А.С. Пушкин

Этими замечательными словами великого русского поэта [5] автору хотелось бы открыть краткий обзор литературы, вышедшей за истекший период и непосредственно касающейся нагайки. Краткий, потому, что обширного при нынешней скудности материалов на указанную тему просто не получит­ся. Однако кое-что все-таки есть.

Из наиболее достойных работ посвященных нагайке, а самое главное, написанной в неразрывной, кинетической взаимосвязи с казачеством, прежде всего, необходимо отметить работу С. Каширского «Казачья донская нагайка» [12]. В ней автор при­водит уникальные сведения, касающиеся истории нагайки, связанных с ней народных обычаев и посвященного ей казачьего фольклора. Особый ин­терес для нашего исследования представляет наглядное иллюстрирование С. Каширским деталь­ной конструкции нагайки со всеми присущими ей историческими названиями. Тем самым нам пре­доставлена уникальная возможность воспользовать­ся очень простой для восприятия и меткой по своей сути, а самое главное, исторически верной термино­логией.

Без всякого сомнения, С. Каширский для нас яв­ляется духовным единомышленником, и его работу нужно рассматривать как идущую параллельно на­шему исследованию. А главное — имеющую общую с нами цель. Разница заключается только во взгля­де на сам предмет исследования, так как для нас это, прежде всего, национальное оружие с присущи­ми ему специфическими боевыми качествами, а для С. Каширского — историческое высокохудожествен­ное произведение. При этом абсолютно очевидно, что оба представленных подхода не просто взаимо­дополняют друг друга, но и являются объективно необходимыми.

Кроме того; на сегодняшний день мы имеем ве­ликолепно изданный журнал «Казаки России» [11]. В нем наряду с историческими и прочими злобо­дневными проблемами казачества мы находим три, очень ценных упоминания о нагайке.

Там помещена гравюра времен Отечественной войны 1812 года. На ней как символ победы рус­ского оружия над вторгнувшимися иноземными полчищами изображен донской казак, преследую­щий французского улана (возможно драгуна). На руке у улепетывающего улана на темляке болтает­ся сабля, а в поднятой руке казака гордо зажата нагайка. И очень характерная надпись: «Чем по­бедил он врага — нагайкою».

Мы далеки от того, чтобы, опираясь на данный исторический материал, утверждать, что, дескать, в сабельном бою казачья нагайка оказалась сильнее французской сабли. Отнюдь нет, это не более чем аллегория, но аллегория, имеющая под собой древнюю_ историческую основу.

В историческом экскурсе приводится древнескифская легенда, в изложении Геродота. Мы не будем приводить ее здесь в полном объеме, для нас очень важное окончание: «Скифы дабы показать... свое пре­восходство... решили выйти на бой только с плетьми Что они и сделали, одержав полную победу».

С учетом вышесказанного становится ясным, что победоносный образ именно казака, повергающего врага в бегство только одной лишь нагайкой, имеет для всего русского народа генетические корни, уходящие вглубь веков.

Но вернемся к журналу. В воспоминаниях адми­рала Шишкова, являвшегося современником Пла­това, мы находим упоминание нагайке как об охот­ничьем оружии. Он детально описывает, как каза­ки из Платовского окружения на конях подняли куропаток, долго их гоняли, а потом перебили на­гайками. В заключение приводятся слова, сказан­ные в адрес Великого Атамана: «От твоих казаков не только французы уходить, но и птицы улетать не могут». По-моему весьма крылатая фраза. И, наконец, в нем помещена очень дельная ста­тья амурского казака Л.В. Истомина с кратким названием «Нагайка». В ней с глубоким знанием предмета и архивных материалов им приводятся способы ношения нагаек, существовавшие на про­тяжении веков.

В частности, там приведен очень интересный ис­торический документ — Приказ Государя Импера­тора Александра Ш от 24 августа 1885 года в отно­шении нагайки. «...Нагайка общего казачьего об­разца должна составлять принадлежность каждого

казака от генерала до простого казака и не должна быть за голенищем сапога».

А носить ее, в соответствии с уставом строевой казачьей службы от 1899 г., оказывается нам, дон­ским казакам, (то есть степным) — было определе­но на плечевой перевязи. Как говорится, век живи, век учись...

В журнале «Кэмпо» № 1 за 1997 г. [14] приве­дена обширная статья В. Коваля под очень инте­ресным названием — «Всесильная плеть». В ней автор рассматривает плеть (кнут, бич, камчу, на­гайку и почему-то батог) как «своего рода вспо­могательный предмет быта и при определенных обстоятельствах — оружие» различных азиатских народов. При этом высказывается мысль о том, что «именно плеть сыграла важную роль в фор­мировании восточного доспеха». С данным утвер­ждением мы в принципе согласны, хотя в следу­ющей главе рассматриваем проблему с точностью «до наоборот». Прослеживая эволюцию нагайки в связи с изменением восточного доспеха (см. главу 2).

