятой Малакасии — за это время успело смениться несколько поколений, — что вряд ли кому-то в голову могла вдруг прийти мысль взяться за оружие и пойти войной против принца Малагона.

Борясь со страхом, Гарек подъехал к мелочной лавке на противоположном конце площади; лавка также принадлежала Саллаксу и Бринн Фарро. Там он и привязал Ренну — чтобы малакасийцы в случае чего не забрали ее с собой. Приторочив лук и охотничий нож к седлу, Гарек, прихрамывая, прошел через общественный выгон, надеясь войти в таверну со двора.

— Погоди-ка, парень, — велел ему пожилой дородный сержант, — у нас тут небольшое дельце.

Похоже, долгая служба в армии превратила его в тупое и послушное орудие Малагона. К тому же он был на целую голову выше остальных солдат, а под кожей у него так и перекатывались шары мускулов.

— Я же без оружия, — сказал Гарек. — У меня там друзья.

— Я сказал, стой здесь, — невозмутимо велел сержант. — Если у твоих друзей хватит ума, то им сегодня ничего не будет.

Гарек смотрел, как солдаты перекрывают вход с площади. Они были куда лучше вооружены, чем обычные малакасийские патрули, время от времени проходившие по городу и без конца искавшие повстанцев на северном берегу реки. Нет, сегодня что-то явно случилось.

— А вы не похожи на обыкновенный патруль, — осмелился предположить Гарек. — Что, в городе беспорядки?

— Не лезь не в свое дело, парень! — резко ответил ему сержант. Потом, словно смягчившись, прибавил: — Ну, вообще-то, ты прав. Мы ищем группу бандитов, которые прошлой ночью захватили караван на Торговой дороге чуть севернее Эстрада. — Он провел пальцем по лезвию короткого кинжала, висевшего у него на поясе, и сказал: — Но ты-то, разумеется, ничего об этом не знаешь, верно?

— Ой, конечно нет, господин мой! — жалким голосом начал Гарек. — Я и раньше-то...

Он внезапно умолк, привлеченный шумом борьбы, доносившимся из таверны. Забыв обо всем, он двинулся было к двери, но тут же получил здоровенную оплеуху и остановился, слегка оглушенный, даже покачиваясь. Потом перед глазами у него возникла странная пелена, и он упал навзничь, но сознания все же не потерял и, с трудом привстав, тяжело опустился на деревянную ступеньку крыльца.

— Ну, парень, повезло тебе, — тихо сказал ему сержант. — Я ведь тебя запросто и убить мог, но сегодня настроение у меня хорошее, так что будь умником и сиди тихо. А если еще раз полезешь на кого-то из моих людей, я из тебя голыми руками лепешку сделаю.

Гарек сильно сомневался, что и на ногах-то удержится, не говоря уж о том, чтобы с кем-то драться. В голове у него звенело, и этот звон, как он ни прислушивался к звукам, доносившимся из таверны, заглушал все на свете. Впрочем, остальные малакасийцы вскоре вышли наружу и вскочили на коней, готовясь ехать дальше. Среди них Гарек заметил молоденького лейтенанта, который что-то приказал солдатам резким, неприятным голосом, затем хмуро глянул на Гарека и, махнув рукой, повел свой отряд из города куда-то на север.

Гарек помотал головой, пытаясь стряхнуть дурноту, и поднялся.

— Ну что ж, бывай здоров, парень, — сказал ему сержант на прощание, еще разок довольно сильно ударил его кулаком в плечо и поскакал прочь.

Гарек наконец вошел в таверну, и оказалось, что там все не так уж и плохо. Во всяком случае, не хуже, чем после очередного праздника Двоелуния. Один из хорошо одетых господ — в нем Гарек узнал Джеронда Охиру — лежал у окна без сознания; остальные завсегдатаи помогали расставлять перевернутые во время обыска столы и стулья. Лесоруб Версен Байер, ближайший друг Гарека, стоял на коленях возле Джеронда, пытаясь привести его в чувство. Все присутствующие были Гареку хорошо знакомы, кроме одного купца — да, видимо, это все-таки был купец, если судить по его добротным башмакам, шелковой рубахе и вышитому шерстяному плащу.

— Чего это они приезжали? — спросил Гарек, пробираясь к буфетной стойке.

