Первые босфорские походы

 

Первое известное в настоящее время нападение казаков на район, прилегающий к черноморскому устью Босфора, можно отнести к 1613 г. В заметке иеромонаха Митрофана из монасты­ря Иоанна Предтечи близ Сизеболы, сделанной в 1616 г., гово­рится, что казаки «в год 7120 (1612 г. — В.К.) в месяце апреле дошли до Месимврии (обычно Месемврия, турецкая Мисиври, ныне болгарский порт Несебыр. — В.К.) и ограбили и погубили. А на следующий год дошли до Агафополя и его ограбили, а на­последок его сожгли». Ахтеболы (Агафополь, Ахтопол) распола­гался сравнительно недалеко от Босфора.

Предшествующие строки заметки Митрофана, где отме­чены более ранние казачьи набеги на болгарское побережье, свидетельствуют о том, что речь идет о казаках «из Малой России», т.е. о запорожцах, и что приходили они «на так на­зываемых фустах». Фустами назывались распространенные на Средиземном море малые галеры, быстроходные гребные суда длиной около 27 м, легкие и маневренные парусно-гребные суда ускоков, вмещавшие до 50 человек, и небольшие турец­кие суда, являвшиеся длинными лодками, но в заметке, ко­нечно, имеются в виду чайки.

В целом из текста Митрофана видно, что казаки действова­ли успешно и нигде, в том числе в Ахтеболы, не встречали ника­кого существенного сопротивления, за исключением набега на Варну, в ходе которого «были убиты многие из них ромеями» (греками). Нападение на Ахтеболы, хотя и происходило в относительной близости к Босфору, не было, однако, набегом на поселения самого пролива.

По сути, единственными источниками, повествующими о первом походе казаков именно на Босфор, являются отчеты С. Жолкевского, с которыми он выступал на сеймах в Варшаве в 1618 и 1619 гг. Этот крупный государственный деятель Польши был старым врагом днепровских казаков, считая их «озверев­шим хлопством», «сволочью» и «злодеями», но по своей дея­тельности имел к ним тесное отношение и был хорошо инфор­мирован об их делах.

Согласно первому упомянутому отчету, в 1615 г. казаки от­правились в море флотилией, насчитывавшей до 80 судов, до­брались до турецкого побережья, «ударили близ Константино­поля между Мизевной и Архиокой» и «те два порта спалили». Султан Ахмед I «был там вблизи на охоте, видел из своих покоев дымы» и, «ушедши, очень разгневанный», отправил флот про­тив казаков. Однако те, не опасаясь неприятеля, «не уходили, но грабили», и удалились только по завершении дела.

В отчете на сейме 1619 г. С. Жолкевский снова упомянул об этом набеге. «Я, — говорил канцлер, — уже на прошлом сейме показал убедительно, какие шкоды чинят (казаки. — В.К.), ког­да на море наезжают, грабя селения турецкого цесаря, показал и по карте, какими местами заступают сторону турецкого цесаря, который в Константинополе, из окна глядя, видел дымы, — от чего имели горе. И как же это мог принять за благо турецкий цесарь, который ни от кого не охоч получать оскорбление? Не­сколько десятков стародавних главных городов ему funditus (ла­тинское: до основания, совершенно. — В.К.) разорили, не счи­тая мелких, которых очень много пожгли, опустошили».

Здесь, как видим, есть небольшое расхождение с предыду­щей, более близкой к событию информацией: султан наблюдал дымы пожарищ из Стамбула. Но эта фраза, которую надо пони­мать в обобщенном смысле, внятно показывает, что казачьи погромы происходили в непосредственной близости от осман­ской столицы. И, конечно, такой набег был прямым «оскорбле­нием величества».

Историки датируют поход весенним периодом 1615г.: со­гласно П.А. Кулишу и Д.И. Эварницкому, экспедиция началась «на провесни», по М.С. Грушевскому, тотчас с наступлением весны, у многих авторов — весной. У В.А. Сэрчика, который пишет, что в начале 1615 г. казаки вторглись в пределы Литвы, а несколькими неделями позже совершили набег до Стамбула, видимо, также получается весна. Хотя С. Жолкевский вопреки твердым указаниям первых названных историков, даже «цити­рующих» источник, прямо не упоминал весну, но он говорил: «Пришел год 1615, тотчас казаки собрались...» и т.д. Поскольку вряд ли поход начался еще зимой, скорее всего, действительно имелось в виду начало весны.

