Интервью. Да, я учу вас тому, как глубоко входить в любовь, учу глубокому вхождению в секс, ибо таков единственный способ выхода за его пределы

Да, я учу вас тому, как глубоко входить в любовь, учу глубокому вхождению в секс, ибо таков единственный способ выхода за его пределы. За пределы можно выйти только проживанием опыта, однако моей целью является выведение вас за пределы секса, что и создает проблему, потому что снова и снова меня будут понимать неправильно.

Мышление стереотипно; люди считают, что религиозный человек обязательно должен выступать против секса. Разве можно назвать религиозным того, кто ничего не имеет против секса? Таково сложившееся положение вещей. Я разрушаю стереотипы, но не жду, что мир сразу изменится, откажется от веками устоявшихся взглядов. Поэтому я не жду понимания со стороны масс. Мне понятна причина неправильного понимания моих слов. Я не питаю ложных надежд. Пройдут годы, может быть века, но меня поймут, ведь так происходит всегда.

Я создаю новое видение жизни. Видение это столь ново, что для него не существует каких-либо определений. Людям трудно понять полное отсутствие определяющих категорий. Они сочтут меня секс-гуру, решат, что я обучаю сексу, учу потакать всем прихотям. Людям трудно понять. Меня могут понять только новые люди, увидевшие тотальность того, что человек есть объединение тела и души, что взросление возможно только посредством опыта.

 

А. А. Тарковский

Уроки режиссуры. М., 1992, 92 с.

Всероссийский институт переподготовки и повы-

шения квалификации работников кинематографии

Комитета Российской Федерации по кинематогра-

фии.

Всероссийский институт переподготовки и повышения ква-

лификации работников кинематографии Комитета Россий-

ской Федерации по кинематографии.

От издателя

Лекции по кинорежиссуре были прочитаны Андреем Тар-

ковским на Высших курсах сценаристов и режиссеров Госкино

СССР и Союза Кинематографистов СССР.

Стенограммы лекций были подготовлены к печати режис-

сером К. Лопушанским и одобрены Андреем Тарковским в

1981 г. Предполагаемое их издание тогда не состоялось.

Лекции были напечатаны в журнале «Искусство кино» в

№№ 7—10 за 1990 год. Публикацию подготовили К. Лопу-

шанский и М. Чугунова.

К. ЛОПУШАНСКИЙ — выпускник Высших курсов сце-

наристов и режиссеров. Слушал лекции Андрея Тар-

ковского и считает его своим учителем. Работает ре-

жиссером-постановщиком на киностудии «Ленфильм».

Снял фильмы: «Записки мертвого человека» и «Посети-

тель музея».

М. ЧУГУНОВА — выпускница киноведческого факуль-

тета ВГИК (мастерская Р. Юренева). Работала ассис-

стентом режиссера на фильмах Андрея Тарковского

«Солярис», «Зеркало» и «Сталкер». Занимается лите-

ратурным архивом Андрея Тарковского, публикацией

наследства.

ВИППК искренне благодарит К. Лопушанского и М. Чугу-

нову за преданность творчеству Андрея Тарковского и за про-

деланную огромную работу по изданию в журнале «Искусст-

во кино» его лекций по режиссуре: действительно великое

наследие и абсолютно современное.

ВИППК издает книгу «Андрей Тарковский «Уроки режис-

суры» в учебных целях, считая, что наша кинематографичес-

кая молодежь почерпнет из лекций Андрея Тарковского необ-

ходимое понимание сути режиссуры и задач творца, посвя-

щающего свою жизнь кинематографу.

РЕКТОРАТ

Андрей Тарковский о киноискусстве

Интервью

«МЕНЯ БОЛЬШЕ ВСЕГО УДИВЛЯЕТ...»

Что меня тревожит в современном состоянии кинематог-

рафа — состояние кинематографа вообще, как искусства, как

социально-художественного явления? — так я понимаю воп-

рос о его «современных тенденциях».

