К. С. Станиславский 21 страница. и едва сдерживает в себе внутренние позывы к действию, стремящиеся к

и едва сдерживает в себе внутренние позывы к действию, стремящиеся к

внешнему воплощению внутренней жизни.

 

Мысленные представления о действии помогают вызывать самое главное -

внутреннюю активность, позывы к внешнему действию,-настаивал на своем

Аркадий Николаевич.- При этом заметьте, что весь этот процесс происходит в

той области, которая является нашей сферой для нормального, естественного

творчества. Ведь вся работа артиста протекает не в действительной, реальной,

"всамделишной", а в воображаемой, не существующей, но могущей существовать

жизни. Она-то1 и является для нас, артистов, подлинной действительностью.

 

Поэтому я утверждаю, что мы, артисты, говоря о воображаемой жизни и

действиях, имеем право относиться к ним, как к подлинным, реальным,

физическим актам. Таким образом, прием познавания логики и

последовательности чувствования через логику и последовательность

физического действия практически вполне оправдывается.

 

Как всегда при сложных заданиях, все перемешалось в моей голове.

Пришлось вспоминать, собирать и оценивать поодиночке каждый факт, каждое

предлагаемое обстоятельство этюда: благополучие, семья, обязательства перед

ней и перед общественным делом, которому я служу; ответственность казначея,

важность оправдательных документов; любовь, влечение к жене и к сыну;

 

вечно торчащий передо мной кретин-горбун; предстоящая ревизия и общее

собрание; катастрофа, страшное зрелище горящих денег и документов;

инстинктивный порыв спасти их: оцепенение, безумие, прострация. Все это

создалось в моем представлении, в моих видениях и откликалось в

чувствованиях. Поставив факты на места, надо было понять, к чему они

приводят, что ждет меня впереди, какие улики встают против меня.

 

Первая из них - большая, хорошая квартира. Она намекает на жизнь не по

средствам, которая привела к растрате. Полное отсутствие денег в кассе и

наполовину сожженные оправдательные документы; мертвый кретин, и ни одного

свидетеля моей невиновности; утонувший сын. Эта новая улика говорит о

подготовляемом побеге, в котором грудной младенец и кретин-горбун явились бы

большой помехой. Суд скажет: "Вот почему с ними двумя в первую очередь

покончил злодей".

 

Смерть сына затягивает в преступное дело не только меня, но и жену.

Кроме того, из-за убийства ее брата у нас неизбежно произойдет осложнение в

личных отношениях. Поэтому и с ее стороны я не могу ждать заступничества.

 

Все факты, "если бы" и предлагаемые обстоятельства так смешались,

запутались в моей голове, что я в первую минуту не находил другого выхода,

как бежать и скрыться.

 

Но через секунду сомнение начало подтачивать опрометчивое решение.

 

"Куда бежать? - говорил я себе. - Разве жизнь беглеца лучше, чем

тюрьма, а сам побег разве не является сильной уликой против меня же самого?

Нет, не бежать от суда, а рассказать все, как было. Чего мне бояться? Я же

не виновен. Не виновен?.. Ну-ка, докажи это!"

 

Когда я объяснил свои мысли и сомнения Аркадию Николаевичу, он сказал

так:

 

- Запишите все ваши соображения на бумаге, потом переведите их на

действия, потому что именно они интересуют вас в вопросе: что бы я делал в

реальной жизни, если бы впал в "трагическое бездействие"?

 

- Как же переводить соображения в действия?- не понимали ученики.

 

- Очень просто. Допустим, что перед вами лежит список ваших

соображений. Читайте его. Хорошая квартира, никаких денег, сожженные

документы, два мертвеца и прочее.

 

Что вы делали, пока писали и читали эти строки? Вы вспоминали,

подбирали, оценивали происшедшие факты, могущие стать для вас уликой. Вот

вам первые ваши соображения, переведенные в действие. Читайте дальше по

списку: придя к заключению, что ваше положение безысходно, вы решаетесь

бежать. В чем ваше действие?

 

- Перерешаю прежний, создаю новый план,- определил я.

 

- Вот ваше второе действие. Идите дальше, по списку.

 

- Дальше я опять критикую и уничтожаю только что задуманный план.

 

- Это ваше третье действие. Дальше!

 

- Дальше я решаюсь объявить чистосердечно о том, что случилось.