Но в любом случае можно констатировать, что взаимосвязь эволюций плети идоспеха явно существует, раз уж она отмечена и другими, совершенно независимыми от нас, исследователями. Спорность же вопроса заключается только в том, что именно первично, а что — вторично. Но это уже не суть важно.

Далее в статье приводятся очень интересные све­дения о том, что древние греки привлекали скифов в качестве полицейских для поддержания порядка на своих собраниях. При этом единственным ору­жием скифов был кнут. То есть налицо полная ана­логия с нашими казачьими кругами, где у нынеш­них потомков скифов нагайка есаульца стала яв­ляться символом поддержания правопорядка.

Вторую часть своей работы В. Коваль посвящает использованию плети. При этом он неожиданно делает ряд прямо таки сенсационных утверждений. Так оказывается «что плеть не нунтяку …Восьмерки и переходы из руки в руку как это делали Брюс Ли и Дэн Иносато, здесь не проходят, обладает маленьким весом и слишком эластична для того, чтобы, вращаясь, держать противников на расстоянии. Техника действий плетью разработана более трех тысяч лет назад, здесь нечего изобретать. Во-первых, это резкие хлесткие удары большой амплитуды по глазам, горлу, плечам, ногам противника».

Мы категорически не согласны со всеми высказанными утверждениями, кроме единственного, что — это действительно не нунтяку (нунчаку). Более того, мы в данной работе именно это и доказываем. А вот со всем прочим — по порядку. Насчет «восьмерок и переходов» — здесь для нас все однозначно, без них никакое владение ударным оружием просто-напросто невозможно. Мало того, нелишне напомнить В. Ковалю одно из правил рукопашного боя с оружием против невооруженного, но равнозначного или превосходящего по уровню противника. Никогда нельзя делать один и тот же элемент (восьмер­ку, круг, перехват и т.п.) более трех раз. Так как на первый раз противник его автоматически, на уровне подсознания — идентифицирует, на второй — «вписывается», а на третий — «входит», как правило, с дальнейшим обезоруживанием, при этом Мастер (с большой буквы) «войдет» уже и на второй раз. Насчет неспособности, вращаясь, держать против­ника на расстоянии вследствие малого веса плети просто. Вот волков убивать одним ударом можно. А вращать и держать на расстоянии — оказывается нельзя. Дальнейшие комментарии, мы думаем, излишни.

С утверждением о том, что «техника действий плетью разработана более трех тысяч лет назад», мы в принципе согласны, а вот, что «здесь нечего изобретать», позволим себе категорически не со­гласится.

Если бы так рассуждали, например, предки фран­цузов, то ныне всем известный сават просто бы не состоялся. А оставалась бы экзотическая древне-кельтская забава, смысл которой заключается в пинании ногой, обутой в деревянный башмак, ноги противника. Но, к счастью, французы сочли нуж­ным проявить изобретательность. Кстати, если бы не изобретательность жителей Окинавы, то и нун­чаку бы остались тем, чем они изначально явля­лись, — сельскохозяйственным орудием для обмо­лота риса. И вообще, история знает немало приме­ров, когда какое-либо достаточно примитивное народное орудие именно за счет изобретательности самого народа возводилось в ранг высокого боевого искусства.

Ну и, наконец, рассмотрим предлагаемую В. Колем «технику». Это насчет «резких хлестких ударов большой амплитуды по глазам, горлу, плечам, рукам, ногам противника». Да, действительно, удары по перечисленным местам весьма чувствительны, и их исполнение непременно приведет к победе. Но после соответствующего попадания... А если противником, например, является казак обу­ченный «качать маятник» как раз против нагайки? Что тогда?

В общем, несмотря на очевидную полезность, ста­тья В. Коваля несет и ряд, мягка говоря, спорных моментов. И это вполне закономерно, так как ее пафос должен полностью соответствовать общей ат­мосфере того издания, где она вышла, а иначе и быть не может. Она просто обязана отвечать той откро­венно русофобской позиции, которую занимает

издаваемый А. Тарасом журнал «Кэмпо». И это ни для кого не секрет.

Сам же А. Тарас коснулся нагайки в своей работе «Боевая машина» [23]. Мы далеки от того, критиковать само очень добротное издание воженную в нем весьма жизнестойкую и крайне жесткую систему. Это, прежде всего, не наш уровень. А вот, что касается непосредственно нашего предмета исследования, промолчать нам уже никак нельзя.

Приведем цитату: «Лучше всего... сделать... настоящую нагайку (курсив наш — В.Е:). Ее сплестииз трех кожаных шнуров (либо из нейлоновых), пропуская в середине тонкую стальную проволоку, а ударную часть усиливают гайкой. С противоположной стороны должна быть петля для руки». То есть, сначала можно понять и так, что, по мнению А. Тараса, рукояти вроде бы и не надо, достаточно только петли для руки. Но дальше все же указыва­ется, что «более простой вариант можно соорудить из полуметрового куска веревки и палочки 20—25 cm длиной (по всей видимости, рукоятки). На кон­це бечевки рекомендуется завязать три-четыре узла один за другим либо привязать увесистую гайку (или использовать вместо веревки электрический провод с вилкой на конце)».