За десятилетия своего развития кино уже завоевало воз-

можность и право формировать и выражать духовный уровень

человечества, уровень человеческой культуры своими средст-

вами. Убежден, что нечего больше изобретать и накапли-

вать— твердь от воды уже отделена. Кинематограф способен

создавать произведения, равные по значению романам Тол-

стого и Достоевского для XIX века. Более того — я уверен, что

в нашу эпоху уровень культуры своей страны лучше всего

может выразить именно кино, как в античности это сделала

драма. Плохо для страны, если она этого не понимает. Кине-

матограф тогда засыхает и отмирает за ненадобностью.

На Западе кино превратилось в средство проката, публи-

цистики, журналистики и прочего, вне кино лежащего. Влия-

ние распространяется и на произведения: что же, можно сни-

мать на уровне комикса!

В нашем советском кинематографе меня больше всего

удивляет одно: почему мы не хотим (или — кто не хочет?),

чтобы он стал передовым в мире, почему мы сами отказываем-

ся от роли идеологических вождей мирового киноискусства?

Повергает в отчаяние и уровень профессионализма. Вопрос

будто бы частный — на деле вообще беда века. Во времена

Возрождения существовали школы. Художников учили грун-

товать холст, растирать краски, смешивать их, делать проз-

рачными. Ученик последовательно проходил все стадии, все

ступени мастерства, начиная с низших. Этого давно нет.

В залах Третьяковской галереи, внизу, иконы висят рядом

с живописью «Мира искусства». Сравнение невыгодное для

последней: тусклость, грязь, отсутствие цвета. В сопоставле-

нии с древнерусской живописью это уже просто непрофессио-

нально.

То же и у нас в кино. Члены профсоюза кинематографис-

тов сплошь и рядом непрофессиональны — от режиссера-по-

становщика до маляра. Нет директоров картин, нет ассистен-

тов режиссеров, осветителей, рабочих. Болезнь перекидывает-

ся на производство. Это опасно, это пугает.

Возникает пропасть. На одной стороне — призвание кине-

матографа, его потенциальная идейность. На другой — реаль-

ность кинематографа как искусства, еще не доказавшего эту

свою способность и возможность. Вот в поэзии все доказано!

А в кино пет — будем перед собой честны. Мы любим выда-

вать желаемое за действительное, мы говорим о кино как о

состоявшемся искусстве, а на деле это не так. Положение кино

и других видов искусства неравноценно. Цель искусства всег-

да — правда, истина. Все, что не связано с понятием истины,

с поисками истины, есть фальшь, конъюнктура, игра в бирюль-

ки. У искусства очень высокая цель и серьезная роль. Требо-

вать от него иного— все равно что торговать пивом, разливая

его в баккару. А мы не любим и боимся называть вещи своими

именами и выдаем игру в бирюльки за нечто существен-

ное.

У нас выходит много фильмов, снятых вообще неизвестно

каким способом. Единственное искусство, которое постепен-

но перекочевывает в руки людей, буквально ничего в нем не

понимающих, — это кино. Режиссеры вымучивают постановку.

Я бы режиссера проверял так: если у него нет десяти закон-

ченных замыслов, десяти задуманных фильмов, которые он

готов начать снимать завтра же, — дело никуда не годится.

Пример истинного кинематографиста для меня Робер Брес-

сон. «Дневник сельского священника» я считаю великим филь-

мом. Брессон делает картины, когда у него возникает к тому

потребность. Замыслы диктует ему его совесть художника,

его идея. Он творит не для себя, не для признания, не для по-

хвал. Не думает о том, поймут его или нет, как оценит его прес-

са, станут или не станут смотреть его фильм. Он повинуется

лишь неким высшим и объективным законам искусства, он

чужд всех суетных забот, и трагическое пушкинское «поэт и

чернь» от него далеко. Поэтому картины Брессона обладают

простотой, благородством, поразительным достоинством. Брес-

сон единственный, кто, сумев выдержать испытание славой,

остался самим собой.

Остальные занимаются «кинорежиссурой». Формализм, ис-

кусственность, озабоченность «своим стилем» и «своей мане-

рой», вымученность удручают. Безудержная свобода, отсутст-

вие идеала, духовная пустота ведут к энтропии. В романе

Ст. Лема «Высокий замок» есть интересное рассуждение о

современном художнике, тяготящемся своей свободой

Когда-то ограничительные для искусства рамки давал канон.

