XIV ЧТО ВИДЕЛ И СЛЫШАЛ МЕЛЬХИСЕДЕК

В этот самый день, в то время, как Сары не было дома, на чердаке происходили странные вещи. Единственным свидетелем этого был Мельхиседек, но он был до того перепуган и сбит с толку, что убежал в свою норку и, дрожа от страха, украдкой выглядывал оттуда, наблюдая за происходившим.

На чердаке было очень тихо с тех пор, как Сара сошла рано утром вниз. Только дождь барабанил, не переставая, по крыше и оконному стеклу. Мельхиседеку стало даже немножко скучно, а когда дождь перестал и наступила глубокая тишина, он решил выйти на разведку, хоть и знал по опыту, что пройдет еще много времени, прежде чем Сара вернется в свою комнату. Он бегал то туда, то сюда, обнюхивая все уголки, и наконец нашел оставшуюся каким-то непонятным образом от его вчерашнего ужина корочку. Но только что хотел он приняться за нее, как на крыше послышался шум.

У Мельхиседека замерло сердце, и он насторожил уши. Да, кто-то идет по крыше. Шаги приближались к окну... остановились около него. Потом оно тихонько отворилось. Темное лицо заглянуло в комнату, а за ним показалось другое. Два человека стояли на крыше и собирались войти в комнату через окно. Один из них был Рам Дасс, а другой, молодой -- секретарь индийского джентльмена. Но Мельхиседек, само собою разумеется, не знал этого. Он знал только одно, что эти люди нарушили тишину и уединение чердака. А когда один из них, со смуглым лицом, влез в окно и неслышно соскочил на пол, Мельхиседек повернулся и стремительно бросился в свою норку. Он перепугался насмерть. Сары он не боялся: он знал, что она не бросает ничего, кроме крошек, и никогда не кричит, а только тихо и нежно свистит; около же этих страшных людей было опасно оставаться. Он лег, растянувшись, около входа в свою норку и стал смотреть в щелочку блестящими тревожными глазами. Не знаю, много ли понял Мельхиседек из разговора, который услыхал, но если бы он даже понял все, то остался бы, наверное, в таком же недоумении.

Секретарь, молодой и ловкий, так же неслышно, как и Рам Дасс, спрыгнул на пол и увидал кончик хвоста убегавшего в норку Мельхиседека.

-- Это убежала крыса? -- шепотом спросил он.

-- Да, крыса, саиб, -- тоже шепотом ответил Рам Дасс. -- Их очень много здесь.

-- Фуй! -- сказал секретарь. -- Удивительно, если девочка не боится их.

Рам Дасс махнул рукою и почтительно улыбнулся.

-- Это девочка любит всех, саиб, -- ответил он. -- Она не похожа на других детей. Я наблюдал за нею много раз, когда она не видала меня. Часто по вечерам пробирался я по крыше к ее окну, чтобы убедиться, что она жива и здорова; часто, незаметно для нее, я смотрел на нее из моего окна. Воробьи слетаются на ее зов. Она приручила крысу и кормит ее. Здешняя служанка, которой живется очень плохо, бывает счастлива только с нею; маленькая девочка тайком навещает ее и называет мамой; приходит к ней и другая, постарше, которая боготворит ее и готова слушать ее рассказы часами. Все это я видал, когда проходил по крыше к ее окну. Хозяйка этого дома -- дурная женщина и обращается с ней как с парией, но она держит себя как дочь раджи.

-- Вы, по-видимому, знаете многое об этой девочке, -- сказал секретарь.

-- Я знаю всю ее жизнь, день за днем, -- ответил Рам Дасс. -- Я знаю, когда она уходит и когда возвращается; знаю ее горе и маленькие радости; холод и голод, который ей приходится выносить. Я знаю, когда она сидит одна до полуночи и учится по своим книжкам; когда ее подруги прокрадываются к ней и она бывает счастлива, потому что ей можно поболтать и посмеяться с ними. Я узнаю, если она заболеет, и приду тогда, чтобы помочь ей всем, чем могу.

-- Вы уверены, что никто не войдет сюда и что она сама не вернется и не застанет нас здесь? Это испугало бы ее и расстроило план м-ра Кэррисфарда.

Рам Дасс неслышно подошел к двери и встал около

нее.

