ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮ

Оба моих последних фильма основаны на личных впечат-

лениях, но не имеют отношения ни к детству, ни к прошлому,

они, скорее, касаются настоящего. Обращаю внимание на сло-

во «впечатления». Воспоминания детства никогда не делали

человека художником. Отсылаю вас к рассказам Анны Ахма-

товой о ее детстве. Или к Марселю Прусту. Мы придаем нес-

колько чрезмерное значение роли детства. Манера психоана-

литиков смотреть на жизнь сквозь детство, находить в нем

объяснения всему — это один из способов инфантилизации лич-

ности. Недавно я получил крайне странное письмо от одного

знаменитого психоаналитика, который пытается объяснить мне

мое творчество методами психоанализа. Подход, к художест-

венному процессу, к творчеству с этой точки зрения, если хо-

тите, даже удручает. Удручает потому, что мотивы и суть

творчества гораздо сложнее, намного неуловимее, чем просто

воспоминания о детстве и его объяснения. Я считаю, что психо-

аналитические истолкования искусства слишком упрощенны,

даже примитивны.

Каждый художник во время своего пребывания на земле

находит и оставляет после себя какую-то частицу правды о

цивилизации, о человечестве. Сама идея искания, поиска для

художника оскорбительна. Она похожа на сбор грибов в лесу.

Их, может быть, находят, а может быть, нет. Пикассо даже

говорил: «Я не ищу, я нахожу». На мой взгляд, художник по-

ступает вовсе не как искатель, он никоим образом не действу-

ет эмпирически («попробую сделать это, попытаюсь то»). Ху-

дожник свидетельствует об истине, о своей правде мира. Ху-

дожник должен быть уверен, что он и его творчество соответ-

ствуют правде. Я отвергаю идею эксперимента, поисков в

сфере искусства. Любой поиск в этой области, все, что пом-

пезно именуют авангардом, — просто ложь.

Никто не знает, что такое красота. Мысль, которую люди

вырабатывают у себя о красоте, сама идея красоты изменя-

ются в ходе истории вместе с философскими претензиями и

просто с развитием человека в течение его собственной жизни.

И это заставляет меня думать, что на самом деле красота

есть символ чего-то другого. Но чего именно? Красота — сим-

1,2

вол правды. Я говорю не в смысле противоположности «прав-

да и ложь», но в смысле истины пути, который человек выби-

рает.. Красота (разумеется, относительная!) в разные эпохи

свидетельствует об уровне сознания, которое люди данной

эпохи имеют о правде. Было время, когда эта правда выража-

лась в образе Венеры Милосской. И само собой разумеется,

что полное собрание женских портретов, скажем, Пикассо,

строго говоря, не имеет ни малейшего отношения к истине.

Речь идет здесь не о красивости, не о чем-то красивеньком —

речь идет о гармоничной красоте, о красоте потаенной, о кра-

соте как таковой. Пикассо, вместо того чтобы прославлять

красоту, попытаться ее прославить, поведать о ней, засвиде-

тельствовать эту красоту, действовал как ее разрушитель,

хулитель, изничтожитель. Истина, выраженная красотой, за-

гадочна, она не может быть ни расшифрована, ни объяснена

словами. Но когда человеческое существо, личность оказыва-

ется рядом с этой красотой, сталкивается с этой красотой,

стоит перед этой красотой, она ощущает ее присутствие, хотя

бы по мурашкам, которые пробегают по спине. Красота —

словно чудо, свидетелем которого невольно становится чело-

век. В этом все дело.

Мне кажется, что человеческое существо создано для того,

чтобы жить. Жить на пути к истине. Вот почему человек тво-

рит. В какой-те мере человек творит на пути к истине. Это его

способ существовать, и вопрос о творчестве («Для кого люди

творят? Почему они творят?») суть вопрос безответный. На

самом деле у каждого художника не только свое понимание

творчества, но и свое собственное вопрошение о нем. Это сое-

диняется с тем, что я сейчас говорю об истине, которой мы

взыскуем, которой мы способствуем нашими малыми силами.