— Господи, что с тобой? — спросила в ответ Бринн, торопливо подбегая к нему и помогая усесться. Потом бережно взяла его лицо в ладони и принялась краешком чистенького фартука стирать у него с виска кровь.

На вопрос Гарека ответил Саллакс:

— Они сказали, что ищут троих — якобы это часть банды, которая прошлой ночью ограбила караван на Торговой дороге. Говорят, троих они прикончили, а еще троим удалось сбежать.

По глазам Бринн Гарек догадался, что она сильно встревожена. И прошептал так, чтобы только она одна могла его услышать:

— Я уверен, что он жив.

Слезинка повисла у нее на ресницах, сорвалась и потекла по щеке, но она тут же смахнула ее рукавом.

А Гарек, наклонившись ближе к Саллаксу, спросил:

— А зачем они тут-то ищут? Почему именно ваша таверна им такой подозрительной показалась?

— Они явно ищут что-то еще. Это же сразу чувствуется. Ты сам видел, как они отсюда рванули — прямиком из города, невесть куда, и никаких тебе дополнительных вопросов. Со мной такие штуки не проходят, меня не обманешь.

— А чего они на Джеронда набросились? — Гарек указывал на лежавшего без чувств мужчину.

— Да он сам виноват: с утра уже успел несколько кружек пропустить, а сам после вчерашнего сабантуя у Мики еще и не протрезвел как следует, — с досадой пояснил Саллакс. — Вот и раскрыл пасть — стал насчет мужества Малагона прохаживаться, ну, этот чертов лейтенантишка и врезал ему как следует палашом.

— Нам сейчас Гилмор просто необходим! — вмешалась Бринн. Гарек кивнул и воскликнул, поворачиваясь к могучему лесорубу, присевшему возле него на корточки:

— Послушай, Вере, ты просто не поверишь! Я налетел на целую стаю греттанов в... — Он вовремя сумел остановиться и быстро глянул в сторону того незнакомца, что сидел у камина. Потом прошептал Версену в самое ухо: — Представляешь, я наткнулся на них в лесу у реки. Этим утром. Их восемь штук было!

— Ерунда, Гарек, — отвечал Версен, добродушно смеясь. — Может, ты вчера пива перебрал, вот тебе и померещилось? Греттанов никогда прежде к югу от Блэустоунских гор не видели. С чего бы это они стали в такую даль забираться?

— Ну и что, что не видели? Они, наверное, и сейчас еще там. Ты лучше взгляни на круп Ренны, если тебе доказательства нужны. Мы с ней едва шкуры свои спасти сумели. — Гарек даже вздрогнул, вспоминая их отчаянный прыжок в реку, и прибавил: — Мне каким-то чудом удалось убить одного, а второй за нами прямо в реку прыгнул. Нам еще здорово повезло — греттаны ведь плавают не больно-то хорошо.

— Плавают? Да неужели? — насмешливо переспросил Версен. — Так тебе от них уплывать пришлось? Ну, ты у нас действительно Приносящий Смерть!

— А как они выглядят? — спросила Бринн.

— Как плод кровосмесительного брака пумы, лошади и медведя, — ответил ей Версен. — Они громадные, некоторые даже больше лошади. Если они действительно сюда идут, так надо людей предупредить, чтобы поаккуратней со скотиной были, в хлев загоняли и все такое.

Незнакомый купец встал и подошел к буфетной стойке. Он был молод и, безусловно, хорош собой, хотя, пожалуй, немного постарше их. Во всяком случае, Бринн очень старалась не пялить на этого красавца глаза.

Бросив на прилавок перед Саллаксом несколько монет, купец заявил:

— Я как-то в Фалкане видел, как стая этих тварей сожрала целую крестьянскую фуру. Они были настолько голодны — или настолько рассвирепели, — что почти уже прикончили эту чертову телегу, когда до них дошло, что она несъедобная. — Он немного помолчал и, повернувшись к Бринн, прибавил: — Прошу прощения за утренний беспорядок у себя в комнате. И огромное спасибо за завтрак. И пиво мне ваше очень понравилось. Спасибо, милая. И всем вам доброго здоровья!

Бринн покраснела и, смущенно глянув на красивого незнакомца, пригласила:

— А вы приходите к нам еще. Уж мы в следующий раз постараемся, чтоб у нас тут никто не безобразничал.

