О СНЕ
Разум повелевает нам идти все одним и тем же путем, но не всегда содинаковой быстротой; и хотя мудрый человек не должен позволять страстямсвоим отклонять его от правого пути, он может, не поступясь долгом,разрешить им то убыстрять, то умерять его шаг, и ему не подобает стоять наместе, словно он колосс, неподвижный и бесстрастный. Даже удобродетельнейшего из людей, я полагаю, пульс бьется сильнее, когда он идетна приступ, чем когда он направляется к обеденному столу; необходимо даже,чтобы он иногда погорячился и разволновался. По этому поводу я заметил какявление редкое, что иногда великие люди в своих возвышенных предприятиях в иважнейших делах так хорошо сохраняют хладнокровие, что даже не укорачиваютвремени, предназначенного для сна. Александр Великий в день, когда была назначена решающая битва с Дарием,спал таким глубоким сном и так долго, что Пармениону пришлось зайти в егоопочивальню и, подойдя к ложу, два или три раза окликнуть царя, чтобыразбудить его, ибо уже наступило время начинать битву. Император Огон [1], задумавший покончить жизнь самоубийством, в тусамую ночь, когда он решил умереть, приведя в порядок свои домашние дела,разделив свои деньги между слугами, наточив лезвие меча и ожидая толькоизвестий о том, что все его сторонники успели укрыться в безопасных местах,погрузился в такой глубокий сон, что его приближенные слуги слышали, как онхрапит. Смерть этого императора имеет много общего со смертью великого Катонадаже в подробностях: ибо Катон, собиравшийся покончить с собой и ожидавшийсообщения, что сенаторы, которым он хотел обеспечить спасение, уже отплылииз гавани Утики, так крепко заснул, что из соседней комнаты было слышно егодыхание. И когда тот, кого он послал в гавань, разбудил его, чтобы сообщить,что сенаторы не могут выйти в открытое море из-за поднявшегося сильноговетра, он отправил в гавань другого, а сам, снова улегшись в постель, опятьначал дремать, пока посланец не известил его об отъезде сенаторов. Мы имеем право сравнить того же Катона с Александром, когда в днизаговора Катилины над Катоном нависла великая и грозная опасность вследствиемятежа, поднятого трибуном Метеллом, который хотел обнародоватьпостановление о возвращении Помпея с его войсками. Так как один лишь Катонвозражал против этого, у него с Метеллом в сенате дело дошло до резких слови грубых угроз. Но окончательно решение надлежало принять лишь на другойдень на площади, куда Метел л, и без того сильный поддержкой народа иЦезаря, тогда бывшего с ним в заговоре в пользу Помпея, должен был явиться всопровождении большого количества рабов-чужеземцев и отчаянных рубак, Катонже - вооруженный только своей непреклонной твердостью. Поэтому его близкие,члены семьи и многие достойные люди находились в большой тревоге; среди нихбыли такие, которые провели ночь вместе с ним, не желая ни спать, ни пить,ни есть из-за опасности, которой ему предстояло подвергнуться. Даже его женаи сестры только плакали да тревожились в его доме. Он же, наоборот, всехуспокаивал и, отужинав как обычно, отправился спать и проспал глубоким сномдо утра, пока один из его товарищей по трибунату не разбудил его, чтобы идтина предстоявшую схватку. То, что мы знаем о величии и мужестве этогочеловека по его дальнейшей жизни, позволяет нам с уверенностью сказать, чтовсе это исходило из души, так высоко вознесенной над подобнымипроисшествиями, что он и не удостаивал мыслить о них иначе, как о чем-тосамом обыкновенном. Во время морского сражения у берегов Сицилии, в котором Август одержалпобеду над Сектом Помпеем [2], он в тот самый момент, когда надо былоотправляться на битву, оказался погруженным в такой глубокий сон, что егодрузьям пришлось разбудить его, чтобы он дал сигнал к началу сражения; этопозволило Марку Антонию упрекнуть