Гла­ва третья

 

Я не из тех, кто выс­ле­жива­ет зна­мени­тос­тей и прис­таль­но наб­лю­да­ет за каж­дым их ша­гом, но те­бя труд­но­вато не за­метить. Ты вы­ходишь на аре­ну, что­бы ис­полнить соль­ный но­мер, а мне ни­чего не ос­та­ет­ся, кро­ме как быть зри­телем. Мы жи­вем че­рез до­рогу, мой дом пря­мо нап­ро­тив тво­его. До­рога за­кан­чи­ва­ет­ся ту­пиком. Наш при­город­ный по­селок в Сат­то­не, что в Се­вер­ном Дуб­ли­не, был пос­тро­ен в се­миде­сятые го­ды на аме­рикан­ский ма­нер. Пе­ред до­мами боль­шие лу­жай­ки, ни­каких за­боров или жи­вых из­го­родей, ни­каких во­рот, ни­чего, что ме­шало бы по­дой­ти к са­мым ок­нам. Зад­ние дво­рики не­вели­ки и за­час­тую выг­ля­дят весь­ма скром­но. Но па­лисад­ни­ки, ко­торые смот­рят на ули­цу, для всех здеш­них жи­телей пред­мет гор­дости и по­вод для са­мо­ут­вер­жде­ния. Они со­дер­жат их в иде­аль­ном по­ряд­ке, бес­пре­рыв­но что-то подс­три­га­ют, удоб­ря­ют, по­лива­ют и не ос­тавля­ют без над­зо­ра ни еди­ного жи­вого клоч­ка. На на­шей ули­це, ес­ли не счи­тать мо­его и тво­его до­ма, жи­вут од­ни пен­си­оне­ры. И все они бес­ко­неч­но тор­чат на сво­их лу­жай­ках, а по­тому прек­расно ос­ве­дом­ле­ны о том, кто ку­да и ког­да при­шел. Я – нет. И ты – нет. Мы не са­дово­ды и не пен­си­оне­ры. Те­бе, на­вер­ное, лет на де­сять по­боль­ше, чем мне, но на трид­цать по­мень­ше, чем на­шим со­седям. У те­бя трое де­тей, я точ­но не знаю, сколь­ко им, но ду­маю, стар­ше­му при­мер­но че­тыр­надцать, а млад­шим еще нет де­сяти.

О те­бе не ска­жешь, что ты хо­роший отец, я ни­ког­да не ви­дела те­бя с деть­ми.

Ты уже жил здесь, ког­да я въ­еха­ла в свой дом, и ты всег­да бе­зум­но ме­ня раз­дра­жал, но каж­дый день я ухо­дила на ра­боту, мне бы­ло чем за­нять­ся, я зна­ла, что на све­те есть ве­щи и по­важ­нее – они-то и удер­жи­вали ме­ня от то­го, что­бы выс­ка­зать свое не­годо­вание, пой­ти жа­ловать­ся или прос­то дать те­бе в мор­ду.

Сей­час у ме­ня та­кое ощу­щение, буд­то я жи­ву в ак­ва­ри­уме и все, что мне из не­го вид­но и слыш­но, – это ты. Ты, ты, ты. Итак, два ча­са но­чи, по тво­им мер­кам, вре­мя еще очень бо­жес­кое. Я у ок­на, в ожи­дании оче­ред­но­го ма­раз­ма­тичес­ко­го спек­такля. Ус­тра­ива­юсь по­удоб­нее, став­лю лок­ти на по­докон­ник и под­пи­раю ли­цо ла­доня­ми. Се­год­ня ты за­дашь жа­ру, как-ни­как Но­вый год, а ты ж у нас Мэтт Мар­шалл, дид­жей ве­дущей ир­ланд­ской ра­ди­ос­танции, и мне, хо­чешь не хо­чешь, приш­лось те­бя слу­шать нын­че ночью, по­ка ай­под не сдох. Ты, как всег­да, был на­вяз­чив, мер­зок, га­док, от­вра­тен, гну­сен, пас­ку­ден и тош­нотво­рен. «Ру­пор Мэт­та Мар­шалла» идет в пря­мом эфи­ре с один­надца­ти ве­чера до ча­су но­чи, и у те­бя ог­ромная а­уди­тория. Са­мая боль­шая в Ир­ландии. Вот уже де­сять лет под­ряд твоя пе­реда­ча – ли­дер ноч­ных ток-шоу. Я по­нятия не име­ла, что ты жи­вешь на этой ули­це, но, ког­да твой го­лос впер­вые до­нес­ся до ме­ня че­рез до­рогу, сра­зу по­няла – это ты. Так оно обыч­но и бы­ва­ет, те­бя все не­мед­ленно уз­на­ют, и мно­гие страш­но ра­ду­ют­ся, но толь­ко не я.

