Глава 27. Наклонившись, чтобы открыть громоздкий сундук, Рольф застонал

 

Наклонившись, чтобы открыть громоздкий сундук, Рольф застонал. Он знал, что вообще не должен вставать с постели, о чем постоянно предупреждал его Торп. Он ослабел, а его рану зашили только накануне.

Но Рольфа разбирало нетерпение С того момента, когда он узнал, что Леони не была причиной ранения, а, наоборот, помогала ему, Рольфу хотелось искупить свою грубость по отношению к ней Что должна она думать о его недоверии, особенно после того, как только что помогла ему овладеть крепостью Рот?

Рольф провел большую часть дня, раздумывая над тем, что бы такого особенного подарить Леони. Ему не хотелось, чтобы она считала, будто он такой ценой пытается купить ее прощение. Хотелось, чтобы это было что-то красивое, такое, что пришлось бы ей по вкусу. Он понимал; что не знает ее желаний и пристрастий, и не имел представления о том, что у нее уже есть. Нужно было осмотреть ее сундуки в прихожей, и Рольф терпеливо ждал, когда Торп уйдет из комнаты, чтобы встать с постели.

В первых двух сундуках хранилась только одежда. В третьем, меньшего размера, лежали драгоценности Леони. Увидев, как их мало, он почувствовал угрызения совести. Среди них были шахматы из слоновой кости и маленькая деревянная коробочка, выстланная бархатом внутри, с дюжиной серебряных ложек. Хранились там и мешочки с заморскими пряностями. На дне сундука лежал украшенный драгоценностями кожаный ремень, завернутый в мягкую шерсть, и еще один – из золотого шнура. В маленькой коробочке он обнаружил три золотые броши. Одна была украшена гранатами, еще одна – эмалью. Кроме того, здесь лежали две серебряные шпильки для волос, золотая пряжка и тонкой работы золотое ожерелье с шестью крупными гранатами между звеньями и золотым крестом в середине.

Всего лишь несколько ценных украшений для такого великолепного сокровища. Но Рольфу было известно, что отец прогнал Леони, когда она была еще ребенком. Так кому же было одаривать ее красивыми безделушками, любоваться тем, как ее глаза сияют от удивления и радости? Рольфа охватила волна ненависти к человеку, так больно обидевшему Леони.

Дверь тихо открылась, и вот – стоит она. И вот – стоит Рольф: перед ее открытым сундуком, завернувшись в простыню, пропитавшуюся кровью. Пойманный с поличным и не имея оправдания.

Она только смотрела во все глаза, лицо Леони было непроницаемо, и она молчала. Рольф покраснел, повернулся и медленно побрел к кровати.

Леони направилась за ним во внутренние покои. Никто не нарушал молчание; наконец она заговорила:

– Господин, если вы искали мои снадобья, де ла Мap должен был сказать вам, что они в моей корзине возле очага.

Рольф вздохнул.

– Так он и должен был сделать.

– Но должна предупредить вас – не пробуйте врачевать самого себя. Вы принесете больше вреда, чем пользы, если не знаете лечебные средства. Я готова вам помочь.

– Правда?

Леони отвернулась, лишившись присутствия духа из-за его неожиданно ласковой речи.

– Вам следовало дождаться, когда я приду.

– Но я не был уверен, что ты придешь. Она посмотрела ему в глаза. Было очевидно, что он пока еще ничего не знает про эконома.

– Почему же вы сомневались, что я приду? многозначительно спросила она. – Вы недвусмысленно дали понять, что мне следует всегда подчиняться вам.

– Но ты в любом случае поступаешь по собственному желанию.

Внезапно они заговорили о трудностях в их взаимоотношениях, хотя сначала не собирались этого делать.

– Мой господин, я никому не разрешаю повелевать моими мыслями и чувствами. Во всем же остальном я, как ваша жена, подчиняюсь вам.

Рольф едва не рассмеялся. Разумеется, она права, он не мог повелевать ее мыслями или чувствами, и с его стороны было бы неблагоразумно добиваться этого. Ему нужно было стремиться изменить ее мысли – некоторые из них.

– Если ты предпочтешь не ухаживать за мной, Леони, я пойму тебя.

Она сочла, что его смиренный голос звучит совсем неубедительно.

– Я должна делиться полученным мною от матери даром – умением лечить и успокаивать. Если я не могу им пользоваться, он становится бесполезным. А теперь позвольте мне остановить вам кровотечение.

Он кивнул, и Леони сдвинула простыню, чтобы снять окровавленную повязку. За этим делом она сияла от удовольствия, гордясь своим умением и радуясь, что оно пригодилось.

– Тебе доставляет удовольствие помогать ближним? – внезапно спросил Рольф.

– Да.

Он вздохнул. Значит, он ошибался. Как сказал Торп, в ее правилах помогать людям. Он сам для нее не представляет ничего особенного.

– Что-нибудь случилось, мой господин?

– Нет, – ловко солгал он. – Мне лишь пришло в голову, что я мог нанести тебе обиду, ко да позвал лекаря, а не тебя.

– Я не обиделась, – быстро уверила его Леони. – Меня рассердила нелепость этого, ведь мне известно, что Одо не умеет врачевать. Но мне был понятен ваш приказ не пускать меня к вам. Вы были слабы и страдали от боли. Ваши мысли были затуманены.

– Зачем ты ищешь мне оправдание? Она покачала головой.

– Я уверена, мой господин, если бы вы были в здравом рассудке, вы заковали бы меня в цепи, а не просто запретили бы входить сюда.