Говоря о набеге 1615г., нельзя не сказать о тогдашнем руко­водителе Запорожской Сечи П. Сагайдачном. «Не осталося по­чти турецкого и татарского города во всей окружности Черного моря, который не почувствовал его посещения, — пишет Г.Ф. Мил­лер. — Пришед иногда и под Константинополь, окололежащие места разграбил и опустошил». «С избрания в гетманы Петра Конашевича, прозванного Сагайдачным, — замечает Ф. Устрялов, — ни Крым, ни цветущие малоазиатские города, ни самые окрестности Константинополя не имели покоя от казаков...» «Смелость, быстрота и разрушительность... набегов (на Малую Азию в 1610-х гг. —В.К.), — читаем еще у одного автора, —пре­восходят всякие описания; такой силы они не имели ни до, ни после Сагайдачного и должны быть приписаны его военному гению. Они подняли всю Турцию на ноги».

В последних утверждениях, может быть, содержатся неко­торые преувеличения, но в целом выдающаяся роль П. Сагай­дачного в казачьей морской войне, в том числе его роль в орга­низации босфорского похода 1615 г., кажется, не вызывает со­мнений. Имя руководителя набега неизвестно, но не исключено, что его возглавлял сам гетман, в чем убежден Д.И. Эварницкий. Источники не сообщают число участников похода, однако некоторые авторы называют конкретные цифры: 5 тыс. или 4 тыс. казаков. В принципе указанные числадопустимы, так как в первом случае на одну чайку приходилось бы 62—63 человека, во втором — 50, и такой состав экипажей приемлем¹².

Мы не знаем и конкретный маршрут похода. Ю. Третяк по­лагает, что запорожцы шли к малоазийским берегам «середи­ной моря», как в предшествовавшем году к Синопу. Но если путь «серединой» к Синопу или Трабзону вполне разумен, то для нападения на Босфор (о казачьих атаках других пунктов в Мачой Азии в ходе данной экспедиции С. Жолкевский не упо­минает) сечевикам, видимо, удобнее было бы идти западной частью Черного моря, в соответствии с направлением течения. Впрочем, если верно сообщение Иоганна-Иоахима Мёллера о том, что запорожцы в 1615 г. «опустошили Фракию, Вифинию (область на северо-западе Малой Азии, примыкавшую к азиатской части Прибосфорского района. — В. К.) и Пафлагонию, ра­зорили Трапезунт с портом, арсеналом и триремами», то фронт действий был очень широк и охватывал побережье Румелии и Анатолии.

Относительно указанных С. Жолковским непосредственных объектов казачьей атаки на Босфоре — Мизевны и Архиоки¹³ — в литературе существует полная неопределенность. Предлага­ются следующие варианты:

1. П.А. Кулиш и Н.И. Костомаров определяют эти объекты как пристани невдалеке от Стамбула или в его окрестностях. Эти же окрестности фигурируют у Д.И. Эварницкого, деревни в близких окрестностях Стамбула — у Адама Валяшека, предмес­тья столицы, бывшие одновременно и ее портами, — у Збигнева Вуйцика, стамбульские предместья — у Н.С. Рашбы, Лешека Подхородецкого, Адама Пшибося, Ю.А. Мыцыка, местность «у самой турецкой столицы» — у В.А. Голобуцкого.

2. Ряд авторов полагает, что казаки атаковали сам Стам­бул, были под его стенами¹⁴. Мизевна и Архиока определяют­ся М.С. Грушевским и М.А. Алекберли как порты Стамбула, Ю.П. Тушиным — как порты «непосредственно в районе Стам­була»¹⁵, Я.Р. Дашкевичем — как пристани столицы, В.А. Голобуцким и Д.С. Наливайко — как портовые сооружения или при­чалы Стамбула.

3. У некоторых авторов встречается утверждение, что казаки в 1615 г. «сожгли гавани Мизевны и Архиоки» или гавани на Босфоре.

4. В.А. Голобуцкий, первоначально считавший, что в Мизевне и Архиоке располагались портовые сооружения столицы, в более поздней работе определил их как портовые сооружения Босфора. В упомянутой выше работе фигурируют гавани имен­но Босфора, но этот пролив почему-то назван заливом.

Третий вариант должен быть без колебаний отвергнут, по­скольку «сжечь гавани» в действительности было невозможно: гаванью называется прибрежная часть водного пространства, служащая местом стоянки судов, или часть портовой аквато­рии, которая прилегает к причалам и служит для производства грузовых операций. Полагаем, что верным является определе­ние Мизевны и Архиоки как портов, селений на Босфоре: это полностью соответствует источнику, где они упоминаются как порты близ Константинополя. Называть же Мизевну и Архи-оку портами Стамбула можно только в расширительном тол­ковании.

До сих пор никто из историков не пытался выяснить по кар­те, о каких же конкретно пунктах говорится в отчете С. Жолкев-ского. Мизевна и Архиока в доступных нам источниках XVII в. не встречаются, и на этом основании мы считаем, что следует обратиться к босфорской топонимике предшествующего, ви­зантийского времени. К сожалению, Мизевну и при таком об­ращении идентифицировать не удается, но Архиока С. Жолкев-ского — это, несомненно, византийский Архиве, т.е. поздней­ший Ортакёй. В XVII в. он действительно располагался в самой непосредственной близости к Стамбулу, а ныне является его частью. Надо полагать, что Мизевна находилась где-то недале­ко от Ортакёя¹⁶.

