Первый законъ.

У всякаго животиаго, не достигшаго предела своего развитія, более частое и продолжительное употреблена какого бы то ни было органа укрепляегь мало-по-малу этотъ органъ, развиваетъ его, увеличиваетъ и сообщаетъ ему силу, пропорціональную продолжительности его употребления; тогда какъ постоянное неупотребленіе органа неприметно ослабляетъ его, приводить въ упадокъ, прогрессивно уменьшаетъ его способности и, на-конецъ, заставляетъ его исчезнуть.

Второй законъ.

Все, что природа заставила особей пріобрести или утратить подъ вліяніемъ внешнихъ обстоятельствъ, въ которыхъ съ давиихъ поръ пребывала ихъ порода, и, следовательно, подъ вліяніемъ преобладающего употребленія известнаго органа или подъ вліяніемъ постояннаго иеупотребленія извъстной части, все это она сохраняетъ—путемъ размноженія—въ новыхъ особяхъ, происходящихъ отъ прежнихъ, если только пріобретенныя измененія общи обоимъ поламъ, или темъ особямъ, отъ коихъ произошли новыя.

Это две неизменныя истины, которыхъ не признаютъ разве только те, кто никогда не наблюдалъ природы и не следилъ за ея действіями, или те, кто впалъ въ заблужденіе, съ которымъ мпе приходится теперь бороться.

Естествоиспытатели, заметивъ, что форма частей тела животныхъ всегда стоитъ въ полномъ соответствіи съ употребленіемъ этихъ частей, предположили, что форма и состояніе частей привели къ употребленію последнихъ: въ этомъ-то и ошибка, ибо нетрудно доказать, пользуясь наблюденіемъ, что, наоборотъ, именно потребности животныхъ и употребленіе частей вызвали развитіе данныхъ частей, обусловили даже ихъ появленіе и, следовательно, привели ихъ въ то состояніе, въ которомъ мы наблюдаемъ ихъ у животныхъ. Если бы это было иначе, природе пришлось бы создать для частей тела животныхъ столько формъ, сколько потребовало бы разнообразіе жизненныхъ условій, и эти формы, какъ и эти условія, никогда не должны были бы изменяться.

Конечно, не таковъ существующій порядокъ вещей, и будь онъ действительно такимъ, мы не имели бы ни скаковыхъ лошадей англійскаго образца, ни нашихъ крупныхъ, столь грузныхъ и столь отличныхъ отъ первыхъ упряжныхъ лошадей, ибо сама природа не производила подобныхъ породъ. На томъ же самомъ основаніи у насъ не было бы среди собакъ ни таксъ съ кривыми ногами, ни борзыхъ, столь легкихъ въ беге, ни пуделей и т. д.; у насъ не было бы ни безхвостыхъ куръ, ни павлинохвостыхъ голубей и т. д.; наконецъ, мы могли бы тогда культивировать, сколько намъ заблагоразсудится, дикія растенія на жирной и плодоносной почве нашихъ садовъ, не опасаясь, что они изменятся после долгой культуры.

Въ этомъ отношеніи люди уже давно какъ бы предугадали истинное положеніе вещей,—почему создалось даже следующее и з р е ч е н і е, перешедшее въ общеизвестную пословицу: привычка — вторая натура.

Конечно, если бы животныя не изменялись по своей природе, эта поговорка была бы ложной и совершенно неуместной, и разъ предложенная она не могла бы сохраниться.

Серьезно обсудивъ все только что изложенное мною, можно убедиться, что я имелъ вескія основанія выставить въ своемъ сочиненіи Recherches sur les corps vivants (стр. 50) следующее положеніе:

„He органы, т. е. не природа и форма частей тела животнаго обусловливаютъ привычки и частныя способности последняго, но, напротивъ, его привычки, его образъ жизни и те внешнія условія, въ которыхъ находились особи, отъ коихъ данное животное произошло, обусловили съ теченіемъ времени форму его тела, число и состояніе его органовъ и, наконецъ, присущія ему способности".

Взвесьте хорошенько данное положеніе, принявъ во вниманіе все то, что приходится постоянно наблюдать въ природе и въ состояніи вещей, тогда его значеніе и основательность станутъ для васъ вполне очевидными.

Время и благопріятныя внешнія обстоятельства являются, какъ я уже сказалъ, двумя главными средствами, которыми пользуется природа, чтобы создать все свои произведенія: известно, что для нея время не имеетъ границъ, а потому оно всегда въ ея распоряженіи.

Что же касается внешнихъ обстоятельствъ, въ которыхъ она нуждалась и которыми она продолжаетъ ежедневно пользоваться для измененія всего производимаго ею, то можно сказать, что они представляютъ для нея въ некоторомъ роде неисчерпаемый источникъ.

Главнейшія изъ нихъ зависятъ отъ вліянія климата, различной температуры воздуха и вообще окружающей среды; отъ характера местности и ея положенія; отъпривычекъ, наиболее обычныхъ движеній, чаще всего повторяемыхъ действій; наконецъ, отъ средствъ самосохраненія, образа жизни, способовъ защиты, размноженія и т. д.

