Методические указания 4 страница

из них знала в лицо. Это были воины, дарованные ей отцом, когда она

уезжала из Сисакана в Куммаху. Уже на новом месте царица всех их

переженила, и теперь, куда бы они с ней ни выезжали, Мари-Луйс всегда

брала в свою свиту и их жен.

С отцовыми владениями соседствует земля Арцах, единокровная и

братская для сисаканцев.

Улицы Нерика были многолюдны. Горожане веселились в честь приезда

царицы. Все несли святую воду в кувшинах и кропили царицу и ее свиту.

Вокруг курился ладан. Приближаясь к Мари-Луйс, люди сбрасывали с ног

обувь. Царицу земными поклонами приветствовали и хетты, бежавшие от своего

царя и нашедшие убежище в Нерике. Одеты они были в женоподобные балахоны.

В сочетании с их бородатыми лицами это выглядело довольно-таки комично.

Один из них вдруг выкрикнул:

— О богоравная царица, не отдай нас нашим мучителям на истязание!..

Юноши-армяне ярко раскрасили свои полуобнаженные тела. Идущие впереди

царской процессии дворцовые рабы несли медные и глиняные подносы с огнем

для храма Мажан-Арамазда. Встречный люд, примыкая к шествию, громко

приветствовал свою царицу.

— Слава светоносной царице нашей!.. Слава!..

И каждый считал за долг и за счастье прикоснуться губами к полам ее

развевающихся одежд. Девушки и парни поспешно надевали на ноги цепи, как

бы спасаясь от недоброго глаза и от беды, когда будут проходить мост через

пропасть, называемую адовой. Царица время от времени снимала с себя то

одно, то другое из украшений и одаривала девушек, тянущихся к ней с

восторгом и поклонением.

— Иди, дочь моя, — говорила она при этом, — припади к священным

стопам Мажан-Арамазда!

Все, кто получал маленькие подарки царицы, чувствовали себя очень

счастливыми. Веселыми были все сопровождавшие царицу, от мала до велика.

Таги-Усак, опередив царицу, задолго до нее был в храме Мажан-Арамазда

и коленопреклоненно молился перед алтарем. Откуда-то сверху пробивался

узкий луч света и падал прямо на каменный лик великого бога, делая его до

ужаса грозным, словно бы ожившим.

— О, Мажан-Арамазд, всесильный и справедливый, вырви из моего сердца

черный источник греха! Сделай так, чтоб я стал для Мари-Луйс глыбой льда,

нежеланным и чужим! О единственный и всемогущий бог наш, сжалься надо

мной, будь милосердным!..

Шум на улицах все усиливался. Горожане выносили из дома навстречу

царскому шествию сухофрукты, сладкие напитки, пиво и наперебой стремились

угостить и царицу и ее свиту.

Улицы города чисто выметены и политы. На крышах домов выставлены

изображения разных идолищ-богов. «О пресвятая Эпит-Анаит, — думала про

себя Мари-Луйс, — какое множество богов у народа Хайасы! Зачем их

столько?»

Как заноза сидела эта боль в сердце царицы. Бог Митра, Шант, Лелван,

богиня Нуар и сколько еще других!.. «Кто ты, Шант, откуда ведешься? И за

что я должна почитать тебя богом?.. Легко сказать: поклоняйтесь только

одному богу. А как свершить небывалое?..» Хорошо, если бы Мажан-Арамазд в

подтверждение своей великой силы сам бы сотворил такое, что всех убедило

бы в его могуществе, чтобы все поверили в него, все те, кто не верит ей,

Мари-Луйс...

Процессия подошла к храму Мажан-Арамазда. Сотни жрецов встречали

царицу, воскуряя ладан.

Мари-Луйс не поспешила к ним навстречу. Мрачный взгляд ее черных глаз

говорил не столько об усталости, сколько о досаде и недовольстве. Она

словно бы вызывала на поединок и сонм богов, и весь мир. В ее длинных

черных ресницах сверкали иссиня-белые белки. Цвета вороньего крыла волосы,

разделенные на прямой пробор, были заплетены и уложены в высокую прическу.

На губах блуждала загадочная улыбка. Округлые плечи оголены, шея высокая,

и кожа такая тонкая и прозрачная, что кажется, выпей Мари-Луйс глоток

воды, будет видно, как он пройдет по гортани.