Мне все в те­бе от­вра­титель­но: твои взгля­ды, твои идеи, спо­ры, ко­торые ты так уме­ло про­воци­ру­ешь, яко­бы для то­го, что­бы за­ос­трить проб­ле­мы. Но на са­мом де­ле ты подс­тре­ка­ешь лю­дей, они, на­обо­рот, впа­да­ют в ди­кую зло­бу и до­ходят до пол­но­го умо­ис­ступ­ле­ния. Ты прит­во­ря­ешь­ся, буд­то по­мога­ешь им вы­пус­тить пар, да­ешь сво­бод­но вы­гово­рить­ся, но это сво­бода ярос­ти, ра­сиз­ма и не­навис­ти. И за это я не люб­лю те­бя в прин­ци­пе. А в час­тнос­ти я те­бя пре­зираю. За что, рас­ска­жу поз­же.

Как во­дит­ся, ты про­ехал по на­шей ти­хой ули­це для прес­та­релых со ско­ростью шесть­де­сят ки­ломет­ров в час. Ты ку­пил свой дом у по­жилой па­ры, ко­торая ре­шила пе­реб­рать­ся в жи­лище поп­ро­ще и по­дешев­ле, а я – у скон­чавшей­ся вдо­вы, точ­нее, у ее де­тей, нуж­давших­ся в на­лич­ных. Это я удач­но сде­лала, це­ны тог­да упа­ли, и мно­гие бра­ли все под­ряд в на­деж­де, что они по­том сно­ва под­растут. Я твер­до на­мере­на пол­ностью рас­пла­тить­ся по ипо­теке, что­бы ис­полни­лась меч­та, ко­торую я ле­лею с пя­ти лет: уж что мое, то и впрямь мое, не же­лаю за­висеть ни от чу­жой ми­лос­ти, ни от чу­жих оши­бок.

На­ши с то­бой до­ма и об­раз жиз­ни пло­хо со­чета­ют­ся с мес­тны­ми пат­ри­ар­халь­ны­ми ус­то­ями. Уп­равля­ющая ком­па­ния дол­го с на­ми по это­му по­воду во­ева­ла, но в ито­ге уда­лось най­ти ком­про­мисс. Сна­ружи у нас все как у всех, но внут­ри мы мно­гое пол­ностью из­ме­нили и мо­дер­ни­зиро­вали, а я, кро­ме то­го, по­сяг­ну­ла на па­лисад­ник, за что и рас­пла­чива­юсь по сей день. Ну, об этом то­же по­том.

Ты за­тор­мо­зил впри­тык у две­рей га­ража, вы­шел из ма­шины, мо­тор не заг­лу­шил, ра­дио орет на пол­ную мощ­ность – все как всег­да. Уж не знаю, де­ла­ешь ты это по за­быв­чи­вос­ти или прос­то не пла­ниру­ешь за­дер­жи­вать­ся. Тем­но, толь­ко свет тво­их фар ос­ве­ща­ет ули­цу, и это соз­да­ет до­пол­ни­тель­ный сце­ничес­кий эф­фект – ты в ог­нях рам­пы.

Нес­мотря на ве­тер, мне от­лично слыш­но, что по­ют «Ганз н’ Ро­узес» у те­бя в ма­шине. Это «Го­род-рай», за­пись 1988 го­да. Дол­жно быть, тот год был для те­бя удач­ным. Мне тог­да бы­ло во­семь, а те­бе во­сем­надцать или око­ло то­го, и они на­вер­ня­ка бы­ли у те­бя на фут­болках и на школь­ной сум­ке, и ты, ко­неч­но, ку­рил тра­ву и за­жигал но­чи нап­ро­лет, и знал все их пес­ни на­изусть, и орал их в ноч­ное не­бо. Ве­ро­ят­но, тог­да ты был сво­боден и счас­тлив, раз они всег­да зву­чат у те­бя в ма­шине, ког­да ты при­ез­жа­ешь до­мой.

Я ви­жу, что в спаль­не у док­то­ра Джей­мсо­на за­горел­ся свет. По­хоже, это кар­манный фо­нарь, по­тому что луч ме­чет­ся взад-впе­ред, как буд­то тот, кто его дер­жит, не зна­ет тол­ком, ку­да све­тить. Пес те­перь ла­ет как бе­зум­ный, и я на­де­юсь, док­тор на­конец впус­тит его, а то как бы зав­тра ут­ром ка­кая-ни­будь де­воч­ка не об­на­ружи­ла, что Сан­та при­нес ей на зад­ний двор обал­девше­го на всю го­лову джек-рас­сел-терь­ера. Фо­нарик бро­дит по ком­на­там на­вер­ху. Док­тор Джей­мсон, оче­вид­но, во­об­ще пред­по­чита­ет быть вы­ше всех. Я по­няла это из раз­го­вора с мис­те­ром Мэ­лони, ко­торый жи­вет в со­сед­нем до­ме. Он пос­ту­чал­ся ко мне, что­бы ска­зать, что ско­ро подъ­едет му­соро­воз, а я, как он за­метил, не выс­та­вила на до­рогу меш­ки с му­сором. По­хоже, они с док­то­ром Джей­мсо­ном не в ла­дах – оба хо­тят воз­глав­лять на­шу уп­равля­ющую ком­па­нию. Про меш­ки я дей­стви­тель­но за­была, по­тому что, пе­рес­тав хо­дить на ра­боту, пе­рес­та­ла раз­ли­чать дни не­дели, но ме­ня ра­зоз­ли­ло, что он счел воз­можным за­явить­ся со сво­ими на­поми­нани­ями.

