Глава 18. Несколько дней спустя я спустилась, чтобы взять почту, и обнаружила еще один коричневый конверт

 

Несколько дней спустя я спустилась, чтобы взять почту, и обнаружила еще один коричневый конверт. На нем не было штемпеля, зато красовалась надпись: «Для миссис Адам Таллис».

Я тут же открыла его, прямо в общем коридоре, чувствуя, как циновка у дверей покалывает ноги. Бумага была та же и почерк тот же, правда, немного мельче, так как текст был длиннее:

ПОЗДРАВЛЕНИЯ СО СВАДЬБОЙ, МИССИС ТАЛЛИС. НЕ ЗАБЫВАЙ ОГЛЯДЫВАТЬСЯ.

P.S. ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ПОДАЕШЬ СВОЕМУ МУЖУ ЧАЙ В ПОСТЕЛЬ?

Я отнесла записку Адаму и положила на кровать прямо у его лица. Он прочел с мрачным выражением.

– Наш корреспондент не знает, что я оставила девичью фамилию, – заметила я, стараясь говорить беззаботно.

– Зато знает, что я лежу в постели, – сказал Адам.

– Что это значит? Чай?

Я прошла на кухню и открыла буфет. Там было всего две упаковки чая в пакетиках – кенийского для Адама и лапсан сучунг в яркой упаковке для меня. Я выложила их на стол.

Внешне пакеты выглядели вполне нормально. Я заметила, что Адам встал у меня за спиной.

– Почему я должна подавать тебе чай в постель, Адам? Может, это как-то связано с кроватью? Сахар?

Адам открыл холодильник. Там на дверце стояли две бутылки молока, одна наполовину пустая, вторая непочатая. Он вынул обе. Я заглянула в шкафчик под раковиной и обнаружила там большой красный пластиковый таз. Взяла у Адама бутылки.

– Что ты делаешь? – спросил он.

Я вылила в таз первую бутылку.

– Похоже на молоко, – сказала я. Потом открыла вторую бутылку и начала выливать жидкость из нее.

– Это… о Боже.

В молоке были какие-то маленькие темные крошки, они постепенно всплывали на поверхность. Насекомые, мухи, пауки, их было много. Я аккуратно поставила бутылки на пол и вылила содержимое таза в раковину. Мне пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы меня не вырвало. Сначала я испугалась, потом разозлилась.

– Здесь кто-то был! – крикнула я. – Они, черт их побери, были в этой квартире.

– Г-м-м? – с отсутствующим видом произнес Адам, словно думая о чем-то совершенно другом.

– Кто-то проник сюда.

– Нет, здесь никого не было. Это молоко. Они поставили бутылку на лестницу после того, как оно было доставлено.

– Что нам делать? – спросила я.

– Миссис Таллис, – задумчиво сказал Адам. – Это нацелено против тебя. Будем звонить в полицию?

– Нет, – громко ответила я. – Пока не будем.

 

* * *

 

Я поймала его, когда он вышел из подъезда с кейсом в руке.

– Зачем ты так поступаешь со мной? Зачем?

Он отшатнулся от меня как от ненормальной.

– Какого черта?..

– Не подсовывай мне это дерьмо, Джейк! Теперь я знаю, что это ты. Я долго обманывала себя, что это кто-то другой, но при этом знала, что это твоя работа. Кому еще знать, что я боюсь всяких насекомых?

– Элис. – Он попытался положить руку мне на плечо, но я стряхнула ее. – Успокойся, люди подумают, что ты спятила.

– Просто скажи, какого черта ты подложил этих вонючих пауков мне в молоко. Это месть?

– Теперь уже я думаю, что ты спятила.

– Ну, давай рассказывай. Что ты еще приберег для меня в рукаве? Хочешь потихоньку свести меня с ума?

Он взглянул на меня, и от этого окаменевшего взгляда я почувствовала дурноту.

– Если тебя интересует мое мнение, – веско произнес он, – у тебя уже поехала крыша. – И, резко развернувшись на каблуках, зашагал по улице прочь от меня.

 

* * *

 

Адам не проявлял большого интереса, но всю следующую неделю каждый раз, проходя мимо газетного киоска, я проверяла, не напечатали ли они статью. В следующее воскресенье она появилась. Она сразу же бросилась мне в глаза, маленькая фотография горы в рамке на первой странице с надписью: «Карьеризм: горы и деньги. Читайте во втором разделе». Я быстро раскрыла газету, чтобы просмотреть, что написала Джоанна. Оказалось, что статья занимает несколько страниц, слишком много, чтобы одолеть на месте. Я купила газету и принесла ее домой.