 

- Это ваше четвертое действие. Теперь остается только выполнить все

намеченное. Если это будет сделано не по-актерски - формально, "вообще", а

по-человечески - подлинно, продуктивно и целесообразно, тогда не только в

вашей голове, но и во всем вашем существе, во всех его внутренних

"элементах" создастся живое, человеческое состояние, аналогичное с

состоянием изображаемого вами лица.

 

При каждом повторении паузы "трагического бездействия", в момент самого

исполнения ее на сцене, просматривайте заново ваши соображения. В каждый

сегодняшний день они будут представляться вам не совсем такими, как в

предыдущие разы. Не важно - хуже или лучше, а важно, что они сегодняшние,

обновленные. Только при этом условии вы не будете повторять однажды

заученного, не будете набивать себе штампа, а будете разрешать одну и ту же

задачу по-новому, постепенно все лучше, глубже, полнее, логичнее,

последовательнее. Только при этих условиях вам удастся сохранить в этой

сцене живую, подлинную правду, веру, продуктивное и целесообразное действие.

Это поможет по-

 

человечески, искренне переживать, а не по-актерски условно

представлять.

 

Таким образом, на вопрос, "что бы я стал делать, если б очутился в

состоянии "трагического бездействия"?", то есть в очень сложном

психологическом состоянии, вы ответили себе не научными терминами, а целым

перечнем очень логичных и последовательных действий.

 

Как видите, мы по-домашнему, незаметно, практически разрешаем вопрос о

логике и последовательности чувства в том маленьком масштабе, который пока

нам необходим для дела.

 

Секрет приема в том, что мы, за невозможностью самим разобраться в

сложном психологическом вопросе логики чувства, оставляем его в покое и

переносим исследование в другую, более доступную нам область - логики

действий.

 

Здесь мы решаем вопрос не научным, а чисто практическим путем -

житейским способом, с помощью нашей человеческой природы, жизненного опыта,

инстинкта, чутья, логики, последовательности и самого подсознания.

 

Создавая логическую и последовательную внешнюю линию физических

действий, мы тем самым узнаем, если внимательно вникнем, что параллельно с

этой линией внутри нас рождается другая - линия логики и последовательности

наших чувствований. Это понятно: ведь они, внутренние чувствования,

незаметно для нас порождают действия, они неразрывно связаны с жизнью этих

действий.

 

Вот еще убедительный пример того, как логика и последовательность

оправданных физических и психологических действий приводят к правде и вере

чувствований.

 

.....................19......г.

 

Сегодня Аркадий Николаевич опять заставил меня, Вьюнцова и Малолеткову

сыграть этюд "сжигания денег".

 

Вначале, в сцене счета денег, у меня дело почему-то разладилось, и

Аркадию Николаевичу пришлось, как и в первый раз, шаг за шагом направлять

мою работу. Почувствовав правду физических действий и, поверив в их

подлинность, я загорелся: стало легко и приятно на сцене, воображение

заработало исправно.

 

При счете денег я случайно взглянул на горбуна - Вьюнцова, и тут в

первый раз передо мной встал вопрос, кто он и почему постоянно торчит перед

глазами? До выяснения моих взаимоотношений с горбуном стало невозможно

продолжать этюд.

 

- Видите! - торжествовал Торцов, когда я сказал ему об этом.- Маленькие

правды потребовали все больших и больших.

 

Вот вымысел, который я с помощью Аркадия Николаевича придумал для

оправдания взаимоотношений с партнером.

 

Красота и здоровье моей жены куплены ценой уродства ее брата-кретина.

Дело в том, что они близнецы. При их появлении на свет жизни их матери

угрожала опасность; акушеру пришлось прибегнуть к операции и рисковать

жизнью одного ребенка ради спасения жизни другого и самой родильницы. Все

остались живы, но мальчик пострадал: он рос идиотом и горбатым. Здоровым

казалось, что какая-то вина легла на семью и постоянно вопиет о себе.

 

Этот вымысел произвел сдвиг и переменил мое отношение к несчастному

кретину. Я исполнился искренней нежности к нему, начал смотреть на урода

иными глазами и даже почувствовал что-то вроде угрызения совести за прошлое.

 

·Как оживилась вся сцена счета денег от присутствия несчастного

дурачка, который искал себе радости в горящих бумажках. Из жалости к нему я

готов был забавлять его всякими глупостями: постукиванием пачек о стол,

комическими движениями и мимикой, смешными жестами при бросании бумажек в

огонь, другими шутками, которые приходили мне на ум. Вьюнцов откликался на

мои эксперименты и хорошо реагировал на них. Его чуткость подталкивала меня

на новые выдумки. Создалась совсем иная сцена: уютная, живая, теплая,

веселая. Она поминутно вызывала отклики в зрительном зале. Это тоже ободряло

и подстегивало. Но вот пришел момент идти в столовую. К кому? К жене? А кто

она? Сам собой вырос передо мной новый вопрос.