Что именно подверглось казачьему разгрому и разграбле­нию в Мизевне и Архиоке, источник не сообщает, а историки, помимо «сожжения гаваней», скупы на предположения. По М.А. Алекберли, запорожцы захватили много портового иму­щества, согласно Г.А. Василенко, сожгли портовые сооружения и потопили несколько кораблей. А. Кузьмин считает, что каза­ки «разграбили по берегам Босфора... множество богатейших загородных дворцов и домов турецких сановников», захватив «бо­гатейшую добычу». В отличие от этих умозрительных предпо­ложений, определив Архиоку и имея общее представлен ие о тог­дашнем Ортакёе (напомним, что, по Эвлии Челеби, там насчи­тывалось большое число прибрежных дворцов и 200 торговых заведений), мы можем быть уверены, что объектом грабежа как раз и стали дворцы османских сановников, торговые лавки и склады и что добыча в самом деле оказалась очень богатой.

Отметим здесь некоторые неточности в литературе и автор­ские «додумывания», связанные с походом. В.А. Голобуцкий, а за ним и еще ряд историков превращают охоту Ахмеда I в рыб­ную ловлю. Группа авторов заставляет султана видеть не только дымы, как в источнике, но и огонь, пламя, «большие языки пла­мени» пожаров, хотя нам неизвестно, сколь близко от Мизевны и Архиоки находился падишах. «Поэтическим» преувеличени­ем следует считать утверждение В.А. Голобуцкого, что турецкая столица собственными глазами увидела казаков, если, конечно, в ходе операции чайки не спускались по Босфору непосредствен­но к Галате и Золотому Рогу (вообще это было возможно даже нечаянно для казаков).

Наконец, некоторые авторы эмоционально пишут об испуге султана, страхе и смятении его и населения Стамбула, о поспеш­ном бегстве властителя в столицу. Гнев и досада султана на запорожцев, появившихся в Босфорском проливе, неподалеку от Стамбула, да еще у места высочайших личных развлечений, впол­не объяснимы и понятны, как и вероятны тревожные толки в столице, но для акцентирования личного испуга и страха султа­на пока нет прямых указаний источников¹⁷.

О втором этапе экспедиции 1615 г. С. Жолкевский расска­зывает следующим образом. Посланные против казаков турец­кие «корабли и галеры» «догнали их лишь против устья Дуная; казаки бросились на них и побили турок, самого их вождя пле­нили раненого, который за себя давал 30 000 (злотых. — В.К.) выкупу, но умер». Часть галер запорожцы захватили, прочим удалось бежать. «Казаки, оные (взятые. — В.К.) галеры в лиман (Днепровский. — В.К.) приведя, сожгли под Очаковом».

Отдельные авторы представляют себе «драматическую по­гоню османских кораблей за казацкими чайками» как непос­редственное преследование: турецкий флот погнал казаков к Ду­наю; гонимые этим флотом казаки оказались у Дуная. Однако, скорее всего, такого прямого преследования, при котором про­тивники находились в пределах видимости друг друга, вовсе не было, и османская эскадра шла вдогонку, представляя пример­но маршрут движения отходившей запорожской флотилии.

«После многих усилий, — пишет 3. Вуйцик, — турки догна­ли казаков при впадении Дуная в Черное море. Произошло со­бытие не менее изумительное, чем нападение на Царьград. Ка­заки, находившиеся, казалось бы, в гибельном положении, ата­ковали турецкие корабли, толпы молодцов ринулись на галеры. Дошло до ожесточенного и кровавого рукопашного боя с осман­скими моряками. С момента, когда казаки ворвались на палубы мусульманских судов, беспримерное поражение турок было предрешено».

С такой предполагаемой картиной сражения, пожалуй, мож­но согласиться, за исключением начального гибельного поло­жения запорожцев, или, как еще можно перевести автора, их гибельных позиций. Об этом не имеет смысла говорить, посколь­ку мы не знаем ни состава столкнувшихся отрядов, ни обстоя­тельств их встречи, ни конкретных условий боя. Предполагать же априори, что в любом столкновении турецких галер с казачь­ими судами последние оказывались в гибельном положении, было бы неверно.

Некоторые историки считают, что казаки совершили на­падение на османские корабли, дождавшись темноты, и что, следовательно, бой был ночным. Очевидно, такое мнение основывается на описанной Г. де Бопланом казачьей тактике на­падения на вражеские суда. Этот наблюдатель говорит, что, «заметив неприятельское судно, казаки тотчас убирают мачты, справляются о направлении ветра и стараются держаться за солнцем до вечера. Затем, за час до захождения солнца, они начинают быстро идти на веслах к кораблю или галере, пока не подойдут на расстояние одной мили, чтобы не потерять судна из вида, и так наблюдают за ними почти до полуночи. Тогда, по данному сигналу, казаки изо всех сил налегают на весла, чтобы скорее достичь неприятельских кораблей, между тем как половина казаков держится готовой к битве и только ожидает абордажа, чтобы проникнуть на корабль, экипаж которого бы­вает сильно поражен недоумением, видя себя атакованным 80 или 100 судов, с которых валит на корабль масса вооружен­ных людей и в один миг овладевает им (число казачьих судов, атакующих один неприятельский корабль, конечно, безмерно преувеличено. — В.К.)».