– Заковал бы в цепи! – Он нахмурился. – Я никогда бы… Ведь ты – моя жена.

– Дело не в этом, – сердито ответила Леони. – Кто-то попытался убить вас. Этот человек должен быть найден и наказан, кем бы он ни был. Если бы я попыталась убить вас, я заслужила бы именно этого.

Рольф грустно усмехнулся.

– Должен признать, что сначала подумал о тебе, когда в меня вонзилась стрела и я увидел, как преступник бросился в сторону Першвика. Я не хотел верить в то, что ты могла подстроить мою гибель, но все же эта мысль угнездилась в моей голове, и не без причины, поскольку я знал о твоем прошлом… Леони, я глубоко сожалею, что в этом случае заподозрил тебя.

Почему она не смотрит на него? Она сменила его повязку и теперь что-то искала в своей корзине. Наконец она подняла вверх маленький синий пузырек.

– Мой господин, позвольте дать вам это средство от боли.

Рольф нахмурился – она пытается уклониться от ответа. Она избегала его взгляда и внезапно, как ему показалось, почувствовала себя не в своей тарелке.

– Нет! – резко воскликнул он и сразу пожалел об этом.

– Значит, вы по-прежнему мне не доверяете? – тихо спросила Леони.

– Я этого не говорил.

– И все же отказываетесь от моего укрепляющего средства. К тому же вас донимает боль. Вы опасаетесь, что я намерена отравить вас, так ведь?

– Проклятие! Дай его мне! – Он выхватил из ее рук пузырек и отпил из него. – Вот! А теперь объясни, почему ты не можешь простить меня.

– Но я простила, – спокойно ответила Леони, твердо глядя ему в глаза. – Могу надеяться только на то, что вы простите, когда я скажу вам…

– Не говори так, – резко оборвал Рольф. – Не желаю слушать твои признания.

– Но я хочу рассказать вам про…

– Нет!

Леони поднялась и рассерженно посмотрела на него; ее смирения как не бывало.

– Вы заставите меня ждать и бояться вашего гнева до тех пор, пока вам не скажет кто-нибудь другой? Я этого делать не собираюсь. Господин, я прогнала вашего управляющего и не жалею об этом.

Она ждала вспышки гнева, но Рольф только изумленно воззрился на нее.

– И это все? – спросил он.

– Да, – ответила она холодно.

– Чего… чего ты от меня ожидала, Леони?

– Вы имели полное право рассердиться, и вашей ране не будет вреда, если вам захочется накричать на меня.

– Может быть, – спокойно ответил он, сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, – ты объяснишь, за что ты его прогнала?

– Я обнаружила, что молодой господин Эрнейс обворовывал вас, и на немалую сумму. На сотни марок.

– Откуда ты знаешь, что воровал? – резко спросил Рольф.

Она стала поспешно объяснять:

– Сожалею только, что плохо взялась за это дело, потому что теперь он сбежал с вашими деньгами.

– Но ты так пока и не сказала, почему решила, будто он воровал?

– Мой господин, прежде всего, мне неизвестно, сколько денег вы дали управляющему, но, по его словам, он получил от вас тысячу сто или тысячу двести марок. Вы прожили здесь семь месяцев, и, по его записям, за это время он истратил девятьсот марок. Это чересчур, это слишком много.

– Леони, откуда тебе это известно? – раздраженно спросил Рольф.

Она покраснела и опустила голову.

– Я… я была экономкой сама у себя, но вам об этом не говорила. Мне известно, что поместье такого размера должно само обеспечивать себя всем необходимым, если только в нем часто не живут гости. К тому же мне известно, во что обходится содержание подобного хозяйства.

Рольф покачал головой. Была в собственном хозяйстве экономкой и все же отказалась взять бразды правления Круелом.

– Тебе должно быть очевидно, что управление моими владениями – не мой конек. Так что мне придется принять на веру твои слова о том, Что управляющий обманывал меня.

– Клянусь, я внимательно прочитала его отчеты и…

– Я не ставил твои слова под сомнение. Но теперь я остался без эконома. Эварард не может принять на себя эти обязанности, поскольку разбирается в таких делах еще хуже меня.

– Именно так.

– И что же ты предлагаешь? Ты прогнала его. И кем, по-твоему, можно заменить его?

– Никто не приходит мне на ум.

– Что ж, а мне приходит. Тебе придется взять эти обязанности на себя.

– Мне?

– Разве это несправедливо? Ты же понимаешь, что несешь обязательства.

– Да, конечно.

Леони отвернулась и понесла корзину к очагу, чтобы Рольф не заметил выражение восторга на ее лице. Он считал, что наказывает ее, хотя, в сущности, приказывал заняться тем делом, в котором она преуспела. Она сама предложила бы это, но опасалась, что он откажет ей. В конце концов, в Круеле он не поручал ей никаких обязанностей – до сего момента.

Она сумела придать лицу спокойное выражение, потом опять повернулась к нему.

– Если вы больше ничего не хотите обсудить, мой господин, я попрошу, чтобы вам принесли ужин.

– Ты разделишь его со мной? – спросил он сонно. На него начал действовать морфий, выпитый из синего пузырька.

– Если таково ваше желание.

– Хорошо. Кстати, Леони, а где ты все это время ночевала?

– Я… я перенесла некоторые из своих вещей в комнату напротив той, где живут служанки.

– Верни их назад. – Хотя Рольфа сморил сон, он не терпел возражений. – Отныне ты будешь спать здесь.

– Как пожелаете, мой господин, – пролепетала она, покраснев.

Затем она вышла из комнаты, испытывая одновременно и счастье и тревогу.