Адам уже ушел. В тот момент меня это порадовало. Я приготовила себе кофе. Мне хотелось удобно устроиться и уделить статье столько времени, сколько она заслуживает. Целую страницу занимала большая фотография ярко освещенной солнцем горы Чунгават, возвышавшейся на фоне голубого неба. Под фотографией помещался текст, взятый в рамку подобно объявлению агента по недвижимости: «Сдается одна вершина Гималайских гор, 30 000 фунтов. Никакого опыта не требуется». Меня снова пленила одинокая красота горы. Бывал ли Адам на вершине? Да, не на самой вершине… Я открыла газету и просмотрела. Четыре страницы. Были фотографии: Грег, Клаус, Франсуаза, очень красивая в толстых башмаках, отметила я, ощутив укол ревности. Была еще пара альпинистов, которые погибли. Конечно, фотография Адама, но к тому времени я уже привыкла видеть его изображения. Была также карта и две диаграммы. Я сделала глоток кофе и принялась за чтение.

На самом деле сначала я совсем не читала. Просто скользила глазами по тексту, высматривая, какие имена упоминаются и как часто. Имя Адама появлялось главным образом в конце. Я прочла конец статьи, чтобы удостовериться, что там нет никаких новых пугающих сведений. Их не было. Успокоившись, я вернулась к началу и стала читать внимательно. Джоанна рассказала историю, которую я уже знала из книги Клауса, но с другой точки зрения. Версия трагедии на Чунгават, изложенная Клаусом, была отягчена его личными ощущениями восторга, неудачи, восхищения, краха иллюзий, страха, которые смешались воедино. Я уважала его за то, что он откровенно признался в смятении, которое возникло там во время бури, когда умирали люди, и в своей неспособности вести себя так, как ему хотелось бы.

Джоанна рассматривала происшедшее как поучительную историю о разлагающем влиянии денег и культа героев. С одной стороны, существуют героические люди, которые нуждаются в деньгах; с другой – существуют люди богатые, которые хотят лазить по труднодоступным горам, или, скорее, хотят потом рассказывать, что поднимались на такие горы, поскольку остается под вопросом, забирались ли они туда в прямом смысле слова. Ничто из этого для меня не было новостью. В статье главной трагической фигурой оказался Грег, с которым ей встретиться не удалось. Начав статью с ужасных событий на склоне Чунгават, которые, как их ни описывай, вызывали у меня дрожь, Джоанна вернулась к разговору о прежней карьере Грега. Его достижения действительно впечатляли. Это касалось не только вершин, которые он покорил – Эверест, К-2, Маккинли, Аннапурна, – но и того, каким образом он поднимался на них: зимой, без кислорода, с минимумом снаряжения.

Джоанна, несомненно, тщательно изучила содержание газет. В восьмидесятых годах Грег был альпинистом-мистиком. Главные пики были привилегией, которую завоевывают годами подготовки. К началу девяностых он явно переменил свои взгляды: «Я был в числе тех, кто считал, что альпинизм – удел избранных, – цитировались его слова. – Теперь я демократ. Альпинизм – это захватывающая вещь. Я хочу сделать его доступным для всех». Для всех, сухо комментировала Джоанна, кто в состоянии выложить 30 000 долларов. Грег познакомился с дельцом по имени Пол Молинсон, и они вместе создали компанию «Пик Экспириенсез». В течение трех лет они водили докторов, юристов, арбитров, наследниц на вершины, которые до настоящего времени были недосягаемы ни для кого, кроме отборных групп опытных альпинистов.

Джоанна особо выделила одного из погибших членов экспедиции на Чунгават, Алексиса Хартуняна, брокера с Уолл-Стрит. Она процитировала слова одного злого на язык (анонимного) альпиниста: «Этот человек совершил несколько восхождений мирового значения. Даже в полете фантазии его нельзя было назвать альпинистом, и все же он рассказывал всем о том, что „сделал“ Эверест, словно тот был не выше автобусной остановки. Что ж, он узнал, что это такое на самом деле».

Отчет Джоанны о происшедшем на горе был просто очищенной от эмоций версией рассказа Клауса, который сопровождался схемой прохождения закрепленной на западном гребне веревки. Она изобразила хаос, царивший среди неопытных альпинистов, физически страдающих людей, один из которых ни слова не знал по-английски. Она приводила слова анонимных специалистов по альпинизму, заявлявших, что условия на высоте больше восьми тысяч метров слишком суровы для людей, которые не в состоянии были позаботиться о себе. Дело не столько в том, что проводники рисковали своими жизнями, сколько в том, что риску подвергались те, кто был с ними. Клаус сказал ей, что согласен с этим, однако двое анонимных комментаторов пошли еще дальше. Такие вершины, как Чунгават, требуют абсолютного внимания, полной концентрации, особенно в условиях неустойчивой погоды. Они предполагали, что Грег был настолько занят вопросами бизнеса и конкретными пожеланиями своих неопытных клиентов, что это повлияло на его оценки и, что гораздо хуже, на его поведение. «Когда вы расходуете энергию на совершенно ошибочные вещи, – сказал один, – все идет наперекосяк в самое неподходящее время: закрепленные веревки отвязываются, люди идут не в том направлении».