Вследствіе этихъ разныхъ вліяній упражняемыя способности развиваются, укрепляются и становятся разнообразнее благодаря новымъ укоренившимся привычкам; такимъ образомъ, строеніе, плотность, однимъ словомъ, природа и состояніе частей, равно какъ и органовъ животнаго, незаметно также подвергаются действію этихъ вліяній, наследуются и передаются дальше путемъ воспроизведенія.

Эти истины, будучи ничемъ инымъ, какъ простымъ следствіемъ изъ двухъ вышеприведенныхъ естественныхъ законовъ, во всехъ случахъ вполне подтверждаются фактами; оне ясно указываютъ на ходъ природы въ многообразіи ея произведеній.

Не будемъ, однако, довольствоваться общими разсужденіями, которыя можно было бы счесть гипотетическими, и перейдемъ непосредственно къ фактамъ. Разсмотримъ, какое действіе оказываетъ употребленіе или неупотребление органовъ животныхъ на те же самые органы, въ зависимости отъ привычекъ, какія вынуждена была усвоить каждая порода.

Итакъ, я намеренъ доказать, что постоянное бездействіе органа сначала уменьшаетъ его способности, затемъ постепенно ослабляетъ его самого и, наконецъ, приводить къ его полному исчезновению, если данный органъ не употреблялся въ теченіе весьма долгаго времени въ целомъ ряду последовательныхъ поколеній животныхъ одной и той же породы.

Затемъ я покажу, что, наоборотъ, привычка упражнять тотъ или другой органъ въ каждомъ животномъ, не достигшемъ періода упадка своихъ способностей, не только совершенствуетъ и умножаетъ способности этого органа, но развиваетъ, увеличиваетъ и такимъ образомъ незаметно изменяетъ его самого, такъ что со временемъ она делаетъ его весьма отличнымъ отъ такого же органа у другого животнаго, упражнявшаго его значительно меньше.

 

Оmсуmсmвие употребления органа, сделавшееся постояннымъ в следствие усвоенныхъ привычекъ постепенно ослабляетъ этотъ органъ и, въ конце концовъ, заставляетъ его совершенно исчезнутъ.

Такъ какъ подобное положеніе можетъ быть допущено только на основаніи доказательствъ, а не просто со словъ, то попытаемся сделать его очевиднымъ, сославшись на главнейшіе известные намъ факты, которые подтверждаютъ его основательность.

Позвоночныя животныя, планъ организаціи которыхъ является у всехъ приблизительно одинаковымъ (хотя по своимъ частямъ они и представляютъ между собою большое различіе), владеютъ челюстями, вооруженными зубами; однако, те изъ нихъ, которыхъ внешнія обстоятельства пріучили проглатывать пищу безъ предварительнаго пережевыванія, остаются съ совершенно неразвитыми зубами. Въ этомъ случае ихъ зубы либо скрыты между костными пластинками челюстей, не выходя наружу, либо уничтожены всецело.

У кита, котораго считали совершенно лишеннымъ зубовъ, Г. Жоффруа нашелъ ихъ скрытыми въ челюстяхъ зародыша. Тотъ же профессоръ отыскалъ и у птицъ желобокъ, где должны были бы помещаться зубы, но здесь они не сохранились.

Впрочемъ, въ классе млекопитающихъ, содержащемъ совершеннейшихъ животныхъ, у которыхъ планъ организаціи позвоночныхъ выраженъ съ наибольшей полнотой, зубы отсутствуютъ не у одного только кита, но и у муравьеда:у последняго привычка не жевать пищу установилась и сохранилась въ породе уже съ давняго времени.

Глаза свойственны весьма многимъ животнымъ и составляютъ существенную принадлежность плана организаціи позвоночныхъ.

Темъ не менее, уже у крота, весьма мало пользующагося зреніемъ въ силу своихъ привычекъ, глаза оказываются очень маленькими и едва заметными, благодаря весьма незначительному упражненію даннаго органа.

Слепышъ Оливье (Voyage en Egypte et en Perse, II, табл. 28, фиг. 2), живущій, подобно кроту, подъ землею и, по всей вероятности, еще менее крота пользующійся дневнымъ светомъ, всецело утратилъ зреніе: у него имеются лишь следы глазъ, но и они совершенно скрыты подъ кожей и подъ некоторыми другими частями, не пропускающими ни малейшаго света.

Протей, водная рептилія, родственная саламандре, живущая въ глубокихъ и темныхъ пещерахъ, наполненныхъ водою, имеетъ—подобно слепышу—лишь следы органа зренія—следы, точно также скрытые.

Следующее соображеніе является решающимъ по отношенію къ разсматриваемому здесь вопросу.

