Анализ мнения Коломийцева о неспособности воли человека

Обратите внимание на эти слова лидера данной беседы: «самый главный фактор грехопадения – это претензия на независимость от Бога». Однако разве определенная независимость человека от Бога не гарантирована ему Самим Богом, создавшим его свободным существом? Разве могла Ева так просто «присвоить себе право посмотреть на Бога независимо», тем более существуя в условиях безусловной суверенности Бога? Очевидно, что это право было ей даровано Богом. Одно дело «присвоить» себе чужое, а другое – пользовать дозволенным. Поскольку невозможно оценить достоинство Бога должным образом, предварительно став Его марионеткой, Бог и не винит ее за это. Враг посеял в сердце Ева недоверие к Богу, но не враждебность, как учат кальвинисты, однако у Него есть все возможности вернуть это доверие Себе обратно без какого-либо принуждения.

Разве Бог не знал наперед, чем будет чревата эта свобода, и не подготовился к этому? Конечно же, Бог был готов взять на себя весь риск, связанный со свободой человека, но понимал, что он стоит того. Стало быть, для того, чтобы человеку быть способным поклониться Богу, вовсе не нужно быть Его марионеткой. При принуждении «нужда человека в Боге» перестает быть его личной нуждой, а превращается в нужду Бога в Самом Себе. Но такое представление о «независимости» Бога чуждо Библейскому Откровению. Равно чуждо ему и отношение Бога к человеку как к полигону для обкатки Самолюбования Бога. Кальвинистам нравится эта непримиримость Бога к человеку, хотя Библия считает лишь человека врагом Богу, но не наоборот. Как говорится, «каков поп, таков и приход».

Тогда почему же столько шума поднимает Коломийцев вокруг вопроса о греховности человека? Он преследует вполне понятную, но еретическую цель: чем ниже втоптать человека в грязь, тем больше достанется славы Господу. Кажется, эта мысль является очень привлекательной в кальвинизме, поскольку якобы оказывает Богу подобающую Ему честь, однако в реальности она представляет собой самое кощунственное очернение Его святого облика. Почему? Потому что Бог не только не занят затаптыванием человека в грязь, но, напротив, Он занят тем, чтобы этого человека оттуда вытащить, причем ценой Собственного унижения и позора. Как видим, кальвинизм делает полную инверсию библейскому представлению о Боге. Бог, по Библии, – друг, а не враг человеку, даже согрешившему. Он ему не мстит, чего вымогает от Него кальвинизм, а призывает к покаянию.

Коломийцев осуждает людей за то, что они «поставили сами себя в положение определять что хорошо, а что плохо». Но откуда он взял эту идею, и на чем основано его убеждение в ее истинности? Если совесть человека происходит от Бога, то разве нельзя такое обвинение назвать голословным? Если после грехопадения человек сохранил свои интеллектуальные, эстетические и творческие способности, то почему он не сохранил также и способности моральные? Конечно же, сохранил. Но если он может судить о добре и зле в человеческом измерении, то тем самым он обладает некоторой частью этой же способности, относящейся и к измерению духовному, поскольку Писание связывает обе эти способности в один узел. Делая другим зло, мы тем же самым нарушаем волю Божью, и, наоборот, делая другим добро, мы эту волю исполняем, по крайней мере, в определенном виде. Коломийцев же проходит мимо всего этого, создав в своем воображении особенный мир, в котором и предпочел жить.

Действительно, грешный человек грешит вынужденным образом, поскольку стал рабом греха, однако феномен рабства не означает того, что его не способен осознавать сам раб. Если бы раб был совершенно не способен осознавать свое рабство, тогда, по крайней мере, для него его бы вообще не существовало. Настоящее рабство только по той причине действительно является рабством, что его ощущают на себе, как невыносимый гнет, а значит и способны желать освобождения от него. Разумеется, не все это делают, но все имеют способность это делать. Выражение «по природе чада гнева» относится лишь к полной потере человеком способности заслужить себе спасение посредством добрых дел, разумеется, утерянной во время грехопадения. Что же касается же его способности осознавать свое рабство, то он ее не утратил. Мало того, она даже усилилась со времени грехопадения. Конечно, Коломийцев прав, когда говорит о том, что «человек живет для удовлетворения своих желаний», однако он не прав, думая, что все эти желания полностью неугодны Богу. Например, сокрушение о грехе, раскаяние в нем и борьба с ним, пусть даже и безысходная, не могут быть неугодными Богу.

Мы уже говорили о том, что такому пониманию испорченности человека учит текст Рим. 7:18-19. Да, подверглась порче каждая часть человеческого естества, однако не каждая из них подверглась ей самым безусловным образом. Во внешней своей деятельности человек лишился «образа Божьего», но не во внутренней, где этот образ продолжает функционировать. И об этом мы уже говорили выше. Коломийцев даже не желает посмотреть вокруг себя, чтобы увидеть в грешном человечестве не только исполнение собственных желаний, но и стремление к той цели, которую ему никак не удается достигнуть. Спасение Бога не создает вначале в человеке нужду в себе, а потом отвечает на нее, оно реагирует на эту нужду, рожденную самим греховным состоянием этого человека. Итак, нуждаться в Боге – это естественное состояние грешника, «заслуженное» его греховностью. Бог даже не в праве забрать у него его без достаточных для этого условий. Под последними мы понимаем сознательное и упрямое сживание человека с грехом, а не просто одиночное его совершение. Поэтому на самом деле мы имеем дело с двумя родами грешников: один ищет путь избавления из своего состояния, а другое – нет.

