Иван Сусанин

В исходе 1612 года юный Михаил Феодорович Романов, последняя отрасль Руриковой династии, скрывался в Костромской области. В то время Москву занимали поляки: сии пришельцы хотели утвердить на российском престоле царевича Владислава, сына короля их Сигизмунда III. Один отряд проникнул в костромские пределы и искал захватить Михаила. Вблизи от его убежища враги схватили Ивана Сусанина, жителя села Домнина, и требовали, чтобы он тайно провел их к жилищу будущего венценосца России. Как верный сын отечества, Сусанин захотел лучше погибнуть, нежели предательством спасти жизнь. Он повел поляков в противную сторону и известил Михаила об опасности: бывшие с ним успели увезти его. Раздраженные поляки убили Сусанина. По восшествии на престол Михаила Феодоровича (в 1613) потомству Сусанина дана была жалованная грамота на участок земли при селе Домнине; ее подтверждали и последующие государи.

«Куда ты ведешь нас?.. не видно ни зги!—Сусанину с сердцем вскричали враги: —Мы вязнем и тонем в сугробинах снега;Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега.Ты сбился, брат, верно, нарочно с пути;Но тем Михаила тебе не спасти! Пусть мы заблудились, пусть вьюга бушует,Но смерти от ляхов ваш царь не минует!..Веди ж нас,— так будет тебе за труды;Иль бойся: не долго у нас до беды!Заставил всю ночь нас пробиться с метелью...Но что там чернеет в долине за елью?» «Деревня!— сарматам в ответ мужичок: —Вот гумна, заборы, а вот и мосток.За мною! в ворота!— избушечка этаВо всякое время для гостя нагрета.Войдите — не бойтесь!» — «Ну, то-то, москаль!..Какая же, братцы, чертовская даль! Такой я проклятой не видывал ночи,Слепились от снегу соколии очи...Жупан мой — хоть выжми, нет нитки сухой!—Вошед, проворчал так сармат молодой.—Вина нам, хозяин! мы смокли, иззябли!Скорей!.. не заставь нас приняться за сабли!» Вот скатерть простая на стол постлана;Поставлено пиво и кружка вина,И русская каша и щи пред гостями,И хлеб перед каждым большими ломтями.В окончины ветер, бушуя, стучит;Уныло и с треском лучина горит. Давно уж за полночь!.. Сном крепким объяты,Лежат беззаботно по лавкам сарматы.Все в дымной избушке вкушают покой;Один, настороже, Сусанин седойВполголоса молит в углу у иконыЦарю молодому святой обороны!.. Вдруг кто-то к воротам подъехал верхом.Сусанин поднялся и в двери тайком...«Ты ль это, родимый?.. А я за тобою!«Куда ты уходишь ненастной порою?За полночь... а ветер еще не затих;Наводишь тоску лишь на сердце родных!» «Приводит сам бог тебя к этому дому,Мой сын, поспешай же к царю молодому,Скажи Михаилу, чтоб скрылся скорей,Что гордые ляхи, по злобе своей,Его потаенно убить замышляютИ новой бедою Москве угрожают! Скажи, что Сусанин спасает царя,Любовью к отчизне и вере горя.Скажи, что спасенье в одном лишь побегеИ что уж убийцы со мной на ночлеге».— «Но что ты затеял? подумай, родной!Убьют тебя ляхи... Что будет со мной? И с юной сестрою и с матерью хилой?»— «Творец защитит вас святой своей силой.Не даст он погибнуть, родимые, вам:Покров и помощник он всем сиротам.Прощай же, о сын мой, нам дорого время;И помни: я гибну за русское племя!» Рыдая, на лошадь Сусанин младойВскочил и помчался свистящей стрелой.Луна между тем совершила полкруга;Свист ветра умолкнул, утихнула вьюга.На небе восточном зарделась заря,Проснулись сарматы — злодеи царя. «Сусанин!— вскричали,— что молишься богу?Теперь уж не время — пора нам в дорогу!»Оставив деревню шумящей толпой,В лес темный вступают окольной тропой.Сусанин ведет их... Вот утро настало,И солнце сквозь ветви в лесу засияло: То скроется быстро, то ярко блеснет,То тускло засветит, то вновь пропадет.Стоят не шелохнясь и дуб и береза,Лишь снег под ногами скрипит от мороза,Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит,И дятел дуплистую иву долбит. Друг з а другом и дут в молчаньи сарматы;Всё дале и дале седой их вожатый.Уж солнце высоко сияет с небес —Всё глуше и диче становится лес!И вдруг пропадает тропинка пред ними:И сосны и ели, ветвями густыми Склонившись угрюмо до самой земли,Дебристую стену из сучьев сплели.Вотще настороже тревожное ухо:Всё в том захолустье и мертво и глухо...«Куда ты завел нас?» — лях старый вскричал.«Туда, куда нужно!— Сусанин сказал.— Убейте! замучьте!— моя здесь могила!Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!Предателя, мнили, во мне вы нашли:Их нет и не будет на Русской земли!В ней каждый отчизну с младенчества любитИ душу изменой свою не погубит». «Злодей!— закричали враги, закипев,—Умрешь под мечами!» — «Не страшен ваш гнев!Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело,И радостно гибнет за правое дело!Ни казни, ни смерти и я не боюсь:Не дрогнув, умру за царя и за Русь!» «Умри же!— сарматы герою вскричали,И сабли над старцем, свистя, засверкали!—Погибни, предатель! Конец твой настал!»И твердый Сусанин весь в язвах упал!Снег чистый чистейшая кровь обагрила:Она для России спасла Михаила!