Так ли произошло в данном случае, мы не знаем, и из сооб­щения С. Жолковского не видно, кто первым заметил неприя­теля — казаки нагонявших их турок или последние казаков.

По информации источника, сражение происходило близ устья Дуная, однако В.А. Голобуцкий переносит это событие на десятки миль к северо-востоку, к Днепровскому лиману. Турец­кий флот, утверждает автор, догнал казаков вблизи Очакова, и бой состоялся у Очакова¹⁸. Если здесь не случайное отступление от источника, то можно предположить, что причиной переноса места сражения послужило неверие В.А. Голобуцкого в способ­ность казаков управлять захваченными галерами и привести их от дунайского устья к Очакову.

В такой способности не сомневается А. Кузьмин, который утверждает: «Довезя на захваченных судах богатейшую добычу до Днепровского лимана, казаки пересели на челны и чайки (два типа судов? — В.К.), перегрузили добычу, а суда сожгли». Вряд ли можно предположить двукратную полную перегрузку добычи — сначала с чаек на галеры, а затем обратно. Скорее всего, определенное число казаков было выделено для управле­ния талерами, а перед их сожжением ценные и необходимые предметы сняты на чайки. М.С. Грушевский полагает, что при­веденные под Очаков галеры казаки сожгли на глазах тамошнего турецкого гарнизона «в насмешку». Подобная цель доставления трофейных кораблей к лиману соответствовала бы характеру за­порожцев.

Впрочем, и сражение у Днепровского лимана могло бы иметь место, но только если именно к этому походу отнести французское сообщение из Стамбула 1620 г. о недатированном захвате казаками пяти галер «в устье Борисфена» (Днепра). В таком случае можно было бы допустить прямое преследование казачьей флотилии от дунайского гирла до лимана с соответствующими боевыми столкновениями, но это, очевидно, слишком вольное допущение, явно расходящееся со сведениями С. Жолковского. Конец операции оказался для запорожцев таким же успешным, как и ее начало. Мы не можем согласиться с утверждениями Н. Вахнянина, что в сражении у Дуная вся турецкая эскадра была уничтожена, и Д.И. Эварницкого, что турки потеряли в бою все свои суда, но и заявление османского везира о победе турок в этом сражении — несомненная «восточная» выдумка. Слишком очевидны были разгром османской эскадры и потеря ее кораблей, в том числе и флагманского: пленение адмирала не могло произойти без взятия на абордаж адмиральской галеры.

Не к этому ли сражению относится сообщение Джана Сагредо о том, что в 1615 г. казаки взяли и сожгли несколько турец­ких галер? Казаки, говорит данный автор, «совершили новое вторжение в страну турок, их флот (казачий. — В.К.) состоял из 1 трех тысяч человек, они ограбили несколько селений; нагру­женные добычей, они напали на эскадру галер, охранявших по­бережье, захватили две и сожгли четыре, что вызвало огромный позор, урон и ужас у неверных (турок. — В.К.)». Приведенная информация в целом как будто бы подходит к босфорскому по­ходу 1615 г., за исключением, может быть, числа участников, которое предполагает не слишком большие экипажи чаек — из 37—38 человек, но и такие экипажи были вполне возможны. Упомянем еще, что, по И.-И. Мёллеру, всего в 1615 г. запорож­цы сожгли на Черном море 24 турецкие триремы ¹⁹.

Польские «паргамины» 1619 г. свидетельствуют, что паша, «побежденный со своим флотом» и плененный, был «с триум­фом показывай на Сечи». Кто командовал османской эскадрой, неизвестно. Встречающееся же в литературе утверждение, что это был сам капудан-паша, который и попал в руки казаков, а затем у них в плену умер, неверно. В 1613—1616 гг. главноко­мандующим имперским флотом являлся Эрмени Халил-паша, занимавший этот пост еще дважды, в 1620—1621 и 1622—1626 гг., бывший в 1617—1619 и 1627—1628 гг. великим везиром и умер­ший в 1629 г.²⁰

Блестящий успех казаков в морском сражении подчеркива­ется и их дальнейшими действиями: большими силами они на­пали на окрестности Очакова, увели стада скота и приступали к городскому замку, после чего благополучно вернулись домой.

