Сочельник

 

 

Соловецк i й дом

 

Сегодня канун Рождества Христова... Мы уже давно мечтали провести этот

вечер по праздничному. Вс e м друзьям передано приглашен i е "на елку".

Собраться вм e ст e и трудно, и опасно, но уж куда ни шло... ³³⁸

Вечером я только поздно освобождаюсь от какого-то зас e дан i я в кремл e.

На двор e воет и рвется вьюга. В воротах кремля тусклая лампочка едва

осв e щает фигуру часового, кивающаго мн e головой. Он знает меня, и пропуска

предъявлять не нужно. Я прохожу через громадныя чугунныя ворота кремля под

массивом старинной башни и выхожу на простор острова.

В e тер валит с ног. Тучи сн e га обл e пляют со вс e х сторон, и я медленно

иду привычной дорогой около темн e ющей ст e ны, борясь с вихрем и напряженно

вглядываясь в темноту сквозь зав e су мятели... Вот, наконец, и наш сарай...

В кабинк e, пристроенной к сараю нашими руками, меня оглушает

прив e тственный гул дружеских голосов. Печь пылает. В комнатк e св e тло, тепло

и уютно. Атмосфера молодости, см e ха и оживлен i я охватывает меня.

На столик e уже стоит наше "роскошное" рождественское угощен i е -- черный

хл e б, селедка и котелок каши. Сегодня мы будем сыты -- р e дкая радость в

нашей жизни...

Вс e м с e сть некуда. Поэтому часть "пирующих", как древн i е римляне,

"возлежат" на койках, прид e ланных в два яруса к ст e н e, и оттуда св e шиваются

их головы со см e ющимися лицами.

Мног i е не смогли придти на приглашен i е. Вырваться вечером из кремля не

так-то легко. Но все-таки у столика улыбается всегда спокойное, твердое лицо

Сержа, блестят молодые, веселые глаза Лени. Зд e сь и Борис, и Сема, и

Володя...

Пришел к нам и одесск i й маккабист I ося. Их спортивные и скаутск i е

отряды тоже были везд e ликвидированы "на корню". Разв e, с точки зр e н i я

соввласти, мечтать об еврейском государств e не предательство перед

"пролетар i атом всего м i ра", не им e ющем права им e ть другого отечества, кром e

СССР?..

Кром e нас, в кабинк e и наши инструктора спорта: Вячеслав, Саныч и

Серг e й.

 

Дядя Вяча

 

Вячеслав Вихра -- мой помощник по спорт-станц i и. Его худощавая,

стройная фигура обманывает -- может ³³⁹ показаться, что перед вами юноша. Но

вот он обернулся, и вы с удивлен i ем зам e чаете его с e дые волосы...

Вячеслав -- старый чех-"сокол". В том году, когда я им e л удовольств i е

осчастливить м i р своим появлен i ем на св e т, Вячеслав пр ie хал из родной

славянской страны -- Чех i и, чтобы создать в стран e старшаго брата -- Росс i и

-- Сокольскую организац i ю. 30 л e т провел он зд e сь, честно отдавая свои силы

физическому и нравственному воспитан i ю русской молодежи. Но вот грянула

большевистская революц i я, и он оказался "классовым врагом" только за то, что

воспитывал в молодежи любовь к Родин e -Росс i и...

Общество "Сокол", оъбединяющее много тысяч молодежи и взрослых, было

подвергнуто разгрому одновременно с Маккаби и скаутами. Н e сколько сот

соколов было брошено в тюрьмы, лагеря и ссылки. Старших послали в Соловки. В

их числ e и нашего "дядю Вячу", который теперь обучает сторожей своей неволи

-- красноармейцев -- лыжному д e лу...

 

Саныч

 

Саныч -- наш инструктор спорта, в прошлом -- офицер поручик. Красивое,

породистое лицо. Кр e пкая изящная фигура. Он пов e рил амнист i ям сов e тской

власти и вернулся посл e конца гражданской войны из-за границы в СССР. Итог

ясен -- Соловки.

Благодаря см e шной случайности, он в Соловках попал под "высокое"

покровительство командира полка м e стной охраны и был назначен инструктором

спорта среди красноармейцев.

Как-то случайно этот командир мимоходом бросил Санычу какой-то вопрос.

По старой военной привычк e поручик мгновенно вытянулся в струнку и

механически четко отв e тил:

-- Точно так, господин полковник!

Угрюмая, зв e рская рожа чекиста расплылась в довольной улыбк e. Его,

стараго безграмотнаго фельдфебеля, назвали "полковником"!.. И назвал один из

т e х офицеров, перед которыми он сам столько раз стоял на-вытяжку... ³⁴⁰ Как

ласкает ухо такой почетный титул, пусть даже незаслуженный!..

-- Ну, ну!.. Не "господин полковник", а только "товарищ командир", --

снисходительно улыбаясь, сказал он, но с т e х пор его сердце было покорено

Санычем...

 

Сломанный бурей молодой дуб

 

Кр e пкая, квадратно сколоченная фигура. Твердое, красивое лицо со

см e лыми глазами. Прямая, военная выправка... Это другой наш инструктор,

Сережа Грабовск i й. Он, как и мног i е друг i е зд e сь, -- б e лый офицер,

попавш i йся на провокац i ю... В конц e гражданской войны он эвакуировался

вм e ст e с арм i ей и потом тоже поддался уговорам сов e тских агентов и

вернулся...

Теперь он в Соловках на 10 л e т.

Сережа -- мой старый друг и товарищ по виленской гимназ i и. Мы вм e ст e с

ним учились, вм e ст e проходили первыя ступени сокольскаго воспитан i я. Уже и

тогда одними из характерн e йших его качеств были см e лость и упорство.

Помню, как-то в гимнастическом зал e он, великол e пный гимнаст, д e лал

велеоборот ("солнце") на турник e. Турник был технически нев e рно установлен,

шатнулся, и Сережа, сорвавшись на полном мах e, пролет e л н e сколько метров в

воздух e и ударился грудью о печку. Вс e ахнули и бросились к нему. Лицо

Сережи было окровавлено и, видимо, он сильно расшибся. Мы подняли его и

стали разспрашивать о поврежден i ях. Кр e пко сжав губы, он подвигал руками

словно для того, чтобы уб e диться, что они ц e лы, потом ладонью обтер

струившуюся по лицу кровь и р e шительно направился к турнику.

Прежде ч e м мы усп e ли его остановить, Сережа был уже наверху, и опять

его т e ло стало описывать плавные круги велеоборота.

Вс e мы замерли. Начальник Сокола и наш преподаватель, Карл Старый

(впосл e дств i и погибш i й в гражданской войн e) бросился вперед, чтобы

подхватить т e ло Сережи, если он сорвется. Наступил момент страшнаго

напряжен i я, и в глубокой тишин e слышался только скрип турника под руками

гимнаста. А он все взлетал наверх, ³⁴¹ вытянутый в струнку, и опять плавно

лет e л вниз, чтобы вновь красивым движен i ем выйти в стойку на прямых руках.

Нам вс e м казалось, что вот-вот т e ло Сережи сорвется и расшибется уже на

смерть...

Еще два-три взмаха и гимнаст плавно опустился на мат. Помню, никто не

остался равнодушным перед такой см e лостью. С радостными криками и

поздравлен i ями мы окружили Сережу, пожимая ему руку, но вдруг его замазанное

кровью лицо побл e дн e ло, и он в обморок e упал на пол...

Впосл e дств i и Сережа прошел полностью тернистый путь бойца за Родину.

В первые же годы войны он, как сокол, ушел на фронт и сд e лался

летчиком.

В 1919 году в Екатеринодар e я встр e тил его уже штабс-капитаном с

Георг i евским крестом. И там, в Екатеринодар e, он по м e р e своих сил бывал и

тренировался в м e стном Сокол e. Потом мн e довелось встр e титься с ним уже в

1926 году в Соловках... Он прошел всю эпопею гражданской войны, получил

одним из первых орден Св. Николая за безстрашный полет под Перекопом. Потом

эвакуац i я, чужбина, соблазн вернуться, политическая близорукость,

возвращен i е и Соловки и 10-л e тн i й срок заключен i я...