 

 

Стансы

К А. Бестужеву Не сбылись, мой друг, пророчестваПылкой юности моей:Горький жребий одиночестваМне сужден в кругу людей. Слишком рано мрак таинственныйОпыт грозный разогнал,Слишком рано, друг единственный,Я сердца людей узнал. Страшно дней не ведать радостных,Быть чужим среди своих,Но ужасней истин тягостныхБыть сосудом с дней младых. С тяжкой грустью, с черной думоюЯ с тех пор один брожуИ могилою угрюмоюМир печальный нахожу. Всюду встречи безотрадные!Ищешь, суетный, людей,А встречаешь трупы хладныеИль бессмысленных детей...

 

Олег вещий^[1]

 

Наскучив мирной тишиною,
Собрал полки Олег
И с ними полетел грозою
На цареградский брег.

Покрылся быстрый Днепр ладьями,
В брегах крутых взревел
И под отважными рулями,
Напенясь, закипел.

Дружина храбрая героев
На славные дела,
Сгорая пылкой жаждой боев,
С веселием текла.

В пути ей не были преграды
Кремнистых гор скалы,
Днепра подводные громады,
Ни ярых вод валы.

Седый Олег, шумящей птицей,
В Евксин через Лиман -
И пред Леоновой столицей
Раскинул грозный стан!

Мгновенно войсками покрылась
Окрестная страна,
И кровь повсюду заструилась, -
Везде кипит война!

Горят деревни, селы пышут,
Прах вьётся средь долин;
В сердцах убийством хладным дышат
Варяг и славянин.

Потомки Брута и Камилла
Сокрылися в стенах;
Уже их нега развратила,
Нет мужества в сердцах.

Их император самовластный
В чертогах трепетал
И в астрологии, несчастный!
Спасения искал.

Меж тем, замыслив приступ смелый,
Ладьи свои Олег,
Развив на каждой парус белый,
Вдруг выдвинул на брег.

«Идём, друзья!» — рек князь России
Геройским племенам -
И шёл по суше к Византии,
Как в море но волнам.

Боязни, трепету покорный,
Спасти желая трон,
Послов и дань — за мир позорный
К Олегу шлёт Леон.

Объятый праведным презреньем,
Берёт князь русский дань,
Дарит Леона примиреньем -
И прекращает брань.

Но в трепет гордой Византии
И в память всем векам
Прибил свой щит с гербом России
К царьградским воротам.

Успехом подвигов довольный
И славой в тех краях,
Олег помчался в град престольный
На быстрых парусах.

Народ, узрев с крутого брега
Возврат своих полков,
Прославил подвиги Олега
И восхвалил богов.

Весь Киев в пышном пированье
Восторг свой изъявлял
И князю Вещего прозванье
Единогласно дал.