Светъ не проникаетъ всюду, и потому животныя, одаренныя отъ природы глазами, но обитающія обыкновенно въ местахъ, лишенныхъ света, не имеютъ случая упражнять свой органъ зренія. Животныя же, принадлежащія къ плану организации, въ который необходимо входятъ глаза, должны были первоначально владеть ими. Но разъ среди нихъ встречаются такія, которыя не пользуются этимъ органомъ и имеютъ лишь скрытые следы его,—то ясно, что оскуденіе, равно какъ и исчезновеніе даннаго органа, есть результатъ постояннаго неупотребленія его.

Это подтверждается и темъ, что ничего подобпаго не случается съ органомъ слуха: онъ никогда не исчезаетъ у животпыхъ, организація которыхъ по самой своей природе требуетъ его существованія. Причина этого заключается вотъ въ чемъ:

Звуковая матерія¹),—

1) Физики думаютъ и утверждяютъ до сихъ поръ, что атмосферный воздухъ есть собственно звуковая матерія, иначе сказать, матерія, которая, будучи приведена въ движеніе ударомъ или колебаніями телъ, передаетъ впечатленіе отъ получаемыхъ колебаній органу слуха.

Но это—ошибка, о чемъ свидетельствуетъ множество известныхъ фактовъ, которые доказываютъ, что воздухъ не можетъ проникать всюду, куда проникаетъ матерія, производящая звукъ.

Смотрите мою статью по поводу звуковой материи въ конце моей Гидрогеологіи, стр. 225, где я доказалъ ошибочность упомянутаго заключенія.

Со времени изданія моей статьи, которую такъ старательно замалчивали, прилагались большія усилія, чтобы согласовать известную скорость распространенія звука въ воздухе съ мягкостью частей воздуха, делающей распространеніе его колебаній слишкомъ медленнымъ, чтобы оно могло сравняться со скоростью распространенія звука. А такъ какъ воздухъ при своихъ колебаніяхъ неизбежно испытывает чередующіяся сгущенія и разреженія въ частяхъ своей массы, то въ связь съ этимъ поставили освобожде-ніе теплоты, происходящее при внезапныхъ сгущеніяхъ воздуха, и поглощеніе теплового вещества при разреженіяхъ этой жидкости. Такимъ образомъ, съ помощью действія тепла и его количества, установленныхъ путемъ соответственныхъ предположений, математики объясняютъ теперь скорость, съ которою звукъ распространяется въ воздухе. Но это совсемъ не отвечаетъ Фактамъ, свидетельствующимъ, что звукъ распространяется черезъ такія тела, которыя воздухъ не могъ бы ни пронизать, ни привести въ колебаніе ихъ части.

Действительно, допущеніе колебанія мельчайшихъ частей твердыхъ телъ,—колебанія весьма сомнительнаго, которое можетъ распространяться исключительно въ однородныхъ телахъ съ одинаковой плотностью, но не распространяется изъ плотнаго тела въ редкое и наоборотъ,—не отвечало бы хорошо известному Факту распространенія звука въ разнородныхъ телахъ, весьма различ-ныхъ по плотности и природе.

 

именнота, которая, будучи приведена въ движеніе ударомъ или колебаніями телъ, передаетъ получаемое такимъ путемъ впечатленіе органу слуха,—проникаетъ всюду, пронизываетъ насквозь все среды и даже массу наиболее плотныхъ телъ: благодаря этому, всякое животное, принадлежащее къ плану организации, въ который существенно входить слухъ, постоянно имеетъ случай упражнять этотъ органъ, где бы оно ни обитало. Потому-то среди позвоночныхъ животныхъ и нетъ такихъ, которыя были бы лишены органа слуха; после же нихъ этотъ органъ исчезаетъ и не появляется вновь ни въ одномъ изъ последующихъ классовъ. Съ органомъ зренія дело обстоитъ иначе: намъ приходится наблюдать, какъ онъ исчезаетъ, вновь появляется и снова исчезаетъ, въ зависимости отъ того, есть ли у животнаго возможность упражнять его или нетъ.

У безголовыхъ моллюсковъ сильное развитіе мантіи сделало безполезными не только ихъ глаза, но и ихъ голову, и эти органы, хотя и входятъ въ планъ организации моллюсковъ, должны были неизбежно сгладиться и исчезнуть, благодаря постоянному неупотребленію ихъ.

Наконецъ, въ планъ организации рептилій, какъ вообще позвоночныхъ, входитъ обладание четырьмя конечностями, зависящими отъ скелета. Поэтому змеи также должны были бы иметь ихъ четыре, темъ более, что оне—не последнія изъ рептилій и дальше отстоятъ отъ рыбъ, чемъ лягушкообразныя (лягушки, саламандры и пр.).

Но такъ какъ змеи усвоили привычку ползать по земле и прятаться въ траве, то ихъ тело, вследствіе постоянно повторявшихся усилій вытянуться и такимъ образомъ пройти черезъ узкое пространство, пріобрело значительную длину, совершенно несоответствующую его толщине. Значитъ, конечности были бы совершенно безполезны этимъ животнымъ и остались бы безъ употребленія, ибо длинныя лапы только мешали бы имъ ползать, а короткія, которыхъ могло быть не более четырехъ, оказались бы неспособными передвигать ихъ тело. Такимъ образомъ, неупотребленіе указанныхъ частей, ставъ постояннымъ у породъ данныхъ животныхъ, привело къ полному исчезновеніюэтихъ частей, хотя последнія и входятъ въ планъ ихъ организаціи.

