Операции 1622—1623 гг.

 

Завершение Хотинской войны никоим образом не остано­вило казачьи действия на море. Мурад IV в 1630 г. писал польско­му королю, что со времени Хотинского похода морские набеги казаков повторялись беспрерывно. Об этом свидетельствовали события первого же «послевоенного» года.

К осуществлению крупных операций против Турции, про­веденных в 1622 г., казаки приступили с апреля. Согласно архив­ным разысканиям В.М. Пудавова, донская флотилия, действо­вавшая затем на Босфоре, вышла из Монастырского городка за две недели до Пасхи. Поскольку в том году «светлое воскресе­нье» приходилось на 21 апреля, выход казаков в море можно да­тировать около 7 апреля.

Другие данные, однако, относят начало экспедиции, по-ви­димому, на первые числа мая. Воронежский казак Григорий Титов рассказывал, что «как он был на Дону, и при нем... пошли (казаки. — В.К.) на море перед Николиным днем», т.е. перед 9 мая. По расспросным речам в Москве царицынского стрельца Алексея Васильева, бывшего на Дону после Пасхи, «о Николине дни», экспедиция началась до его приезда, т.е. также перед 9 мая. Есть и еще одна дата начала похода, но, похоже, ошибочная: в полученной в Москве 23 августа 1622 г. отписке Ивана Конды-рева, российского посла, направленного в Стамбул, говорится, что казаки отправились на море после Николинадня. С учетом развития событий у Босфора в 1622 г. приходится полагать, что речь идет о разных выходах. «Майскую» флотилию возглавлял запорожец атаман Шило.

Сведения о численности последней экспедиции расходятся между собой. А. Васильев утверждал, что в составе флотилии было 1500 донцов и 300 запорожцев, всего 1800 человек. Шед­ший по Дону И. Кондырев узнал, что на море отправились «ка­заков и черкас человек с тысячю и болши», но что после нападе­ния на Трабзон и другие населенные пункты Анатолии из этой экспедиции в Войско Донское вернулись с добычей запорожцы «человек з двести и болши»³⁷. Атаман Клецкого городка Торовой Иванов сказал послу, что когда он, атаман, «был на низу в нижних в казачьих юртех... пришли с моря запорожских черкас человек с триста»³⁸.

В.Д. Сухоруков полагает, что в походе было 1000 донцов и 300 запорожцев и что вернулись 200 запорожцев; следователь­но, вначале участников набега насчитывалось 1300 человек, а затем осталось на море 1100. Цифры, близкие к этой, фигуриру­ют далее у того же посла и в расспросных речах воронежского атамана Лариона Чернышева и Михайловского казака Козьмы Ильина. В цитированной выше отписке И. Кондырева сказано: «А ныне...донских казаков наморе, что пошли с весны... 1000 че­ловек». В речахже Л. Чернышева и К. Ильина 1622 г. передается известие, слышанное ими в Войске от приезжавшего «мировщика», азовского татарина Мустафы Картавого, что «ходило... на море казаков под Царьград 40 стругов, а в них 1150 человек».

Как увидим, по окончании всего похода на Дон вернутся 25 стругов с более чем 700 казаками, а потери будут исчисляться цифрой свыше 400 человек, и, значит, флотилия насчитывала всего более 1100 казаков, что полностью совпадает с цифрой Л. Чернышева и К. Ильина. Правда, экипажи стругов в этой эк­спедиции оказываются небольшими для казачьих черноморс­ких походов, а именно 1150:40 =28,7 человека. При численно­сти походного войска в 1800 человек получалась бы более при­емлемая, хотя также не слишком высокая цифра — 45 казаков на судно, но вернувшиеся суда насчитывали каждое свыше 28, а потерянные — около 27 человек, так что получается, что изна­чальная цифра — средний экипаж около 29 человек — верна. Это подтверждается и сообщением А. Васильева о том, что дон­цы и запорожцы «в том походе позамешкались, и к ним... на­встречу для обереганья ходили черкасы ж в пяти стругах, а в струге во всяком человек по 30».Не все обстоятельства похода 1622 г. известны и ясны, и в частности, непонятно, почему царская грамота на Дон от 10 мар­та 1623 г. говорит, что, как великому государю «ведомо... учини­лось», под Трабзон ходили «атаманов... и казаков пятьсот чело­век в тритцати стругех, де с ними ж ходили семдесят человек запорожских черкас». Во флотилии из 570 человек на одно суд­но должно было приходиться по 19 казаков, что кажется прием­лемым для ближних походов по Азовскому морю, но совершен­но недостаточным для трабзонского набега. По-видимому, циф­ра 570 ошибочна, хотя в принципе, поскольку в грамоте упоминаются не 40, а 30 стругов, можно было бы высказать пред­положение, что большая флотилия разделилась, и к Трабзону почему-то пошли полупустые суда, тогда как прочие оказались с усиленными экипажами, что, впрочем, маловероятно.