В лагер e его мужественную, безстрашную и прямую натуру давило

безправ i е, гнет и изд e вательство. И на оскорблен i е он отв e чал оскорблен i ем,

на вызов -- вызовом, на изд e вательство -- яростным взглядом своих см e лых

глаз. Он первый шел на защиту слабаго и несчастнаго и не раз р e зко

сталкивался с чекистами...

Сережа был из т e х людей, кто не мог гнуться, не ум e л обходить подводных

камней и не хот e л изворачиваться. Он мог только сломаться, и он был

сломан...

Уже посл e своего отъ e зда в Сибирь я узнал, что его вм e ст e с десятками

других людей обвинили в каком-то контр-революц i онном заговор e и разстр e ляли.

Мног i е из моих друзей и знакомых погибли в ту ночь... Погиб юноша-скаут

-- Дима Шипчинск i й, погиб инженер Коротков, священник отец Михаил Глаголев.

И по этому страшному пути прошел к ям e со связанными руками и наш сокол

Серг e й Грабовск i й. ³⁴²

В e роятно, он не сопротивлялся, но в чем я глубоко ув e рен, он прошел

этот свой посл e дн i й путь спокойным шагом, с высоко поднятой головой...

И посл e толчка пули он не поник вс e м т e лом, а упал в яму, полную

окровавленных, еще трепещущих т e л -- так же, как и жил -- прямо и гордо, как

молодой дуб...

 

___

 

Вс e в сбор e. Хаим, наш инвалид-завхоз, маленьк i й пожилой еврей, юрк i й и

веселый, торжественно достает из под койки три бутылки пива, встр e ченныя

возгласами удивлен i я.

-- Хаим, гд e это вы достали такое чудо?

Наш завхоз хитро улыбается.

-- Откудова? Это, господа, маленьк i й гешефт на чувствах одного тут

красноармейца.

-- На н e жных чувствах?

-- Ну да... У него там, на родин e, нев e ста осталась.. В e рно, этакая

птичка, пудов этак на 8. Так он ко мн e и пристал: "Напиши, говорит, Хаим, ей

письмецо, а то я, говорит, к политруку боюсь обращаться -- засм e ет. "Какой

ты, скажет, жел e зный чекист-дзержинец, если бабам н e жныя письма пишешь"...

Ну я, и взялся.

-- Хорошо вышло? -- засм e ялся Дима, хлопотавш i й около столика с видом

заправскаго метр-д'отеля.

-- Ох, и накрутил же я там!.. Боже-ж мой... "О, ты, которая пронзила

мое больное сердце стр e лой неземной страсти"... Или еще: "Скоро на крыльях

своей души я полечу, чтобы прижать тебя нав e к к своей пламенной груди"... Ей

Богу, прочесть и умереть...

Вс e разсм e ялись.

-- Здорово запущено, -- одобрительно крякнул Серж. <--> Как это

говорится:

 

"Любви пылающей граната

Лопнула в груди Игната"...

 

-- Его, положим, не Игнат, а Софрон звать, но гешефт все-таки вышел

выгодный; видите -- пиво из чекистскаго распред e лителя!.. ³⁴³

Когда бокалы -- старыя консервныя банки -- были наполнены, Дима

предложил:

-- Ну, дядя Боб, ты, как старшой, запузыривай тост...

-- Н e т, н e т... Довольно наговорился я на своем в e ку. Давайте иначе --

по возрасту: старшему и младшему слово. По возрасту Сема старшой -- ему и

слово.

Небритый исхудавш i й Сема, с темными пятнами на подмороженных щеках,

посмотр e л на меня и укоризненно покачал головой.

-- Ну, уж от тебя, Борис, я не ждал такого подвоха!..

-- Ничего, ничего. Крой. Компан i я-то в e дь своя... Гони тост, а то газ

из пива уходит!

На н e сколько секунд Сема задумался. Среди молчан i я послышался жалобный

вой вьюги, и внезапно сверкающая струйка сн e га скользнула сквозь щель

разсохшейся ст e ны и зашип e ла на гудящей печк e.

-- Ну, ладно, -- сказал, наконец, нижегородец. -- Не мастер я, правда,

тосты говорить, но уж куда ни шло...