Смерть Ермака

<1822>;

Ревела буря, дождь шумел,Во мраке молнии летали,Бесперерывно гром гремел,И ветры в дебрях бушевали...Ко славе страстию дыша,В стране суровой и угрюмой,На диком бреге ИртышаСидел Ермак, объятый думой. Товарищи его трудов,Побед и громозвучной славы,Среди раскинутых шатровБеспечно спали близ дубравы.«О, спите, спите,— мнил герой,—Друзья, под бурею ревущей;С рассветом глас раздастся мой,На славу иль на смерть зовущий! Вам нужен отдых; сладкий сонИ в бурю храбрых успокоит;В мечтах напомнит славу онИ силы ратников удвоит.Кто жизни не щадил своейВ разбоях, злато добывая,Тот думать будет ли о ней,За Русь святую погибая? Своей и вражьей кровью смывВсе преступленья буйной жизниИ за победы заслуживБлагословения отчизны,—Нам смерть не может быть страшна;Свое мы дело совершили:Сибирь царю покорена,И мы — не праздно в мире жили!» Но роковой его уделУже сидел с героем рядомИ с сожалением гляделНа жертву любопытным взглядом.Ревела буря, дождь шумел,Во мраке молнии летали,Бесперерывно гром гремел,И ветры в дебрях бушевали. Иртыш кипел в крутых брегах,Вздымалися седые волны,И рассыпались с ревом в прах,Бия о брег, козачьи челны.С вождем покой в объятьях снаДружина храбрая вкушала;С Кучумом буря лишь однаНа их погибель не дремала! Страшась вступить с героем в бой,Кучум к шатрам, как тать презренный,Прокрался тайною тропой,Татар толпами окруженный.Мечи сверкнули в их руках —И окровавилась долина,И пала грозная в боях,Не обнажив мечей, дружина... Ермак воспрянул ото снаИ, гибель зря, стремится в волны,Душа отвагою полна,Но далеко от брега челны!Иртыш волнуется сильней —Ермак все силы напрягаетИ мощною рукой своейВалы седые рассекает... Плывет... уж близко челнока —Но сила року уступила,И, закипев страшней, рекаГероя с шумом поглотила. Лишивши сил богатыряБороться с ярою волною,Тяжелый панцирь — дар царяСтал гибели его виною. Ревела буря... вдруг лунойИртыш кипящий серебрился,И труп, извергнутый волной,В броне медяной озарился.Носились тучи, дождь шумел,И молнии еще сверкали,И гром вдали еще гремел,И ветры в дебрях бушевали.

Борис Годунов

Борис Федорович Годунов является в истории с 1570 года: тогда он был царским оруженосцем. Возвышаясь постепенно, Годунов сделался боярином и конюшим: титла важные при прежнем дворе российском. Сын Иоанна Грозного, царь Феодор, сочетался браком с его сестрою, Ириною Феодоровною. Тогда Годунов пришел в неограниченную силу: он имел столь великое влияние на управление государством, что иностранные державы признавали его соправителем сего кроткого, слабодушного монарха. По кончине Феодора Иоанновича (1598 г.), духовенство, государственные чины и поверенные народа избрали Годунова царем. Правление его продолжалось около осьми лет. В сие время Годунов старался загладить неприятное впечатление, какое оставили в народе прежние честолюбивые и хитрые его виды; между прочим ему приписывали отдаление от двора родственников царской фамилии (Нагих, кн. Сицких и Романовых) и умерщвление малолетнего царевича Димитрия, брата царя Феодора, в 1591 году погибшего в Угличе. Годунов расточал награды царедворцам, благотворил народу и всеми мерами старался приобрести общественную любовь и доверенность. Между тем явился ложный Димитрий, к нему пристало множество приверженцев, и государству угрожала опасность. В сие время (1605 г.) Годунов умер незапно; полагают, что он отравился. Историки несогласны в суждениях о Годунове: одни ставят его на ряду государей великих, хвалят добрые дела и забывают о честолюбивых его происках; другие — многочисленнейшие — называют его преступным, тираном.