Есть неясности и с морской активностью Войска Запорож­ского в 1622 г. Первый сенатор короны князь Ежи Збараский в письме из Кракова от 8 мая (28 апреля) извещал короля: «Ка­жется, немало их (запорожцев. — В.К.) прокралось к донцам и ушло с ними на море — значит, турки сейчас будут сердиться». Сенатор советовал направить послание великому везиру, где сообщить, что казаки, отправившиеся в море, — это донцы, ко­торых выслала Москва для нанесения вреда Польше в ее отно­шениях с Турцией, и посоветовать туркам не верить, если их будут уверять, что это запорожцы. Такое предупреждение было отправлено, о чем польский посол, брат первого сенатора К. Зба­раский напоминал в 1623 г. великому везиру Мере Хюсейн-паше: «Ведь давали вам знать еще год назад, что с Дона к вам идут несколько челнов. Почему же ваши друзья (татары. — В.К.) не остановили их?»

«Обещаниями и деньгами, — пишет о 1622 г. М.С. Грушев­ский, — удалось сдержать козачество (запорожское. — В.К.) в этот критический момент от морских походов... Только неболь­шая партия на пяти чайках прокралась в море, вместе с донца­ми, вероятно, и за ними вдогонку посылали на Дон, чтобы их вернули назад». Историк при этом ссылается йа письмо от 3 мая (23 апреля) и отмечает, что в письме Е. Збараского, датирован­ном 8 мая (28 апреля), о сем же сказано: в мае ходили в море пять казацких чаек и захватили турецкий корабль. Видимо, это те пять черкасских стругов, которые фигурировали ранее³⁹.

Но, возможно, запорожцы не ограничились упомянутым участием. 6 мая (26 апреля) шляхтич Кшиштоф Бокжицкий писал из Умани брацлавскому хорунжему Стефану Хмелецкому, что все казаки вышли из Запорожья для морского похода и: даже послали на Дон за челнами. «По всей вероятности, — пред­полагает Ю.А. Мыцык, — запорожцы посылали на Дон не толь­ко за челнами, но и для согласования своих действий с донца­ми. Как известно, в мае — июне 1622 г. оба казацких Войска совершили совместный поход к южному берегу Крыма и к чер­номорскому побережью Турции на пространстве от Трапезунда до Стамбула».

Не исключено, что сечевики, помимо 300 человек флоти­лии Шила, предпринимали и какие-то отдельные действия, однако на этот раз главную роль в морской кампании, несом­ненно, играли донцы.

Источники отмечают двойной приход казаков в Прибосфор-ский район в 1622 г. Первое их появление там относится к апре­лю. «Великий везир, — доносил Ф. де Сези королю Франции 1 мая (21 апреля), — был более занят, чем он желал: рыжие и казаки (т.е. донцы и запорожцы. — В.К.) пришли поблизости отсюда на Черном море, взяли несколько судов, что привело великого сеньора в такую ярость, что он угрожал ему (великому везиру. — В.К.) отрубить голову и великому казначею, которого они называют тефтедар (правильно: дефтердар. — В. К.), если на другой же день они не отправят галеры на Черное море».

Вероятнее всего, об этом набеге писал из Стамбула корон­ному подчашему и польному гетману Станиславу Л юбомирско-му польский гонец Станислав Сулишовский. В османской сто­лице, говорилось в его письме, «стало известно, что казаки, выйдя в море, разбили несколько кораблей и разорили некоторые при­брежные селения. В результате везир, вызвав меня к себе три дня назад, перед смертью своей и султана, резко говорил со мной, подчеркивая, какие оскорбления нанесены султану тем, что мой государь, договорившись о мире (перемирии 1621 г. — В.К.),цо сих пор ни в чем не следует хотинским постановлениям: очень долго нет вестей о после (приезд польского посла для перегово­ров о мире задерживался Речью Посполитой. — В.К.), казаки по приказу его королевского величества по-прежнему воюют на море».

«Еслибы, — отвечал С. Сулишовский, — он (король. — В.К.) не хотел мира с вами, уже сейчас было бы полно в вашей земле войск моего государя. Если бы казаки выходили в море по при­казу моего государя, большими были бы их численность и нане­сенный вам ущерб». По словам гонца, везира «этот ответ не­сколько успокоил».

Письмо официально датировано 28 (18) мая, и «три дня назад» — это 25 (15) мая. Но С. Сулишовский говорил с вели­ким везиром Дилавер-пашой, который, как и султан Осман II, погиб в результате государственного переворота — первый был изрублен толпой 19 (9) мая, а второй предан смерти 20 (10) мая. Следовательно, приведенный разговор произошел до 19 (9) числа, что хронологически приближает его к письму француз­ского посла.