Это была циничная история о пороке и крушении иллюзий, к концу которой Адам являлся как символ утраченного идеализма. Все знали, что он был критически настроен к экспедиции и к собственному в ней участию, но когда пришло время, именно он раз за разом поднимался на гору, чтобы спасти людей, которые были не способны сделать этого сами. Джоанне удалось повидаться с двумя выжившими участниками экспедиции, оба заявили, что обязаны ему жизнью. Очевидно, еще большую привлекательность ему придал отказ кого-либо обвинять – по существу, его нежелание вообще как-то комментировать события. Пафоса истории добавлял и тот факт, что среди погибших была его девушка. Адам едва коснулся этого вопроса, но ей удалось найти еще кого-то, кто поведал о том, что он снова и снова отправлялся ее искать, пока не упал без чувств в своей палатке.

Когда Адам вернулся, он не выказал к статье никакого интереса, лишь презрительно сморщился, взглянув на первую страницу. «Какого дьявола она может знать?» – это было его единственным комментарием. Позднее, в кровати, я зачитала ему анонимную критику в адрес Грега.

– Что ты об этом думаешь, любовь моя?

Он взял газету из моих рук и бросил на пол.

– Думаю, что это чушь, – сказал он.

– Ты имеешь в виду, это неточное описание того, что произошло?

– Я совсем забыл, что ты ученый. Ты интересуешься истиной. – Его тон был насмешливым.

 

* * *

 

Это походило на замужество с Лоуренсом Аравийским, капитаном Скоттом, парнем на горящей палубе или с кем-то вроде них. В течение следующих двух дней практически все знакомые находили повод позвонить мне, чтобы поболтать. Те, кто не одобрял внезапность и поспешность моего замужества, вдруг поняли причину. Мой отец тоже позвонил, стал говорить ни о чем, потом, как бы невзначай, сказал, что видел статью и предложил, чтобы мы как-нибудь приехали к нему. В понедельник утром в офисе всем вдруг срочно что-то от меня потребовалось. Майк зашел ко мне с чашкой кофе и какой-то неважной бумажкой.

– Мы никогда реально не подвергались испытаниям, не так ли? – проговорил он задумчиво. – Это значит, что мы на самом деле никогда не знали самих себя. Должно быть, твой э-э… муж был поражен тем, что оказался в самом центре катастрофы и вышел из нее так, как вышел.

– Что ты имеешь в виду под «э-э… муж», Майк? Он мой муж. Могу показать тебе бумажку, если нужно.

– Я не хотел сказать ничего такого, Элис. Просто нужно привыкнуть. Давно ты с ним знакома?

– Думаю, пару месяцев.

– Поразительно. Должен сказать, что когда я впервые об этом услышал, то решил, что у тебя поехала крыша. Это было совсем не похоже на Элис Лаудон, которую я знал. Теперь я вижу, что мы все ошибались.

– Мы?

– Все в офисе.

Я была ошеломлена.

– Вы все думали, что я сошла с ума?

– Мы все были удивлены. Теперь я вижу, что ты была права, а мы ошибались. Все как в статье. Это касается способности ясно мыслить под давлением обстоятельств. Твой муж ею обладает. – Майк смотрел в свою чашку, в окно, куда угодно, только не на меня. Тут он повернулся и взглянул на меня. – Теперь и ты тоже.

Я попыталась не захихикать по поводу этого комплимента, если это был комплимент.

– Что ж, спасибо, добрый сэр. Вернемся-ка к делам.

Ко вторнику у меня было ощущение, что я переговорила со всеми в мире, у кого только был записан мой телефонный номер, за исключением Джейка. Даже при этом для меня стал неожиданностью звонок Джоанны Нобл, о котором мне сообщила Клаудиа. Да, она хотела переговорить именно со мной, а не пыталась через меня выйти на Адама. Да, это важно, и она хочет встретиться со мной с глазу на глаз. Сегодня же, если возможно. Она будет где-нибудь неподалеку от моего офиса, прямо сейчас, если у меня есть время. Это займет всего несколько минут. Что я могла ответить? Я сказала, чтобы она подошла к нашей приемной, и через час мы сидели в почти пустом баре за углом. Она молча пожала мне руку.

