ТРУДНОСТИ С УСТАНОВЛЕНИЕМ ЛИЧНОСТИ

Они шли пешком, — иезуит слева от Петра, между двумя рядами швейцарцев папы, облаченных в черные мундиры и желтые штаны; швейцарцы выглядели опрятно, пряжки ремней были начищены до блеска, алебарды, которые они несли, плотно прижимая к плечу и правому боку, сверкали на солнце, и эта опрятность, чистота и блеск алебард были тем единственным, что отличало почетный эскорт Петра от обычного конвоя, сопровождающего заключенных.

На краю моста Сант-Анджело, по которому они проходили, у каменных перил стояла просторная рама виселицы, где легко и свободно можно было поместить трех человек, но на ней качался один-единственный мертвец. Это был молодой черноволосый мужчина, на груди которого виднелась табличка с надписью, висевшая на шпагате, перекинутом через шею казненного:

«Я не Пьетро Кукан да Кукан».

Петр, молчавший всю дорогу, при виде этого зрелища не выдержал и сказал патеру:

— Я не знал, что не быть Петром из Кукани — это преступление, которое карается позорной смертью. Патер ответил:

— Не быть Петром Куканем из Кукани, разумеется, — не преступление, поскольку, если бы это являлось преступлением, вы остались бы единственным праведным человеком на земле. Но преступление — выдавать себя за Петра Куканя из Кукани и мошенническим путем пытаться приписать себе его заслуги и обманывать Его Святейшество. За такие поступки Его Святейшество карают без всякой пощады и сожаления.

Петр молчал.

— Этот человек не заслуживал лучшей участи, потому что он был не только обманщик, но еще и глупец, — немного погодя произнес иезуит, высокомерно указав на виселицу пальцем, — к тому же он не знал латыни, чего Его Святейшество, великий знаток по части латыни старой доброй школы, не выносят. А вы говорите на латыни?

— Бывают минуты, когда мои школьные знания этого языка представляются мне довольно глубокими, — ответил Петр.

— Тем лучше, — сказал патер. — А этот мошенник даже не имел понятия, в какой стране и где вообще находится эта самая Кукань, откуда якобы ведет начало его род. И, хотя его предупредили, что Его Святейшество, человек весьма самолюбивый, с благоговением относятся к своему званию наместника Бога на земле, он, стоя перед ним, не выказал достаточного подобострастия.

— Спасибо, это важно знать, — сказал Петр.

— Благодарить меня не за что, вам ведь не грозит никакая опасность, — сказал патер, пристально взглянув в лицо Петру, — потому что вы действительно Петр Кукань из Кукани, и этого достаточно.

— Да, я на самом деле Петр Кукань из Кукани, — подтвердил Петр.

— Тем лучше, — еще раз повторил патер. — Теперь остается запомнить лишь некоторые подробности из правил этикета. При малой аудиенции, которую вы получите, не нужно папе целовать туфлю, как это предписано во время аудиенции большой, когда присутствует высшее духовенство; достаточно поцеловать его перстень, разумеется, опустившись на колено; тем не менее Его Святейшество при его самолюбии остались бы довольны, если бы вы все же поцеловали туфлю. Титуловать его вы должны Pater Beatissimus, но будет лучше, если вы обратитесь к нему «Ваше Святейшество». Если папа пожелает выпить вина, что он во время частных бесед охотно делает, неплохо, если вы будете опускаться на колено всякий раз, когда он станет подносить бокал к устам, как это принято во время больших банкетов.

Папа, о котором шла речь, известен в истории христианства только тем, что погубил композицию базилики св. Петра, приказав переделать фундамент, который изначально имел очертанье греческого креста, заменив его латинским, чем нарушил гармонию пропорций, и утяжелил его гигантским фасадом, на котором красовались три имени: два, написанные маленькими буквами, — святого Петра и Христа, и одно — громадными — его, папы. Это был широкоплечий, высокого роста мужчина, который, по единодушному утверждению летописцев, особенно импозантно выглядел в свободно ниспадающем праздничном церковном облачении; лицо у него было полное, гладкое, спокойное, с едва заметными седыми усиками над ярко-красными чувственными губами и редкой, несколько сужающейся внизу бородкой; лоб высокий, а маленькие глазки все время щурились и слезились, словно их беспрестанно раздражал едкий дым. Одет он был в белую сутану и длинный кружевной стихарь.

Папа принял Петра в малом зале для аудиенции во дворце святого Петра, сидя на позолоченном троне, несомненно, специально для него изготовленном, потому что наверху этот трон был украшен гербом его рода — распростершей крылья орлицей, парящей над головой забавного дракончика с остроконечными крылышками, приседавшего на лягушечьих ножках с орлиными когтями; а из улыбающейся разинутой пасти дракон высовывал длинный язык. Над щитом, там, где обычно сверкают драгоценности, были изображены два скрещенных ключа святого Петра и папская тиара. По правую руку от папы свисала зеленая, вышитая золотом лента, прикрепленная к звоночку над его головой; на левом подлокотнике трона, где покоилась небольшая, пухлая рука папы, на грубом шпагате, просунутом через две дырки, была подвешена табличка с надписью: