Глава четвертая РАНЕЕ СУДИМЫЕ МАЛЕВИЧ И ФИЛОНОВ

 

 

— Как — убили? Члена Госдумы? Вы что? Вы что себе позволяете? — орал в трубку майор Васильев.

— Я? Я ничего. Я дежурный следователь, — прорываясь сквозь помехи в эфире, пытался докричаться Подрядчиков. — И с места происшествия исчезли полотна Малевича и Филонова.

— Опять евреи! Задержать обоих!

— Кого? — опешил следователь.

— Преступников! И колоть их! Чтобы к утру сознались! Нам «висяки» не нужны! Проводите неотложные следственные мероприятия! Утром доложить обстановку!

Трубка дала отбой. Подрядчиков ошалело слушал короткие гудки. В квартиру вернулся оперуполномоченный, проводивший опрос соседей. Следователь отозвал его в сторону и что-то зашептал в ухо. Опер слушал, выпучив глаза.

— Не может быть, ты не понял.

— Как — не понял? Хочешь, сам позвони. Правда, у нее телефон барахлит.

— Вот видишь! Ладно, я со своего мобильника.

Оперуполномоченный прошел в гостиную. Подрядчиков вернулся на кухню, где вдова опять пила корвалол. Он слышал голос коллеги:

— Да, товарищ майор! Конечно, осмотрели... Задержать? Как это? Кого? Это же худо... Понял! Есть, товарищ майор! Нет, нет, никого не отпустим! Будем «колоть»! Так точно... Ранее судимые... Есть!!!

Опер подошел к Подрядчикову, еще более выпучив глаза.

К тому моменту, когда оперуполномоченный Гусев вслед за следователем Подрядчиковым дозвонился до РУВД, хор добрался до ноября. И собирался поздравить всех, кто родился в декабре. К последним как раз относился майор Васильев, которому ужасно хотелось встать и привлечь, наконец, внимание к своей персоне. А то уже полчаса на него никто не смотрел. Особенно Трюфелева. А тут какие-то дурацкие звонки с какого-то трупа криминального. Выслушав бестолкового опера (еще более бестолкового, чем следак, что звонил до него) и дав соответствующие распоряжения, майор вернулся к столу.

Как раз успел! Хор орал свое «гей, гей...». К нетвердо стоящему на ногах Васильеву тянулись рюмки, он чокался, отыскивая мутным взором Трюфелеву.

Но никакой Трюфелевой не было. Вместо нее за столом сидели две рыжеволосые девицы.

— А г-г-де Галина Юрьевна? — удивился майор.

— За ней муж приехал. И увез, — в один голос ответили рыжие.

Это было так нечестно, так несправедливо, что майор едва не зарыдал прямо здесь, среди странных рыжих женщин, вспомнив заодно, что давно не получал повышения по службе и что обещанную трехкомнатную квартиру дали не ему, а молодому (совсем еще сопляку, сорок с небольшим) старшему оперу Игнатьеву, как перспективному кадру. А он, майор Васильев, стало быть, неперспективный... Поэтому и Трюфелева уехала с молодым и перспективным мужем. А все из-за этих двух м..., что совершенно не вовремя звонили в РУВД!

 

Майор поднялся, пошатываясь, прошел в туалет, сунул голову под кран, чтобы никто не видел скупой мужской слезы, обильно пролившейся на дряблые уже щеки. Слезы текли и текли, смешиваясь с ледяной водой...

Постепенно в голове прояснялось. Черт, а чего они звонили-то? Какого-то «члена» кокнули?..

Матерь Божья! Чего же я стою?

13 мая 1998 года

Сереженька! Вот и прошел мой первый день рождения без тебя. Первый за пятнадцать лет. И я стала на год старше. Пройдет еще четыре года, и мы станем ровесниками. А потом я буду стареть, а ты останешься молодым и красивым, как на этой фотографии, что я держу в рамочке на своем столе. А через три дня — день рождения Мити. Помнишь, Митька всегда сердился, если мы пытались соединить два праздника в один. В этом году я ничего не собиралась устраивать. Но пришли мои девочки с работы, принесли шампанское и фрукты, пришлось отмечать — куда ж от них денешься!

Наверное, глупо писать тебе письма. Но, во-первых, никто не знает, что я их пишу. То есть это во-вторых. А главное то, что, когда я пишу, мне кажется, ты жив и просто уехал в командировку; а я докладываю тебе состояние дел, мой генерал.

Все же я дочь военнослужащего, а, как говорит Сева, гены пальцем не раздавишь.