По словам В.Д. Сухорукова, в эту кампанию донцы «на лег­ких стругах плавали по водам Азовского и Черного морей, вне­запно нападали на корабли и каторги турецкие, теснили азовцев, жгли и опустошали селения крымские и турецкие: селения Балыклейское (Балаклава. — В.К.), Кафа, Трапезонт и другие приморские места были свидетелями отважности и мужества казаков».

К русскому послу в Крыму Андрею Усову 20 июня при­ехал Ибрахим-паша и по поручению хана Джанибек-Гирея II говорил «с великим гневом», что царь пишет хану о братской дружбе и любви, а «донских... казаков посылает морем крым­ских улусов воевать, тому... два дни под Кафою донские каза­ки взяли два корабля40, а ныне... пришли в Булыклы (Балак­лаву. — В.К.) и многую... крымским людем шкоту поделали, людей в полон поймали». В.М. Пудавов отмечает, что дело не ограничилось Балаклавой, поскольку донцы «даже врывались в глубь Крыма и разорили деревню в 15 милях от Багчесарая» (Бахчисарая), и что за эти столь чувствительные для крымцев набеги хан через своих сановников неоднократно упрекал рус­ских послов. Калга-султан (второй соправитель ханства) Девлет-Гирей говорил им, что к нему «приходят всякие люди с плачем», жалуясь на казачьи разорения. Кроме того, «хан и калга в это же время посылали грамоты к царю с объяснением разорений от донцов и настаивали, чтоб велел "укротить их саблею"».

С небольшим разрывом по времени от крымских действий флотилия ударила на Трабзон. Уже 2 июля клещкий атаман Т. Ива­нов знал и говорил московскому посольству о взятии и разоре­нии казаками этого города и других приморских селений на царь­градской стороне и о возвращении на Дон из похода отряда за­порожцев. По словам Г. Титова, они вернулись «в петровы... говейна» (Петров пост заканчивался 29 июня) и «добыч всякой, золота и серебра и платья привезли с собою много». Оказалось, что после погрома Трабзона и иных «многих мест», по отходе в море, запорожцев и донцов разнесло погодой «врознь», и первые отправились на Дон, а вторые «остались на море со многою добычею»⁴¹.

Нападение на Трабзон, но взятие не самого города, а его посадов, особо упоминается в царской грамоте Войску Донско­му от 10 марта 1623 г. Дониы упрекались в ней в том, что вопре­ки государевым повелениям они «посылали на море н атурских людей под город под Трапизон атаманов... и казаков... И того... они турского царя города Трапизона мало не взяли, а посады Л выжгли и высекли и живота (имущества. — В.К.) всякого, и корабли, и наряд, и гостей турского царя поймали...»

«И мы, великий государь, — продолжала грамота, — тому подивились, какими обычаи вы, атаманы и казаки, так без на­шего указа учинили: на турского царя городы ходите войною и городы ево зжете и воюете, и в полон гостей и всяких людей со всеми животы их емлете мимо наш указ, и тем меж нас, великого государя и турского Ахмет-салтана царя⁴², нынешней нашей ссыл­ке чините помешку, а на нашего недруга и разорителя великого нашего Российского государства, на польского Жигимонта-короля⁴³ и на его землю турского царя Ахмет-салтановым людем поход тем мешаете».

Хронология похода флотилии Шила в полной мере не выяс­нена. По В.М. Пудавову, набег на Трабзон состоялся еще до угрозы Османа II лишить головы великого везира. «До конца июля, — пишет историк, — плавали казаки по Азовскому и Чер­ному морям; много навели разорений по берегам Крыма, Ана­толии; много собрали добычи: "золота, серебра, платья и ясыря (пленников. — В.К.) "... От Крыма приплыв к Анатолии, казаки нападали на Трапезонт и другие города и селения. Пустившись отсюда с большою добычею, они разнесены были сильною бу­рею так, что флотилия их разделилась на части. После того, со­единясь на море в значительном числе, приближались они к Царьграду и взяли несколько турецких судов. Это так встрево­жило и разгорячило султана, что он грозил великому визирю и великому казначею... Чрез несколько времени казаки, усилен­ные вновь выплывшими в море донскими и запорожскими стру­гами, опять приближались (в июле) кЦарьграду (в 40 стругах)...» Как сказано, Ф. де Сези сообщал об упомянутой угрозе па­дишаха в адрес великого везира и дефтердара 1 мая (21 апреля), и, следовательно, нападение на Трабзон В.М. Пудавов относит к апрелю. Но действия у Кафы и Балаклавы, согласно этому же автору, предшествовали трабзонскому набегу и, значит, также состоялись в апреле, чему противоречат приведенные крымские сведения о казачьей «шкоте» в июне. Если флотилия Шила от­правилась в море в начале мая, то она не могла действовать в апреле, и, таким образом, надо говорить о действиях разных флотилий.

