Полярные Царицы

Начало 20 века. Холодный человеческий разум уже превратил мечту человека о небесном полете в техническую задачу. Которую решил, начертив на бумажном листе то, чего прежде не видал никто из людей, летательный аппарат. Выглядел он маленькой искусственной птичкой, его очертания звали в Небо, и тысячи умелых рук взялись за изготовление таких чудо-машин. Усердствовали и умельцы, и ученые инженеры, закатав рукава и вооружившись слесарными инструментами. В те времена в авиации еще не произошло разделение на пилотов, механиков, инженеров, мастеров и рабочих авиационной промышленности. Сообщество авиаторов более всего напоминало средневековый ремесленный цех, где нет разделения труда, зато есть разное приобщение к мастерству, к цеховым тайнам. Ученики, подмастерья, мастера… Мастер, разумеется, был и пилотом.

Да, свои Средние Века авиация переживала тогда, когда вся техника радостно вкатывалась в поздний индустриализм, с его разделением труда не только между странами, но и между народами. Когда труд стал делаться «высшим» и «низшим», а мерой его вознаграждение стало не готовое изделие в руках мастера, но высчитанные количества денежных единиц.

Авиация же жила своей жизнью. Первые летательные аппараты, смешные сооружения из реек, обтянутых парусиной. Одни из них взмывали ввысь, подобно легким облакам паутины. Другие оставались слиты с землей, и человеческая сила не могла заставить их взмыть в воздух. Третьи же сперва расправляли свои крылья, но после объятия Небесной Чашей – складывали их и бились на смерть об твердую земную грудь. Причем ни один авиатор не мог предугадать свою судьбу и судьбу своего детища перед полетом. Что гадать, когда на тебя смотрит синий небесный глаз, которому видны и все прошлое, и будущее! Ведь если умирать все равно придется, то лучше уж выпустить свою душу легко, будто птичку, в самое небо! Неужели такая смерть хуже, чем старческие мучения с насквозь больным организмом?!

Полетов, и удачных, и неудачных, и смертельных, делалось все больше. Большой Разум, которым оказался русский ученый Жуковский, сумел превратить их в несколько ровных строк формул. Улыбки авиаторов-победителей, освященных радостным огнем магния, проклятья неудачных пилотов своим нелетающим машинам, пролитая под небесами кровь и переломанные человеческие кости – все застыло в этих значках. Может, в них и в самом деле была сокрыта какая-то небесная мудрость, которую не мог увидеть никто, кроме русского гения?

Новые машины стали строить по формулам, и они стали много чаще взлетать и много реже разбиваться. С этого времени покорения небес разумом стало делом совершенным. Новые ходы мыслей рождали новые крылатые машины и новые научные теории. Уже на подходе была и теория космонавтики Циолковского, первые его пороховые ракеты смело взмывали над коньком дома в Калуге. Цепочка формул, выводящая уже за Небо, в самый космос. Авиатор Сикорский трудился над проектом больших крылатых машин, уже непохожих на парусиновые листочки зари авиации. Воздушная наука шагала на новый уровень, прорыв в Небеса переходил в их освоение.

Охваченное разумом Небо… Оно все равно остается холодным… Не смогут люди владеть небесами, пока они останутся владением лишь мыслящего, мужского начала. Ведь важнее разума – горячее сердце, любовь, то есть – начало женское. Вот когда она будет вознесена в Небо – то оно уже станет нашим навсегда, и можно будет совершать следующий шаг. Туда, куда ведут формулы Циолковского…

Появление женщины-авиатора было неизбежно. И необходимо.

Взгляд в синий небесный шар синих же глаз. Головокружение, смешанное с болезненной жаждой высоты! Не к чему изучать родословную девушек-летчиц, ведь истинная аристократия в нашей долгой истории столько мешалась с аристократией липовой, что происхождение уже ни о чем говорить не может. Но я буду утверждать, что само чувство небесного зова – суть аристократическое, и все девушки, услышавшие этот зов, несомненно – аристократки.