Внешне царица выглядела в этот день достаточно ровной и спокойной,

как Евфрат в Тегарамской долине, но душа ее бушевала. Не давали покоя все

те же волнения, все тот же внутренний голос. «В душе всякого смертного

противоборствуют и вера и неверие, и все это болит, как рана», — думала

Мари-Луйс. Видно, потому она и жила как бы двумя жизнями, враждующими одна

с другою. И примирить их, эти две ее жизни, может только могила.

Великий жрец Хайасы Арванд Бихуни, а за ним и другие жрецы,

почтительно кланяясь, приблизились к царице. Дочери властителя Нерика с

отвращением отпрянули. Омерзителен был им вид жреца, иссохшего и словно бы

змеиной кожей обтянутого. Такое впечатление производила пятнистость кожи

лица — темные точки среди серебрящейся щетины. Мари-Луйс сумела скрыть

свое отвращение.

— Подойди, великий жрец Арванд Бихуни. Не лишай меня твоего

приветствия и себя возможности поклониться своей царице.

Великий жрец, подобрав полы своего хитона, низко склонился перед

Мари-Луйс. Приблизились и хеттские жрецы. От армян они почти ничем не

отличались.

После длинных приветственных речений Арванд Бихуни торжественно

возгласил:

— Бог Нерика Шант доволен, что ты прибыла к нему на поклонение,

великая царица наша! Золотом осенило солнце рождение сегодняшнего утра!..

Царица в упор посмотрела ему в глаза:

— А я вовсе не к Шанту, а к единственному и неколебимому богу

Мажан-Арамазду прибыла на поклонение, о великий жрец Хайасы! Разве тебе

это неизвестно?

Армянские и хеттские жрецы еще ниже опустили головы. Никто не

предполагал, что будет свидетелем такого упорства царицы.

— Что делают в нашем городе хетты, досточтимый Арванд Бихуни? —

спросила Мари-Луйс.

— Они паломники, великая царица. Это давний обычай. Соседи-хетты

исстари приходят с великими дарами в Нерик поклониться нашему общему

покровителю богу Шанту. Так заведено.

Из хеттов вышел вперед один из жрецов и, отбивая земные поклоны,

сказал:

— Я великий жрец Верхней земли хеттов Кама Вараш, из рода

возлюбленного богами солнцеподобного нашего царя Мурсилиса!..

— Однако что вы, хетты, потеряли и что ищете в Нерике? — прервала его

царица.

— Бог Нерика Шант очень почитается хеттами, прекрасная царица. Мы

прибыли к нему с жертвоприношениями. Он ведь прежде был только нашим

богом, а уж потом и вы, армяне, стали ему поклоняться.

Царица подняла свой жезл.

— Может, скажете, что и этот Нерик некогда был вашим?! А?..

— Такого у нас на уме нет, волею богов прекрасная царица! Утверждать

эдакое было бы греховно. А грехи ведь караются богами...

Мари-Луйс сочла излишним вести дальнейший разговор при всей людской

толпе. И Арванд Бихуни взглядом молил ее о том же. Хетты прибыли со

щедрыми дарами, и ему не хотелось их обижать.

Царица первой подошла к распахнутым вратам храма. Арванд Бихуни молча

снес эту дерзость. По извечной традиции, при свершении ритуальных обрядов

первыми в храм ступали только жрецы. Никто, даже цари, не имел права

нарушать этот обычай. Мари-Луйс пока единственная, кто отважился на

подобное. Да простится ей!..

Сейчас у царицы был такой вид, словно она идет на охоту в камышиные

заросли на Евфрате и верит в удачный ее исход. Однако, первой переступив

порог двери, она дождалась, пока с ней поравняется Арванд Бихуни.

— Хетты собираются принести жертву богу Шанту? — спросила она.

— Да, великая царица. Именно затем они и прибыли к нам в Нерик.

Мари-Луйс не взглянула на него.

— Что бы нас ни ожидало впереди, Арванд Бихуни, мы не должны

забывать, что страна армян никому и ничем не обязана. Мы сами себе

хозяева. Вся наша жизнь — это солнце, этот храм, наши познания, все, что

мы имеем, — от нашей родной земли. И нам надлежит оберегать от бед нашу

землю, наш народ! Тебе понятно?..

— Понятно, — прохрипел в ответ Арванд Бихуни.

Грудь у него была узкая, впалая, живот вздутый, рот беззубый, веки

воспаленные.