 

На этот раз также стало невозможно играть дальше, пока не выяснится

вопрос - кто моя жена. Я придумал чрезвычайно сентиментальный вымысел. Мне

даже не хочется записывать его. Тем не менее он волновал и заставлял верить,

что если бы все было так, как рисовало мое воображение, то жена и сын стали

бы мне бесконечно дороги. Я бы с радостью работал для них не покладая рук.

 

Среди оживавшей жизни этюда прежние, актерские приемы игры стали

казаться оскорбительными.

 

Как легко и приятно было мне идти смотреть на купающегося сына. На этот

раз не нужно было напоминать о папироске, которую я сам заботливо оставил в

гостиной. Нежное и бережное чувство к ребенку требовало этого.

 

Возвращение к столу с бумагами сделалось понятным и нужным. Ведь я

работал для жены, для сына и для горбуна!

 

После того как я познал свое прошлое, сжигание общественных денег

получило совсем иное значение. Стоило мне теперь сказать себе: "что бы ты

сделал, если бы все это происходило в действительности", и тотчас же от

беспомощности сердце начинало биться сильнее. Каким страшным представилось

мне ближайшее будущее, надвигавшееся на меня. Мне надо было открыть завесу

будущего.

 

Для этого неподвижность сделалась мне необходимой, а "трагическое

бездействие" оказалось чрезвычайно действенным. То и другое нужно было для

того, чтобы сконцентрировать всю энергию и силу на работе воображения и

мысли.

 

Дальнейшая сцена попытки спасения уже умершего горбуна вышла

естественно, сама собой. Это понятно при моем новом, нежном отношении к

горбуну, ставшему моим родственником и близким человеком.

 

- Одна правда логически и последовательно ищет и рождает другие

правды,- сказал Аркадий Николаевич, когда я объяснил ему свои переживания.-

Сначала вы искали маленькие правды действия "счета денег" и радовались,

когда вам удавалось вспомнить до малейших подробностей, как физический

процесс счета денег совершается в реальной жизни. Почувствовав правду на

сцене в момент счета денег, вы захотели добиться такой же жизненной правды и

в остальные моменты, при столкновении с действующими лицами: с женой, с

горбуном. Вам нужно было знать, почему горбун все время торчит перед вами. С

помощью житейской логики и последовательности вы создали правдоподобные

вымыслы, которым легко было поверить. Все вместе заставило вас жить на сцене

естественно, по законам природы.

 

Теперь я иначе стал смотреть на надоевший мне этюд, и он вызывал во мне

живые отклики чувства. Нельзя не признать замечательным прием Торцова. Но

мне казалось, что успех его основан на действии магического "если бы" и на

предлагаемых обстоятельствах. Они произвели во мне сдвиг, а вовсе не

создание физических и воображаемых действий. Поэтому не проще ли начинать

прямо с них? Зачем терять время на физические действия?

 

Я сказал об этом Аркадию Николаевичу.

 

- Конечно! - согласился он.- Я с этого и предлагал начать... давно,

несколько месяцев назад, когда вы впервые сыграли этюд.

 

- Тогда мне было трудно расшевелить воображение. Оно дремало,-

вспоминал я.

 

- Да, а теперь оно проснулось, и вам легко не только придумывать

вымыслы, но также внутренне переживать их, чувствовать правду и верить ей.

Почему же произошла такая перемена? Потому что прежде вы бросали семена

воображения на каменистую почву, и они погибали. Вы чувствовали правду и не

верили тому, что делали. Внешнее ломание, физическое напряжение и

неправильная жизнь тела - неблагоприятная почва для создания правды и

переживания. Теперь же у вас есть правильная не только душевная, но и

физическая жизнь. В ней - все правда. Вы ей поверили не умом, а ощущением

собственной органической, физической природы. Неудивительно, что при этих

условиях вымысел воображения пускает корни и дает плоды. Теперь вы мечтаете

не на ветер, как раньше, не в пространство, не "вообще", а значительно более

обоснованно. Теперь мечтания имеют не абстрактный, а реальный смысл. Они

внутренне оправдывают внешнее действие. Правда физических действий и вера в

них возбуждают жизнь нашей психики.