По В.М. Пудавову получается, что флотилия первоначаль­но состояла из меньшего, чем 40, числа судов. Прибавление к ней новых стругов и чаек было возможно, как и разделение ее на части с отдельными действиями в разных районах побережья. Напомним о сообщении, в котором к Трабзону ходили 30 стру­гов, и о том, что ничего не известно о маршруте плавания пяти стругов, выходивших навстречу флотилии «для обереганья»⁴⁴. 30 лодок, согласно Ф. де Сези, действовали и у Кандыры, о чем речь пойдет ниже.

Набег казаков на Прибосфорский район и сам Босфор отра­жен в депешах из Стамбула английского и французского по­слов. Однако Т. Роу 1 июля сообщал о казачьих действиях не­посредственно в проливе, а Ф. де Сези 12 (2) июля ⁴⁵ писал о на­падении на местность, хотя и расположенную сравнительно близко от Босфора, но не на его берегах, причем первый дипло­мат не упоминал операции, описанные вторым, и наоборот.

Непросто определить, какие действия произошли раньше, так как депеши написаны практически одновременно. Исходя из того что в действиях у Босфора, согласно французским дан­ным, участвовали 30 казачьих судов, а на Дон после босфорских потерь вернулись 25, полагаем, что операции у Босфора пред­шествовали действиям в самом проливе.

В отписке И. Кондырева, пришедшей в Москву 23 августа, передаются сведения, ставшие известными в Войске, а именно, что «казаки на царегородской стороне многие места повоева­ли». В статейном же списке посольства, где зафиксировано воз­вращение флотилии на Дон, приводится более определенная информация: вернувшиеся казаки «сказывали, что они были за морем, от Царягорода за полтора днища, и повоевали в Царего­родском уезде⁴⁶ села и деревни и многих людей посекли». Даль­ше мы увидим, что донцы скрыли от посла, направлявшегося в Стамбул, что были непосредственно у турецкой столицы.

Видимо, действия «за полтора днища» от Стамбула опи­саны 12 (2) июля Ф. де Сези. «Казаки, — говорится в его до­несении королю, — появились в пятнадцати лье отсюда(в 83,3 км, если лье сухопутные. — В. К.) на тридцати лодках, чтобы взять один город, именуемый Кодриа, в пяти лье от Черного моря в

Анатолии; они оставили свои следы и увели более тысячи пленных на карамуссалах, взятых ими». Под Кодриа, несом­ненно, подразумевалась Кандыра, расположенная в азиатс­кой части прилегающего к Босфору черноморского побере­жья, в некотором удалении от моря (впрочем, гораздо ближе, чем напять лье)⁴⁷.

Число и судьба уведенных карамюрселей неизвестны. С уче­том множества взятых пленников можно было бы предположить, что захваченных судов насчитывалось 10, и тогда флотилия уве­личилась бы как раз с 30 до 40 судов, а первоначальные экипажи были бы больше указанных ранее (1150: 30 = 38,3 человека). Однако это слишком вольное допущение, и к тому же все суда флотилии в источнике названы именно стругами («ходило... на море... 40 стругов»)⁴⁸.

Живые и яркие впечатления от последствий налета казаков на Кандыру и другие селения Прибосфорского района остались у И. Кондырева и второго посла дьяка Тихона Бормосова. По­сольское судно по пересечении Черного моря неподалеку от Босфора попало в шторм и долго носилось по волнам, пока с трудом не пристало у «городка Легры» (по-видимому, Эрегли). Селение оказалось пустым, поскольку все его жители разбежа­лись от казачьих наездов. Подождав там ослабления ветра пять дней, судно снова отправилось в путь, но опять попало в шторм. 28 сентября пришлось выйти на берег в лимане, расположен­ном у Кандыры⁴⁹.

В этом лимане укрывалось «от погоды кораблей с десять; а которые турские люди были на тех кораблех, и те, увидя их (по­слов. — В.К.), учали с кораблей метаться на берег и корабли по­кинули, и побежали по селом и по деревням для того — почаяли приходу донских казаков, что преже сего... в июле приходили на те места донские казаки и село Кандру и иные села и деревни пожгли, и людей в полон поймали».

«А как пришли (послы. — В.К.) в село в Кандру, — расска­зывает статейный список, — и то село вызжено все, а в селе было дворов с 500 и больши; и к ним (послам. — В.К.) в село в Кандру приходили кадый (кади, обычно глава казы, административно-судебного округа. — В. К.) и тутошные торговые жилецкие и уез­дные люди челов[ек] с 300 и больши и говорили, что село Канд­ру и иные села и деревни нынешнего лета повоевали и пожгли государя вашего донские казаки и людей многих побили, а иных живых поймали, и мы де зато ныне хотим учинить над вами то же, что донские казаки над нами учинили»⁵⁰.

