Возможности. Возможно, если бы Том, закрывая глаза, каждый раз не видел бледного Тхе, вцепившегося в покрывало, и если бы от сознания того

 

Возможно, если бы Том, закрывая глаза, каждый раз не видел бледного Тхе, вцепившегося в покрывало, и если бы от сознания того, что он натворил, его не терзало мучительное, невыносимое чувство вины, то он смог бы уснуть в эту ночь и записка, написанная Биллом, скорее всего, попала бы ему в руки. И тогда, возможно, он понурый и угрюмый не возвращался бы сейчас домой и загнанный им конь не хрипел и не спотыкался бы за его спиной.

Но, гонимый отвращением к себе и своему поступку, Том, покинув покои Тхе, направился прямиком на конюшню, где оседлал коня и умчался в горы. Однако ни свежий ветер, ни быстрая скачка, ни даже боль падения не отвлекли Тома от его невеселых мыслей и свет утреннего солнца, такого свежего и прекрасного, искрящегося росой и нежно трепещущего на белых стенах Бхута, не избавил от тьмы его душу.

Его гнев, порожденный его беспричинной ревностью, прошел вместе с коротким, отрезвляющим оргазмом. И когда он увидел совершенно белое лицо Билла, проступившую на нем алую отметину, его плотно закрытые глаза и искусанные губы, а подняв голову, заметил, что кругом сияют теплыми огоньками свечи и вся комната украшена к его приходу, тошнота отвращения к самому себе, своей бессмысленной и бесчеловечной жестокости подкатила к самому горлу.

Том бежал из покоев, как будто за ним гнались демоны – он не смог бы сейчас взглянуть в глаза Биллу и увидеть в них ненависть, презрение и страх.

Мужчина все мучил и мучил себя воспоминаниями радостной улыбки, с которой Билла повернулся, стоило ему, Господину, зайти в покои. Ведь он ждал его, и, судя по всему, готовился к его приходу… Об этом говорил хотя бы запах лаванды, который Том обожал… И пусть даже Тхе не любил его, но явно старался сделать ему приятное, порадовать, доставить удовольствие. И эти несмелые прикосновения и улыбки… Теперь можно было забыть о каком-либо хорошем отношении, о всех надеждах. Билл никогда не простит его. Сам Том себя не простил бы…

Том вдруг с какой-то обреченностью понял: то, против чего он с отчаянием боролся, уже давно произошло – он уже влюбился там, у фонтана, когда все краски жизни летели перед его глазами и захватило дух от нахлынувших чувств, когда он вновь ожил… Когда его душа ожила. И он уже не сможет этого изменить – не сможет отказаться от ощущения жизни, искрящимся потоком струящейся внутри. Не сможет отказаться от Билла.

Но он может попытаться завоевать его. Возможно, если он попросит прощения и объяснится Биллу в своих чувствах, со временем Тхе снова научится доверять ему. Быть может, он все же решится еще раз поверить своему Господину?

Уставшего Тома уже начали раздражать мысли о возможностях, и он собирался идти в покои Тхе с повинной, когда в конюшню влетел взъерошенный слуга,сообщивший, что Асам желает поговорить с ним немедленно и его ищут повсюду. И Том, отложив визит к Биллу, направился в покои отца.

Асама терзало неприятное чувство вины, и он хотел объясниться с сыном, прежде чем последнему станет известно о его самоуправстве. Асам не понимал, как мог так сильно ошибиться в отношении Тома. Ведь еще вчера он был уверен, что его сын души не чает в молоденьком Тхе, да и Билл, казалось, отвечал ему взаимностью...

Раньше старый Господин даже не слышал о том, что Том бьет наложников, хотя конечно, бывало и так, что особенно строптивых наказывали. Но Билл казался таким тихим, даже робким… Асам понимал – Билл, возможно, не так прост, как кажется, и помнил взгляды, которые бросал на него Тхе по дороге из обители, но в них, скорее, было отчаяние и разочарование, чем гнев или неповиновение. С другой стороны, несомненно, Тхе должен был совершить что-то ужасное, чтобы Том так жестоко наказал его.

Его размышления были прерваны поспешно вошедшим в покои Томом.

- Отец, ты звал меня? – обеспокоенно вглядываясь в осунувшееся и даже посеревшее лицо Асама, спросил Том.

