Глава первая РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПРАЗДНИК

ФРИДРИХ ЕВСЕЕВИЧ НЕЗНАНСКИЙ

 

 

 

 

 

 

7 ноября 2003 года выдалось непривычно холодным. Минус пятнадцать в начале ноября для Москвы, пожалуй, многовато. Так думал молодой человек, почти юноша, зябко ежась в тонкой осенней куртке под порывами холодного северного ветра.

Нужно было надеть пуховик! Так никто еще не надел. Все в осеннем прикиде ходят. На фиг, возьму тачку. И так предки напрягли. В праздник тащиться на край города, в Серебряный Бор. И ладно бы на тусовку с девчонками и выпивкой, так нет, к бабуле, с подарками. Как Красная Шапочка, блин! Вот тебе, бабушка, горшочек с маслом, вот тебе пирожки с капустой... Сами-то на дачу слиняли, а бабулины вздохи и ахи кто слушать будет? Пушкин? Нет, родной внук. Вообще-то бабуля у него классная, грех жаловаться. И монет всегда подкинет, и вообще... Бывает, к ней закатишься — так одно удовольствие. И накормит, и напоит, и пальнуть разок-другой даст. Мировая бабуля! Но не в праздник же к ней переться, когда вся группа на тусовку собралась!

Если честно, то предки предлагали поехать к бабуле вместе, а потом вместе на дачу. Ну уж, на фиг! Сидеть там с ними, со шнурками, смотреть, как они водку хлещут (а тебе, Олеженька, нельзя, ты еще маленький, пей апельсиновый сок), потом слушать их политдиспуты и воспоминания о комсомольской юности. А так хоть шанс есть успеть к однокурсникам. Быстренько чайку у бабули вмазать (а может, она и наливочки плеснет), а потом в общагу. Там вся группа собралась. И девчонки, и пиво, и травка, если покурить захочется. И можно заночевать, и может быть, даже удастся трахнуть Ритку Звонареву. А то ходит вся неприступная такая, как Марлен Дитрих.

— Эй, командир! На Таврическую возьмешь?

— Пять сотен.

— Ты чего, охренел? Три от силы.

«Волга» взвизгнула и унеслась прочь. Олег остался на дороге. Еще две попытки снять тачку подешевле закончились неудачей. Вспомнился анекдот про женщину, которая возвращается домой поздним вечером и пытается поймать такси. Первый водитель требует заоблачную сумму, которую женщина гневно отвергает. Второй согласен на оплату натурой. И тоже в гневе отвергнут. В итоге дама садится к третьему, который берет с нее заоблачные деньги, насилует и не довозит до дому.

Ну да, сегодня же праздник. Пришлось согласиться на двойной тариф, блин! Машина, мягко шурша, двинулась в путь. Олег, покачиваясь на заднем сиденье, подумал, что, если не удастся выудить у бабули хоть три сотни, ехать в общагу — безмазовая затея. И вообще, вопрос карманных денег стоял в полный рост. Предки все чего-то боялись и ограничивали единственного сына в расходах. То есть ему, конечно, покупалось все, что он просил. Но живых монет доставалось немного. И чего они боятся-то, придурки? Бояться уже нечего. Вспомнилась кавээновская шутка: «В первый раз я расстроилась, когда узнала, что мой сын курит. Второй раз расстроилась, когда узнала, что он курит». Вот именно! Ну и что? И все курят. Весь курс. Подумаешь, марихуана. Это легкий наркотик. В Голландии его в кабаках подают. Макс рассказывал, он там был. Можно заказать в кафешнике и дунуть сигаретку на круг. И не одну. Но бесплатно ничего не бывает. Ни травки, ни девчонок... Ладно, кажись приехали.

— Вот здесь останови.

Расплатившись, молодой человек вошел в подъезд.

— Вы к кому? — спросила консьержка, надевая очки. — Ой, Олежек, не узнала! Ты к Елизавете Яковлевне?

— Да, приехал бабулю с праздником поздравить.

— Какой хороший мальчик! Дай тебе Бог здоровья! А как нынешняя молодежь относится к нашему празднику? — поинтересовалась вахтерша.

— И вам, и вам здоровья!

Олег проскочил мимо словоохотливой тетки, нажал кнопку лифта.

«Сейчас я тебе, старперше, все расскажу: и как относимся, и где...» — пропел он себе под нос, нетерпеливо притоптывая модным ботинком. В лифте тоже думалось о деньгах. Вот, скажем, та же Ритка. Ее ж уговорами не возьмешь, маромойку тульскую. Только прижмешь где-нибудь, фыркает, как кобыла, дурища. Не лезь, мол. Только после свадьбы! Ага, разбежалась! А вот если сводить в клуб какой-нибудь крутой. В «Метелицу» там или еще куда — отдастся на помойке, по роже видно. А на что вести? На деревянные? Ха! Грины нужны! А попробуй шнуркам это растолковать! «Ах, ты еще только на первом курсе, вокруг столько соблазнов. Сиди дома и пей чай с печеньем!» Убил бы уродов!

Олег все нажимал кнопку звонка. Да что ж такое-то? Умерла она, что ли? Не дай бог, конечно!

— Кто там? — прокричала наконец из-за двери бабуля.

— Дед Пихто с революционным приветом, — пробурчал Олег и громко отозвался: — Это я, бабуля!

Ведь видит же, кто за дверью, в свою камеру видеонаблюдательную, нет, надо спросить, а вдруг я Фредди Крюгер... Привыкла к конспирации, все отвыкнуть не может. Сейчас еще пароль спросит...

— Олеженька, внучек, заходи, заходи, милый!