Многія насекомыя, которыя, судя по естественному признаку ихъ порядка или даже рода, должны были бы обладать крыльями, утрачиваютъ ихъ более или менее вполне, вследствіе отсутствія употребленія ихъ. Большое число жесткокрылыхъ, прямокрылыхъ, перепончатокрылыхъ и полужесткокрылыхъ служитъ тому примеромъ; привычки этихъ животныхъ никогда не представляютъ имъ случая употребить свои крылья.

Но недостаточно объяснить причину, вызвавшую данное состояніе органовъ у различныхъ животныхъ— состояніе, постоянно одинаковое у всехъ животныхъ одного и того же вида; нужно еще показать те измененія въ состояніи органовъ, который произошли въ теченіе жизни у какого-нибудь индивидуума, благодаря только большой перемене въ привычкахъ, свойственныхъ особямъ его вида. Следующій весьма замечательный фактъ окончательно подтвердитъ вліяніе привычекъ на состояніе органовъ и покажетъ, насколько связано съ измененіемъ привычекъ какой-нибудь особи измененіе органовъ, зависящихъ въ своемъ действіи отъ этихъ привычекъ.

Г. Тэнонъ, членъ Института, сообщилъ Отделенію Наукъ, что, изследуя кишечный каналъ многихъ людей, злоупотреблявшихъ значительную часть своей жизни спиртными напитками, онъ постоянно находилъ его чрезвычайно укороченнымъ сравнительно съ кишечникомъ техъ, которые не имели подобной привычки.

Известно, что пьяницы принимаютъ очень мало твердой пищи, почти ничего не едятъ, что напитки, въ избытке и часто принимаемые ими, достаточно поддерживаютъ ихъ питаніе.

А такъ какъ жидкая пища и особенно спиртные напитки не долго остаются въ желудке и кишкахъ, то желудокъ и остальная часть кишечнаго канала утрачиваютъ у пьяницъ привычку быть растянутыми, совершенно такъ же, какъ и у лицъ, ведущихъ сидячій образъ жизни, постоянно занятыхъ умственнымъ трудомъ и привыкающихъ принимать немного пищи. Мало-по-малу и съ теченіемъ времени ихъ желудокъ сжался и кишки укоротились.

Въ данномъ случае сжатіе и укорачиваніе кишечника не происходить за счетъ такого сморщиванія его частей, которое допускало бы его обычное растяженіе при его наполненіи после того, какъ онъ долго оставался пустымъ; наоборотъ, здесь происходить подлинное и значительное сжатіе и укорачиваніе такого рода, что данные органы скорее порвутся, чемъ уступятъ сразу причине, требующей ихъ нормальнаго растяженія.

Сравните двухъ людей одинаковаго возраста, изъ которыхъ одинъ, благодаря обычнымъ занятіямъ и умственнымъ работамъ, затрудняющимъ его пищевареніе, привыкъ есть очень мало, а другой, делая много физическихъ упражненій, часто бывая на воздухе, есть много: желудокъ перваго утрачиваетъ почти все свои способности и весьма умеренное количество пищи можетъ наполнить его, тогда какъ желудокъ второго не только сохраняетъ способности, но и увеличиваетъ ихъ.

Вотъ, следовательно, примеръ органа, сильно видоизмененнаго въ своихъ размерахъ и способностях, въ силу одного только измененія привычекъ въ теченіе жизни особи.

 

Частое употребление органа, сделавшееся постояннымъ вследствге привычки, увеличиваетъ способности этого органа, развиваетъ его самого и заcmавляетъ его приобрести размеры и силу действия, какихъ нетъ въ животныхъ, упражняющихъ его менее.

Мы сейчасъ видели, что неупотребленіе органа видоизменяетъ этоть органъ, ослабляетъ его и, наконецъ, уничтожаетъ.

Теперь я покажу, что постоянное употребленіе органа, на ряду съ усиліями извлечь изъ последняго наибольшую пользу при обстоятельствахъ, требующихъ этого, укрепляетъ, растягиваетъ и увеличиваетъ данный органъ; мало того, вследствіе прилагаемыхъ усилій возникаютъ даже новые органы, способные выполнять функціи, сделавшіяся необходимыми.

Птица, которую потребность влечетъ къ воде, чтобы найти здесь себе жизненное пропитаніе, paстопыриваетъ пальцы на ногахъ, готовясь грести и плыть по водной поверхности. Кожа, соединяющая пальцы при основаніи, привыкаетъ растягиваться благодаря этимъ безпрестанно повторяющимся растяженіямъ пальцевъ. Такимъ образомъ, со временемъ образовались те широкія перепонки между пальцами утокъ, гусей и пр., какія мы видимъ теперь. Те же самыя усилія, употребляемыя при плаваніи, т. е. при гребле ногами, съ намеренісмъ выполнять поступательныя движенія въ воде, вызвали появленіе перепонокъ между пальцами у лягушекъ, морскихъ черепахъ, выдры, бобра и т. д.