– Я в каком-то смысле благодаря вашей статье купаюсь в лучах отраженной славы, – начала я. – По крайней мере я жена героя.

Она смутилась, зажгла сигарету.

– Он в самом деле герой, – отозвалась она. – Между нами, у меня были некоторые сомнения по поводу отдельных мест, где я открыто высказала обвинения. Но то, что там, наверху, сделал Адам – просто неописуемо.

– Да, – сказала я. – Ведь он герой, не так ли? – Джоанна не ответила. – Полагаю, что вы теперь работаете над другим материалом.

– Над несколькими, – отозвалась она.

Я заметила у нее в руке листок бумаги.

– Что это?

Она посмотрела на бумагу так, словно понятия не имела, как та оказалась у нее в руке, и потому напряглась.

– Сегодня утром пришло с почтой. – Она передала листок мне. – Прочтите.

Письмо было очень короткое.

«Дорогая Джоанна Нобл!

Мне просто плохо сделалось от того, что вы написали об Адаме Таллисе. Если вам интересно, я могла бы рассказать о нем правду. В случае, если в вас проснется интерес, просмотрите газеты за 20 октября 1989 года. Если захотите со мной встретиться, я расскажу, какой он на самом деле. Девушка в статье – это я.

Искренне ваша,

Мишель Стоу».

Я озадаченно посмотрела на Джоанну.

– Похоже, что писала душевнобольная, – сказала я.

Джоанна кивнула.

– Я получаю много таких писем. Однако я сходила в библиотеку… то есть в газетный архив у нас в офисе… и нашла это. – Она вручила мне еще одну бумагу. – Это небольшая заметка. Ее поместили на задних полосах, но мне кажется… Ладно, посмотрим, что вы скажете.

Это была копия заметки, озаглавленной «Судья делает замечание изнасилованной девушке». Имя под первой фотографией было подчеркнуто. Имя Адама.

«Молодой человек был освобожден вчера в первый же день заседания в суде Винчестер-Крауна, когда судья Майкл Кларк приказал присяжным признать его невиновным. „Вы покидаете зал суда незапятнанным, – сказал судья Кларк Адаму Таллису, 25 лет. – Могу лишь сожалеть, что вам вообще пришлось давать показания по такому незначительному и несостоятельному обвинению“.

Мистер Таллис был обвинен в изнасиловании мисс Икс, молодой женщины, чье имя не может быть названо на правовых основаниях после того, что было названо „пьяной пирушкой“ в районе Глочестер. После краткого перекрестного допроса, который был посвящен ее прежним сексуальным похождениям и ее состоянию во время пирушки, представитель защиты Джереми Макаван подал заявление об освобождении обвиняемого, которое тут же было поддержано судьей.

Судья Кларк высказал сожаление, „что мисс Икс пользуется правом сохранять анонимность, в то время как имя и репутация мистера Таллиса должны были пройти через этот кошмар“. На ступенях суда адвокат мистера Таллиса, Ричард Вайн, сказал, что его клиент доволен вердиктом судьи и просто хочет продолжать жить своей жизнью».

 

* * *

 

Когда я закончила читать, то совершенно спокойно взяла свой кофе и сделала глоток.

– Итак? – спросила я. Джоанна не ответила. – Что это? Вы собираетесь об этом что-нибудь написать?

– Написать что? – поинтересовалась Джоанна.

– Вы подняли Адама на пьедестал. – Я пожала плечами. – Может быть, пора его оттуда скинуть?

Джоанна прикурила очередную сигарету.

– Не думаю, что заслужила это, – холодно проговорила она. – Я сказала все, что должна была сказать об альпинизме. У меня нет намерений встречаться с этой женщиной. Но… – она сделала паузу, на ее лице было сомнение, – это скорее касается вас, чем кого-нибудь другого. Я не знала, как лучше поступить. В конце концов решила, что моя обязанность показать это вам. Возможно, я кажусь ханжой и вмешиваюсь не в свои дела. Если хотите, просто забудьте.

Я глубоко вздохнула и заставила себя говорить спокойно.

– Простите меня за эти слова.

Джоанна слабо улыбнулась и выпустила целый клуб дыма.

– Ну ладно, я пойду.

– Я могу оставить это у себя?

– Конечно. Это всего лишь копия. – Она явно не смогла побороть любопытство. – Что вы собираетесь предпринять?

Я покачала головой:

– Ничего. Его ведь сочли невиновным, разве не так?

– Так.

– Совершенно незапятнанным, так?

– Так.

– Ну, значит, я вообще не стану ничего предпринимать.