Он ей не ответил, и последние слова она произнесла, когда он был уже у двери. Впрочем, по дороге он успел поставить на место перевернутый стул и еще раз улыбнуться Бринн, а потом вышел и больше уж не оглядывался.

— Он кто? — спросил Гарек, глядя в окно, как незнакомец идет через площадь.

— Не знаю, — сказал Саллакс. — Он вчера поздно вечером пришел. Мы его лошадь в дальнюю конюшню поставили. Сумки седельные у него большие. Должно быть, торгует вразнос по городам.

С некоторых пор в Эстраде появлялось все меньше и меньше бродячих торговцев. Еще принц Марек — пять поколений назад — закрыл порт и наложил запрет на южные леса, так что судоходство в Эстраде постепенно сошло на нет, в отличие от других портовых городов Роны. Ходили слухи, что Марек закрыл также порты в Праге и во всех Восточных землях, сославшись на то, что его военные суда недостаточно многочисленны, чтобы патрулировать все судоходные пути близ южного полуострова.

Впрочем, кое-кто считал, что Мареку просто не терпелось накинуть на шею Роне удавку — ведь именно это южное государство король Ремонд считал своим домом, а Эстрад всегда служил элдарнскому монарху столицей и основной резиденцией. А поскольку родина самого Марека, Малакасия, была расположена далеко отсюда на северо-западе, то он, перекрыв в Роне большую часть торговых и морских путей, заставил здешнее население проявлять большую верность новой столице Элдарна — малакасийскому городу Пеллии.

В настоящее время Малакасия была единственным государством в Элдарне, которое обладало военно-морским флотом; но даже и при этом условии порт Эстрада так и не открыли для торговых судов. И полу задушенная еще Мареком морская торговля в Роне почти совсем сошла на нет, что существенно сказывалось на жизни ее населения.

Прижимая мокрое полотенце к виску, на котором зрела здоровенная шишка, Гарек все продолжал думать о тех малакасийских солдатах, и самые дурные предчувствия обуревали его. Элдарн явно стоял на пороге каких-то ужасных событий, и тревога охватывала Гарека, стоило ему представить себе, как Гилмор со своим маленьким отрядом сражается с оккупантами на Торговой дороге. Гилмор считался вожаком ронских повстанцев; именно он убедил их создать партизанские отряды, начать нападать на караваны и отнимать у них оружие. Оружие, говорил он, совершенно необходимо, если они хотят завоевать свободу и вновь самостоятельно управлять своей страной. Гилмор лучше всех разбирался в политике Малакасии и отлично знал, какова в действительности армия Малагона. Так что он наверняка знает и то, почему именно в таверну «Зеленое дерево» этим утром заявился целый отряд хорошо вооруженных малакасийцев.

Гарек выглянул в окно и на той стороне площади увидел Ренну, по-прежнему крепко привязанную к столбу коновязи. Тихо попрощавшись с Саллаксом и Бринн, Гарек встал и вышел из таверны. И сразу же почувствовал, какой холодный сильный ветер дует с побережья. Набирала силы южная из двух лун-близнецов, неся с собой порывистые ветры и высокие приливы.

Гарек, не подумав, резким движением запахнул куртку и чуть не вскрикнул, такой острой болью отозвалось в ребрах это движение. Он помнил, как сказал Бринн, что Гилмора среди убитых на верхней дороге наверняка нет. Но, выйдя на площадь и направляясь к Ренне, он понял, что ему очень хотелось бы надеяться, что его слова оказались правдой.

 

 

* * *

Малакасийский отряд разбил лагерь к северу от Эстрада, на поляне у реки. Коней они распрягли, и те мирно паслись, пощипывая травку; над лагерем висел запах горящих ореховых веток и жарящегося мяса. В эту идиллическую картину совершенно не вписывались шестеро мертвецов — трое лежали на дне открытой повозки, и тела их были насквозь пронзены стрелами, а еще трое, с аккуратно свернутыми набок шеями, свисали с ветвей огромного дуба на краю поляны. Тела их висели совершенно неподвижно, хотя ветви дерева и покачивались на ветру, дувшем с юга.