Наоборотъ, птица, которую обычный образъ жизни пріучилъ располагаться на деревьяхъ и которая ведетъ свое происхождсніе отъ особей, обладавшихъ той же самою привычкой, имеетъ пальцы более длинные и устроенные иначе, чемъ у только что упомянутыхъ мною водныхъ животныхъ. Ея когти со временемъ удлинились, заострились и изогнулись крючкомъ, чтобы охватывать ветви, на которыхъ животное такъ часто отдыхаетъ.

Береговая птица, которая плаваетъ неохотно, но которой приходится держаться вблизи воды ради добычи, постоянно находится въ опасности погрузиться в илъ. Не желая, однако, окунаться туловищемъ въ жидкость, она прилагастъ все усилія, чтобы вытянуть и удлинить свои ноги. Въ результате продолжительная привычка данной птицы и всехъ особей ея породы—привычка постоянно вытягивагь и удлинять ноги—мало-по-малу привела къ тому, что особи данной породы стоятъ какъ бы на ходуляхъ на своихъ длинныхъ и голыхъ ногахъ, лишенныхъ перьевъ до бедра и часто выше. (Systeme des Animaux sans vertebres, стр. 14).

Понятно также, что та же птица, желая ловить рыбу, не замачивая тела, должна делать постоянныя усилія удлинить свою шею. Рядъ же такихъ усилій, обратившихся въ привычку у данной особи и у всехъ особей ея породы, долженъ былъ чрезвычайно удлинить ихъ шею, что и подтверждается на самомъ деле длинной шеей всехъ береговыхъ птицъ.

Если же некоторыя плавающія птицы, какъ, на-примеръ, лебедь и гусь, при короткихъ ногахъ имеютъ, темъ не менее, очень длинную шею,—то это потому, что данныя птицы во время плаванія погружаютъ въ воду свою голову такъ глубоко, какъ только могутъ, чтобы достать оттуда водныхъ личинокъ и различныхъ мелкихъ животныхъ, которыми оне питаются,—и не делаютъ при этомъ ровно никакихъ усилій удлинить свои ноги.

Если животное для удовлетворенія своихъ потребностей делаетъ повторныя усилія удлинить свой языкъ, то последній пріобретаетъ значительную длину (муравьедъ, зеленый дятелъ); если у животнаго является потребность схватывать что-либо указаннымъ органомъ,—онъ разделяется и становится вилообразнымъ. Въ подтвержденіе своихъ словъ укажу на колибри, у которыхъ языкъ служить для схватыванія предметовъ, а также на ящерицъ и змей, пользующихся своимъ языкомъ для ощупыванія и распознаванія находящихся передъ ними телъ.

Потребности, всегда возникающая подъ вліяніемъ внешнихъ обстоятельствъ, и усилія, прилагаемыя для удовлетворенія ихъ, не ограничиваются въ своемъ действіи темъ, что видоизменяютъ органы, иначе сказать, увеличиваютъ или уменьшаютъ ихъ размеръ и способности; оне могутъ также вызвать перемещеніе техъ же самыхъ органовъ, если въ этомъ есть необходимость.

На самомъ деле, рыбы, водящіяся обыкновенно въ открытомъ море и нуждающіяся въ боковомъ зреніи, имеютъ глаза расположенными по обеимъ сторонамъ головы. Ихъ тело, более или менее сплющенное, лежитъ въ плоскости, перпендикулярной къ поверхности воды, и глаза расположены такъ, что съ каждой плоской стороны имеется но глазу. Те же изъ рыбъ, который, въ силу своихъ привычекъ, должны постоянно держаться береговъ (въ частности, береговъ, несколько наклонныхъ или съ ровною покатостью), вынуждены плавать на своихъ плоскихъ бокахъ, чтобы иметь возможность ближе подойти къ краю воды. Но такъ какъ въ этомъ положеніи данныя рыбы получаютъ светъ больше сверху, чемъ снизу, и такъ какъ для нихъ особенно необходимо быть внимательными къ тому, что находится надъ ними, то эта необходимость заставила одинъ изъ ихъ глазъ переместиться и занять то въ высшей степени странное положеніе, какое мы наблюдаемъ у камбалъ, тюрбо, палтусовъ и т. п. Самое положеніе глазъ перестаетъ уже быть симметричнымъ, вследствіе неполнаго перемещенія. Но это измененіе является всецело законченнымъ у скатовъ, тело и голова которыхъ сплющены въ горизонтальной плоскости. Глаза скатовъ, помещающіеся оба на верхней стороне, вновь стали симметричными.