 

Но главное и наиболее важное из того, что вы узнали сегодня,

заключается в следующем: сейчас вы были не на сцене, в квартире

Малолетковой, вы не играли, а реально существовали. Там вы подлинно жили в

своей воображаемой семье. Такое состояние на сцене мы называем на нашем

языке "я есмь". Секрет в том, что логика и последовательность физических

действий и чувствований привели вас к правде, правда вызвала веру, и все

вместе создало "я есмь". А что такое "я есмь"? Оно означает: я существую, я

живу, я чувствую и мыслю одинаково с ролью.

 

Иначе говоря, "я есмь" приводит к эмоции, к чувству, к переживанию.

 

"Я есмь" - это сгущенная, почти абсолютная правда на сцене.

 

Сегодняшнее исполнение еще примечательно тем, что оно наглядно

демонстрирует новое важное свойство правды. Это свойство состоит в том, что

маленькие правды вызывают большие, большие - еще большие, еще большие -

самые большие и т. д.

 

Стоило вам направить свои маленькие физические действия и почувствовать

в них подлинную правду, и вам показалось недостаточным правильно считать

деньги, захотелось понять, для кого вы это делаете, кого вы забавляете и так

далее и так далее.

 

Создание на сцене состояния "я есмь" является результатом свойства

желать все большей правды, вплоть до абсолюта.

 

Там, где правда, вера и "я есмь", там неизбежно и подлинное,

человеческое (а не актерское) переживание. Это самые сильные "манки" для

нашего чувства.

 

.....................19......г.

 

Войдя в класс, Аркадий Николаевич объявил:

 

- Теперь вы знаете, что такое правда и вера на сцене. Остается

проверить, есть ли они у каждого из вас. Поэтому я произведу всем смотр

чувства правды и веры в нее.

 

Первым был вызван на сцену Говорков. Аркадий Николаевич приказал ему

сыграть что-

 

нибудь.

 

Конечно, нашему обер-представляльщику понадобилась его неизменная

партнерша - Вельяминова.

 

По обыкновению, они играли, не щадя живота, какую-то чушь.

 

Вот что сказал Аркадий Николаевич Говоркову по окончании показа:

 

- С вашей точки зрения ловкого механика, который интересуется лишь

внешней техникой сценического представления, вам в сегодняшнем исполнении

все казалось правильным, и вы любовались своим мастерством.

 

Но я не сочувствовал вам, потому что ищу в искусстве естественного,

органического творчества самой природы, оживляющей мертвую роль подлинной

человеческой жизнью.

 

Ваша мнимая правда помогает представлять "образы и страсти". Моя правда

помогает создавать самые образы и вызывает самые страсти. Между вашим и моим

искусством такая же разница, какая существует между словами "казаться" и

"быть". Мне нужна подлинная правда - вы довольствуетесь правдоподобием. Мне

нужна вера - вы ограничиваетесь доверием к вам зрителей. Смотря на вас на

сцене, зритель спокоен, что все будет сделано точно, по однажды и навсегда

установленному приему игры. Зритель доверяет вашему мастерству, как верят

гимнасту, что он не сорвется с трапеции. В вашем искусстве зритель.есть

зритель. В моем искусстве он становится невольным свидетелем и участником

творчества; он втягивается в гущу жизни, происходящей на сцене, и верит ей.

 

Вместо ответа на объяснение Аркадия Николаевича Говорков, не без яда

заявил, что Пушкин держится иного мнения о правде в искусстве, чем Торцов. В

подтверждение своего мнения Говорков привел слова поэта, которые всегда

вспоминают в таких случаях:

 

"Тьмы низких истин нам дороже Нас возвышающий обман..."

 

- Я согласен с вами... и Пушкин тоже. Это доказывают приведенные вами

стихи, в которых поэт говорит про обман, которому мы верим. Благодаря именно

этой вере обман нас возвышает. Не будь ее, разве могло бы быть

благодетельное, нас возвышающее влияние обмана? Представьте себе, что к вам

придут первого апреля, когда принято обманывать друг друга, и начнут уверять

вас, что правительство решило поставить вам памятник за артистические

заслуги. Возвыситесь ли вы от такого обмана?

 

- Я не дурак, понимаете ли, и не верю глупым шуткам! - ответил

Говорков.

 

- Таким образом, чтобы возвыситься, вам необходимо "поверить глупым

шуткам",- поймал его на слове Аркадий Николаевич.- В других стихах Пушкин

подтверждает почти такое же мнение: "Над вымыслом слезами обольюсь" 14.