Пол­то­ра ме­сяца на­зад это­го бы не слу­чилось. И я бы не за­была, и мис­тер Мэ­лони не рис­кнул бы ко мне пос­ту­чать.

Ты дер­га­ешь руч­ку вход­ной две­ри и с ис­крен­ним не­годо­вани­ем об­на­ружи­ва­ешь, что она на зам­ке – ни те­бе, ни во­ору­жен­но­му гра­бите­лю не удас­тся пос­ре­ди но­чи сво­бод­но вой­ти в дом. Ты зво­нишь – нас­той­чи­во, длин­ны­ми ярос­тны­ми оче­редя­ми, буд­то не на кноп­ку жмешь, а на га­шет­ку пу­леме­та. Не бы­ва­ет та­кого, что­бы же­на или кто-то из де­тей от­крыл те­бе сра­зу. Не знаю, мо­жет, они так креп­ко спят, при­вык­нув ни на что не ре­аги­ровать? Или, на­обо­рот, сби­лись все в од­ной ком­на­те, де­ти ис­пу­ган­но всхли­пыва­ют, а мать го­ворит, что не на­до те­бя впус­кать? Как бы то ни бы­ло, ник­то не вы­ходит. Тог­да ты на­чина­ешь ко­лотить в дверь. Это твое лю­бимое уп­ражне­ние, ты каж­дую ночь что есть си­лы дол­бишь свою бед­ную дверь, да­вая вы­ход на­копив­шей­ся злос­ти. За­тем об­хо­дишь вок­руг до­ма и сту­чишь во все ок­на под­ряд. И при этом тя­нешь с нас­мешли­вой из­девкой:

– Я зна-а-ю, ты там.

Как буд­то она прит­во­ря­ет­ся, что ее там нет…

По-мо­ему, она как раз до­воль­но внят­но да­ет те­бе по­нять, что к че­му. И не важ­но, спит она или за­та­илась в на­деж­де, что ты все-та­ки убе­решь­ся прочь. Я так ду­маю, ско­рее вто­рое.

Тог­да ты на­чина­ешь из­да­вать про­тяж­ные воп­ли. Я знаю, она это не­нави­дит, твои воп­ли бе­сят ее боль­ше все­го ос­таль­но­го, мо­жет быть, по­тому, что го­лос у те­бя гром­кий, хо­рошо пос­тавлен­ный, а глав­ное – уз­на­ва­емый. Впро­чем, ни­кому из со­седей и в го­лову бы не приш­ло, что на ули­це есть дру­гая се­мей­ная па­ра, так те­ат­раль­но вы­яс­ня­ющая от­но­шения. Стран­но, что ты это­го до сих пор не по­нял и по­пус­ту тра­тишь си­лы на то, что не мо­жет ее про­нять. Уж пе­рехо­дил бы сра­зу к воп­лям. Од­на­ко впер­вые за все вре­мя мо­их наб­лю­дений твоя же­на про­яв­ля­ет стой­кость. И ты изоб­ре­та­ешь неч­то но­вень­кое. Воз­вра­ща­ешь­ся в ма­шину и при­нима­ешь­ся ту­по, бе­зос­та­новоч­но сиг­на­лить.

Фо­нарик в до­ме док­то­ра Джей­мсо­на пе­реме­ща­ет­ся на пер­вый этаж. На­де­юсь, он не со­бира­ет­ся вый­ти и по­пытать­ся те­бя ути­хоми­рить. Ведь ты яв­но нас­тро­ен по-бо­ево­му. У док­то­ра Джей­мсо­на от­кры­ва­ет­ся дверь, и я не­воль­но хва­та­юсь за го­лову – что же мне, бе­жать на ули­цу и ос­та­нав­ли­вать его? Но я не же­лаю во всем этом учас­тво­вать! Лад­но, по­ка прос­то пос­мотрю, как все обер­нется, а ес­ли де­ло дой­дет до дра­ки, то вме­ша­юсь… хо­тя ума не при­ложу, ка­кой от ме­ня бу­дет толк. Дверь на­рас­пашку, а док­то­ра по­ка не ви­дать. За­то из-за уг­ла на всех па­рах вы­лета­ет его пес, не­сет­ся сло­мя го­лову по сколь­зкой влаж­ной тра­ве, чуть не па­да­ет, но хо­ду не сбав­ля­ет. Стре­митель­но вры­ва­ет­ся в дом, и дверь тот­час зах­ло­пыва­ет­ся. Я не мо­гу удер­жать­ся и ти­хонь­ко сме­юсь.