-- Никто не войдет сюда, саиб, сказал он, -- а она ушла с корзиной и долго не вернется. Но если бы она и вернулась, я, стоя здесь, услышу ее шаги еще задолго до того, как она дойдет до конца лестницы.

Секретарь вынул из нагрудного кармана записную книжку и карандаш.

-- Прислушивайтесь же хорошенько, -- сказал он и стал медленно обходить маленькую бедную комнатку, делая какие-то заметки в своей записной книжке.

Прежде всего он подошел к узенькой кровати и пощупал рукою матрац.

-- Жесток, как камень! -- воскликнул он. -- Нужно переменить его как-нибудь, когда ее не будет дома. Придется принести его днем -- ночью этого сделать нельзя.

Он приподнял одеяло и взглянул на единственную, тоненькую, как блин, подушку.

-- Одеяло старое и холодное, -- сказал он, -- простыня грязная и изорванная. Каково спать на такой постели ребенку? А камин, должно быть, не топился очень давно, -- прибавил он, взглянув на ржавую решетку.

-- Ни разу с тех пор, как я здесь, -- подтвердил Рам Дасс. -- Хозяйка дома заботится только о себе и не думает, что кому-нибудь может быть холодно, кроме нее.

Секретарь быстро записывал что-то в своей книжке. Потом вырвал из нее листок и положил его в карман.

-- Значит, мы будем пробираться сюда, как воры, -- сказал он. -- Кто придумал это?

Рам Дасс скромно наклонил голову.

-- Мне первому пришло это в голову, саиб, -- ответил он. -- Я люблю эту девочку: мы оба так одиноки. Раз вечером, когда у меня было очень тяжело на сердце, я лег на крышу около ее открытого окна и слышал ее разговор с подругой. Она описывала ей, как можно было бы убрать и украсить эту жалкую комнату. Она как будто видела перед собою все, о чем говорила, и казалась веселее и счастливее. На другой день, когда саиб был болен и грустен, я, желая развлечь его, рассказал ему об этом. Он заинтересовался девочкой и стал расспрашивать о ней. А потом ему понравилась мысль меблировать эту комнату совершенно так, как ей хотелось.

-- И вы думаете, что это можно сделать ночью, когда она будет спать? -- спросил секретарь, которому, по-видимому, тоже очень нравился план м-ра Кэррисфарда. -- А вдруг она проснется?

-- Я могу ходить совсем неслышно, -- сказал Рам Дасс, -- да к тому же дети спят крепко, даже несчастные. Я могу войти в эту комнату ночью несколько раз так тихо, что она не пошевельнется. Если кто-нибудь будет передавать мне вещи в окно, я берусь устроить все. Когда она проснется, то подумает, что тут был волшебник.

Он улыбнулся; улыбнулся и секретарь.

-- Это будет похоже на сказку из "Тысячи и одной ночи", -- сказал он. -- Только уроженец Востока мог придумать это. В лондонском тумане такая мысль не придет в голову.

Рам Дасс и секретарь оставались в комнате Сары недолго, что было очень приятно Мельхиседеку. Он, конечно, не понимал их разговора, а их движения и шепот, казалось ему, предвещали что-то дурное. Секретарь внимательно осмотрел все: камин, сломанную табуретку, старый стол, пол и стены. Увидав несколько вбитых в стену гвоздей, он с довольным видом обернулся к Рам Дассу.

-- На них можно что-нибудь навесить, -- заметил он.

Рам Дасс таинственно улыбнулся.

-- Вчера, когда она уходила, -- сказал он, -- я принес сюда маленьких острых гвоздиков, которые входят в стену без помощи молотка. Я воткнул их везде, где нужно. Они уже готовы.

Секретарь оглянулся кругом и спрятал книжку в карман.

-- Ну, я, кажется, записал все, -- сказал он. -- Мы можем уходить. У саиба Кэррисфарда очень доброе сердце. Как жаль, что он не может найти пропавшую девочку!

-- Если он найдет ее, то будет снова здоров, -- сказал Рам Дасс. -- Может быть, его Бог еще поможет ему найти ее.

Затем секретарь и Рам Дасс ушли через окно так же неслышно, как пришли, и Мельхиседек облегченно вздохнул. Он снова выскочил из своей норки и отправился на рекогносцировку: ведь даже такие страшные человеческие существа, как эти, могли принести в карманах крошки и случайно уронить одну или две.