Красавец купец, которого Гарек совсем недавно видел в таверне «Зеленое дерево», неторопливо подъехал к часовому и потребовал:

— Мне нужно немедленно поговорить с лейтенантом Бронфио.

— А кто ты такой, красавчик? — насмешливо откликнулся часовой.

С невероятной быстротой купец схватил солдата за ухо и стал так яростно его выкручивать, словно собирался оторвать. Из надорванного уха бедняги брызнула кровь и между пальцами купца закапала на землю. Часовой настолько ошалел от боли и неожиданности, что не мог ни пошевелиться, ни крикнуть. Он лишь молча извивался в руках своего безжалостного мучителя, который, склонившись к нему с седла, тихо промолвил:

— Повторяю: мне необходимо немедленно поговорить с лейтенантом Бронфио, красавчик! Ступай быстрее! Не то я прямо тут выпущу тебе кишки, как жалкому кабану.

Оказавшись в палатке Бронфио, купец принялся ругать лейтенанта:

— Нужно все-таки лучше поддерживать дисциплину среди своих людей! Я требую наказать этого часового. Повстанцы вот-вот начнут нападать на наши сторожевые заставы. И если солдаты будут так вести себя, нам это проклятое сопротивление не подавить.

— Да, господин мой, — отвечал лейтенант, — я понимаю. Я немедленно обо всем позабочусь. — Он хмуро посмотрел на купца и спросил: — Вам что-нибудь удалось узнать в этой таверне, господин мой?

— Да, — кивнул тот. — Теперь у меня есть доказательства того, что партизаны используют заброшенный дворец как место встреч и хранения краденого оружия и припасов. Благодаря вашему появлению сегодня утром они уверены, что в данный момент мы ищем всего лишь каких-то троих разбойников. — Он помолчал, глядя в просвет между палатками туда, где с самого утра висели на ветвях дерева трое уже пойманных бандитов. — Им возможность нашей атаки на дворец и в голову не придет, пока они убеждены, что мы заняты чем-то совсем другим. — Купец снова помолчал и прибавил: — Итак, лейтенант, мы атакуем на рассвете в день полного двоелуния. Надо послать гонца к лейтенанту Рискетту. Пусть его люди присоединятся к вам здесь. Я же вернусь накануне вечером или найду вас уже в Эстраде и сообщу дальнейшие указания.

— Хорошо, господин мой. — Бронфио явно колебался, но потом все же спросил: — А вы ничего не узнали насчет местонахождения этого Гилмора, господин мой?

— А вот это, лейтенант, совершенно не ваша забота, — ледяным тоном ответил купец. — С Гилмором я сам буду иметь дело, и тогда, когда сочту нужным. Вы, безусловно, способный молодой офицер. Не портите себе карьеру излишним любопытством по поводу вещей, которые не имеют к вам ни малейшего отношения.

— Простите, господин мой. Просто повсюду ходят слухи, что принц Малагон использует... ну, в общем, всякие другие способы, чтобы обнаружить Гилмора, — сильно смутившись, выдавил из себя Бронфио.

— Мне совершенно не интересно, что там делает этот проклятый сукин сын, — сказал купец, и в его спокойном голосе явственно послышалась угроза. — Я сам найду Гилмора, я сам убью Гилмора, и я сам съем за завтраком у Малагона его сердце, поднесенное мне на резной тарелке из орехового дерева. Вы меня достаточно хорошо поняли, лейтенант?

И Брофио поспешно ответил:

— Да, господин мой, конечно. Я свяжусь с лейтенантом Рискеттом, и оба отряда будут ждать ваших дальнейших указаний в канун двоелуния, господин мой.

Купец улыбнулся, дружески похлопал молодого человека по плечу и сказал:

— Прекрасно, лейтенант. Все люди должны находиться под вашей ответственностью, пока я не вернусь или дополнительно не свяжусь с вами. — Не дожидаясь ответа, он резко повернулся и вышел из палатки, не обращая ни малейшего внимания на косые взгляды собравшихся вокруг малакасийских солдат; затем он вскочил на коня и поскакал обратно в Эстрад.