 

Нельзя обливаться слезами над тем, чему не веришь. Да здравствуют же

обман и вымысел, которым мы верим, так как они могут возвышать как артистов,

так и зрителейТакой обман становится правдой для того, кто в него поверил.

Это еще сильнее подтверждает то, что на сцене все должно стать подлинной

правдой в воображаемой жизни артиста. Но этого я в вашей игре не вижу.

 

Во второй половине урока Аркадий Николаевич исправлял только что

сыгранную Говорковым и Вельямино-вой сценку. Торцов проверял игру по

маленьким физическим действиям и добивался правды и веры совершенно так же,

как он это делал со мной в этюде "сжигания денег".

 

Но... произошел инцидент, который я должен описать, так как он вызвал

отповедь Торцова, весьма для меня поучительную. Дело было так:

 

Неожиданно оборвав занятия, Говорков перестал играть и стоял молча, с

нервным, злым лицом, с трясущимися руками и губами.

 

- Не могу молчать! Я должен, видите ли, высказаться,- начал он через

некоторое время, борясь с волнением.- Или я ничего не понимаю, и тогда мне

надо уходить из театра, или, извините, пожалуйста, то, чему нас здесь учат,-

отрава, против которой мы должны протестовать.

 

Вот уже полгода, как нас заставляют переставлять стулья, затворять

двери, топить камины. Скоро нам прикажут ковырять в носу для реализма,

видите ли, с малой и большой физической правдой. Но, извините, пожалуйста,

передвигание стульев на сцене не создает еще искусства. Не в том, видите ли,

правда, чтобы показывать всякие натуралистические гадости. Черт с ней, с

такой правдой, от которой тошнит!

 

"Физические действия"? Нет, извините, пожалуйста! Театр не цирк. Там,

понимаете ли, физическое действие - поймать трапецию или ловко вскочить на

лошадь - чрезвычайно важно, от этого, видите ли, зависит жизнь акробата.

 

Но великие мировые писатели, извините, пожалуйста, не для того пишут

свои гениальные произведения, чтоб их герои упражнялись в физическом

действии, знаете ли! А нас только это и заставляют проделывать. Мы

задыхаемся.

 

Не гните нас к земле! Не связывайте крыльев! Дайте вспорхнуть высоко,

ближе к вечному... надземному... мировому, туда, знаете ли, в высшие сферы!

Искусство свободноЕму нужен простор, а не маленькие правды. Нужен размах,

знаете ли, для большого полета, а не для ползанья, как букашкам, по земле!

Мы хотим красивого, облагораживающего, возвышенного! Не закрывайте нам

небес!

 

"Прав Торцов, что не пускает Говоркова парить под облаками. Это у него

не выходит,- думал я про себя.- Как? Говорков, архи-представлялыцик, хочет

летать к небу?! "Делать искусство", вместо того, чтобы делать упражнения?!"

 

После того как Говорков кончил, Аркадий Николаевич сказал:

 

- Ваш протест удивил меня. До сих пор мы считали вас актером внешней

техники, так как в этой области вы очень ярко проявили себя. Но вот,

неожиданно, мы узнаем, что ваше настоящее призвание - заоблачные сферы, что

вам нужно вечное, мировое, как раз то, в чем вы себя еще никак не проявили.

 

Куда же в конце концов летят ваши артистические стремления: сюда, к

нам, в зрительный зал, которому вы показываетесь, для которого всегда

представляете, или по ту сторону рампы, то есть на сцену, к поэту, к

артистам, к искусству, которым вы служите, к "жизни человеческого духа

роли", которую вы переживаете? По вашим словам, вы хотите последнего. Тем

лучше! Проявляйте же скорее вашу духовную сущность и гоните прочь

излюбленный вами прием игры с так называемым возвышенным стилем, который

нужен зрителям с дурным вкусом.

 

Внешняя условность и ложь - бескрылы. Телу не дано летать. В лучшем

случае оно может подпрыгнуть на какой-нибудь метр от земли или встать на

пальцы и подтянуться кверху.

 

Летают воображение, чувство, мысль. Только им даны невидимые крылья,

без материи и плоти; только о них мы можем говорить, когда мечтаем, по вашим

словам, о "надземном". В них скрыты живые воспоминания нашей памяти, сама

"жизнь человеческого духа", наша мечта.