Он медленно приподнялся, и вс e пр i умолкли, глядя на его

сосредоточенное, печальное лицо. Потом Сема тряхнул головой, как бы отгоняя

мрачныя мысли.

-- Ну что-ж, друзья! Странный тост я предложу... Выпьем за то, что

привело нас сюда...

Он замолчал, обвел вс e х взглядом и слабо улыбнулся.

-- Не за ГПУ, не бойтесь... Выпьем за т e пружины души, которыя не

согнулись в нас, несмотря на давлен i е. Я не философ. Но в e дь есть что-то во

вс e х нас, что стало выше страха перед тюрьмой, перед Соловками, и, может

быть, даже перед смертью. Вот за это "ч т о - т о", друзья, и выпьем! Может

быть, это "что-то" -- это идея, может быть, -- сов e сть, может быть, -- искра

Божья... Я знаю только, что это "что-то" есть во вс e х нас, и этим можно

гордиться. Пусть мы зажаты теперь лапой ОГПУ, но все-таки мы не сломаны...

Глаза Семы блест e ли, и на бл e дных, впалых щеках появился румянец. Он

медленно поднял вверх жестянку с пивом и торжественно сказал:

-- Итак, -- за это "ч т о - т о", что отличает нас от чекиста и

коммуниста. Да здравствует "ч т о - т о"! ³⁴⁴

Никто не закричал "ура". Вс e как-то на н e сколько секунд ушли в самих

себя, в глубину своей души, словно пров e ряя налич i е этого таинственнаго

"что-то" и стремясь найти ему опред e лен i е...

В молчан i и глухо звякнули жестянки-бокалы.

Потом, подталкиваемый дружескими руками, поднялся покрасн e вш i й Леня.

-- Ну, а я что-ж, -- запинаясь, начал он. -- Мой тост коротк i й. Дай

Бог, чтобы мы скоро встр e тились на вол e живыми и здоровыми... И тогда

соберемся при св e т e лагернаго костра и вспомним этот вечер соловецкаго

сочельника. Братцы! Мы еще повоюем, чорт возьми... Ну, вот, ей Богу же!

Звучат шутки, звенит см e х, и мы забываем, что кругом воет буря, и мы

находимся на страшном остров e...

Кто мог бы тогда подумать, что двоим из нас, тоненькому, кипящему

оживлен i ем Дим e и мужественному, суровому Серг e ю суждено остаться нав e к

лежать в холодной земл e этого острова...

Но сегодня мы живем полной жизнью! Сочельник бывает один раз в году, а

мы -- молоды. Чему быть -- тому не миновать!..

Внезапно в сара e звучат тяжелые шаги. Чья-то рука ищет дверную щеколду.

Мгновенно со стола исчезают и елочка, и бутылки, и к тому моменту, как дверь

раскрывается, пропуская военный патруль, я уже держу в руках программу

новогодних спортивных состязан i й и д e лаю вид, что мы ее обсуждаем.

Старш i й из красноармейцев, сам спортсмен, благодушно улыбается:

-- Ладно, ладно, ребята! Я знаю -- у вас завсегда порядок. Сидите,

сидите. Только смотрите, чтобы никто ни в коем случа e не выходил из станц i и

-- сегодня запрещено.

Патруль уходит, а мы торжественно вытаскиваем из тайника боченок с

брагой. Там и мука, и сахар, и изюм, и хм e ль, и всяк i я друг i я спец i и. Все

это с громадными трудностями собиралось и копилось спец i ально для сочельника

и варилось Хаимом с видом среднев e коваго алхимика. Теперь настал

торжественный момент откупориван i я запов e днаго боченка... ³⁴⁵

Круглое лицо Хаима, нашего виночерп i я, сосредоточено. Всеобщее молчан i е

придает особую значительность этому моменту.

Пробка скрипит, свист газа проносится по комнат e, всл e д за этим

происходит маленьк i й взрыв, и п e нистая брага, при общих ликующих возгласах,

шипящим потоком льется в подставляемыя кружки...

Как мало, собственно, нужно, чтобы доставить радость усталым, забывшим

об уют e и беззаботной улыбк e, сердцам! Одно д e ло -- заставить себя

улыбнуться, другое д e ло -- улыбнуться от всего сердца...