Неслыханную смелость запорожцев, «попутавших мусуль­ман близ самого главного гнезда их», отмечают многие истори­ки. Экспедиция 1615 г., повыражению Л. Подхородецкого, гра­ничила «попросту с дерзостью», но, «что самое удивительное», казакам удалось одержать победу над мощным османским фло­том. Хотя этот поход был, «как в пословице, вкладыванием го­ловы в пасть льва»²¹, замечает 3. Вуйцик, счастье оказалось на стороне храбрых, и они «не только засветили заревом пожарищ в очи самому султану», но и нанесли поражение его флоту, и в целом экспедиция к Стамбулу оказалась «деянием поистине необыкновенным»: «Со времени, когда турки стали господами этого города, т.е. уже полтора века (если точно, то 162 года. — В.К.), никакой враг не появлялся под стенами султанской сто­лицы...»

В самом деле, набег 1615 г. — первая экспедиция казаков на Босфор, твердо и точно устанавливаемая по источникам²², и от­сюда вытекает ее принципиальное значение. Проведав дорогу в центр Османской империи, к окрестностям ее столицы и поняв всю важность сделанного «открытия», казаки, без сомнения, не должны были ограничиться единичным набегом. К тому же не увенчалась успехом и попытка Турции наказать запорожцев за вторжение на Босфор.

По мнению М.С. Грушевского, в отместку именно за рас­сматриваемый босфорский поход султан в 1616 г. послал против сечевиков эскадру под командованием адмиралаАли-паши. Од­нако эта «посылка», пишет историк, «кончилась совсем плачев­но. Али-паша отправился к Днепровскому лиману, но козаки не испугались, вышли навстречу и, ударив на турецкий флот, унич­тожили его без остатка. Взяли около двадцати галер и до сотни мелких судов. Самому Али-паше едва удалось спастись бегством. Затем козаки направились к крымскому побережью, опустошили его, взяли и сожгли Кафу, захватив и выпустив на свободу массу пленных. Это было громкое дело, прославленное в посмертном панегирике Петру Сагайдачному... В Константинополе поднял­ся страшный переполох. Пособирали находившихся в плену Ко­заков, призвали их на военный совет и допрашивал и, каким пу­тем можно было бы на будущее предотвратить повторение подоб­ных случаев и выгнать Козаков из их поселений».

Совещания по борьбе с казачеством собирались еще не раз, Ю казачьи набеги продолжались с нараставшей силой, в том Пеле в сторону Босфора. У В.А. Голобуцкого встречается ут-врждение, что в 1615 г. состоялся еще один поход казаков к сманской столице, а Г.А. Василенко также пишет, что осенью эго года запорожцы снова появились близ Стамбула. Источ­никами подобные заявления не подтверждаются, зато извест­но, что на сейме 1618 г. С. Жолкевский, ссылаясь на рассказ очевидца, польского шляхтича Квилиньского, поведал о следующем реальном казачьем походе.

По словам канцлера, в 1616 г. 2 тыс. запорожцев пошли на Самсун, но ветер отнес их к неким Минерам²³, откуда они «шли берегом до самого Трапезонта». Здесь к участникам экспедиции и бежал Квилиньский, находившийся в Трабзоне в заключении. Казаки взяли несколько судов и, узнав, что Ибрахим-паша пре­градил им путь, ударили под Босфором и через Азовское море вошли в Дон, откуда «пошли пешком домой».

Такова краткая информация источника о набеге 1616 г. М.С. Грушевский относит этот поход косени, а Д.И. Эварницкий датирует его началом года (хотя зимой поход был невозмо­жен), связывает набеге известным нападением на Кафу, после которого казачья флотилия и направилась к Малой Азии, а так­же с непосредственным командованием П. Сагайдачного²⁴. У Ю. Третяка связь между разгромом Кафы и походом к Анато­лии подана осторожнее: казаки разграбили и сожгли Кафу «и еще в том же году собрались на азиатский берег Турции».

По русским источникам, нападение на Трабзон было пред­принято летом и до взятия казаками Кафы, хотя В.Д. Сухорукое, работавший с этими источниками, говорит об осени. Согласно данным из Азова, весной 1616 г. в устье Миуса сосредоточилась казачья флотилия, состоявшая из 40 запорожских чаек и 17, а затем 25 донских стругов, которая и вышла в Азовское море и далее пошла в Черное. При этом движении²⁵ в Керченском про­ливе, между Керчью и Таманью, произошло знаменательное сра­жение с участием паши Измита²⁶ — города, который будет нас интересовать в связи с казачьими действиями за Босфором. Рус­ский пленник-ряшенин, «холоп» назначенного правителем Азо­ва Мустафа-паши Семен Иванов рассказал 25 июля указанного года российским послам, направлявшимся в Стамбул, Петру Мансурову и Семейке Самсонову, подробности этого сражения. Мустафа-паша имел поручение «под Азовом пересыпать Мертвый Донец», чтобы закрыть один из путей выхода донцов в море. Азовский «воевода», кафинский Мехмед-паша и «измецкий паша», не названный пленником по имени, отправились к донскому устью с «ратными людьми на 10 катаргах, а на катаргах по 100 человек, опричь гребцов», т.е. всего 1 тыс. воинов. В то же время пришло известие, что донские казаки в 25 стругах по­громили торговых людей на устье Миуса, взяли два корабля с дорогими товарами и «идут на тех кораблях и на малых стругах» к Кафе. Три паши со своей эскадрой двинулись «на черкас и казаков».