 

 

* * *

Малакасийский шпион и величайший мастер своего дела Джакрис Марсет поправил манжеты шелковой рубашки и задумался, сидя в седле. Он совершил ошибку, в столь грубых выражениях отозвавшись о правителе Малакасии, когда целый отряд солдат, собравшись за стенами палатки, подслушивал их разговор с Бронфио. Он знал немало случаев, когда за подобные слова людей вешали, а то и подвергали куда более страшным казням... Малагон ни от кого не принимал ни малейшей критики в свой адрес. Что ж, придется избавиться от всего этого отряда, причем как можно скорее. Впрочем, еще неизвестно, многие ли из них переживут грядущую атаку на Речной дворец. Но и те, кому это удастся, никогда в Малакасию не вернутся.

«И начну я с того, — думал он, — что, вернувшись вечером в лагерь, перережу горло тому часовому, который так нагло со мной разговаривал. Пусть это послужит остальным хорошим уроком — чтобы впредь знали, что нужно держать язык за зубами и следовать данным приказам».

Джакрису было даже приятно, что он наконец оказался в районе боевых действий: во-первых, здесь он далеко от Малагона, а во-вторых, это значит, что пока можно радоваться тому, что ты еще жив. Те, кто постоянно находился в непосредственной близости от правителя Малакасии, рисковали собственной жизнью куда чаще, чем он, Джакрис, ведя шпионскую деятельность в Праге и Восточных землях и разыскивая таких главарей повстанцев, как Гилмор и Канту.

Джакрис Марсет считался самым лучшим шпионом в Малакасии, но был уверен, что наибольшее его достижение — это возможность как можно дольше оставаться вдали от дворца Велстар. Здесь, на таком расстоянии от малакасийских границ, он чувствовал себя в безопасности. Здесь он полностью владел собой. Здесь он, по необходимости, конечно, отнимал порой у кого-то жизнь, но в целом держался незаметно и ничем не отличался от других людей. Гилмора и Канту он считал самыми, наверное, опасными своими противниками и с удовольствием уничтожил бы обоих. Но с другой стороны, если королю Малагону суждено в ближайшее время умереть или пасть жертвой заговора, он, Джакрис, особенно горевать бы не стал.

Миновав таверну «Зеленое дерево», Джакрис не остановился, а поехал дальше, по направлению к Речному дворцу. Ему хотелось повнимательнее изучить территорию, прилегающую к этому давным-давно пустующему дворцу. Он был уверен: именно здесь находится тайное убежище ронских мятежников, здесь они хранят деньги и оружие, а возможно, и запасных лошадей прячут. Любой недоумок способен запомнить порядок патрулирования этой местности отрядами Бронфио и Рискетта; что же удивительного в том, что партизаны преспокойно ходят через Запретный лес и организуют там встречи, складируют во дворце запасы оружия и собираются там, чтобы разрабатывать планы дальнейших террористических действий на оккупированной малакасийской армией территории.

Размышляя об этом, Джакрис вновь вспомнил о Малагоне. С принцем явно что-то было неладно. Впрочем, неладно было и с его отцом, и с его дедом — во всяком случае, об этом не раз рассказывали Джакрису старейшие из малакасийских военачальников. Какой-то страшный недуг отправлял правителей Малакасии на тот свет одного за другим. Сегодня, казалось, страной правит молодой и полный сил человек, а уже завтра он превращался в параноика, одержимого одним желанием: убивать.

Местные жители называли это «проклятием Малакасии»; все это началось много двоелуний назад, когда все представители королевского рода Элдарна были загадочным образом умерщвлены в течение нескольких дней и в живых остались только принц Дравен, тогдашний правитель Малакасии, и члены его семьи. Они и стали править Элдарном, но словно благодаря одному условию: каждый из них был обречен на безумие.

На самом деле Джакрис подозревал, что дело здесь совсем не в болезни и не в утрате рассудка, а в происках некоего извечного зла.

Впрочем, молодой лейтенант Бронфио тоже прав. По всем Восточным землям ходят слухи о том, что Малагон обладает способностью призывать на помощь некие порождения дьявола — существа невообразимой силы и могущества, — дабы найти и уничтожить своих врагов. И эти слухи Джакриса тоже ничуть не удивляли; он чувствовал, что его услуги Малагону становятся не нужны. Если бы ему сейчас приказали вернуться в Малакасию, это означало бы одно: смерть.

Шпион криво усмехнулся. А может — хотя бы во имя самосохранения — ему самому стоит отправиться на запад и прикончить Малагона?