Ветер играет с подолом сарафана, старинной священной одежды, вновь принятой во многих семьях начала 20 века. Часто – с забвением смысла, лишь из любви к другой, крестьянской, России, сокрытой от глаз городских людей. Тем не менее сарафаны городских девчонок были испещрены теми же знаками-оберегами, что и их деревенских сверстниц. Ибо подражание должно быть – полным и последовательным.

Сарафан – это небесная сфера, а покрывающие его обереги рассказывают все об устройстве Вселенной, о жизни Небес. Если, конечно, знать этот язык и уметь на нем читать.

Усевшись на скамеечку под раскидистой березкой, Лида Зверева погрузилась в чтение книги, которую она положила на свои коленочки, обтянутые облаком сарафана. Девушка с книжкой. Как это трогательно, и вместе с тем – обычно! Написание дамских романов в те годы было поставлено, что называется, на широкую ногу…

Но если осторожно взглянуть через ее плечико на книжную страничку, то в глаза сразу бросятся чертежи и формулы. Нет, это не дамский роман!

«Я хочу стать авиатрисой!» - улыбнувшись, скажет она. «Кем, кем?!» «Есть авиаторы. Значит, может быть и авиатриса! Раз я буду первой в этом деле, значит, сама и могу назвать, как пожелаю! Понимаю, звучит как-то несерьезно, вроде актрисы. Что же, это так забавно, когда у несерьезного слова есть серьезное значение!» - со смехом ответит она.

Что же, а ведь и правда… Дальше, конечно, последуют праздные рассуждения об опасности небес и о «неженском деле», на что Лида промолчит. Ведь так говорить может лишь тот, кто никогда не чуял вкус синего небесного воздуха.

«Женское дело – это любовь!»

Что же, Лидочка рождена, чтоб любить. Но ее любовь, вместо того, чтоб растечься по людскому миру, бросилась в высоту, уведя за собою сердце. И Лида проводила дни в авиационной мастерской, трогая своими тоненькими пальчиками заготовки из реек и парусины, предназначенные к превращению в рукотворных птиц. Она видела рождение крылатых машин, знала каждую их деталь, и была готова к своему небесному броску.

Гатчинская авиашкола, родина русской авиации. Небо маленького городка звенело от усердной работы аэроплановых движков. Знатные господа и дамы приезжали в Гатчину, чтоб своими глазами посмотреть на чудо русских небес – летающих людей. Сколько шляп и шляпок слетело с голов, запрокинутых во внимательном взгляде, и было унесено ветром по гатчинским улицам и улочкам! Многие, отправляясь в Гатчину, вооружались биноклями и зрительными трубами, другие брали их на прокат у смекалистых горожан. Наблюдения за полетами сопровождались хлопками в ладоши, смехом и одобрительными криками. Так и разглядели зрители длинные русые волосы, выбивавшиеся из-под кожаного шлема одного из пилотов. Это – первая воздушная девушка!

Сердце Лидочки билось ровно, ровным было и ее дыхание. В ней не было волнения, она чувствовала себя так, будто вернулась в свой давно покинутый синий дом. Внизу проносилась земля, наполненная суетливой жизнью. Крестьянин на крошечной, похожей на муравьишку лошадке, покрывал пахотной чернью зеленое поле. На блестящей железнодорожной нитке сопел паром крошечный паровозик, а игрушечные извозчики спешили развезти по их делам своих торопливых пассажиров. В небесах же был покой, не исчислимый ни миллионами, ни миллиардами лет, покой вечный. Покой не скучный, но – бесконечно мудрый, но чтоб постичь его мудрость, надо пробыть в нем тоже целую вечность.