Близ Керчи («ниже Керчи и Тамани») паши увидели на двух кораблях «донских казаков с 500 человек», «пошли на казаков скорым делом, а стрелять не велели, чтобы корабля не потопить и для того, чтобы казаков поймать живыми». Когда галеры прибли­зились, казаки неожиданно ударили по ним «изо всего наряду» — пушек и ружей. Сражение закончилось совершенным разгромом турецкой эскадры, а именно «пашей кафинского и азовского уби­ли, а измецкого взяли живого, и взяли 4 катарги, а ратных людей на них побили, и на 6 катаргах многих ратных людей перестреля­ли, а иных побили, а остальные отошли прочь».

Н.А. Мининков, отмечая проявленное в бою мужество и во­инское мастерство казаков, а также гибельную самонадеянность пашей, и рассуждая о численности казаков (500 человек на двух судах), считает, что на двух стругах не могло разместиться столько людей, а галеры они едва ли использовали, и потому предполагает, что полную победу над 1 тыс. турок на 10 галерах одержали менее 200 казаков. И.Ф. Быкадоровже пишет: «Веро­ятно, донские казаки вооружили купеческий корабль пушками, снятыми со стругов, что оказалось полной неожиданностью для турок». Однако источник прямо говорит о действиях казаков на захваченных кораблях, которые, вероятно, имели и некоторое количество собственных орудий.

По И.Ф. Быкадорову, захваченный в бою «измецкий» паша потом был у казаков «на окупу» за 30 300 или 30 400 червонцев (золотых). Источник же сообщает, что 30 400 золотых донцы требовали за пашу, плененного в следующем, 1617 г. при разби­тии османской эскадры из 7 галер²⁷.

Оказавшись в Черном море, донцы и запорожцы направи­лись к Анатолии. 10 июля, будучи еще в Кафе, П. Мансуров и С. Самсонов узнали о том, что казаки взяли Трабзон и Синоп и захватили большой полон.

М.С. Грушевский, приводящий дополнительные материа­лы, рассказывает о том, что произошло после взятия и разграбления казаками Трабзона: «Здесь ударил на них турецкий флот, состоявший из 6 больших галер и множества меньших судов, под начальством генуэзского адмирала Цикали-паши, но коза-ки разбили его и потопили три галеры. После этой победы они узнали, что султан выслал под Очаков другую флотилию под начальством Ибрагим-паши, чтоб преградить им возвратный путь. Тогда они обратились к Босфору, произвели здесь жесто­кие опустошения, а потом, минуя Очаков, прошли в Азовское море и оттуда — должно быть, через реки Молочную и Конку — переправили свои чайки в Днепр и таким образом вернулись на Украину».

Историк допускает ошибку в отношении «генуэзского ад­мирала» (конечно, адмирала турецкого флота, но генуэзца по происхождению), командовавшего эскадрой при Трабзоне, и эту ошибку повторяют некоторые другие авторы. Согласно И. фон Хаммеру, знаменитый Джигале-оглу (Джигале-заде) Синан-паша (Цикаде), капудан-паша в конце XVI — начале XVII в., умер еще в 1604 г. Примерно в одно время с ним действовал, по-видимому, его брат Джигале-заде Юсуф-паша. Эскадру же у Траб­зона возглавлял сын Цикале Мехмед-паша.

Очевидцем отправления этого военачальника в 1616 г. про­тив казаков был П. делла Балле, который называет османского флотоводца генералом Махуд-пашой, сыном Цикале и кузеном султана. Мехмед-паша, по П. делла Балле, «повел туда, кроме большого числа небольших судов, десять галер из числа самых больших и лучших, что были в Константинополе. Несмотря на все это, его судьба не стала счастливее других. Напротив, он ис­пытал самые большие невзгоды, так как казаки, обратив его вой­ско в бегство, захватили две большие галеры среди многих дру­гих, пустились за ним в погоню, побив его и оконфузив»²⁸.

Никаких подробностей о действиях казаков на Босфоре в 1616 г. не имеется. В.А. Голобуцкий утверждает, что они снова напали на предместья Стамбула, но, явно говоря о рассматрива­емом набеге, ошибочно относит его к 1615 г. (когда якобы со­стоялись два казачьих похода к османской столице). Неясно, почему М.С. Грушевский вопреки прямому указанию С. Жол­ковского о сухопутном возвращении запорожцев с Дона домой отправляет их туда на чайках, которые вполне могли остаться зимовать у донских казаков, причем выбирает сложный путь²⁹.