Москва-река дремотною волной Катилась тихо меж брегами;В нее, гордясь, гляделся Кремль стеной И златоверхими главами.Умолк по улицам и вдоль брегов Кипящего народа гул шумящий.Всё в тихом сне: один лишь Годунов На ложе бодрствует стенящий. Пред образом Спасителя, в углу, Лампада тусклая трепещет,И бледный луч, блуждая по челу, В очах страдальца страшно блещет.Тут зрелся скиптр, корона там видна, Здесь золото и серебро сияло!Увы! лишь добродетели и сна Великому недоставало!.. Он тщетно звал его в ночной тиши: До сна ль, когда шептала совестьИз глубины встревоженной души Ему цареубийства повесть?Пред ним прошедшее, как смутный сон, Тревожной оживлялось думой —И, трепету невольно предан, он Страдал в душе своей угрюмой. Ему представился тот страшный час, Когда, достичь пылая трона,Он заглушил священный в сердце глас, Глас совести, и веры, и закона.«О, заблуждение!— он возопил:— Я мнил, что глас сей сокровенныйНавек сном непробудным усыпил В душе, злодейством омраченной! Я мнил: взойду на трон — и реки благ Пролью с высот его к народу;Лишь одному злодейству буду враг; Всем дам законную свободу.Начнут торговлею везде цвести И грады пышные и сёла;Полезному открою все пути И возвеличу блеск престола. Я мнил: народ меня благословит, Зря благоденствие отчизны,И общая любовь мне будет щит От тайной сердца укоризны.Добро творю,— но ропота души Оно остановить не может:Глас совести в чертогах и в глуши Везде равно меня тревожит, Везде, как неотступный страж, за мной, Как злой, неумолимый гений,Влачится вслед — и шепчет мне порой Невнятно повесть преступлений!..Ах! удались! дай сердцу отдохнуть От нестерпимого страданья!Не раздирай страдальческую грудь: Полна уж чаша наказанья! Взываю я,— но тщетны все мольбы! Не отгоню ужасной думы:Повсюду зрю грозящий перст судьбы И слышу сердца глас угрюмый.Терзай же, тайный глас, коль суждено, Терзай! Но я восторжествуюИ смою черное с души пятно И кровь царевича святую! Пусть злобный рок преследует меня — Не утомлюся от страданья,И буду царствовать до гроба я Для одного благодеянья.Святою мудростью и правотой Свое правление прославлюИ прах несчастного почтить слезой Потомка позднего заставлю. О так! хоть станут проклинать во мне Убийцу отрока святого,Но не забудут же в родной стране И дел полезных Годунова».Страдая внутренно, так думал он; И вдруг, на глас святой надежды,К царю слетел давно желанный сон И осенил страдальца вежды. И с той поры державный Годунов, Перенося гоненье рока,Творил добро, был подданным покров И враг лишь одного порока.Скончался он — и тихо приняла Земля несчастного в объятья —И загремели за его дела Благословенья и — проклятья!..

1821 или 1822

 

Пётр Великий в Острогожске (Рылеев Кондратий Федорович)

 

Алфавитный указатель имен

В пышном гетманском уборе,
Кто сей муж, суров лицом,
С ярким пламенем во взоре,
Ниц упал перед Петром?
С бунчуком и булавою
Вкруг монарха сердюки,
Судьи, сотники толпою
И толпами казаки.

«Виден промысла святова
Над тобою дивный щит! –
Покорителю Азова
Старец бодрый говорит. –
Оглася победой славной
Моря Чёрного брега,
Ты смирил, монарх державной,
Непокорного врага.

Страшный в брани, мудрый в мире,
Превзошёл ты всех владык,
Ты не блещущей порфирой,
Ты душой своей велик.
Чту я славою и честью
Быть врагом твоим врагам
И губительною местью
Пролететь по их полкам.

Уснежился чёрный волос,
И булат дрожит в руке,
Но зажжёт ещё мой голос
Пыл отваги в казаке.
В пылком сердце жажда славы
Не остыла в зиму дней:
Празднество мне – бой кровавый;
Мне музыка – стук мечей!»

Кончил – и к стопам Петровым
Щит и саблю положил;
Но, казалось, вождь суровый
Что-то в сердце затаил…
В пышном гетманском уборе,
Кто сей муж, суров лицом,
С ярким пламенем во взоре,
Ниц упал перед Петром?

Сей пришлец в стране пустынной
Был Мазепа, вождь седой;
Может быть, ещё невинной,
Может быть, ещё герой.
Где ж свидание с Мазепой
Дивный свету царь имел?
Где герою вождь свирепой
Клясться в искренности смел? –

Там, где волны Острогощи
В Сосну Тихую влились;
Где дубов сенистых рощи
Над потоком разрослись;
Где с отвагой молодецкой
Русский крымцев поражал;
Где напрасно Брюховецкой
Добрых граждан возмущал;

Где пленённый славы звуком,
Поседевший в битвах дед
Завещал кипящим внукам
Жажду воли и побед;
Там, где с щедростью обычной,
За ничтожный, лёгкий труд
Плод оратаю сторичной
Нивы тучные дают;

Где в лучах необозримых,
При журчании волны,
Кобылиц неукротимых
Гордо бродят табуны;
Где в стране благословенной,
Потонул в глуши садов
Городок уединённой
Острогожских казаков