В числе паломников был и Таги-Усак. Своей красотой и стройностью он

резко выделялся среди всех. Глядя на него, Мари-Луйс негодовала и сама на

себя и на всех богов: ну почему, почему так сильно в ней чувство любви,

под гнетом которого она задыхается?! Почему?..

В покои свои вернулась поздно. Поинтересовалась, нет ли известий от

людей, посланных в страну хеттов. Сказали, что нет.

Тяжкие думы навалились на нее.

 

 

* * *

 

Ночь обволокла молчанием крепостные башни Нерика. Рассекая тьму,

Таги-Усак пробирался к дому медника Миная. Узкие улочки пустовали. В небо

над высокими стенами домов уже взвивалась перекличка петухов,

провозвестников рассвета. Таги-Усак чувствовал себя усталым. Почти всю

ночь он, как в дурмане, простоял на коленях перед алтарем среди молящихся

жрецов.

Он вдруг увидел распушенную, словно клушка, жрицу, которую приметил

еще накануне в толпе перед храмом.

— Доброе утро! — поклонился Таги-Усак, приложив одну руку ко лбу,

другую к груди.

— Да будет оно незлым! — процедила жрица. — Слышу зов крови, птичьи

крики.

— Каркаешь устами лживого бога?

Она горячо дохнула ему в лицо:

— Иди в храм бога Шанта, глупый Там много хеттских паломниц, может,

выберешь какую. А то вперился оком в царицу и ничего больше не видишь. А

кровь, ведь она...

Таги-Усак, обозленный, чуть не плюнул в ее маленькие глазки. Но в них

была смешинка и откровенный призыв. Он только махнул рукой и пошел дальше.

Дом медника тоже был с башней. На куполе ее сидел черный ворон, но

Таги-Усак не придал этому никакого значения. Сбежал по ступенькам глубоко,

словно в колодец, и постучал в калитку. Открыла ему Нуар. И это очень

удивило Таги-Усака:

— Выходит, ты вернулась, Нуар?

— Выходит, так, — не без раздражения ответила она. — Тебе, конечно,

желательнее, чтобы меня не было. Но зачем мне там оставаться?

— Престолонаследник ведь, говорят, выдал тебя замуж?..

— Да, выдал.

А ты сбежала?..

— В первую же ночь после бракосочетания. Муж мой утонул в море Наири.

Цовинар его забрала. Она людоедка, эта богиня.

— И ты, я вижу, не скорбишь?..

— О чем скорбеть? Что дыхание рыбака не смешалось с моим? — зло

бросила Нуар. — А тебя что привело в наш дом в этакую пору? Вором пришел?

Таги-Усак вскипел:

— Что у вас тут есть дорогого? Что воровать-то?

— Сердце есть! — Нуар повела обнаженными плечами. — Может, споешь

мне?..

— Отец дома?

— И что с того? Звуки меди меня давно уже оглушили. Я хочу слышать

твое пение.

— Многого хочешь! — сказал Таги-Усак. — Престолонаследник тебе,

наверно, уже пел?..

— Не поминай всуе возлюбленного богами! — строго остановила его

Нуар. — Престолонаследник Каранни — бог. И все мы — рабы его! Тебе это не

нравится?..

От светильника на дубовые столбы падали слабые лучи света. И под

этими лучами сидел Минай. Плечи медника сотрясались от смеха. А гость

его — Арбок Перч — не смеялся. «Неужто этот черный бык домогается Нуар?» —

недобро подумал Таги-Усак, кланяясь хозяину дома и его гостю.

— Бог в помощь!

— Бог и тебе в помощь, посланец звезд! — ответил медник Минай. —

Благодарю, что удостоил чести своим посещением. Присаживайся вот рядом с

Арбок Перчем. Двое нас было, теперь, волею богов, посидим втроем.

Угощайся.

Медник давно закончил работу, и, видно, разговор у них с Арбок Перчем

шел важный. Встречая этого свободного воина, возглавляющего теперь полк

личной охраны царицы, Таги-Усак испытывал чувство неприязни, хотя никакой

особой причины к этому не видел.

Нуар принесла еще одну кружку и налила Таги-Усаку пива. А он тем

временем перехватил взгляд, которым Арбок Перч окинул девушку, и тотчас

отвел глаза, весь пылая. «Этот бык здесь явно не без цели, — подумал

Таги-Усак. — Нрав у него жестокий и кровь буйная. И хоть то и дело

поминает богов, в душе он их ни во что не ставит. Почему именно сейчас его

принесло сюда, в дом медника?..»