Саныч вытаскивает "одолженную" у жены какого-то чекиста гитару, и под

вой вьюги в труб e и треск пылающих пол e ньев тихо льются мягк i е аккорды струн

и слова чудесной п e сни:

 

"Замело тебя сн e гом, Росс i я...

Запуржило с e дою пургой...

И печальные в e тры степные

Панихиды поют над тобой..."

 

А непокорная фантаз i я опять несется к иному м i ру, гд e н e т гнетущих

картин голода и террора...

Вот сейчас во всем м i р e празднуют Рожден i е Христа. Везд e с i яют

радостныя лица, звучат сердечные тосты, мягко св e тят камины, горят

традиц i онныя рождественск i я св e чи...

Я выхожу из сарая. Буря уже прекратилась, и в неб e плавно колыхаются

чудесные снопы и полосы с e вернаго с i ян i я. Розовые, красные, ф i олетовые,

голубые... Они беззвучно скользят и с i яют в неизм e римой вышин e, мягко

осв e щая сн e жныя поля... Сбоку неясно вырисовывается темный и величественный

силуэт башен, соборов и ст e н кремля...

Все тихо. Сегодня ночь Рождества Христова... "На земл e мир и в

челов e ц e х благоволен i е"...

Внезапно недалеко за кла<д>бищем раздаются выстр e лы... Волна холодной

дрожи проходит по моему т e лу...

Так вот что обозначало приказан i е военнаго патруля "не выходить!"

Сегодня -- ночь разстр e лов...

 

Яма

 

Как-то, выходя из кремля, я столкнулся с низеньким ³⁴⁶ челов e чком.

-- Ба, товарищ Гай! Как живете?

Лицо Гая расплывается в улыбку. Еще бы! Наше знакомство началось с

одиночной камеры на Лубянк e... Это его довели до полусумасшеств i я и

заставили подписать приготовленныя сл e дователями показан i я. Н e которые его

пр i ятели были разстр e ляны, часть ушла по тюрьмам и ссылкам, а его, уже

ненужнаго свид e теля, послали в Соловки с приговором в 10 л e т.

И зд e сь Гай своими глазами наблюдал оборотную сторону сов e тской

д e йствительности.

-- Ну, как д e ла, товарищ Гай? Да здравствует генеральная лин i я великой

парт i и и соц i алистическое перевоспитан i е народа путем концлагерей?

-- Да бросьте, т. Солоневич, -- мягким тоном просит Гай. -- Довольно

насм e хаться. Вижу я этот соц i ализм.

-- Ладно, ладно, раскаявш i йся гр e шник, -- шутливо говорю я, беря его

под руку. -- Чтобы окончательно избавить вас от иллюз i й, давайте пойдемте со

мной сюда, на кладбище. Я вам там кое-что покажу, что закр e пит ваше

раскаян i е.

За кладбищем, у л e са мы подходим к большой прямоугольной ям e, вырытой

еще осенью. Яма до половины ч e м-то наполнена, и это "что-то" полузанесено

сн e гом.... Из под б e лаго савана, наброшеннаго милосердным небом на этот

страшный прямоугольник, синеватыми пятнами торчат скрюченныя руки и ноги

мертвецов...

Сколько их зд e сь, этих жертв безчелов e чнаго лагернаго режима,

безвременно погибших на этом забытом Богом островк e?

В середин e ямы, гд e порыв в e тра сорвал сн e г, обнажен почти ц e лый труп

-- изможденный, страшный, костлявый. А у самых наших ног из под сн e га

высовывается голова с синими губами, искривившимися в страшной гримас e, и

холодным блеском остановившихся зрачков.

-- Вот ц e на "достижен i й революц i и"! -- с горечью говорю я. ³⁴⁷

-- Ax, оставьте, Солоневич, оставьте, -- истерически вскрикивает Гай и

лихорадочно тащит меня назад. -- Зач e м вы меня мучите вс e м этим?.. Боже мой!

Не напоминайте мн e никогда, что я был с ними... Я уже довольно заплатил за

свою ошибку...

-- Да, но за вашу ошибку, друг i е, там в я м e, заплатили еще больше!..

 

--------