Но вечности у Лидии не было. Горючее в крохотном баке стремительно испарялось, и ей пришлось заходить на посадку. Легонький самолетик коснулся землицы, прокатился по полосе, скрипнул тормозами. Лидочкины ножки вновь ступили на твердь, в ее глазах вспыхнул фотографический магний. «Буду летать, пока не останусь в Небе, не повисну в нем навсегда!» - прикрыв глаза говорила она какому-то журналисту…

Но не дано знать будущее. Никому. В 1916 году, на пороге иных времен Лидочка умирала от тифа, принесенного с фронта, который огненным обручем стиснул всю русскую жизнь. Руки, некогда сжимавшие штурвал, теперь бессильно успокоились на ее груди, а глаза видели кусочек заоконного неба, закованного в серые тучи. Где же былая синева? Неужто – по другую сторону смерти, где у нее отрастут огненные крылья, и она легко взмоет в царство Небесной Премудрости уже навсегда?! И более ее не удержат ни слабость тела, ни хрупкость самолетика…

Уже другая эпоха ломилась в дверь. Советская Россия с лязгом и грохотом индустриализации, со струями заводского дыма, жаловала на порог. Жаждая впихнуть в индустриальные жернова как можно больше народа, власть отказала людям в признании половых различий. Женщины-молотобойцы и женщины-шофера, женщины-лесорубы и женщины-сталевары. Для детей предполагалось воспитание в казенных заведениях, где трудились работницы самой неуважаемой и низкооплачиваемой профессии – воспитательницы. Как же ее уважать, если эта профессия – женская по самой своей природе, и ее освоение не требует перелома женского естества?! Что думали о будущем? Наверное, надеялись, что после построения промышленной базы все утрясется как-то само собой. А про будущие мысли и поступки людей, воспитанных женщинами, считающими себя неудачницами и не любящими свое дело, никто, конечно, и не думал. Наоборот, казенные детские учреждения выдавались за великое достижение советского строя, освобождающее женские руки от теплых детских тел для того, чтоб в них можно было взять холодный лом или кувалду.

Была на Земле и другая страна, именуемая Третьим Рейхом, где отношение к женщинам было прямо противоположным. Кирха, киндер, кухня. Зарплаты мужей должно хватать для обеспечения семьи, для освобождения жен от холодных заводских железяк во имя теплых детских тел. Женщина должна быть в семье и нигде больше, ведь народ, приносящий деторождение и воспитание детей в жертву строительству фабрик и заводов, по сути строит эти фабрики да заводы не для себя, а для того народа, который придет на его место!

Но женщины-летчицы были и в коммунистическом и в национал-социалистическом мире. Ибо шли они не по партийному призыву, а по зову Небес. Он отрывал тех, кто услышал его, и от уюта домашнего очага, и от прописанного идеей равноправия мира кувалд и домкратов. Крылатые девушки были сущностями иного рода и по отношению к смиренным ласковым домохозяйкам, и по отношению к грубым мускулистым промышленно-строительным работницам. Они – суть новые аристократки, аристократки сильного духа, пробивающего все земные и небесные преграды. Авиация знала разных летчиков – и хороших, и посредственных, и неважных, и плохих. Но летчики женского пола всегда были только – отличными, ибо небесный путь требовал от них много большего сосредоточения воли и много большей любви к Небесам. Ни одна из них не попала в авиацию случайно, в силу происхождения и стечения обстоятельств, и небесный путь они совершали не благодаря заботам других людей, но чаще всего – вопреки ним. Любовь Небесная в сердце каждой из них боролась с любовью земной, и обретение девушкой крыльев означала безусловную победу первой.

Марина Раскова, Хана Райч… Как похожи их глаза с отраженным в них небом, как золотятся под солнцем их волосы, с которых только-только снята строгая кожа шлема! Женщин-летчиц было немного, но достаточно, чтоб вдохнуть в Небеса тепло любви, сделать их своими…

Связать Небеса с Землей своей любовью… Но у патриархальных цивилизаций, рожденных из вируса Ветхого Завета, когда-то принесенного в арийские земли, были другие заботы. Желание утвердить превосходство своих моделей мира и своих ценностей, помноженное на жажду потомков авторов Ветхого Завета столкнуть братские народы в смертельной схватке. И девушки-летчицы взмывали в озаренную пламенными отблесками, кровавую высь, чтоб сойтись в смертельной схватке. Чтоб сбросить на одуревшую землю смертоносный груз бомбовых отсеков. Взаимоуничтожение мужчин – честная война, выяснение отношений на бранном поле. Уничтожение женщин – война на полное истребление народа. А когда сами женщины рвутся нести смерть и идти на смерть по небесным дорогам – это уже апокалипсическая жуть…