- Да, я хотел поговорить с тобой о Тхе, - начал тот и, увидев, что его сын нахмурился, поспешно продолжил. – Том, ты знаешь, иногда мы сгоряча делаем ошибки, которых можно было бы избежать, а потом жалеем о них и пытаемся исправить. Я бы не хотел, чтобы ты совершил одну из таких ошибок…

Краска стыда залила щеки Тома, он с ужасом подумал, что его отец, вероятно, утром встретил Тхе и увидел следы от побоев на его лице. Тома даже слегка затошнило.

Асам же по-своему истолковал румянец, так внезапно вспыхнувший на щеках сына, и, не желая, чтобы Том подумал, будто кто-то оспаривает его авторитет, продолжил, почти оправдываясь:

- Том, даже если проступок Билла и не заслуживает прощения, он так молод… Если поправится, ты всегда можешь вернуть его назад в обитель…

Том уже ничего не понимал: Билл хочет вернуться назад в обитель и просил об этом его отца? Сердце ухнуло вниз, и он сквозь шум в ушах с трудом смог расслышать:

- Я все же послал за лекарем. Быть может, после, если он выживет…

- Лекарем? – глухо переспросил Том.

- Я уверен, согласись ты только взглянуть на него, понял бы, что он не притворяется из желания привлечь твое внимание и добиться милости.

- Прости, отец, я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать мне. Биллу нужен лекарь? Но почему он обратился к тебе?

- Его слуга, Касым, сказал, что ты отказал.

Хаотичные мысли Тома и оправдания Асама были прерваны вошедшим слугой, за которым следовал престарелый и весьма почтенный лекарь. Наджиб являлся другом семьи и, не обременяя себя лишними церемониями, коротко раскланялся с хозяевами дома:

- С облегчением вижу, что вы здравствуете, и надеюсь все же узнать причину, приведшую меня в ваш дом так срочно.

Том поймал на себе вопросительный взгляд отца, и до его сознания вдруг дошло, что просьба Билла помочь ему была первой просьбой к Господину за то время, что он жил у него... Ледяные щупальца страха обхватили сердце Тома и сжали. Бледный, он кивнул Наджибу, приглашая последовать за ним.

Неопределенность и ожидание худшего неприятно холодили внутренности Тома, который всю дорогу запрещал себе даже думать о том, что он сделал с Тхе, если ему потребовался врач. С ужасом Том вспомнил, как Билл жаловался ему на плохое самочувствие вчера… Когда они подошли к спальне Тхе, мужчины остановились у двери, позволяя Господину первому зайти в спальню.

От того, что он увидел, его сердце отчаянно забилось, разнося вместе с кровью боль и едкий страх по всему телу. Тхе лежал, весь обложенный полотенцами, которые беспрестанно менял Касым. Лицо Билла, если не считать ярко-бордового страшного пятна на левой щеке и черного синяка под глазом, было совершенно белым, губы потрескались и почти сравнялись по цвету с кожей. Касым, не заметив присутствия Господина, отжал полотенце и уже собирался положить его Биллу на лоб, когда услышал резкое:

- Убери его волосы под платок, и надо одеть галабею, - быстро скомандовал Том, убирая полотенца и приподнимая горячее, беспокойное тело. Слуга, скрипя зубами от злости, помог Тому облачить Тхе и быстро перестелил покрывало на кровати.

Только тогда Том позволил войти отцу и Наджибу, которому не понадобилось много времени, чтобы понять, что случилось.

- Что он ел вчера?

- В основном пирожные и шоколад, - быстро ответил Том.

- Его сильно рвало? – мимолетно улыбнувшись, спросил врач.

- Да, почти всю ночь, - тихо произнес Касым.

- Не было ли фиолетовых частиц в том, от чего он избавился?

- Даже вода выходила фиолетовая, - подтвердил слуга.

- Сбегай-ка попроси на кухне уксуса, - велел ему Наджиб.

Он целую вечность рылся в своей сумке, чтобы извлечь два пузырька. Несколько капель из одного он разбавил в стакане воды и велел Тому напоить Тхе, после чего взял второй и вылил его содержимое в таз, где Касым вымачивал полотенца.