_ В довершение говорится, как следует действовать «получившейся нагайкой (ни больше, ни меньше), при этом поясняется, что же все-таки под этим названием А. Тарас подразумевает, оказывается, — это: «кнут, на конце гайка...»

Вот так-то, господа казаки, а мы-то думали... а оказывается все вон как просто. Взял гайку, привязал, и готова настоящая нагайка. А если вдруг уве-

систой гайки под рукой не окажется — тоже не беда. Выдернул из розетки шнур с вилкой на конце, — и вся недолга.

Подытоживая, скажем так. Мы, казаки, не явля­емся большими специалистами в области белорус­ских (может быть, правильнее сказать бялорускiх) или литвинских (не путать с литовскими) боевых искусств. Мы далее не знаем, какой характерный вид оружия им присущ. Мы в этом попросту некомпе­тентны. Но мы лее об этом и не пишем, дабы не за­деть национальное достоинство братского славянс­кого народа. Призываем всех, а особенно автора «ГАЙКИ-НАГАЙКИ», последовать нашему примеру.

Вообще, «нагаечной» литературы не исторического плана, а в разрезе боевых искусств, не так уж и мно­го. К вышерассмотренным стоит добавить разве что работу А.П. Бородовского «Плети и возможности их использования в системе вооружения племен скиф­ского времени» [4] и часть работы К.В. Асмолова «История холодного оружия» [1]. И в совершенно неожиданном аспекте нагайка рассматривается А.Н. Медведевым в статье «О метании камня пле­тью, самодельной пращей, ремнем» [18].

Больше ничего, увы, встречать не доводилось. Даже в книге вышеупомянутого А.Н. Медведева под интригующим названием «Казаки и рукопашный бой» [17] про нагайку — ни слова. То есть, налицо факт незаслуженного забвения целого пласта отечественной системы единоборств, что мы и по­пытались, по мере возможности, восполнить.

Но если даже сейчас, в постсоветское время, на­блюдается факт незаслуженного забвения, то что же говорить о советском? Хотя справедливости ради не­обходимо отметить, что применение гибкого оружия в виде боевых плетей иногда находило свое отраже­ние в... кинематографе.

Так, лет этак двадцать пять назад, на экранах ки­нотеатров прошел фильм «Конец императора тай­ги». Он, как водится, воспевал революцию и пове­ствовал о том, как дедушка одного из наших нынешних политических деятелей самой демократи­ческой ориентации, с истинно большевистским рве­нием устанавливал советскую власть где-то в Си­бири, кажется, в Хакасии.

Я, будучи в то время юношей, смотрел этот фильм несколько раз и отнюдь не из-за пламенной любви к пафосу революции. Причина была следующая. Там, среди прочих отрицательных персонажей, был один белый офицер, который, как у них, у белых офицеров, водится, осуществлял карательные операции против трудового народа и творил прочие гнусности.

При этом он почему-то пользовался не традици­онной пташкой, а железной плеткой непонятной (для моего кругозора тех лет) конструкции. Ею он ко­варно перерубал молодые березки с сидящими на них невинными бабочками, крушил балки перекры­тий крыш и т.п. В общем, вел себя так, как и поло­жено заправскому злодею.

Но вот КАК он это делал, на мой взгляд двадца­типятилетней давности, — просто замечательно, чем и произвел на меня неизгладимое впечатление. Рис­кну предположить, что именно тогда, впервые, осоз­нание того, что русский человек, оказывается, мо­жет мастерски владеть каким-то непонятным ору­жием, пробудило во мне подспудный интерес к тому явлению, которое мы сейчас называем нашим на­циональным боевым искусством. Спасибо за это создателям фильма.

В завершение главы позвольте вернуться к заме­чательным словам А.С. Пушкина, взятым нами в качестве эпиграфа. Это простое четверостишие очень выпукло отражает как результаты поездки поэта на Кавказ, так и его национальные устремления. Так, мало кто знает, что, будучи проездом в Таган­роге, А.С. Пушкин на Кругу вступил в казачью об­щину. Говоря современным языком, — приписался «в казаки».

На первый взгляд абсолютно непонятно, что мог­ло подтолкнуть знаменитого потомка «Арапа Пет­ра Великого» на данное действие? Что это, эпатаж столичной экзальтированной натуры, или за этим скрывается нечто большее? Мы склоняемся ко вто­рому варианту. Оказывается, предок Пушкина был «есаулом в большом полку в Белгороде» [5], и со­ответственно в жилах Пушкина наряду с дворянс­кой, африканской текла и казачья кровь, на зов ко­торой он и откликнулся.

А отсюда и вытекает, почему же все-таки «в па­мять битвы и шатров я домой привез нагайку». Заметьте, не, допустим, кирасирский палаш или улан­скую саблю, а именно донскую казачью нагайку. Да потому что, смеем предположить, именно с ней великий русский поэт, прежде всего, ассоциировал казачью доблесть и победоносную славу русского оружия.