Основополагающую роль здесь играет инстинкт, инстинкт

творца. Художник творит инстинктивно, он не знает, почему

именно в данный момент он делает то или другое, пишет имен-

но об этом, рисует именно это. Только потом он начинает ана-

лизировать, находить объяснения, умствовать и приходит к от-

ветам, не имеющим ничего общего с инстинктом, с инстинктив-

ной потребностью создавать, творить, выражать себя. В неко-

тором роде творчество есть выражение духовного существа в

человеке в противоположность существу физическому, твор-

чество есть как бы доказательство существования этого ду-

ховного существа. В поле человеческой деятельности нет ниче-

го, что было бы более самодовлеющим, нежели творчество.

Если убрать из человеческих занятий все относящееся к из-

влечению прибыли, останется лишь искусство.

Под созерцанием я всего-навсего понимаю то, что порож-

дает художественный образ или же мысль, которую мы выра-

батываем у себя о художественном образе. Это все совершен-

но индивидуально. Художественный образ, смысл художест-

венного образа могут вытекать только из наблюдения. Если

не основываются на созерцании, то художественный образ за-

меняется символом, то есть тем, что может быть объяснено

разумом, и тогда художественного образа не существует —

ведь он уже не отражает человечество, мир. Подлинный худо-

жественный образ должен выражать не только поиск бедного

художника с его человеческими проблемами, с его желаниями

и потребностями. Он должен отражать мир. Но не мир ху-

дожника, а путь человечества к истине. Простого ощущения

контакта с душой, которая где-то здесь, выше нас, но тут,

перед нами, живет в произведении, достаточно, чтобы оценить

его как гениальное. В этом — истинная печать гения.

Было время, когда я мог назвать людей, влиявших на меня,

бывших моими учителями. Но теперь в моем сознании сохра-

няются лишь «персонажи», наполовину святые, наполовину

безумцы. Эти «персонажи», может быть, слегка одержимы, но

не дьяволом; это, как бы сказать, «божьи безумцы». Среди

живущих я назову Робера Брессона. Среди усопших — Льва

Толстого, Баха, Леонардо да Винчи... В конце концов, все

они были безумцами. Потому что они абсолютно ничего не

искали в своей голове.

Они творили не при помощи головы... Они и пугают меня,

и вдохновляют. Абсолютно невозможно объяснить их твор-

чество. Тысячи страниц написаны о Бахе, Леонардо и Толстом,

но в итоге никто не смог ничего объяснить. Никто, слава Богу,

не смог найти, коснуться истины, затронуть сущность их твор-

чества! Это лишний раз доказывает, что чудо необъяснимо...

В высшем смысле этого понятия — свобода, особенно в ху-

дожественном смысле, в смысле творчества, не существует.

Да, идея свободы существует, это реальность в социальной и

политической жизни. В разных регионах, разных странах

люди живут, имея больше или меньше свободы: но вам извест-

ны свидетельства, которые показывают, что в самых чудовищ-

ных условиях были люди, обладающие неслыханной внутрен-

ней свободой, внутренним миром, величием. Мне кажется, что

свобода не существует в качестве выбора: свобода'—это ду-

шевное состояние. Например, можно социально, политически

быть совершенно «свободным» и тем не менее гибнуть от чув-

ства бренности, чувства замкнутости, чувства отсутствия бу-

дущего.

Что же касается свободы творчества, то о ней вообще нель-

зя спорить. Ни одно искусство не может без нее существовать.

Отсутствие свободы автоматически обесценивает художествен-

ное произведение, потому что это отсутствие мешает послед-

нему выразиться в самой прекрасной форме. Отсутствие этой

свободы приводит к тому, что произведение искусства, нес-

мотря на свое физическое существование, на самом деле не

существует. В творчестве мы должны видеть не только твор-

чество. Но, к сожалению, в XX веке господствующей является

тенденция, при которой художник-индивидуалист, вместо того,

чтобы стремиться к созданию произведения искусства, исполь-

зует его для выпячивания собственного «я». Произведения ис-

кусства становится выразителем «я» его создателя и превра-

щается, как бы сказать, в рупор его мелких претензий. Вам

это известно лучше, чем мне. Об этом очень много писал Поль

Валери. Наоборот, подлинный художник, а более того — гений

являются рабами дара, которым они наделены. Они обязаны

этим даром людям, питать которых духовно и служить им

были избраны. Вот в чем для меня заключается свобода.

Перепечатано: сборник Мир и филь-

мы Андрея Тарковского», М., Искус-

ство, 1991. Стр. 315—326.

Андрей Тарковский