Состоялся жаркий разговор: «И Иван и Тихон им говорили, чтобы они над ними никоторого дурна не учинили: идут они от великого государя царя и в[еликого] князя Михаила Федорови­ча веса Русии к в[еликому] государю их к Мустафе, салтанову величеству, о их государских великих делех⁵¹. А донским каза­ком от в[еликого] государя нашего заказ о том крепкой, что на море им ходить не ведено, а ходят на море и корабли и каторги громят литовского короля запорожские черкасы, а не донские казаки.

И села Кандры всякие люди говорили, что они донских ка­заков с черкасы знают (т.е. различают. — В.К.). Нынешнего де лета приходили к ним в село в Кандру и выжгли донские казаки, а не черкасы; и будет де донским казаком вперед на море ходить не ведено, и мы де за то над вами никоторого дурна не учиним». По всей вероятности, в перепалке на стороне московских по­слов выступал и возвращавшийся с ними из Москвы султанский посол Фома Кантакузин. В конце концов, поддавшись на угово­ры, жители перестали прямо препятствовать продолжению пути.

«И Иван и Тихон, — говорится далее в списке, — и турские посланники греченин Фома и чеуши (чавуши — слуги для осо­бых поручений. — В.К.), дождавшись ночи, из села из Кандры пошли к Царюгороду сухим путем и шли дорогою до морские протоки (до Босфора. — В.К.) четыре дни с великою боязнию, чтоб над ними в дороге уездные люди за казачьи погромы кото­рого дурна не учинили; а которыми месты ехали, и в тех местех по селом и по деревням всякие люди розбежались от казаков и живут по лесом».

Вот такую поразительную картину увидели московские по­слы под боком у великой столицы. Результат казачьего набега, по их наблюдениям, был весьма значительным: нападение, про­изведенное в середине лета, еще живо ощущалось в середине осени, причем на большом пространстве Прибосфорского рай­она.

«А на морскую протоку, — заключает список, — пришли октября в 12 день и стали, не доходя Царягорода за 10 верст, в селе в Бейкусе (Бейкозе. — В.К.); а корабль их пришел к ним на завтрея их приходу, октября в 13 день». В тот же день посоль­ство прибыло в Стамбул. Везир, естественно, делал И. Кондыреву упреки за набеги донцов и требовал их унять. Посол в ответ заявлял, что они «воры» и на море ходят самовольством, и в свою очередь требовал запретить азовцам грабить русские украины.

Согласно Т. Роу, казаки не ограничились нападением на Морское побережье, но действовали и в самом Босфоре. В письме сэру Фрэнсису Нэзерсейлу в Гейдельберг, отправленном после 1 июля 1622 г.⁵², говорилось что казаки «тревожили нас в "нашем порту (т.е. в Золотом Роге. — В.К.)⁵³ в течение нескольких дней». «Каково же мужество нашего города, — восклицал Т. Роу, — если страшатся толпы безоружных приграничных жи­телей?» Это была, конечно, неверная характеристика казачьей «вооруженности», но вполне понятная при сравнении сил «куч­ки» казаков с формальными возможностями Османской импе­рии. «Они (турки. — В.К.), — продолжал посол, — теперь гото­вятся выслать против них несколько фрегатов (фыркат. — В.К.), причем с большим трудом, и они так плохо снаряжены, что едва годятся лишь для демонстрации. У них (турок. — В.К.) нет при­пасов на складах, и заставили послать ко мне за двумя бочонка­ми пороха, в которых я отказал; и они оставались на нашем ко­рабле (британском, стоявшем в порту. — В.К.) под разными предлогами до тех пор, пока я не был вынужден сделать такой неподходящий подарок».

В тот же день Т. Роу отправил депешу в Лондон Д. Кэлверту, где без подробностей сообщал о вторжении татар в Польшу, а казаков на Черное море и захвате ими «большой добычи». Неко­торые меры Турции по улучшению ее отношений с Польшей, указывал посол, «я думаю, не обеспечат спокойствия... И вот в чем трудность: турки и поляки в любом случае заключили бы мир, но они не знают, что делать с этими разбойниками, кото­рые теперь никого не боятся».

Казачье «тревоженье» турок в столичном порту, по Т. Роу, следует понимать не в расширительном смысле, а в самом пря­мом: порт находился в тревоге не потому, что казаки находи­лись относительно недалеко, а потому, что они были буквально рядом, плавая у входа в Золотой Рог. Более того, на этот раз казаки выходили и в Мраморное море, о чем повествуют два современника.

В 1622 г. азовский татарин, взятый в плен донцами, «сказы­вал, что казаки на Белом море повоевали многие места и з Бело­ве... моря перешли на Чорное море». «Трудно сказать, — коммен­тирует это известие Н. А. Мининков, — в самом ли деле выходили казаки за пределы Черного моря, поскольку сообщивший об этом язык — азовский татарин не был в то время в Царьграде и не мог точно знать обстоятельств этого казачьего похода. Характерно, однако, то, что в Азове вполне допускали такую возможность».