— Слыхал, как наша царица сегодня говорила с великим жрецом хеттов

Кама Варашем? — спросил Арбок Перч. — Это было необыкновенно!

— И слыхал, и все видел, — кивнул в ответ медник. — Однако следует

соблюдать осторожность. Хеттских жрецов в Нерике больше, чем нас...

Арбок Перч насторожился:

— Тебя что-то заботит?

— Да нет, просто так.

— И все-таки что-то сверлит твой ум?..

— А сверло то именуется Кама Варашем. Он здесь у нас за хозяина.

Нуар подливала мужчинам пива. Иногда и сама отпивала глоток-другой.

— Божественный престолонаследник выдворил вон из своего шатра послов

Мурсилиса. Надо было видеть этих хеттов. Смех, да и только...

Отец сурово глянул на нее.

— Не вмешивайся в мужские дела и разговоры, дочь моя!

— Хорошо, отец. В таком случае пойду-ка я поищу радугу, проскользну

под нею, может, обернусь юношей!

— Ну зачем же? — улыбнулся Таги-усак.

— Чтобы не кто-то в меня влюблялся, а сама бы я выбирала кого

полюбить, не кто-то дарил меня другим, а сама бы я одаривала!..

— Каждый из богов, — вздохнул медник, — что-то непременно у нас

отнимает. Один уносит человека, лишив его жизни, другой — домашних и диких

животных, третий — хлеба лишает. И медь мою тоже уносит. Сколько богов,

столько даней и податей...

Арбок Перч потягивал пиво. На Нуар, которая, разговаривая, обращалась

только к Таги-Усаку, он больше не смотрел. Все беды от нерасположения

богов. Ни чувства, ни горячее сердце не вызывают ответной любви в том,

кого жаждешь, если боги того не желают. А кому они нужны, такие боги?..

Арбок Перч поднялся.

— Пойду-ка я. Меня уж, наверно, ищут. Будьте здоровы.

Нуар не пошла, как это полагалось, проводить его.

 

 

* * *

 

Река Тер Мадон, как бы взрезая скалистое ущелье, разделяет гору

надвое. По одну ее сторону — граница Хеттского царства с крепостными

дозорами и воинским гарнизоном. Царство это огромное, тянется на запад до

самой Фригии, на юг до Лугги, на север до Арзавы*. Если из Нерика

пуститься в путь до хеттского города Иштитту, целых шесть дней надо ноги

сбивать, а от Иштитту до Арзавы, чтобы в море окунуться, в пять раз того

больше добираться надо.

_______________

* Ф р и г и я и А р з а в а — древние государства в Малой Азии;

Л у г г а — южная часть Хеттского царства.

 

Мари-Луйс знала про все эти расстояния и удивлялась, почему ее люди,

давно уже отправленные в пределы Хеттского царства, не возвращаются. Она

стала подозревать, нет ли среди ее приближенных предателей, которые

сообщают хеттам о засылаемых ею лазутчиках. Может, это даже сам великий

жрец Кама Вараш. Он ведь из хеттов... У Мурсилиса дьявольский аппетит, он

спит и во сне видит, как бы заглотнуть Нерик. Но этому не бывать. Руки

коротки, хоть не раз пытался. До храма Мажан-Арамазда и до его золоченого

алтаря добраться не легко. Всякий раз, как только Мурсилису удавалось

ступить на противоположный берег Тер Мадона, армяне топили хеттов в их же

крови. Зато теперь Нерик заполонили хеттские жрецы.

Мари-Луйс знает, что Мурсилис нагло объявил своим военачальникам,

мол, если армянская царица хоть раз почтит его ложе своим роскошным телом,

он вернет ее супругу Каранни тегарамские и торгомские земли.

Говорят, этот Мурсилис пользуется благосклонностью женщин. Любопытно

было бы его увидеть... Но каков наглец!..

Хеттские жрецы шныряют по всему Нерику. Зачем они здесь? Неужто

только на моление явились?.. Таги-Усак рассказал ей, что Каранни, да будет

вечно благоволение богов к нему, выдворил послов Мурсилиса и уничтожил его

грамоту. Прекрасно!..

Зачем водой заливать огонь, если этот огонь — твое божество...

Царице были отведены небольшие уютные комнаты наверху, в башенной

части. Оттуда ночью прекрасно просматривалось все небо.

Полы были устланы ворсовыми коврами и белыми кошмами. Каменные стены

увешаны шкурами диких животных, а местами ярко расписаны. Тут же висели

рога, старинное оружие, у стен на бронзовых треногах стояли скульптурные

изображения разного рода богов и идолов с белыми глазницами и бегущая

косуля — герб Нерика. В священной чаше горел огонь. Мари Луйс подлила в

него масла. Голубое пламя бездымно качнулось, пахнув ладаном.

А у Таги-Усака кудри полыхали, как огонь в этой чаше, и глаза будто

молили о чем-то... «О боги, что делать, не идет он из головы!..» Мари-Луйс

подумала о своем малыше. Он сейчас спит в люльке, подвешенной к потолку.

Как бы нянюшка не заснула и не прозевала, если он вдруг раскроется!..

Уберегите его, о боги! И что там делает супруг?..

Мари-Луйс опустилась на колени перед изображением бога Мажан-Арамазда

и долго молилась за мужа, за сына, за немощного царя-отца. Молилась, а

облегчения не обретала. Видно, грех пожирает душу: слишком часто она

произносит имя Таги-Усака. И зачем это, зачем?! Отведи злую напасть,

всесильная Эпит-Анаит!..

Царице вдруг стало не по себе от одиночества. Она поспешила к жене

хозяина дома. О тревогах своих с ней, естественно, не поговоришь, но тем

не менее облегчить душу можно.

Каранни отправился к морю Наири. Не завлекла бы его коварная синь

морская, не околдовала бы вероломная богиня Нуар... Слева от вершин

васпураканских гор взвиваются ввысь дым и пламя. «Не дай им совратить

тебя, душа моя, супруг мой Каранни! И тем более не вызови гнева пылающих

огней! Колдовские чары богини Нуар безмерны. Остерегайся. Помни, как

некогда мерзкая царица Шамирам собственными руками убила Ара. Он был

прекрасен и мужествен. Неудержимая в своих страстях и вожделениях Шамирам

явилась, чтобы завладеть Ара Прекрасным. Он был убит на земле Айраратской,

около реки Ильдирун. Но тут нагрянула жаждущая любви богиня Нуар и унесла

его тело в страну Наири, к извергающей огонь горе. Там она предала его

огню, и совершилось чудо: Ара Прекрасный ожил...

Не увлекла бы и тебя богиня Нуар, супруг мой».

 

 

* * *

 

Утро началось кимвальным перезвоном.

Царицу пришел приветствовать властитель Нерика. За ним явился великий

жрец Арванд Бихуни. Он подошел к священному огню, посыпал его щепотью

ладана и, повернувшись к Мари-Луйс, поклонился ей:

— С добрым утром!

Пришел и Таги-Усак, но Каш Бихуни, словно бы не заметив его, сказал:

— Звезда Великого Гайка повернулась к Медведице, государыня царица.

Таги-Усак про себя усмехнулся. Поди же, этот усохший жрец сует свой

нос и в астрологию?! Еще не наступил час звезды Гайка.

— Что хочет бог небесных светил? — спросила царица, обращаясь к

жрецу.

— Мажан-Арамазд требует жертвы.

— Уже приготовлены три бычка и семь баранов.

Арванд Бихуни опустился на колени перед чашей с огнем, воздел руки и

начал неслышно молиться, затем, как бы зачерпнув огня, он семь раз

переложил его из ладони в ладонь и вернул опять в чашу. Совершив эту

манипуляцию, жрец тяжело поднялся и громко сказал:

— Мажан-Арамазд требует, чтобы ему в жертву принесли человека, все

равно кого — мужского или женского пола.

Мари-Луйс с ужасом подумала о своем ребенке. А что, если и там

какой-нибудь жрец положил на него глаз?! Она чуть было не закричала, но

тут заговорил властитель Нерика.

— Жертвенные животные уже помечены, — сказал он.

Великий жрец гневно посмотрел на него.

— Сам себе погибель готовишь, господин властитель! — И он обернулся к

царице: — Или человека в жертву, как того требует извечный обычай, или

этот город постигнет большая беда, божественная!

— Человек с рождения — жертва! — с горечью проговорила царица. —

Зачем же делать его жертвой вдвойне, и к тому же до времени? Принесите в

жертву бычков, буйволят, белых овечек. Я запрещаю приносить в жертву

человека!