Ю.П. Тушин пишет, что казаки последовательно овладели Кафой, Синопом и Трабзоном, где сожгли 26 турецких судов, и что о взятии Синопа в 1616 г. будто бы свидетельствует Эвлия Челеби, сообщающий и о казни великого везира за попытку скрыть от султана захват города. На самом деле речь идет об известном набеге 1614 г. и о казни Насух-паши, о чем уже рас­сказывалось. Ю.П.Тушин, кроме того, противореча сообщению С. Жолкевского, направляет казаков сначала к Синопу, потом к Трабзону, затем снова к Синопу и уже далее к Босфору. Идя от Трабзона к проливу, они должны были миновать Синоп, одна­ко об их движении мимо этого порта к Самсуну канцлер ничего не говорит, хотя такой путь был вполне возможен, как и дру­гой — от Крыма к Синопу и далее на юго-восток³⁰.

Ошибочное мнение о том, что Эвлия Челеби говорит о взя­тии Синопа именно в 1616 г., пошло в послереволюционной литературе от Н.А. Смирнова. По его словам, Эвлия «сообща­ет, что казаки в 1616 г. подожгли г. Ак-Чешар, неудачно пыта­лись овладеть г. Амассией, а в темную ночь взяли г. Синоп». Н.А. Смирнова повторяют Н.А. Мининков, а еще раньше, ктому же неудачно конструируя фразу, Б.В. Лунин: «Крупный морс­кой поход донских казаков был осуществлен в 1616— 1617 гг. (один поход? — В.К.), когда они подожгли город Ак-Чешар и совершили набег на большие портовые города Черного моря — Самсун, Трапезунд, Синоп, причем особенно сильно постра­дал Синоп».

Н.А. Смирнов неточно трактовал пересказ английского пе­ревода Эвлии Челеби, сделанный Ф.К. Вруном: «Сказав, меж­ду прочим... что они (казаки. — В.К.) при Ахмеде I предали пламени город Акчешар и пытались, хотя тщетно, овладеть Амастрисом, Эвлия передает известие... что они в 1616 году взяли Синоп в одну темную ночь...» Нам не удалось обнару­жить указание на упомянутый год в английском переводе, а фактология взятия Синопа у Эвлии явно относится к извест­ному разгрому города в 1614г. Амастрис Ф.К. Бруна — это, конечно, черноморская Амасра, а вовсе не Амасья, хотя и бо­лее известная, нерасположенная довольно далеко от моря. Об Акчашаре же, который входит в черноморский Прибосфорский район и в котором Эвлия побывал в 1640 г., у путешествен­ника есть следующая запись: «Это был некогда прекрасный город, но сожжен проклятыми казаками в правление Ахмеда I». Ахмед I правил в 1603—1617 гг., и, видимо, нападение на Акчашар можно датировать 1615—1617 гг., но не обязательно (хотя и возможно) 1616-м.

Сказанное вовсе не означает отрицания казачьего набега на Синоп в 1616 г. О тогдашнем взятии города, как уже отмечалось, сообщали по кафинским сведениям П. Мансуров и С. Сам­сонов. В 1617 г. везир Ахмед-паша выговаривал послам, что «ныне д[онские] казаки на Черном море государя нашего взяли двагороды Синап да Требозан (Синоп иТрабзон. — В.К.) и горо-ды выжгли, и людей многих побили, и иные поморские горо-ды и волости повоевали и запустошили; и вы приходите к вел[икому] государю нашему с оманою (обманом. — В.К.) а не с прямою правдою, и ныне мне, про то казачье воровство слыша, велик[ому] государю своему и сказати неведомо как». Прибыв­ший от послов гонец извещал Посольский приказ, что дипло­маты были «засажены в Цареграде многое время» зато, что дон­цы в 1616—1617 гг. повоевал и Самсун, Трабзон, Синоп немно­гие волости» и захватили на море много судов.

М.С. Грушевский, характеризуя поход 1616 г. в общем как «сказочную козацкую авантюру», полагает, что он «удался еще эффектнее предшествующего, хотя участников в нем было не более 2000». Что же касается обманутого Ибрахим-паши, то он, не дождавшись возвращения казаков и «желая выйти из такого глупого положения, прошел Днепром до Сечи. Застал ее почти пустою. Была уже поздняя осень, козаки, не ушедшие в море, вышли "на волость". Оставался только незначительный гарни­зон, несколько сотен Козаков; они отступили перед турецким войском, и паша мог отпраздновать свой триумф в пустом гнез­де ненавистного врага. Захватив несколько маленьких козацких пушек и около двух десятков лодок, он с этими трофеями своего фиктивного триумфа направился в Константинополь — утешить султана этою мифическою победою в перенесенных унижени­ях». С. Жолкевский говорит, что турецкий адмирал «снес им (запорожцам. — В.К.) домишки... взял пару пушек и несколько лодок»³¹.