Историк рассматривает данное сообщение как отражение слухов, ходивших среди азовских татар, и в одной и той же рабо­те относит эти слухи к походу 1621 г., затем к набегу 1622 г. (под командованием Шила), замечая, что слухи возникли неслучай­но, так как в последнем упомянутом году казаки «воевали» за полднища от Стамбула, но что по возвращении на Дон сами участники экспедиции не говорили о своем выходе в Белое море. Думается, что причины такого умолчания перед московски­ми представителями понятны, как и то, что вряд ли в Азове морским набегом казаков на Босфор интересовались в первую очередь татары: азовец, попавший в казачьи руки и оказавший­ся татарином, очевидно, пересказал известие, ходившее вообще по городу. Оно относится совершенно точно к походу 1622 г., поскольку источник, рассказав о возвращении на Дон из этой экспедиции отряда запорожцев, далее сообщает, что когда ос­новная ее часть с моря еще не вернулась, «из Войска посылали для языков под Азов и под Азовом... взяли татарина и роспрашивали про казаков, которые на море». Пленник, сказав о выхо­де донцов в Белое море и их возвращении в Черное, добавил, что казаки «на Дону будут вскоре».

Сообщение азовца о казачьем заходе в Мраморное море на­ходит подтверждение и в материалах английского посольства в Стамбуле. Еще И.В. Цинкайзен со ссылкой на депеши Т. Роу писал о том, что в 1622 г. казаки «своим появлением в устье Гел­леспонта даже столицу наполнили страхом и ужасом». Но это замечание оставалось для нас несколько неопределенным до не­посредственного изучения бумаг посла, которое показало, что британский дипломат прямо и недвусмысленно говорит о крейсировании казаков в Мраморном море и при входе в Дарданеллы. Через две недели после упоминавшегося письма Ф. Нэзерсейлу от 1 июля, где сообщалось о действиях казаков у столич­ного порта, в депеше от 14 июля посол доносил Д. Кэлверту, что трудность в развитии мирных отношений Турции и Польши будет заключаться в обуздании татар и казаков и что последние продолжают свои набеги и «на прошлой неделе были в устье Геллеспонта». «Мы, — добавлял Т. Роу, — еще не слишком уве­рены в своем спокойствии здесь, так что я был бы очень рад получить распоряжение его величества, что делать в случае не­обходимости». Донесения посла показывают, что, используя древнегреческое название Дарданелл, он имел в виду именно этот пролив, а не Босфор; в других сообщениях Т. Роу упоминал и второе устье Геллеспонта — эгейское.

14 июля 1622 г. приходилось на воскресенье, и следователь­но, «эта» неделя была с 8 по 14, а «прошлая» с 1 по 7 июля, что вполне соотносится с действиями казаков у Золотого Рога.

Таким образом, по данным двух независимых друг от друга источников, получается, что казаки в ходе этой экспедиции про­шли весь Босфор, в частности мимо входа в Золотой Рог и сул­танского Сераля, обитатели которого могли прямо под своими окнами лицезреть донские струги, вышли в Мраморное море, пересекли его и появились в устье Дарданелл, а затем проделали обратный путь. Это первый известный случай такого рода, и приходится только сожалеть, что Т. Роу не описал его подробно и что не обнаружены другие источники, которые бы рассказыва­ли о деталях знаменательного плавания.

Пребывание донцов на Босфоре, наделавшее столько пани­ки, завершилось, однако, их неудачей. Турецкому военно-мор­скому командованию все-таки удалось собрать в Стамбуле эс­кадру и направить ее против казаков. Сражение произошло в половине дня пути от столицы, у какой-то босфорской «жидов­ской деревни», которую трудно идентифицировать. В принци­пе это могли быть Арнавуткёй, Куручешме, Ортакёй или Бешикташ, все имевшие значительное еврейское население, но являвшиеся фактическими пригородами Стамбула. Может быть, речь шла об Арнавучкёе, расположенном дальше от столицы, чем остальные.

Большой полон, захваченный казаками, и отсюда попытка продать его «на месте» сыграли для них отрицательную роль, а турки прибегли к коварству и обману, в целом не характерным при обычном «окупе»- пленников.

О ходе сражения мы знаем из расспросных речей Л. Черны­шева и К. Ильина, слышавших на Дону от азовца Мустафы Кар­тавого, что казаки «взяли было деревню жидовскую, в которые жили жиды, а та де деревня от Царягорода всего полднища; и на тех де казаков под ту деревню ходило турских людей 16 катарг, и тое деревню взяли у них назад и казаков побили с половину; а побили де их оманом: заслали к ним наперед о том, чтоб казаки дали им полон, что оне поймали, на окуп, и будто их (пленни­ков. — В.К.) хотели окупать дорогою ценою, и манили им оку­пом три дни, и, собрався в те дни, пришед на них безвестно, и их побили, и полон свой отгромили, а половина де казаков ушли на море в стругех и полону с собою увезли немало ж».