— Быть по-твоему, — ответил Арванд Бихуни. — Однако какой дать ответ

хеттскому жрецу Кама Варашу, который требует, чтобы ему открыли двери

жертвенника бога Шанта? Он привез для принесения в жертву юную

девственницу.

Мари-Луйс снова вспомнила свое дитя.

— Запрещаю! — ответила она.

— Что ты тревожишься, великая царица? Жертва, она ведь не в себе. Ее

одурманивают, и она даже может смеяться, бредить. Кама Вараш неуступчив,

божественная.

— И, однако, он же в моих владениях! Как он смеет не подчиниться

моему повелению? Если станет упорствовать, изгоните его из Нерика!

Таги-Усак про себя подумал: «Царица наша, ты что же, не помнишь, что

у Кама Вараша в Нерике целых шесть тысяч приверженцев? Как его выгонишь

при такой-то силище? Надо искать иной выход, надвигается беда».

Великий жрец удалился, гремя деревянными сандалиями о каменный пол.

Все оставшиеся в помещении безмолвствовали. Слышно было только, как

трещало масло в курильнице. Мари-Луйс подошла к огню, провела по нему

ладонью и громко, четко выговорила:

— Сообщите хеттским жрецам, я разрешаю жертвоприношение Шанту только

животными!

Властитель Нерика поклонился и вышел. Царица долго стояла недвижно

перед чашей с огнем. И, словно бы пожалев Таги-Усака, спросила:

— Помнишь песнь, которую ты сложил в честь Масиса?

— Помню, божественная...

— Спой.

Таги-Усак оторопел: петь в такую тревожную пору? Сейчас?..

— Сжалься, царица!..

— Не царица. Перед тобой слабая женщина. Спой мне. Ты недостоин

царицы. Перед тобой всего-навсего потерявшая голову самка!..

И тут Мари-Луйс вдруг стремительно удалилась.

Завтракала она только в обществе жены и дочерей властителя Нерика.

Вина подавать не велела.

Дверь внезапно отворилась, вошел Таги-Усак и доложил, что великий

жрец хеттов Кама Вараш желает видеть царицу.

После долгого молчания Мари-Луйс попросила провести Кама Вараша на

балкон башенной части дома, откуда видна городская площадь.

Сама она не сразу пошла к нему.

Кама Вараш поднял свой жезл в знак приветствия. Мари-Луйс отметила,

что настроен он воинственно.

Царица посмотрела в окно. Со стороны давильни, где делали вино,

варили пиво, появилась еще троица жрецов. Вдалеке были жилища храмовых

рабов. Там толпились какие-то люди. Молодой жрец играл им на лире...

Белый хитон великого жреца был местами прожжен, видно, от огня

курильниц.

— Чем я заслужила чести удостоиться твоего посещения, человек

Мурсилиса?

Кама Вараш и двое сопровождающих его хеттских жрецов одновременно

поклонились. На правах старейшины Кама Вараш приложился к полам одежды

царицы и затем проговорил:

— Великая царица, когда бог Мардук пробуждается, он требует, чтоб

свершилось жертвоприношение человека в честь бога Шанта! Это бывает обычно

в весенние дни. Армяне, подобно нам, хеттам, тоже соблюдают такой обряд.

— С весной связан и другой обряд — пост. Так, может, ты лучше станешь

поститься, Кама Вараш? — сказала Мари-Луйс — Это было бы полезно, а то

живот у тебя уж вон как раздулся.

Кама Вараш что-то пробормотал. Голос его постепенно терял ту

твердость и уверенность, которые придавали ему значительность и должны

были внушать страх окружающим.

— Царь-солнце Мурсилис начертал и печатью своею заверил закон о том,

что в жертву приносится человек. Не следует этому противиться, великая

царица.

— Я уже объявила, что впредь такому не бывать, что я запрещаю!

— Но мы же должны жить в дружбе и согласии, великая царица?..

— Да, но иной друг ведет себя словно ребенок: чем больше ему

позволяешь, тем больше он безобразничает. Вот я разрешила, чтоб ты остался

в нашем городе, да, видно, наглость в ваших людях сильнее всего. Ты уже

пытаешься повелевать мною.