Змеи—животныя ползающія—имеютъ необходимость видеть прежде всего предметы, находящіеся надъ ними. Эта необходимость должна была повліять на расположеніе ихъ глазъ, и, действительно, последніе помещаются на верхне-боковыхъ частяхъ головы, такъ что змеи легко замечаютъ и то, что надъ ними, и то, что сбоку ихъ, но оне почти не видятъ того, что лежитъ передъ ними на близкомъ разстояніи. Однако, чтобы получить возможность различать предметы, находящееся впереди ихъ,—предметы, которые могли бы поранить ихъ при движеніи впередъ, имъ не оставалось ничего другого для устраненія вышеуказаннаго недостатка ихъ зренія, какъ ощупывать эти предметы языкомъ, который оне должны были при этомъ вытягивать изо всехъ силъ. Такая привычка способствовала не только тому, что языкъ змей сделался тонкимъ, очень длиннымъ и очень сократимымъ, но и заставила его у большинства видовъ разделиться, чтобы ощупывать несколько предметовъ заразъ; та же привычка привела къ образованію на конце рыла змей отверстія, черезъ которое языкъ можетъ высовываться наружу, не раздвигая челюстей.

Но наиболее замечательный результатъ привычекъ наблюдается у травоядныхъ млекопитающихъ.

Четвероногое животное, которому (равно какъ и всей его породе) внешнія обстоятельства и связанныя съ ними потребности привили привычку щипать траву, можетъ перемещаться только по земле и вынуждено оставаться на своихъ четырехъ ногахъ большую часть жизни, производя въ общемъ лишь немного движеній или только умеренныя движенія. Значительное время, ежедневно затрачиваемое такимъ животнымъ съ целью напитать себя темъ единственнымъ родомъ пищи, который потребляется имъ, обусловливаетъ то, что это животное упражняется въ движеніи лишь очень мало и пользуется своими ногами исключительно для поддержанія тела на земле, для ходьбы или бега, но никогда не применяетъ ихъ для цеплянья и лазанья по деревьямъ.

Вследствіе привычки потреблять ежедневно огромное количество питательныхъ веществъ (въ результате чего происходить растяженіе пищеварительныхъ органовъ), а также въ силу привычки ограничиваться исключительно умеренными движеніями, тело травоядныхъ животныхъ значительно утолстилось, сделалось грузнымъ и массивнымъ и пріобрело очень большой объемъ, какъ это можно видеть на примере слоновъ, носороговъ, быковъ, буйволовъ, лошадей и т. п.

Привычка стоять почти целый день на ногахъ, за пастьбою, вызвала образованіе на ногахъ толстаго рогового покрова, облегающаго концы пальцевъ; а такъ какъ эти пальцы совершенно не употреблялись для движенія и служили только для ношенія туловища и остальной части ноги, то большинство изъ нихъ укоротилось, сгладилось и даже, въ конце концовъ, исчезло. Такимъ образомъ, среди толстокожихъ одни имеютъ на ногахъ пять пальцевъ, покрытыхъ рогомъ, и, следовательно, ихъ копыто разделено на пять частей; другія—четыре и третьи —только три. У жвачныхъ же, которыя, по-видимому, являются наиболее древними изъ млекопитающихъ, ограничивающихся пребываніемъ исключительно на поверхности земли, имеются на ногахъ только два пальца, а у однокопытныхъ (лошадь, оселъ)— даже одинъ.

Однако, среди травоядныхъ животныхъ, особенно среди жвачныхъ, встречаются такія породы, которыя вследствіе внешнихъ условій техъ пустынныхъ странъ, где оне обитаютъ, подвергаются постоянной опасности стать добычею плотоядныхъ животныхъ и находятъ себе спасеніе исключительно въ поспешномъ бегстве. Необходимость вынудила ихъ, следовательно, упражняться въ быстромъ беге, и подъ вліяніемъ такой привычки туловище ихъ стало легче, а ноги значительно тоньше, примеромъ чего являются антилопы, газели и т. д.

Съ другой стороны, опасности, постоянно угрожающія гибелью въ нашихъ климатахъ оленямъ, козулямъ и ланямъ благодаря охотамъ, устраиваемымъ на нихъ человекомъ, ставятъ этихъ животныхъ въ ту же самую необходимость, заставляютъ принять ихъ подобныя же привычки и приводятъ къ темъ же самымъ следствіямъ.

Жвачныя животныя, у которыхъ ноги могут употребляться лишь для ношенія тела, а челюсти, приспособленныя исключительно для срезыванія и пережевыванія травы, имеютъ мало силы, получаютъ возможность драться только при помощи головы, нанося другъ другу удары лбомъ.

Во время приступовъ гнева, особенно частыхъ у самцовъ, ихъ внутреннее чувство своимъ напряженіемъ направляетъ сильнее жидкости къ указанной части головы и здесь происходитъ у однихъ—отложеніе рогового вещества, а у другихъ—костнаго, смешаннаго съ роговымъ, благодаря чему образуются твердые отростки: таково происхожденіе полыхъ и сплошныхъ роговъ, которыми вооружена голова большинства этихъ животныхъ.