В.М. Пудавов справедливо замечает, что «казаки потерпели большую потерю в собратах чрез лукавый обман неприятелей», которые во время переговоров, «улучив минуты расплоха казац­кого, напали нечаянно на струги». По Н.А. Мининкову, турки произвели нападение на казаков, когда те привели пленных. Ю. П. Тушин считает, что казаки после предложения выкупа «причалили к берегу и три дня вели переговоры», хотя источник гово­рит, что донцы сначала взяли селение, а потом уже к нему прибы­ли турецкие корабли и последовало предложение о выкупе.

Что касается казачьих потерь, то половина ⁵⁴ от 1150 человек должна была составлять 575. Но есть и другие данные — и боль­ше, и меньше названной цифры. Те же Л. Чернышев и К. Ильин передавали, что на Дону еще до возвращения флотилии ходили слухи о полной ее гибели: «А... донские атаманы и казаки гово­рили при них в розговорех и ясыри многие сказывали, что де тех атаманов и казаков побили на море турские люди всех». Ниже мы увидим, что, по турецким сведениям, Реджеб-паша, вероят­но, после босфорского боя привел в Стамбул 18 захваченных казачьих судов и 500 пленников. Однако К. Збараский, ведя в конце 1622 или начале 1623 г. переговоры с великим везиром Хедимом Гюрджю Мехмед-пашой, может быть, с иронией, так оценивал результаты османской антиказачьей борьбы 1622 г.: «... возмездие по отношению к казакам вы осуществили, пой­мав три челна с разбойниками...»

Верные цифры казачьих потерь сохранил статейный список И. Кондырева и Т. Бормосова, при которых флотилия вернулась на родину: на казаков «из Царягорода приходили каторги и уби­ли у них казаков челов[ек] с 400 и больши». Поскольку же из 40 стругов домой возвратились 25, значит, 15 было потеряно⁵⁵. С.З. Щелкунов считает, что набег едва не кончился для дон­цов «таким же разгромом, как в прошлый раз под Ризою» — в 1621 г. во время похода на Ризе. Но это набеги, несравнимые по результатам. В экспедиции к Ризе потери казаков составляли несколько более четырех пятых от числа участников, в босфор­ском походе — несколько более четверти; первый закончился полной неудачей, а второй, несмотря на значительный казачий урон, в целом оказался успешным и имел большое морально-политическое воздействие на воинов и население Стамбула и Босфора, равно как и сугубо экономический результат в виде разоренных селений, добычи и пленных. Уже по возвращении флотилии, 18 (8) сентября, Ф.деСези писал Людовику XIII, что «слух о четырех казачьих лодках на Черном море их (турок. — В.К.) здесь больше волнует, чем чума из Морей или Барбарии (Берберии. — А К.), так они перепуганы в этом отношении».

В отписке И. Кондырева в Москву сообщалось, что казаки флотилии «с моря... со многою добычею идут назад, а в Войско... еще августа по 5 число не бывали; а казаки... нам говорят, что у товарищей их срок положен с моря быть в Войско после Семеня дни (после 1 сентября. — В.К.)⁵⁶, как морской ход учнет миноваться; а вам де до тех мест в Азове не бывать (т.е. мира с I Азовом не будет и послов не передадут туркам, пока не вернется флотилия. — В.К.)».

Возвращение состоялось через два дня, задолго до ожидав­шегося срока. «Августа в 8 день, — сказано в статейном списке того же посольства, — пришли на Дон с моря донских атаманов и казаков и черкас 25 стругов, атаман черкаской Шило с товари­щи, челов[ек] их с 700 и больши...»

Полтора месяца спустя, 21 сентября, в Стамбул с Черного моря прибыл имперский флот под командованием султанского зятя адмирала Реджеб-паши ⁵⁷. Триумфально, под гром орудий и ружей он вошел в Золотой Рог с 18 захваченными казачьими судами и 500 пленными казаками. Еще Д.И. Эварницкий пола­гал, что этот успех адмирала, вероятно, относился к упомянуто­му сражению на Босфоре⁵⁸. Присоединяемся к данному мне­нию, поскольку не знаем для 1622 г. других случаев, когда бы османы на море захватили у казаков столь значительные трофеи и большое число пленников. В Турции Реджеб-паша получил прозвание «Победитель казаков», и И. фон Хаммер пишет, что к 1622 г. казаки уже 10 лет беспокоили побережье Черного моря, но никто не добился в борьбе с ними такого успеха, как этот флотоводец⁵⁹, с чем нельзя согласиться ни в отношении хроно­логии, ни по части, результатов (мы только что говорили о не­удачном казачьем походе к Ризе). Реджеб-паша был допущен к целованию руки у султана, пожалован богатым почетным плать­ем и вскоре же должностью капудан-паши, а впоследствии яв­лялся и великим везиром.