Из пылающего, нанизанного на трассы снарядов и пулеметные очереди Берлина, выпорхнул последний самолет. Последний вылет последней крылатой машины некогда могущественного Люфтваффе. Под его крыльями вовсю размахивала бронебойной косой огненная смерть, и не было под ними уже ничего, кроме безбрежного океана смерти. Машина неслась по воздуху, не имея места для посадки, ибо не было больше страны, с земли которой она взлетела. И штурвал этого последнего воздушного корабля Рейха сжимали тоненькие пальчики Ханны Райч. Не она начала эту войну, но она волею судьбы сделалась в ней последним германским пилотом…

А русский народ, перешагнув через войну, породил новое поколение летчиц. Преодолевая все преграды, они занимали вожделенные места в чреве крылатых коней и взмывали в обожаемые Небеса с все большей и большей скоростью. И вот красавица Марина Попович, преодолевая барьер звука, несется под небесным куполом на реактивном истребителе. Нежной улыбке Марины отвечает синяя улыбка вечно мудрого Неба, которое отныне – окончательно наше. Оно объято Русской Любовью. Грозная боевая машина, созданная для того, чтоб разить в небесах врага ударами ракет-молний, превратилась сейчас из носителя смерти в Носитель Любви. Невиданное, и вместе с тем – до глубины души русское превращение! Привыкший к властным мужским рукам титановый конь на этот раз столь же послушно повинуется нежным женским пальчикам, реализуя мечту своей всадницы.

После этого Полета Любви духовная мощь русской авиации возросла многократно. Отныне русским летчикам было кого любить и перед кем преклоняться, образ Марины звал в небесную дорогу. Говорят, многие летчики берегли ее фотографию, вырезанную из черно-белой газеты, храня ее там же, где хранили и фотографию своей жены. Она превратилась в архетип, в сгусток коллективного бессознательного целого поколения русских летчиков, в символ небесного стремления.

Русский народ совершил следующий шаг – за Небеса, в таинственный Космос. Познанный русским разумом, он требовал познания и русской любовью, которая бы озарила его вечную черноту, согрела бы его каленый холод. Настал черед женщин-космонавтов. Сердце Светланы Савицкой билось среди звездной бездны, от его жара таял каленый мировой лед. Руки Светланы обняли Мировой Простор, в который предстоит шагнуть нашим потомкам. Обняли они и Землю со всеми ее народами, явив Христову заповедь Всеобщей Любви в новом, космическом, масштабе. В ее объятия попали все народы – и дружественные, и недружественные, и даже враждебные, ибо вся Земля из Космоса видится такой маленькой и хрупкой, любимой. Кто во всем мире мог быть выше, чем Светлана, простиравшей с орбиты свои нежные руки, охваченные блестящим скафандром, сделавшейся самой Русской Любовью?! Таков был первый в мировой истории выход женщины-космонавта в открытый космос…

Как изящны, как прекрасны были космические красавицы на фоне неуклюжих позднесоветских правителей! Но, что поделать, патриархат наследуется у нас не силой Традиции (ибо, как я писал ранее – он не традиционен), но силой привычки. Даже если «патриарх» не способен связать двух слов и мочится в штаны. Даже если он – пропитанная чернилами душа, знающая жизнь своего народа лишь из покрытых черными буквами казенных бумаг…

Бросок в Небеса и в Космос возродил забытый, сокрытый в давнем нашем прошлом образ – образ Полярной Царицы. Лицо которой – это вечно женственный лик самой Руси. Лик Божественной Премудрости, лик Богородицы. В своем Космическом Пути Русь вновь увидела вечный объект своего поклонения, свою душу, отраженную в женском лице. Наш Космический Путь – женственен, ибо это – путь Большой Любви.

Андрей Емельянов-Хальген

2014 год