Если же человек является рабом греха в безусловном смысле, тогда почему это рабство имеет различную степень своего проявления. Одни люди грешат больше, другие меньше; одни одними грехами, другие – другими; одни более страшными, а другие – менее страшными. Стало быть, степень этого рабства не у всех грешников одинакова. А как это возможно, если они должны быть грешными в абсолютном смысле? Нам скажут, это предварительная благодать защищает их от наибольшей степени развращения. Однако, разве можно объяснить меньшую степень греха только тем, что Бог кого-то обделил нужной мерой этой благодати? Действительно, люди грешат вовсе не по той причине, что Бог не обеспечил им помощью, необходимой для проявления их желания к добру. Они грешат по той причине, что не желают этой помощью воспользоваться. Нечто подобное происходит с уже возрожденными людьми, только в отношении не к предварительной, а к освящающей благодати.

Сам Коломицев заявляет, что неверующие «люди видят, что мир устроен добрым Богом», а сам Бог повелел им «искать Его». Однако, продолжает он, «они подавляют эту истину неправдой». Самое интересное в этом способе аргументации Коломийцева состоит в том, что в философии принято называть «психологическим детерминизмом». Этот философский сумбурный тезис был призван доказать, что раб греха чувствует себя свободным, поскольку не может быть иным. Ему только кажется, что это – его личное действие, но на самом деле это является действием греха, покорившего его природу. Поэтому Коломийцев заявляет, что грешник грешит добровольно, даже будучи рабом греха. Для этого он даже заявляет, что ребенок желает сладкого не вынужденно, а свободно, поскольку действует согласно своей природе. Однако это не свобода, когда ей нельзя воспротивиться.

Действительно, мы говорим не о том, что человек чувствует, когда действует в согласии со своей природой, а о том, действительно ли он является рабом, т.е. способен ли он идти вопреки этой природе. В толковании Коломийцева происходит некоторая подмена личности, чему нельзя найти аналогов в реальной жизни. Например, пьяница осознает то, что его влечет к спиртному внешняя по отношению к его сознанию сила. Наркоман также. Примером того, что человек выдает за свое желание чужое действие, может быть лишь загипнотизированный человек. Неужели Коломийцев приравнивает грешников именно к таким людям? Те же его примеры о выборе девушкой платья и т.д. свидетельствуют о реальной свободе человека, а не лишь «психологически» ощущаемой. Поэтому то, что в данном случае делает Коломийцев это нахальным образом пускает пыль в глаза, спекулируя понятием «психологической свободы», которую никто из философов не считает реальной.

Далее Коломийцев утверждает, что неверующие люди неспособны делать добро «из своей любви к Богу». Очевидно, что это условие искусственным образом завышено пастором Алексеем. Любить Бога таким образом можно лишь верующему человеку. Неверующие же люди не имеют для выражения такого рода любви даже самых необходимых условий. Однако, разве это их вина, а не беда? Неверующие люди исходят из того, что им известно о Боге. Но если они жили вдали от проповедующих Слово Божье, это не значит, что Бог их приговорил к погибели, закрыв им доступ к спасению. Если уже возрожденный человек и то не всегда достигает такой степени добра, чтобы таким способ отблагодарить Бога, то чего мы можем ожидать от неверующих людей? Они могут отблагодарить лишь Творца мира и нравственного закона. Тем не менее, это есть, хоть и частичная, но любовь к Богу. Стало быть, и здесь Коломийцеву никак не удастся доказать абсолютное отсутствие в людях какого-либо добра.

Действительно, возрождение дает Дух Божий, однако частичку этого влияния человек имеет и до своего возрождения, поскольку написано, что «благость Божья ведет тебя к покаянию». Действительно, возрождение не усовершенствует то, что есть в человеке, а дает абсолютной новый дар – силу Духа Святого жить новой жизнью. Однако это дарение обусловлено человеческим покаянием и верой, проявление которых входит в ответственность грешника, а не предварительно возрожденного человека. Действительно, «не мы возлюбили Бога, а Он возлюбил нас», однако это доказывает только то, что Бог заинтересован в грешнике Первый, почему и посылает ему предварительную благодать. Наконец, то, что «мы не возлюбили», не означает того, что мы и не могли возлюбить. Нельзя приписывать вещам неизбежности или безусловности, которой им не приписывает само Слово Божье.