— Здравствуй, бабуля! С праздником тебя! С самым главным нашим праздником! С днем революции! Вот тебе подарки! — радостно прокричал Олег, коснувшись губами подставленной для поцелуя морщинистой щеки.

— Спасибо, милый, — расчувствовалась принаряженная в белую блузку Елизавета Яковлевна, разглядывая объемистый пакет. — Раздевайся. Да что это ты принес целый короб?

— Это шнурки собирали.

— Кто?

— Ну... папа с мамой. Там икорка, колбаска, чай, кофе, наливочка твоя любимая, конфеты...

— Господи, да куда мне столько? Одной-то? Ну раздевайся, чайку попьем с наливочкой. Чего нос-то красный?

— Холодно, блин! Минус пятнадцать.

— Блинов я не испекла, внучек, ты уж не обессудь. Голова что-то кружится сегодня. Давление, видно, подскочило. Или упало, не пойму. Измеришь?

— Давай, — вздохнул Олег.

Сто двадцать на восемьдесят! Это в восемьдесят лет!

— Такое давление, бабуля, дай бог каждому... С таким давлением, бабуля, на танцы ходить!

— Бога нет! — строго ответила бабуля. — А на танцы я и смолоду не ходила! Не до этого нам было...

Ну завелась... Понеслась, закипела... Сейчас на полчаса про сходки, маёвки, подполье... В которых, если верить рассказам, Лизонька принимала самое активное участие еще до рождения. С годами бабулин маразм крепчал. Почему-то она уверила себя, что жила еще при царском режиме и боролась с царизмом чуть ли не рука об руку с Ильичом. Ладно, главное поддакивать и переместиться на кухню, поближе к съестным боеприпасам.

— Ага, ага, бабуля, — включив чайник, выгружая содержимое пакета на стол, обследуя холодильник, поддакивал Олег. — А Каганович что? Лазарь-то? Он тебе что ответил?

— Лазарь был политической проституткой!

— Ты че, бабуля? Это же Троцкий был проституткой.

— И Лазарь! Ты мне Лазаря не пой, я лучше знаю!

— Ну ладно, ладно. Давай праздник отметим. Наливочку открывать?

— Открывай! — рявкнула бабуля в запале полемики.

Через полчаса раскрасневшаяся Елизавета Яковлевна начала петь революционные песни, не забывая и про наливочку. Олег мужественно пропел с ней «Тачанку», «Шел отряд по берегу», «Белая армия, черный барон».

Ну, баста, я свои три сотни отработал...

— Бабулечка-красотулечка! Мне идти пора!

— Что так рано-то? Посидел бы со мной, вспомнили бы былое...

— Не могу. Зачет завтра по сопромату. Я уж и так к тебе на такси.

— Потратился?

Олег скромно потупился.

— Ах ты, ягодка моя! Приехал, не забыл старуху. Да еще и на такси потратился! Сколько взяли-то с тебя? Рублей сто, поди?

— Триста, — безжалостно ответил Олег.

Называть истинную сумму, израсходованную на

соблюдение семейных обрядов, смысла не было. Больше трех сотен не даст.

— Держиморды! Сатрапы! Душители свобод!

— Тихо, тихо, бабуля! Ты не в полицейском участке, успокойся. Триста рублей — это по нынешним временам еще недорого. Но я всю свою стипендию отдал, — вернул он старуху к интересующему его вопросу.

— Сейчас, сейчас, погоди...

Елизавета Яковлевна поднялась, шурша длинной юбкой, ушла в комнату. И долго не возвращалась.

Чего застряла? Все свои сберкнижки перебирает, что ли? За окном уже темнеет, блин! Так вообще пролетишь, как фанера над Парижем. Мимо денег и удовольствий...

— Бабуля!

Тишина. Олег испуганно вскочил, бросился в гостиную, затем в спальню. Бабуля мирно похрапывала на кровати с металлическими шишечками.

Снять бы эту шишечку да и долбануть тебя по кочану, бабулечка, яростно думал Олег. Поскольку знал, что разбудить теперь бывшую революционерку,

пионерку, комсомолку и так далее — затея безнадежная. И что делать? По ящикам деньги искать? Черта с два найдешь.

М-да. В кармане остались две сотни. Положим, доехать до общаги на них можно, но нужно же и закупить чего-то. Горючего и закуси. С пустыми руками не припрешься. Черт!

От злости Олег выскочил на лестничную площадку покурить, хотя курить здесь не разрешали. Никакой пепельницы или хотя бы баночки для окурков... Только легкий аромат каких-то знакомых духов. Щелкнув зажигалкой, он затянулся «Парламентом». Дверь в квартиру напротив была приоткрыта. Олег курил, ожидая, что на площадку может выйти сосед, член Государственной думы. Он всегда улыбался Олегу, когда сталкивался с ним в лифте. И расспрашивал про учебу и вообще про жизнь. Однажды даже пригласил его в кафе! Чокнутый какой-то! Хотя... Стрельнуть, что ли, у него сотен пять? Сказать, что бабуля обещала дать, да уснула. А что? Так и есть. Или почти так. И он наверняка даст. Что ему пять сотен? Мелочь. Тем более что... Даст, если сам выйдет. Жена-то у него баба неприятная... А сын вообще пришибленный какой-то... Чего же они не выходят? В квартиру дым табачный ползет, а им хоть бы хны?

На площадку никто не выходил. Из квартиры не раздавалось ни звука. Что за тишина такая? Дома их, что ли, нет? А дверь открыта? Докурив сигарету, он ткнул окурок в щель между секциями нарядной, выкрашенной в белой цвет батареи, открыл дверь.

— Здрасте, кто дома? У вас дверь в квартиру не заперта! — громко произнес Олег.

Ему никто не ответил.