его впоследствии, будто у него не хватилохрабрости своими глазами взглянуть на расположение войск и будто он не смелпредстать перед солдатами, пока Агриппа не пришел к нему объявить о победе,одержанной над неприятелем. Но что касается Младшего Мария [3], то с нимвышло и того хуже, ибо в день своей последней битвы с Суллой, расставиввойска и отдав приказ начать сражение, он прилег в тени дерева отдохнуть итак крепко заснул, что не без труда проснулся, когда его побежденные войскаобратились в бегство, и даже не видел самой битвы; это случилось, говорят,потому, что он изнемог от трудов и вынужденной бессонницы, и природа в концеконцов взяла свое. Тут врачи должны решить, так ли необходим сон, что отнего может зависеть жизнь: ибо мы знаем, например, что царя МакедонскогоПерсея [4] в римском плену довели до смерти, не давая ему спать; впрочем,Плиний приводит в качестве примера других, долго живших без сна. Геродот упоминает о племенах, где люди полгода спят и полгодабодрствуют [5]. А те, кто описал жизнь мудреца Эпименида, утверждают, что он проспал,ни разу не пробудившись, пятьдесят семь лет [6]. Глава XLV О БИТВЕ ПРИ ДРп В битве при Дре [1] было много замечательных случаев. Но те, кому не подуше слава господина де Гиза [2], усиленно подчеркивают, что нет никакогоизвинения его задержке с починенными ему частями и проявленной иммедлительности в то время, когда с помощью артиллерии был прорван фронтгосподина коннетабля, командующего армией; они также утверждают, что лучшебыло положиться на случай и ударить неприятелю во фланг, чем, дожидаясьблагоприятного момента, когда он подставит под удар свой тыл, терпеть стольтяжкие потери. Но, помимо даже того, что показал исход сражения, всякийрассуждающий беспристрастно признает, по-моему, что целью и стремлением нетолько военачальника, но и каждого солдата должна быть окончательная победаи что любые частные и случайные успехи, какую бы выгоду они для них непредставляли, не могут отвлекать их от этой заботы. Филопемен в одном изсвоих столкновений с Маханидом [3] выслал вперед для нападения сильныйотряд, вооруженный луками и дротиками; враги отбросили его, увлеклисьстремительным преследованием и помчались вдоль всего фронта войск, гденаходился Филопемен. Хотя солдаты были чрезвычайно возбуждены, он решил недвигаться с места и не нападать на неприятеля, чтобы помочь своим людям; такпозволил он отогнать их и уничтожить у себя на глазах, а затем напал наврага, обрушившись на пехоту, как только увидел, что конница оставила ее безприкрытия; и, поскольку ему удалось захватить врагов в то время, когда они,уверенные, что битва ими уже выиграна, расстроили свои ряды, он, хотя они ибыли лакедемоняне, быстро справился с ними и затем бросился преследоватьМаханида. Этот случай во всем сходен с делом господина де Гиза. В жестокой битве между Агесилаем и беотийцами, которую участвовавший вней Ксенофонт считает самой тяжелой из всех виденных им когда-либо, Агесилайпренебрег возможностью, которую давало ему военное счастье, - пропуститьмимо себя беотийские войска и ударить по их тылам, полагая, что сделать так- означало бы проявить больше искусства, чем доблести; чтобы показать своегеройство, он предпочел с изумительным пылом храбрости атаковать их в лоб,но, разбитый и раненный в сражении, был вынужден отступить и принятьрешение, от которого сперва отказался,расступиться и пропустить весь этотпоток беотийцев между своими частями; затем, после их прихода, убедившись,что они двигаются без всякого порядка, словно им уже ничто не грозит, онотдает приказ начать преследование и напасть на них с флангов. Но все же емуне удалось обратить их в беспорядочное бегство; и они отступали медленно,все время огрызаясь, до тех пор, пока не оказались в безопасности. Глава XLVI