Самая главная новость: Митя поступил в физикоматематический лицей! Тот самый, куда ходил на подготовительные курсы. Я все боялась, что после... что он сорвется, бросит занятия. Он поначалу очень замкнулся, ушел в себя — не достучишься. Но эти курсы подготовительные его буквально спасли от депрессии. У них там замечательный педагог по математике. Заслуженный учитель, и все такое. Митя говорит, что он здорово объясняет. Самые сложные вещи становятся простыми и понятными. И еще он увлечен туризмом. Водит детей в походы, представляешь? Так здорово, что у Мити будет такой наставник. Он ужасно рад, что поступил! Потом постараюсь и Санечку туда устроить. У них поступаемость в институты стопроцентная. Главное, чтобы Санечка не болел. А то он всю зиму прохворал. То грипп, то ангина. Софья Петровна говорит, что это на нервной почве. А вообще мы живем дружно. Стараемся друг друга поддерживать. С деньгами, правда, туго. Я не жалуюсь, Сереженька, что ты! Я прирабатываю. Взяла у мамы вязальную машину, помнишь, папа подарил ей лет десять назад? Севка ее наладил, я освоила, хоть и филолог... Мальчишкам свитеров наплела. Себе костюмчик, маме жакет. Теперь беру заказы. Если бы ты был жив, Сереженька, я связала бы тебе самый красивый свитер. Господи, как редко я тебе говорила, что люблю тебя! Как мне тяжело, Сереженька... Говорят, что время лечит. А мне все трудней и трудней... Прошло полгода, а я просыпаюсь ночами и все ищу тебя рядом с собою. А тебя нет. Почему ты мне не снишься? Приснись, пожалуйста...

— Ма, ну что ты не спишь? Плачешь опять?

— Нет, что ты, сынок...

Марина торопливо вытерла слезы, захлопнула тетрадь.

— Опять пишешь?

Высокий, нескладный подросток подошел, сел рядом, уткнулся в ее плечо.

— Не плачь, мама! Пожалуйста!

— Я не буду, Митенька, честное слово!

Марина вздохнула, загоняя слезы назад, в глубину серых глаз.

— Ну, как тебе мой день рождения? Как мои девочки?

— Нормальные тетки. Ты самая красивая из них.

— Ну конечно! — рассмеялась Марина.

— Честно! И одета лучше всех!

— О-о, да!

— Правда! У тебя вкус хороший.

— Ну еще бы! Раз я родила такого симпатичного сына!

— Ага. А чего мужчин не было? Чего одни тетки?

— Ну у нас же женский коллектив. Экскурсоводы, как правило, женщины.

— Ма, вот ты водишь экскурсии, а что, на тебя никто не заглядывается?

— Не знаю, я ведь в это время работаю. А что?

— Ну просто... Ты такая классная. Я думаю, на тебя наверняка мужчины заглядываются. Ты просто не видишь.

— Митя, ты о чем?

Марина слегка отстранилась.

— Ну что ты, мам? Чего я такого сказал? Просто ты плачешь все время. Думаешь, я не знаю? Уложишь нас и садишься письма писать и плакать...

— Митя!!

— Думаешь, я сам не переживаю? Еще как! Но что же делать, если папа умер? Взял и умер и нас не спросил! А нам теперь жить без него! Я не хочу, чтобы ты плакала. Я хочу, чтобы ты была счастливая, как раньше. И чтобы смеялась, как раньше. И чтобы у нас все было, как у других... Чтобы мы одевались, как раньше.

— Митя, ты что? Разве вы плохо одеты? Вон свитера новые...

— Да, свитера... А джинсы? Я всю зиму в одних проходил. И Саня тоже...

— Митя, я стараюсь, я работаю, — упавшим голосом проговорила Марина.

— Я знаю. Но ты же не можешь все одна... Я хочу... Чтобы ты вышла замуж...

Голос его все поднимался и вдруг сорвался на тонкий плач.

— Митя, Митенька, успокойся, Саню разбудешь, солнышко мое! Все у нас будет хорошо, я тебе обещаю!

Марина прижала к груди светловолосую голову сына, источавшую такой родной, такой любимый запах, и задохнулась от жалости.

— Все будет хорошо, мальчик мой!

Поздним вечером 10 ноября 2003 года в дежурной части Московского уголовного розыска застучал телетайп, из которого поползла длинная лента.

«10.11.03

Настоящим сообщаю, что сего дня по адресу Таврическая ул., дом 8, квартира 90 обнаружен труп гражданина Новгородского Г. М., члена Государственной думы, проживавшего по вышеуказанному адресу. В квартире похищены картины, представляющие художественную ценность, авторства известных художников. По подозрению в совершении преступления задержаны ранее судимые Малевич и Филонов, которые в настоящее время проверяются на причастность к преступлению. На месте работает дежурная следственно-оперативная группа под руководством следователя Подрядчикова.

Передал ответственный дежурный по РУВД Северо-Западного округа, майор Васильев.

Телетайпист Миронова Е. В.»

Начальник оперативного управления Главка МВД РФ, Вячеслав Иванович Грязнов, находившийся в здании Генеральной прокуратуры, в кабинете своего друга Александра Борисовича Турецкого, показал ему телефонограмму и оглушительно расхохотался:

— Как тебе, Санечка, этот перл?

— Да-a, высокий класс служебного рвения... Особо впечатляет, что следствие имеет дело с ранее судимыми художниками. Это он с перепою или от невежества? — поинтересовался Турецкий.