Войско Донское в царской грамоте от 20 сентября 1622 г. получило выговор: «А которые гонцы приезжают к Москве и в наши украинные городы с Дону, и те все сказывают, что вы на море товарищей своих посылали после нашего государского указу и неодинова... и то есте учинили негораздо, мимо наше­го царского повеленья, а наш указ послан к вам и не один. Да с вашими ж... товарищи ходили вместе запорожские черкасы, которые к вам пришли из Литвы, из Запорог, и ныне у вас на Дону черкасы многие и, будучи у вас на Дону, с турскими и с крымскими людьми чинят задоры многие; а по нашему указу запорожских черкас принимать вам к себе не велено, потому что они приходят к вам по наученью польского короля для того, чем бы меж нас и турского салтана и крымского царя ссо­ру учинити и война всчать».

Понимая, что казаки, как и раньше, будут совершать мор­ские набеги и что союз донцов и запорожцев не разорвать, по­скольку для них собственные интересы были важнее политичес­ких замыслов Москвы и Варшавы, царское правительство тем не менее выступало с очередным предупреждением: «А учнете де­лать против нашего указу и под турского и под крымского (госу­дарей. — В. К.) городы и улусы учнете ходити войною, и корабли и каторги громить, и черкас запорожских учнете к себе прини-мати, а что в том учинится меж нас и турского и крымского (го­сударей. — В.К.) ссора и война, и то все будет от вас, и вы б в том на себя нашего государского гнева не наводили и нашие к себе милости не теряли...»

Г.П. Пингирян говорит и о нападении запорожцев на Бос­фор, произошедшем осенью 1622 г., т.е. уже после рассмотрен­ного нами похода. По словам историка, «близко подъехавшие к Стамбулу по сухопутной дороге участники посольства К. Збаражского (Збараского. — В.К.) не решились въехать в столицу, ибо наблюдали полыхавшие на горизонте вдоль черноморского побережья Турции зарева пожаров — результат нападения укра­инских казаков, дошедших вплоть до Еникёя». Эти обстоятель­ства в совокупности с волнениями в Стамбуле, не связанными с казачьими действиями, привели к тому, что посольство долго отсиживалось вне столицы. Г.П. Пингирян ссылается на поэму-хронику С. Твардовского, участника этой миссии, и одну из ра­бот на армянском языке.

Согласно отчету о посольстве, К. Збараский со свитой въе­хал в Стамбул 9 ноября (30 октября), а в Молдавию, по пути к османской столице, прибыл после 21 (11) сентября, и следова­тельно, казачий набег должен был состояться в октябре или в крайнем случае в сентябре по старому стилю. Однако в упомя­нутом отчете не говорится ни о зареве пожаров, ни о слишком длительной задержке перед Стамбулом, хотя и сказано, что ве­ликий везир держал К. Збараского «пять дней за 2 мили от Кон­стантинополя». С учетом того, что и нападение 30 казачьих су­дов на Кандыру Г.П. Пингирян относит к осени, полагаем осен­ний набег на Босфор 1622 г. нереальным.

Но как бы то ни было, события этого и предшествующих лет показали, что Босфорская война казачества разгоралась, и Ватикан был прав, когда в инструкции от 14 (4) декабря 1622 г. для епископа Джана Ланцелотти, назначенного нунцием в Польшу, констатировал, что к этому времени «горстка казаков на неболь­ших судах не раз могла... грабить или стращать» турецкую сто­лицу.

«Следует отметить, — пишет Ю.П. Тушин, — что походы казаков на Азовское и Черное моря в 1623 г. до настоящего вре­мени остаются наименее изученными». Это замечание вообще справедливо и особенно в отношении казачьих действий у Босфора. Далее мы увидим, что Эвлия Челеби, В.М. Истрин, Д.И. Эварницкий, Б.В. Лунин, М.А. Алекберли и другие оши­бочно относят к указанному году операции, осуществленные казаками в следующем 1624 г. При этом отечественные авторы ничего не говорят о подлинных казачьих действиях, относящих­ся именно к 1623 г. «Сопоставление различных источников по­зволяет восстановить картину событий», — утверждает Ю.П. Тушин, нотутже повторяет ошибку своих предшественников⁶⁰. В зиму 1622—1623 гг. османские власти были уверены, что с началом навигации последуют новые набеги казаков, в том чис­ле на Босфор. «И теперь я знаю, — заявлял Хедим Гюрджю Мехмед-паша К. Збараскому, — казаки готовятся и будут здесь (бе­седа происходила в Стамбуле. — В.К.). У нас прекрасные места, и они не задержатся (прийти. — В.К.)». «Если вскоре появят­ся, — отвечал посол, разыгрывая "казачью карту", —... мой го­сударь предпримет по отношению к ним справедливые меры, смотря по тому, чег