- Что с ним? - тихо спросил Том, придерживая Билла и понемногу вливая в него раствор из стакана.

- Кто-то отравил его… Кашмеей, - Наджиб деловито помешивал чуть зеленоватую воду. – Он еще жив только благодаря своей страсти к шоколаду и пирожным.

Лекарь взял одно из полотенец, намочил его и протянул Тому:

- Протри все оголенные участки кожи, - старый лекарь внимательно следил за Томом, бережно протирающим лицо и кисти рук Тхе. В движениях Господина было столько нежности, что Наджиб даже стал сомневаться, его ли рукой оставлена отметина на лице Тхе. – Нелегко, наверное, владеть подобной красотой?

Том лишь тяжело вздохнул.

- Он выживет? – еле слышно прошептал он. Билл был таким горячим, что вода, казалось, испаряется на его коже.

- Если доживет до утра… - медленно проговорил Наджиб, разводя в графине такой же раствор, как и в стакане в руках у Тома. Приняв у вошедшего Касыма уксус, лекарь добавил немного в таз и, повернувшись к Тому, произнес:

- Почаще поите его водой и каждые два часа – раствором из графина. Водой из таза протирайте виски, живот и запястья, пока не спадет жар. Если спадет, укройте его и больше не давайте воды. Я приду завтра…

После ухода лекаря время замедлилось, оно капало скользкими густыми каплями, отмечая каждую секунду, звуки вдохов и выдохов, нечаянного звона стакана о поверхность стола, журчания воды, стекающей с полотенца, и казалось, растворялись в этой безжизненной вечности.

К вечеру Биллу явно стало лучше, он даже несколько раз после обтирания пришел в себя и самостоятельно напился. Том отправил Касыма немного поспать, сказав, что разбудит его, когда направится к себе.

Но, как только ночь опустила тьму на сад за окном и осветила комнату своим большим желтым глазом, Тхе стала бить крупная дрожь. Он сжимался в комочек на кровати, но не мог согреться. Кожа его посерела, черты лица заострились, а уродливый синяк, казалось, начал чернеть. Том растирал ледяные руки, чувствуя, как Билла трясет от холода. Еще недавно он молился, чтобы ушел жар, а теперь, видя свернувшегося в калачик дрожащего юношу, Том не знал, что делать.

- Не умирай, Билл, - тормошил Тхе Том. – Ты же должен исполнять все мои приказы! – в отчаянии повторял он, но его указания не доходили до сознания Билла. Вскоре он перестал даже дрожать, и его губы, и без того бледные, стали синеть.

Напуганный близостью смерти, растерянный в своей беспомощности и желающий быть как можно ближе к Биллу, разделить его боль, забрать себе хоть часть страданий, Том разделся до шароваров, залез к юноше под покрывало и, притянув его к своей груди, стал гладить спину, руки, бедра – все, до чего мог дотянуться. Приказы не помогли, и Том стал угрожать, что если только Тхе посмеет умереть прямо у него на руках, он сожжет все его книги, а этого наглого Касыма непременно вышвырнет на улицу. Это тоже не подействовало, и Том, сдавшись, забыв о гордости, начал шептать отчаянные мольбы.

- Только не умирай, - тихонько умолял Господин, перебирая пальцами шелковистые пряди волос и крепче прижимая к себе хрупкого юношу. – Ведь тогда я уже не смогу сказать, как сожалею, не смогу ничего исправить.

Томительное ожидание казалось Тому вечностью, он все повторял и повторял, как сильно любит Билла, что больше никогда не обидит, никогда не ударит, убаюкивал безвольное холодное тело, напряженно прислушиваясь к коротеньким судорожным, как будто через силу вдохам.

Шло время, и то ли Билл внял приказам и просьбам своего Господина, то ли его организм, наконец, справился с действием яда, но дыхание Тхе стало выравниваться, а тело – постепенно согреваться. Вскоре темноволосая головка удобно устроилась на плече Тома, а теплая ладошка скользнула по животу, обнимая. Билл расслабился, каждым выдохом обдавая своим дыханием голую грудь Господина и погружаясь в нормальный, несущий облегчение сон. Вскоре поддавшись облегчению и усталости, Том также отправился в объятья Морфея, но и во сне он не выпускал из рук свое сокровище.