 

Вот что может проникать не только "ввысь", но и гораздо дальше - в те

миры, которые еще не созданы природой, а живут в безграничной фантазии

артиста. Но как раз они-то - ваши чувство, мысль, воображение - не летят

дальше зрительного зала, рабом которого вы являетесь. Потому они должны

кричать вам ваши же слова: "Не гните нас к земле! Мы задыхаемся. Не

связывайте крыльев! Дайте вспорхнуть высоко, ближе к вечному, мировомуДайте

нам возвышенное, а не изношенные актерские штампы!"

 

Аркадий Николаевич зло скопировал пошлость актерского пафоса и

декламационной манеры Говоркова.

 

- Если буря вдохновения не подхватывает ваших крыльев и не уносит вас

вихрем, вам, более чем кому-нибудь, необходима для разбега линия физических

действий, их правды, веры 15.

 

Но вы боитесь ее, вы находите унизительным проделывать обязательные для

артистов упражнения. Почему вы требуете себе исключения из общего правила?

 

Танцовщица ежедневно по утрам потеет и пыхтит во время своих

обязательных экзерсисов перед вечерними полетами на "пуантах". Певец по

утрам мычит, тянет ноты, развивает диафрагму, отыскивает в голове и в носу

резонаторы, для того чтобы вечером изливать в пении свою душу. Артисты всех

родов искусств не пренебрегают своим телесным аппаратом и физическими

упражнениями, которых требует техника.

 

Почему же вы хотите быть исключением? В то время как мы добиваемся

теснейшей, непосредственной связи между нашей телесной и духовной природой,

для того чтобы через одну воздействовать на другую, вы стремитесь

разъединить их. Мало того,- вы даже пытаетесь совсем отказаться (на словах,

конечно) от одной из половин своей природы - от физической. Но природа

посмеялась над вами, она не дала вам того, чем вы так дорожите:

 

возвышенного чувства и переживания, а вместо них оставила вам одну

физическую технику актерского представления и самопоказывания.

 

Вы больше всех опьяняетесь внешним, ремесленным приемом, актерским

декламационным пафосом, всевозможными привычными штампами.

 

Кто же из нас ближе к возвышенному, вы ли, который приподнимаетесь на

цыпочки и на словах "парите в небесах", а на деле весь во власти зрительного

зала, или я, которому нужна артистическая техника с ее физическими

действиями для того, чтобы с помощью веры и правды передавать сложные

человеческие переживания? Решайте сами: кто из нас больше на земле? Говорков

молчал.

 

- Непостижимо! - воскликнул Торцов после паузы.- О возвышенном больше

всего говорят те, у которых меньше всего для этого данных, кто лишен

невидимых крыльев для полетов. Эти люди говорят об искусстве и творчестве с

ложным пафосом, непонятно и замысловато. Истинные же артисты, напротив,

говорят о своем искусстве просто и понятно.

 

Не принадлежите ли вы к числу первых?

 

Подумайте об этом, а также и о том, что в ролях, предназначенных вам

самой природой, вы могли бы стать прекрасным артистом и полезным деятелем

искусства.

 

После Говоркова показывалась Вельяминова. К моему удивлению, она очень

не плохо проделала все простые упражнения и по-своему оправдывала их.

 

Аркадий Николаевич похвалил ее, а потом предложил взять со стола

куп-папье и заколоться им.

 

Лишь только дело дошло до трагедии, Вельяминова сразу стала на ходули,

начала прескверно "рвать страсть в клочки", а когда подошла к самому

сильному месту, то вдруг неожиданно закричала такой "белугой", что мы все не

удержались и прыснули.

 

Торцов сказал:

 

- У меня была тетка, которая вышла замуж за аристократа и оказалась

превосходной "светской дамой". С исключительным искусством, точно балансируя

на острие ножа, тетка блестяще проводила свою великосветскую "политику" и во

всех случаях выходила победительницей. И все ей верили. Но вот однажды ей

понадобилось подольститься к родне именитого покойника, которого отпевали в

переполненной церкви. Подойдя к гробу, моя тетка приняла оперную позу,

посмотрела в лицо мертвеца, выдержала эффектную паузу и на всю церковь

продекламировала: "Прощай, друг! Спасибо за все!" Но чувство правды изменило

ей: она скиксовала, и ее горю никто не поверил. Приблизительно то же

случилось сейчас с вами. В комедийных местах вы плели кружевной рисунок

роли, и я вам верил; но в сильном Драматическом месте вы скиксовали.

По-видимому, у вас одностороннее чувство правды, чуткое в комедии и