Религия предуказывала художникам формы их творчества.

Свобода, предоставленная человеку XX столетия, атеисту и

властителю мира, оказывается для него гибельной. Он не мо-

жет существовать с миллионом возможностей, гаснет, не соб-

равшись и не осуществившись. Он начинает ощущать тоску

по неким ограничивающим шорам. В пустоте, в невозможнос-

ти опереться на общую идею художники блуждают как сироты

и думают: почему же мы так измельчали?

Для меня кино—занятие нравственное, а не профессио-

нальное. Мне необходимо сохранить взгляд на искусство как

на нечто чрезвычайно серьезное, ответственное, не уклады-

вающееся в такие понятия, как, скажем, тема, жанр, форма и

т. д.

Искусство существует не только потому, что отражает дей-

ствительность. Оно должно еще вооружать человека перед ли-

цом жизни, давать ему силы противостоять жизни, обруши-

вающейся на него всей своей тяжестью, стремящейся его пода-

вить. Для искусства не обязательно иметь готовые ответы на

вопрос, поставленный в произведении, и даже в программном

романе «Братья Карамазовы» Достоевский не дал ответа на

поставленные им самим вопросы.

Но, не предлагая готовых ответов, искусство оставляет нам

ощущение веры. «Ура Карамазову!» — говорит Достоевский в

финале романа. Говорит тогда, когда провел нас с героем

сквозь все его страдания, падения, ошибки и довел нас до

такого состояния, что мы полны любви к герою и благодар-

ности, признательности ему за его благородство, за верность

себе, за перенесенные им муки. Он стал одним из нас. Мы чер-

паем в нем веру.

Искусство дает нам эту веру и наполняет нас чувством соб-

ственного достоинства. Оно впрыскивает в кровь человека, в

кровь общества некий реактив сопротивляемости, способность

не сдаваться. Человеку нужен свет. Искусство дает ему свет,

веру в будущее, перспективу.

Гений связан для меня с перспективой, светом. Если нет

перспективы, то нет и драматизма,и выхода из него. Вот чем,

в частности, так плохи демагогические пропагандистские кар-

тины. А великий демагогический обман искусства (у него своя

демагогия!), его иллюзия заключены в другом: проведя чело-

века сквозь драматические, трагические ситуации, сквозь без-

надежность— дать ему выход в покой, в радость, в состояние

надежды. Конечно, все это иллюзорно, но в иллюзии — вели-

кий смысл искусства.

Все это давно поняли древние греки и создали самый де-

мократический в истории человечества театр. Поразительно,

как они пришли к понятию катарсис — понятию, для меня

чрезвычайно важному.

«Очищение путем сострадания и страха» — так определено

понятие катарсис у Аристотеля. Веками это толковалось и

трактовалось с точки зрения самых разных философских си-

стем и логики. Но для меня состояние катарсиса— чисто эмо-

циональное, не подвластное логическим объяснениям, назида-

тельности. Это — именно сопереживание с выходом в покой,

к счастью, к перспективе. Это — своеобразный способ испове-

ди во имя обретения силы для жизни, веры в себя и свои

возможности найти в себе самом новые нравственные источ-

ники (что и есть цель исповеди). Искусство и дает человеку

возможность катарсиса, очищения через сопереживание друго-

му — герою. Пережив с ним вместе трагедийную ситуацию,

«переварив» ее в себе, человек может почувствовать себя ве-

ликим, встать на уровень художника. Подумайте только: бра-

тья Карамазовы — один блаженный, другой, Митька, осужден

за убийство, третий сошел с ума, да еще их папаша Федор

Павлович, а в итоге «Ура Карамазову!». Это и есть катарсис.

Если Карамазовы на что-то понадобились, мы можем верить

в себя.

Мне важно сохранить для кинематографа идею катарсиса.

Для кино назрело время решать проблемы, которые история

ставит перед человечеством.