Глава 26. — Шеймас, — сонным голосом спросила Джемма, — почему бы тебе не сделать это утром?

 

— Шеймас, — сонным голосом спросила Джемма, — почему бы тебе не сделать это утром?

Шеймас сидел в большой конестоге[13] и рисовал маленький желтый экипаж, стоявший в нескольких футах поодаль.

— Я не мог уснуть, — сказал он, не поднимая глаз. — Но вы должны пойти и лечь.

— Я не могу оставить тебя тут одного. Твои родственники наверняка волнуются.

Она сидела позади него в кузове повозки, застеленном парусиной.

— Они из-за Колина злятся, а не из-за меня.

— Я знаю, — сказала Джемма. — И я тоже на него зла. Но радует уже то, что он чувствует себя ужасно несчастным. — Какой-то посторонний звук с левой стороны заставил ее повернуть голову, и тогда она увидела Колина. Он убирал револьвер в кобуру. — Только черта помянешь... Итак, шериф, что привело вас сюда в это чудное утро?

— Мой маленький братик. Он всех переполошил.

Шеймас хмуро посмотрел на брата.

— Почему ты снова с Джин?

Колин взглянул на Джемму. Похоже, она никому не сказала о дяде Джин. Но разве она стала бы кому-то что-то говорить после того, как он отчитал ее за то, что она слишком много рассказала Трису!

Колин забрался в кузов повозки поближе к Шеймасу, но на некотором отдалении от Джеммы. Здесь, в гулком бетонном ангаре, было шумно от дождя, а силуэты старинных повозок и экипажей, несмотря на обилие потолочных светильников, придавали этому просторному, лишенному стен и перегородок помещению какой-то зловеще потусторонний и призрачный вид. Шеймасу это было по душе, Колину же «каретный сарай» не нравился никогда. Колин набрал в легкие воздуха, готовясь сказать брату правду.

— У покойного отца Джин есть брат, который является вором международного масштаба. Ему удалось даже кое-что выкрасть из консульства США в Бухаресте.

— И что он там украл? — поинтересовалась Джемма. Она обладала воистину неукротимым любопытством.

— Вынес все ценное. У этого человека нет совести, нет представления о морали. Джин рассказала мне, что этот негодяй дважды начисто обчищал счета ее матери. Он привык купаться в роскоши, а когда за душой не остается ни гроша, крадет вновь.

— Джин сообщила тебе, где он сейчас? — спросила Д жемма.

— Она говорит, что не видела его вот уже несколько лет.

— Ты еще не понял, что она все время врет? — презрительно фыркнул Шеймас. Он сидел, повернувшись спиной к ним обоим, и рисовал.

— Да, теперь я это знаю, — сказал Колин. — По крайней мере о своем дяде она мне раньше не рассказывала.

— Почему ты считаешь, что она и сейчас врет? — спросила Джемма у Шеймаса.

— Она не верна Колину, — ответил Шеймас. — Никогда не была ему верной. — Голос его дрожал от гнева.

— Я знаю, — тихо произнес Колин. — Я узнал больше, чем хотел бы.

Повернувшись, Шеймас вопросительно посмотрел на Джемму, и она знала, о чем спрашивают его глаза. Она покачала головой. Нет, она не говорила Колину о ребенке и не хотела делать это сейчас.

— Так ты говоришь, Джин что-то тебе недоговаривает? — спросила она как ни в чем не бывало.

— Да, — сказал Колин. — Так же как и я тебе.

Шеймас негромко рассмеялся.

— Джемма догадливее тебя.

Колин усмехнулся:

— Еще бы. — За стенами бушевала гроза. — Мне искренне жаль портить этот праздник, но я думаю, нам всем пора сворачивать вечеринку и отправляться по домам — спать. А ты, братишка, сейчас позвонишь родителям и скажешь, что с тобой все в порядке.

Шеймас не шелохнулся.

— Из-за тебя Джемма плакала.

— Я знаю, — сказал Колин, — и сожалею об этом. Я думал, что всем будет лучше, если дядя Джин решит, что я порвал с Джеммой. Я боялся... Я все еще боюсь, что... — На мгновение он встретился с ней глазами. Все, что он чувствовал, и все, чего он боялся, отразилось в этом взгляде. — Я не буду больше так поступать, — сказал он, и в голосе его слышалось раскаяние.

Шеймас захлопнул альбом и слез с повозки.

Колин спрыгнул следом, и они оба протянули руки Джемме, чтобы помочь спуститься. Она повернулась к Шеймасу, и тот опустил ее рядом с собой, на безопасном расстоянии от Колина.

— Сколько времени пройдет, прежде чем ты меня простишь? — спросил Колин.

— Понятия не имею, — ответила Джемма. — Мы с Трисом поговорим на эту тему.

Когда Колин то ли застонал, то ли зарычал, Шеймас усмехнулся.

— Пусть всю жизнь держит тебя на крючке, — сказал он.

Колин вздохнул.

— Я приложу все силы к тому, чтобы она сняла меня с крючка как можно скорее. Братишка, я отвезу тебя домой, и после того, как ты при мне позвонишь родителям и попросишь у них прощения за то, что заставил их волноваться, я поеду к Джемме и начну вымаливать у нее прощение. Валяться в ногах. Делать все, чтобы она меня простила.

Шеймас кивнул:

— Советую тебе ее послушать. У нее есть что тебе сказать.

— Я буду ловить каждое ее слово, — сказал Колин.

Джемма смотрела на Колина и понимала, что легко ей с обидой не справиться. Те слова, что Колин произнес о ней и Трисе, все еще звучали у нее в голове. Чтобы она смогла его простить, он должен серьезно изменить свое к ней отношение.

Джемма готова была, в свою очередь, сделать шаг ему навстречу. Пересмотреть свое отношение к себе. Пойти на уступки. Согласиться на частичный отказ от независимости.

Шеймас и Колин смотрели на нее, ожидая ответа.

Она посмотрела Колину в глаза.

— Я думаю, нам надо серьезно поговорить.

— Я согласен, — сказал он, и они покинули склад.