Что касается привычекъ, то интересно наблюдать ихъ действіе на своеобразную форму и ростъ жирафы (сатelорardalis): известно, что это животное, самое высокое изъ млекопитающихъ, живетъ во внутренней части Африки и водится въ местахъ, где почва, почти всегда сухая и лишенная травы, заставляетъ его ощипывать листву съ деревьевъ и постоянно употреблять усилія, чтобы достать ее. Вследствіе такой привычки, сохраняемой съ давнихъ временъ всеми особями данной породы, переднія ноги жирафы сделались длиннее заднихъ, а ея шея настолько вытянулась, что это животное, не вставая на заднія ноги, поднявъ только голову, достигает шести метровъ въ высоту (около двадцати футовъ).

Среди птицъ, страусы, неспособные летать, съ теломъ, покоящимся на очень длинныхъ ногахъ, вероятно, обязаны своимъ необыкновеннымъ строеніемъ аналогичнымъ условіямъ.

Действіе привычекъ у плотоядныхъ млекопитающихъ столь же значительно, какъ и у травоядныхъ, но лишь другого рода.

Действительно, те млекопитающія, который привыкли либо карабкаться, либо рыть землю, либо раздирать другихъ животныхъ, служащихъ имъ добычею, нападая и убивая ихъ,—все они должны были пользоваться при этомъ пальцами своихъ ногъ: такимъ образомъ, эта привычка содействовала разделенію ихъ пальцевъ и образованно у нихъ когтей, которыми они вооружены.

Но среди плотоядныхъ имеются такія, которымъ приходится прибегать къ преследованію, чтобы настигнуть свою добычу: изъ нихъ те, которыхъ необходимость заставляла и пріучала изо дня въ день вонзать свои когти глубоко въ тело жертвы, зацепляться тамъ и затемъ съ усиліемъ вырывать захваченную часть, должны были, благодаря такимъ постоянно повторяемымъ действіямъ, пріобрести когти — большіе и загнутые, что сильно стало стеснять ходъ или бегъ по каменистой почве: въ последнемъ случае животнымъ приходилось уже употреблять другія усилія, чтобы втянуть назадъ эти слишкомъ выступающіе искривленные когти, стеснявшіе ихъ; такимъ образомъ, мало-по-малу, образовались те своеобразные футляры, куда кошки, тигры, львы и др. втягиваютъ свои когти, когда не пользуются ими.

Итакъ, усилія въ какомъ бы то ни было направленіи, неослабно прилагаемыя съ давнихъ поръ или привычно выполняемыя известными частями тела для удовлетворенія потребностей, вызываемыхъ природою или внешними обстоятельствами, увеличиваютъ данныя части и заставляютъ ихъ пріобретать размеры и форму, которыхъ оне никогда не получили бы, если бы самыя усилія не обратились у животныхъ въ привычное действіе. Наблюденія, произведенныя надъ всеми известными животными, всюду даютъ тому примеры.

Возможно ли найти примеръ, более разительный, чемъ представляемый кенгуру? Это животное, носящее своихъ детенышей въ сумке, на брюхе, усвоило привычку держаться какъ бы стоя, опираясь только на заднія ноги и на хвостъ и перемещаться исключительно скачками, при которыхъ оно продолжаетъ сохранять свое приподнятое положеніе, чтобы не стеснить детенышей. И вотъ что изъ этого произошло:

1. Его переднія ноги, которыми оно пользуется очень мало и на которыя оно опирается только тогда, когда выходитъ изъ своего приподнятаго положенія, никогда не развиваются пропорціонально другимъ частямъ и остаются тонкими, очень маленькими и почти безсильными.

2. Заднія ноги, почти непрерывно находящаяся въ действіи, либо поддерживая все тело, либо производя скачки, получили, наоборотъ, значительное развитіе и стали очень большими и очень сильными;

3. Наконецъ, хвостъ, который, какъ мы видимъ, находитъ здесь большое примененіе для поддержанія животнаго и для выполненія его главныхъ движеній, пріобрелъ у основанія чрезвычайно замечательную толщину и силу.

Эти хорошо известные факты, конечно, убедительно показываютъ, какой результатъ для животныхъ влечетъ за собою привычное употребленіе какого-нибудь органа или какой бы то ни было части; если же при виде какого-нибудь особенно развитого, сильнаго и мощнаго органа станутъ утверждать, что привычное употребленіе последняго ничего ему не прибавило, а постоянное неупотребленіе ничего не могло бы отнять у него, что, наконецъ, этотъ органъ не подвергался никакимъ измененіямъ съ самаго созданія вида, къ которому принадлежите животное,— то я спрошу, почему же наши домашнія утки не могутъ летать подобно дикимъ? Словомъ, я сошлюсь на множество примеровъ, касающихся нашего собственнаго тела,—примеровъ, которые подтвердить различія, вытекающія изъ употребленія или неупотребленія какого-нибудь органа, хотя бы эти различія и не передавались по наследству, ибо въ последнемъ случае ихъ следствія были бы еще значительнее.