— Ты про ответственного по РУВД Васильева? И то и другое. Вчера, после получения этого шедевра бумаготворчества, — Грязнов помахал в воздухе бумажной лентой, — я отправил муровцев на Таврическую, а по пути они заскочили в РУВД. Посмотреть на того майора. Зрелище впечатляло. Народ гулял по полной. Некая рыжеволосая барышня исполняла стриптиз под бурные аплодисменты оперов и следаков. Орлы мои до сих пор под впечатлением. А майор Васильев почивал за служебным столом, уронив на натруженные «демократизатором» руки седую голову. Мужику год до пенсии. Жалко дурака. Да и праздник все же.

— Ну, а что у депутата? Каковы результаты первых следственных действий?

— Это ты уже как помощник генерального прокурора интересуешься?

— Нет, как простой избиратель, обыватель и мещанин, — съязвил Александр Борисович. — Ты же знаешь, Слава, генеральный всю эту тряхомудию на мою шею повесил! Под личный контроль Меркулова. Депутат же, будь он... Да и, судя по твоему присутствию, и тебе твой министр уже тоже дал соответствующее указание. Так что докладывай, — хмыкнул Турецкий.

— Ну, мы люди маленькие. А поскольку погибший — не просто обыватель, избиратель и мещанин, а, как ты видишь, «слуга народа», то, конечно, все вопросы будут решаться только на высшем уровне. И под руководством главного украшения Генпрокуратуры, — съязвил Грязнов.

— Это ты про меня?

В этот момент в кабинет Турецкого постучали, из- за двери раздался женский голос:

— Мужчины, кофе пожаловал!

— Это я про Клавдию! — возрадовался Грязнов, вскакивая и отворяя дверь. — Клавдия, заходи, радость наша!

— Вообще-то это мой кабинет, — как бы слегка рассердился Турецкий.

На пороге возникла фигуристая дама, секретарша заместителя генерального прокурора Меркулова, с подносом в руках. На подносе дымились чашечки с кофе и стояла тарелка с бутербродами. Клавдия Сергеевна замерла на пороге, подняв черную бровь в сторону Турецкого.

— Не смотри на него, Клава! Он грубый солдат и не знает слов любви! — заревновал Грязнов.

— Оставь в покое нашу Клаву! У тебя в управлении своя Зинаида есть! — Турецкий вскочил, помогая водрузить поднос на стол.

— С чего это я должен оставлять ее в покое? Клава — это наше все! — не унимался Грязнов.

— Прекратите, мужчины! — Клавдии нравился поднятый вокруг нее переполох. — Константин Дмитриевич распорядился выдать вам спецпаек, чтобы лучше думалось.

— Хорошая идея! А больше никакого спецстимулятора умственной деятельности у него не нашлось? — серьезно осведомился Александр Борисович.

— Нет! Еще не хватало, чтобы я через весь коридор несла вам коньяк? И чтобы все видели?

— Верно, разумная наша, — вздохнул Турецкий.

— Не вздыхай, Саша. Мы не будем ждать милостей от природы! — утешил его Грязнов.

— Ладно, мужчины, работайте!

Стрельнув глазами, Клавдия удалилась.

— Цирцея! — крикнул ей вслед Грязнов.

— Не отвлекайся! Что-то ты игрив сегодня не в меру. Где стимулятор?

Грязнов выставил на стол фляжку с коньяком.

— Игрив, это верно! А что? Чего печалиться? Не вижу причин. А что «члена» очередного бабахнули, так это наша работа, а не печаль.

— Ты сам соображаешь, что сказал?

— Я имею в виду расследование, а не преступное деяние, — поправился Грязнов.

— Вот сидел бы здесь сейчас какой-нибудь папарацци, так завтра в прессе появилась бы статья «Киллер в погонах».

— Ладно, давай без аналогий, Саня! Это тема грустная, и мне она весьма неприятна. Да и киллерами мы с тобой уже были... — помрачнел Грязнов.

Саша виновато взглянул на друга.

— Прости, Славка, не хотел обидеть. Разве твоя вина, что ты относился к тем гадам, «оборотням», как к друзьям и соратникам? Разве на лбу вора и взяточника написано «вор и взяточник»? А я сам? Мы ж с тобой прекрасно знаем, как умеет зло рядиться в белые одежды. Так же как уверены и в другом: настоящих, честных, порядочных людей в наших стенах большинство! И сколько их, отдавших свои жизни за то, чтобы жизнь других людей была спокойна! Высокопарно, скажешь? Мы вчера тоже отмечали праздник, хоть он и не совсем наш. Не День прокурорского работника. Но вспомнили многих...

— Ладно тебе... Работаем вместе... Дело одно делаем...

— Вот именно. И стали вспоминать, скольких друзей схоронили. Одна Шурочка чего стоит...

Память Александры Ивановны Романовой друзья чтили свято.

— Давай за нее! За всех погибших! Светлая им память! — Турецкий достал из сейфа рюмки.

Грязнов их тут же наполнил, поднял свою:

— Ну, не чокаемся...

Закусив бутербродами и выпив по чашечке крепкого кофе, мужчины закурили.