При рассмотрении казачьего похода 1616 г. нельзя не ска­зать о существующем разногласии историков относительно Бос­фора как объекта нападения. В отличие от М.С. Грушевского и других авторов, уверенных в том, что запорожцы в 1616 г. дохо­дили до пролива, есть и историки, которые полагают, что каза­ки на этот раз к Босфору не приближались³².

Это разногласие появилось в связи с ранней публикацией отчета С. Жолковского, где текст, относящийся к походу, был передан следующим образом: казаки, узнав, что Ибрахим-паша заступил дорогу, «обратились под Вiforum in Paludem Meotidem (Бифорум на Азовском море. — В. К.), пока не вошли в Дон»³³. В последующей публикации С. Жолкевского издатель Август Белёвский прямо в тексте исправил Бифорум на Босфор и тем самым аннулировал предыдущий вариант.

Никакой Бифорум на Азовском море или рядом с ним неиз­вестен³⁴, и, вероятно, читать здесь в самом деле следует Босфорум, Босфор. Вместе с тем несколько смущает скороговорка в канцлерском изложении событий и прямое соседство в тексте Босфора и Азовского моря: сразу за упоминанием удара под Босфор, без каких-либо подробностей, следует упоминание Меотиды, а Босфором в конце концов мог быть назван и Кер­ченский пролив — Боспор Киммерийский. Кроме того, закрыть запорожцам путь домой турецкий адмирал мог только у Днеп­ровского лимана, и именно в таких случаях казаки возвраща­лись через Азовское море. Однако текст, посвященный экспе­диции, весь вообще краткий, и в нем говорится просто о пре­граждении пути, а не пути домой, и где Ибрахим-паша пытался заступить сечевикам дорогу, мы не знаем. Если бы упомянутое выше сожжение Акчашара можно было датировать 1616 г., то это свидетельствовало бы о том, что казаки тогда по крайней мере были недалеко от Босфора, однако оснований для такой точной датировки пока нет.

Мы видели, что документы говорят об участии в рассматри­ваемой экспедиции донских казаков. Можно еще добавить, что в царской памяти от 10 марта 1618г. Юрию Богданову, русскому представителю, посланному на Дон склонить казаков к отправ­ке своих сил против Польши, говорилось, что вместе «с черкасы запорозкими» под Трабзоном были и донцы. Правда, В.А. Брехуненко сомневается в донском участии на том основании, что будто бы неизвестен источник памяти, а С. Жолкевский не упо­минает донских казаков. По мнению историка, именно возвра­щение запорожцев в Сечь через Дон, «очевидно, склонило Мос­кву полагать об участии донцов в походе». Думаем, что приве­денного основания совершенно недостаточно для отрицания донского участия. И дело здесь не в том, что донцы постоянно присутствовали в Сечи, не обязательно в виде специально при­шедшего отряда, и должны были участвовать в запорожских экс­педициях. О нападениях донских казаков осенью 1616 г. на мно­гие черноморские селения, приступе к Трабзону, истреблении его посада и благополучном возвращении с добычей на Дон говорят уже приведенные материалы и расспросные речи в Моск­ве донского атамана Андрея Репчукова.

Полагаем, что участие донцов в походе на Анатолию 1616 г. не подлежит сомнению, если, конечно, не считать, что запорожские и донские казаки нападали на Трабзон дважды по отдельно­сти на протяжении одной кампании. И если в этой экспедиции казаки действительно доходили до Босфора, то это первый изве­стный случай, когда, согласно источникам, можно не только впол­не основательно предполагать, но и прямо говорить о действиях в названном районе не одних запорожцев, но и донцов. Как уви­дим, в следующем совместном походе представителей двух каза­чьих сообществ к Босфору, состоявшемся в 1618 г., ведущую роль будут играть донцы. Логика же заставляет думать, что в первой совместной экспедиции в упомянутый район такая роль должна была принадлежать запорожцам — инициаторам и зачинателям Босфорской войны, как это было в 1616 г.

Поход 1615 г. или набег 1616 г., или оба вместе, а может быть, и еще какие-то походы имеются в виду в «паргаминах» 1619 г., где сказано: «Со многими судами (казаки. — В.К.) на Черное море вышли, приводя в ужас турок, татар, Тегин, Козлов (Гёзлев. — В.К.), Очаков, Белгород (Аккерман. — В.К.), Феодосию, Трапезунд, Синоп, некогда столицу королей Понта, много дру­гих магометанских в Европе и Азии замков и городов взяли, ограбили, разрушили... Придвинувшись, наконец, вплоть до предместья Царь-града, султана, Сераль, столицу целую преис­полнили тревогой».

Действиями казаков на Босфоре возмущался главнокоман­дующий турецкими войсками, стоявшими против Польши, Скиндер-паша, который вел перегов