Во второй части книги я покажу, что, когда воля побуждаетъ животное къ какому-нибудь действію, органы, на обязанности которыхъ лежитъ выполненіе этого действія, тотчасъ же побуждаются къ тому притокомъ тонкихъ флюидовъ (нервной жидкости), становящихся здесь решающей причиной движеній, требуемыхъ даннымъ действіемъ. Множество наблюденій подтверждаютъ этотъ фактъ, который не можетъ теперь вызывать никакого сомненія.

Отсюда следуетъ, что многократное повтореніе подобныхъ актовъ укрепляетъ, увеличиваетъ, развиваетъ и даже создаетъ необходимые для этого органы. Стоитъ только внимательно отнестись къ тому, что происходить всюду данномъ направлсніи, и мы не будемъ сомневаться въ основательности указанной причины органическаго развитія и измененія.

Всякое же измененіе какого-нибудь органа— измененіе, обусловленное достаточно привычнымъ употребленіемъ даннаго органа—наследуется юнымъ поколеніемъ, если только это измененіе обще обеимъ особямъ, взаимно содействовавшимъ при оплодотвореніи воспроизведенію ихъ вида. Это измененіе передается дальше и переходитъ такимъ образомъ ко всемъ поставленнымъ въодинаковыя условія потомкамъ, но последнимъ уже не приходится пріобретать его темъ путемъ, какимъ оно было пріобретено ихъ родоначальниками.

Смешеніе же двухъ особей, имеющихъ различныя качества и форму, ставить неизбежное препятствіе непрерывной передаче и этихъ качествъ, и этихъ формъ. Вотъ почему у человека, которому приходится испытывать на себе вліяніе столь многихъ обстоятельствъ, качества и случайно пріобретенные имъ недостатки не сохраняются и не передаются изъ поколенія въ поколеніе. Если бы два индивида, обладающіе одинаковыми особенностями формы и общими недостатками, стали соединяться исключительно другъ съ другомъ, то эти индивиды воспроизводили бы те же самыя особенности и въ своемъ потомстве, и, если бы въ последующихъ поколеніяхъ ограничивались только подобными союзами, то, безъ сомненія, образовалась бы особая, съ отличительными признаками раса. Но постоянныя смешенія индивидсвъ, представляющихъ различія въ форме, ведетъ къ исчезновенію всехъ особенностей, пріобретенныхъ подъ вліяніемъ частныхъ причинъ. Поэтому можно уверенно сказать, что, если бы людей не разделяли разстоянія, смешенія заставили бы исчезнуть все главнейшія національныя черты.

Если бы я пожелалъ обозреть здесь все классы, все порядки, все роды и все виды существующихъ животныхъ, я могъ бы показать, что строеніе особей и ихъ частей, а также ихъ органы, ихъ способности и т. д., и т. д. являются всюду лишь следствісмъ техъ внешнихъ условій, въ которыя былъ поставленъ природою каждый видъ, и техъ привычекъ, которыя пришлось усвоить особямъ; что они— отнюдь не продуктъ заранее существовавшей формы, понудившей животныхъ къ усвоснію определенныхъ привычекъ.

Известно, что животное, носящее названіе аи, или ленивца (bradypus tridactylus), находится всегда въ состояніи столь крайней слабости, что способно производить лишь очень медленный и очень умеренныя движенія, и съ трудомъ ходитъ по земле. Его движенія настолько медленны, что дали поводъ утверждать, будто онъ можетъ сделать не более пятидесяти шаговъ въ день. Известно также, что организація этого животнаго стоитъ въ полномъ соответствіи съ его слабостью и съ его непривычкой къ ходьбе; что, если бы оно и захотело делать иныя движенія, а не те, которыя выполняются имъ,—то не могло бы этого.

Поэтому некоторые натуралисты, предполагая, что данное животное получило отъ природы ту организацію, которую мы знаемъ у него, утверждали, что эта организация обусловила какъ его привычки, такъ и его жалкое состояніе.

Я очень далекъ отъ подобной мысли, ибо убежденъ, что привычки, которыя вынуждены были первоначально усвоить себе особи породы аи, необходимымъ образомъ должны были привести ихъ организацию въ настоящее состояніе.

Допустимъ, что постоянныя опасности довели некогда особей этого вида до необходимости искать убежища на деревьяхъ, жить тамъ и питаться листьями: ясно, что данныя особи должны были отказаться тогда отъ многихъ движеній, производимыхъ животными, обитающими на поверхности земли. Все потребности аи свелись такимъ образомъ къ тому, чтобы виснуть на веткахъ, ползать по нимъ или тянуться къ листьямъ, а затемъ оставаться на дереве какъ бы въ состояніи бездействія, изъ-за боязни свалиться внизъ. Впрочемъ, такая вечная праздность могла бы произойти и отъ жаркаго климата, ибо жара располагаетъ теплокровныхъ животныхъ скорее къ покою, нежели къ движенію.

Предположимъ теперь, что особи породы аи сохраняли въ теченіе долгаго времени привычку оставаться на деревьяхъ и производить только медленный и однообразныя движенія, достаточныя для удовлетворенія ихъ потребностей: ясно, что ихъ организація мало-по-малу должна притти въ со