Сказать только слова «Путь к Богу только один – признать Божье величие» значит увести людей в сторону от истины. В действительности, человеку нужно признать не просто величие Божье, а Его любовь. Перед величием Божьим можно лишь трепетать, а это страх раба, а не любовь сына. Бог по той причине и отказался от принуждения к спасению, что Ему не нужны в Вечном Царстве запуганные рабы. Ему нужно добровольное послушание, а не выбитое угрозами наказания. Любовь сына проявляется даже тогда, когда Любимый будет бессильным и потерявшим любое величие, например, висящим на кресте. Любовь сына от этого не перестанет существовать. И это настоящая любовь, а не любовь, основанная на личной выгоде. Даже если путь за Любимым приведет в ад, эта любовь нисколько от этого не уменьшится. Поэтому обвинить арминиан в том, что их любовь к Богу слабее, никому не удастся, как и не удастся доказать то, что сыновья верность слабее верности раба. Поэтому путь к Богу состоит в признании Его любви, а не силы. Если бы дело было только в силе, тогда действительно никто бы не смог противостать Богу, но тогда этот мир был бы совсем другим и, очевидно, менее совершенным. Хотя кальвинистам и хотелось бы вогнать Бога в созданные ими для Него рамки, дело это заведомо безнадежное, поймут ли они это, наконец, или не поймут.

Что же мы можем сказать относительно последствий грехопадения? Чем больше я размышляю над тем, что произошло в Едемском саду, тем больше я прихожу к мысли о том, что кальвинисты описывают причину грехопадения неправильным образом. Обратите внимание, например, на первую реакцию Адама на свой грех. Написано, что он «убоялся» и «скрылся». Чего же убоялся Адам: наказания или огорчения Бога? Если бы он боялся наказания, то и не согрешил бы. Однако он был уверен в Божьей любви, а теперь понял, что ее потерял, хотя и не знал, навеки или на время. Ему стало стыдно за то, что он ослушался Бога, но он еще не знал, что ему следовало делать с этим только что появившимся в его душе чувством. Одним словом, если бы грехопадение было результатом проявления гордой самонадеянности человека, он никогда бы не «убоялся» Бога. Напротив, он стал бы в гордую стойку Прометея и сказал бы Богу то, что говорят Ему сегодня многие. Иными словами, он бы и повел себя именно так, как это приписывает ему Коломийцев.

Когда Бог обратился к Адаму с призывом: «Где ты?», Адам не солгал Богу. Конечно, он начал оправдываться в ответ на обличение Бога, но даже это он делал по той причине, что страшился потерять своего Творца, и таким способом хотел уменьшить свою вину. Действительно, гордые люди не оправдываются. Даже если Адам и сказал ложь относительно истинной причины своего отпадения, то и здесь это была ложь не гордеца, а человека, боящегося того, что Бог перестанет его любить. Ложь же гордеца не основана на страхе огорчить или на желании оправдаться, ему просто нравится лгать, поскольку такова его природа. Снова-таки мы не видим полной испорченности природы Адама, которую приписывает ему Коломийцев.

Коломийцев прав в том, что касается закономерных проявлений природы грешника, однако в случае с Адамом наличия такой природы мы не обнаруживаем. Каким же образом мы можем объяснить тот факт, что, по крайней мере, некоторые люди ведут себя хуже, чем Адам? До вхождения полностью испорченной природы в свои законные права необходимо личное укоренение в содеянном грехе, а не просто единичное его проявление. Чтобы соделанный грех вошел в саму природу человека, он должен созреть до такого состояния посредством постоянной практики, когда он не просто появляется впервые, но превращается в привычку, что только и можно назвать «природой». Показательно, что данному объяснению соответствует и Писание, и наш опыт: не все люди грешат одинаковым или максимально возможным образом.

Например, Новый Завет (а именно, текст Рим. 7:18-19) свидетельствует нам о том, что грехопадением была повреждена деятельность лишь телесных функций человека, но не духовных. Иными словами, греха Адама хватило лишь для того, чтобы вывести из строя самостоятельность его тела, а не духа. Это в точности соответствует лишь внешнему (телесному) интересу Евы к плоду познания добра и зла: он съедобен, красив и дает «познание» (в оригинале: «ощущение») высших истин. Да и характер наказания первых людей был соответствующим: физические страдания в труде мужчины и в родах женщины, а также приговор «в прах возвратишься».

Кроме того, Бог, зная наперед вероятность появления греха, заблаговременно побеспокоился о том, чтобы вовремя задействовать защитные меры. Осознание Адамом его собственной наготы (причем не только телесной, но и духовной) было вызвано появлением угрызений совести, которая оказалась ущемленной в своих правах. Из одобряющего его поведение состояния она превратилась в судью, осуждающего его поведение. Но разве лишь для того, чтобы отвергнуть согрешившего? Ничто не указывает нам на такую возможность. Так же, как и призыв Бога, совесть человека звала его домой, к покаянию, а не в ад или к дальнейшему ожесточению. Если бы это было так, тогда ничто не остановило бы Бога от отправления Адама в погибель в ту же самую минуту, как только он согрешил. Таким образом мы видим, что здесь впервые начала свою работу предварительная благодать, «ведущая к покаянию», что объясняет, почему, Божье наказание, согласно сказанного в тексте Быт. 3, не включало в себя потерю человеком, по крайней мере, полную, способности критически ставиться к собственному греху, а также нуждаться в Боге. И мы имеем способ объяснения того, как это могло случиться и как произошло на самом деле.