Ты, на­вер­ное, слы­шал, как хлоп­ну­ла дверь, и ре­шил, что это твоя же­на, по­тому что сиг­на­лить ты пе­рес­та­ешь, и ноч­ную ти­шину те­перь на­руша­ют толь­ко «Ганз н’ Ро­узес». Уже и на том спа­сибо. Эти гуд­ки – са­мое гнус­ное, что ты мог при­думать. По­хоже, твоя же­на до­жида­лась, по­ка ты слег­ка уй­мешь­ся, и те­перь на­конец ре­шила те­бя впус­тить. Дверь от­кры­лась, и она выш­ла на крыль­цо в од­ной ноч­нушке, да­же кур­тку не наб­ро­сила. Чувс­тву­ет­ся, что она на пре­деле. По­зади нее ма­ячит чья-то тень. Сна­чала я бы­ло по­дума­ла, что у нее кто-то есть, и всерь­ез ис­пу­галась, что сей­час слу­чит­ся неч­то ужас­ное, но по­том ра­зоб­ра­ла, что это твой стар­ший сын. Он как-то рез­ко пов­зрос­лел, вид­но, что он го­тов ее за­щищать как нас­то­ящий муж­чи­на. Она го­ворит, что­бы он ос­тался до­ма, и он под­чи­ня­ет­ся. Это ме­ня ра­ду­ет. Не на­до да­вать те­бе лиш­не­го по­вода, ты и так уже на взво­де. Как толь­ко ты ее ви­дишь, тут же выс­ка­кива­ешь из ма­шины и на­чина­ешь орать: за ка­ким чер­том она за­пер­ла дверь и не пус­ка­ет те­бя в собс­твен­ный дом? Ты всег­да орешь на нее за это. Она пы­та­ет­ся ус­по­ко­ить те­бя, под­хо­дит к джи­пу и вы­нима­ет ключ из зам­ка за­жига­ния, му­зыка за­тыка­ет­ся, мо­тор глох­нет, и фа­ры гас­нут. Она тря­сет этой связ­кой клю­чей у те­бя пе­ред но­сом, го­ворит – вот он, ключ от до­ма, прот­ри гла­за. Мог­ла бы и не го­ворить. Ты и так это зна­ешь.

Но я знаю, и она зна­ет, что, ког­да ты пь­ян, бес­смыс­ленно взы­вать к тво­ему ра­зуму, ты ох­ва­чен бе­зуми­ем. И вся­кий раз ты твер­до убеж­ден, что дверь за­пер­та из­нутри и от­крыть ее не­воз­можно – те­бя на­роч­но не хо­тят впус­тить. Весь мир опол­чился про­тив те­бя, бо­лее то­го, твой дом про­тив те­бя, и ты дол­жен по­пасть внутрь че­го бы это ни сто­ило.

На мгно­вение ты за­мира­ешь, изум­ленно та­ращишь­ся на бол­та­ющи­еся пе­ред гла­зами клю­чи, а по­том, по­шат­нувшись, об­ру­шива­ешь­ся на нее, зак­лю­ча­ешь в объ­ятия и це­лу­ешь ку­да ни по­падя. Тво­его ли­ца я не ви­жу, за­то ви­жу ее ли­цо. Оно вы­ража­ет без­мерную мол­ча­ливую му­ку. Ты сме­ешь­ся и, про­ходя ми­мо сы­на, еро­шишь ему во­лосы, как буд­то все это бы­ла прос­то шут­ка, и я не­нави­жу те­бя еще силь­нее – за то, что ты да­же из­ви­нить­ся не мо­жешь. Ты ни ра­зу это­го не сде­лал, во вся­ком слу­чае, я не ви­дела. Как толь­ко ты за­ходишь в дом, нам да­ют свет. Ты обо­рачи­ва­ешь­ся и ви­дишь ме­ня в ок­не, в спаль­не заж­глись все лам­пы, я выс­тавле­на на­показ, прев­ра­тив­шись из тай­но­го сог­ля­датая в яв­но­го.

Ты дол­го, прис­таль­но на ме­ня смот­ришь, по­том с гро­хотом зах­ло­пыва­ешь дверь, и, пос­ле все­го что нат­во­рил се­год­ня ночью ты, по­тус­то­рон­ней иди­от­кой чувс­твую се­бя я.