Кама Вараш, приложив руки к груди, сказал:

— Не обвиняй невиновного, великая царица. Упрек твой воспринимаю как

особое внимание ко мне. Но знай, бог Шант — и наш, и ваш бог — не

довольствуется в качестве жертвы ни печеностями, ни бычками, ни овцами, ни

разливанными винными морями. Он может наслать на нас великую беду, скажем,

эпидемию страшной болезни или засуху, если мы не принесем ему в жертву

человека.

— Ваши боги для нас, армян, неприемлемы. Вы поклоняетесь свинье, а

нам она ненавистна. У вас есть бог Кар Хуху, а мы знать не желаем об этом

исчадии зла и распутства.

— Да, но этот Кар Хуху и ваш бог?..

— Был некогда и нашим, — не отрицала Мари-Луйс — От него даже у нас

повелся род Каргов, люди которого возвели крепость и город Карг. Но

поклоняться ему запретил наш царь Уганна, и мы уже давно не признаем этого

бога.

Она еще напомнила Кама Варашу, что они, хетты, и собак приносят в

жертву своим богам. И, между прочим, покровительнице животных богине Инаре

тоже.

Кама Вараш усмехнулся:

— Вспомни, божественная, что жрецы вашего рода Мамкуна, потомков

Гайка, тоже собак в жертву приносят. Вы ведетесь от племени Армана. Они

еще за три тысячелетия до нас оставили о себе письмена. У их богов были

собачьи головы, а значит, мы все от одного корня: и вы — армяне, и мы —

хетты.

— Возможно, — не возражала Мари-Луйс, — но вы от своего корня давно

отступились, а ваши жрецы потакают блуду и всякой скверне.

— Я не обижаюсь, справедливая царица, потому что все тобою

сказанное — истинная правда. Но все то, что делается на земле, под землей

и на небесах, совершается по воле богов. Помни, что и мертвые вечно

живы...

Мари-Луйс пригласила Кама Вараша и его спутников отобедать, и за

обильным угощением разговор велся все о том же. Когда гости собрались

уходить, Кама Вараш ниже обычного склонился перед царицей.

— Ты перевернула мою душу и сердце, благословенная царица, удостоив

меня уважения и почестей. Я исполню твое желание, не стану приносить в

жертву человека.

Мари-Луйс проводила хеттов до самого выхода. Когда она возвращалась,

ей навстречу шел Таги-Усак. Он низко поклонился.

— А тебя обманули, великая царица.

— Однако ты забываешься! — сурово заметила она. — Кто здесь царит, а

кто в слугах пребывает? Что за тон, как разговариваешь со мной?..

— Кама Вараш обманул тебя, божественная. Убей меня, но он обманул, и

я не стану молчать, поскольку дело касается тебя и чести армянской царицы.

Кама Вараш принесет в жертву своих девственниц.

Мари-Луйс взъярилась:

— Молчать! Слышишь, молчать!

И она, не глянув больше на Таги-Усака, удалилась. А он стоял

недвижим, с опущенной головой. В полночь Мари-Луйс велела позвать его.

Таги-Усак пришел усталый и мрачный. Царица повела его в небольшую комнату,

где едва светился маленький огонек в чаше. На деревянной кровати спала

златокудрая миловидная девушка.

— Как ты думаешь, кто это? — спросила Мари-Луйс.

— Кажется, девушка, предназначенная хеттами в жертву Шанту?..

Царица вывела его из комнаты.

— Несчастная будет спать два дня и две ночи, пока не кончится

действие дурманящего зелья, которым ее опоили. Кама Вараш подарил мне это

дитя в приемные дочери.

Таги-Усак опустился на колени, обхватил руками ноги царицы и

взмолился:

— Не верь Кама Варашу! У него есть другая девушка для

жертвоприношения. Он хочет обвести тебя. Не верь ему!

Мари-Луйс вырвалась из его рук и сердитая удалилась. Уже из-за двери

она крикнула:

— Не смей попадаться мне на глаза!

Таги-Усак, ошеломленный, так и остался на коленях.

 

 

* * *

 

Великий жрец Арванд Бихуни с ритуальными телодвижениями приблизился к

колоннам храма Мажан-Арамазда. Их было четыре, мраморных, массивных

колонны с входными вратами посредине, украшенными чеканкой с образом

Мажан-Арамазда в центре.

Паломники до того излобызали медь чеканки, что она местами

протерлась. Жрец благоговейно погладил изображения богов и, поддав плечом

створку, вошел в храм.

Внутри было темно. Из ниши вдруг вынырнул какой-то призрак с белою