Методические указания 13 страница

даже губами к нему потянулась.

— Не огорчайся, о великий, о божественный, возлюбленный властелин

мой! — страстно нашептывала она ему. — Перед твоею мощью все падет! Я

негодую вместе с тобой, узнав о случившемся, единственный мой, властелин

души и тела моего! Положись на меня, я все сделаю для того, чтобы звезда

твоего царства сияла подобно солнцу!..

Она сбросила с ног шитые золотом сандалии, дабы молиться босой,

опустилась на колени и стала истово отбивать поклоны.

Царь снова взъярился:

— Да разве мир не ведает, что имя его завоевателя и правителя

Мурсилис?! Я залью страну Уганны кровью его подданных и утоплю в ней всех

армян!..

А Мари-Луйс продолжала успокаивать его:

— Все желаемое тобою свершится, о великий царь! Ведь этого жаждут и

боги, тебе покровительствующие! А раз так, отринутый богами Каранни,

вторгшись в твою страну, найдет здесь свою погибель...

Мурсилис, не унимаясь, ревел зверем:

— Силой своего оружия я заставлю этого Каранни служить мне!.. Царь

рабов!.. Он еще узнает!.. Я сам пойду войной на армян! Это решено!..

Ликованию Мари-Луйс не было предела: свершается задуманное ею! Во

всем свершается!.. Вспомнила о Таги-Усаке: «Жаль-то как его. Пришлось

бедному перед этим ничтожеством на коленях ползать. Он достоин награды.

Дорогой мой, властелин неба и души моей!..»

В Хаттушаше все было поставлено с ног на голову. Словно буря над

городом пронеслась. Шла лихорадочная подготовка к походу против Страны

Хайасы.

 

 

* * *

 

В один из вечеров, когда уже стемнело, Ерес Эпит обрядила Таги-Усака

в женское платье и тайно провела его к Мари-Луйс. По знаку царицы сама она

тотчас покинула ее покои.

Мари-Луйс долго молчала, взирая на своего астролога в нелепом бабьем

облачении, и наконец проговорила:

— Я позвала тебя, Таги-Усак, затем, чтобы расплатиться за привезенные

тобою драгоценности...

Она пригласила его за стол, уставленный кипрскими винами, блюдами из

рыбы, что водится в Верхнем море, всем тем, чем потчевала Мурсилиса,

принимая его у себя.

— А ты разве не могла подмешать яду в вино тому, кто держит тебя

пленницей?

Царица усмехнулась:

— Я вижу, бог отнял у тебя разум и набил голову глупостью?.. Кто бы,

по-твоему, в таком случае повел на гибель воинов Хеттского царства?..

Таги-Усак с искренним удивлением посмотрел на нее. Догадка озарила

его:

— Мне нравится твоя задумка!..

— Неважно, нравится она тебе или нет! — пожала плечами царица. — Хуже

то, что, начиная или задумывая важное дело, я не ищу помощи и у

Мажан-Арамазда. Если и обращаюсь к нему, то не движением души... Когда ты

в последний раз видел моего супруга?

— В день отправления сюда.

Мари-Луйс верила, что Каранни очень тревожится и беспокоится о ней...

Но ведь и она не меньше страдает... Человек должен быть богом, чтобы уметь

увидеть затаенную в своей груди отраву, злой яд, черную кровь, жалкий

страх и всю оборотную сторону своей сути. Но он не бог...

— Царственный супруг твой, — оторвал ее от раздумий Таги-Усак, —

которому боги определили тысячу лет жизни — если верить богам, — поручил

мне устроить твой побег.

Огромные, горящие огнем глаза царицы наполнились слезами. И от этого

она стала еще прекраснее: «Неужто я еще нужна своему супругу? — с

удивлением размышляла она. — Если да, то я откажусь исполнить его

желание!..»

— Все готово к твоему побегу, божественная. Со мной есть еще люди в

помощь.

Царица, словно не слыша его, подняла чашу с вином и пристально

посмотрела на Таги-Усака. Тяжелым был этот взгляд, но не чуждым и не новым

для Таги-Усака.

— За чистую и верную любовь!

— За чистую любовь! — поднимая и свою чашу, сказал он. — За чистую

любовь!..

— И за моего супруга!

— И за здоровье престолонаследника Каранни!

Они молча пригубили чаши, глядя друг другу в глаза, словно не вино, а

горение душ своих испивали.

Царица пила ничем не заедая. Взгляд ее постепенно мрачнел и делался

все холоднее и холоднее. Вот она встала, волевая и гневная.

— Есть вещи, Таги-Усак, для людей столь низких, как ты,

непозволительные. Не кичись моей любовью и не преувеличивай моей к тебе

приязни. Благословляй своих богов, что я еще не вырвала твое сердце и не

кинула его на съедение псам. — Она жадно вдохнула воздух и продолжала: —

Не докучай мне своим присутствием, не береди душевную рану. Где и когда

это видано, чтобы подобный тебе раб осмеливался касаться губ богоравной

своей властительницы?! Моею дланью сносятся головы непокорных. Даже боги

трепещут передо мной! Стоит мне пожелать, и я могу низвергнуть и

почитаемого мною Мажан-Арамазда!..

— Пожалей себя, царица! — взмолился Таги-Усак.

— Стоит мне пожелать!..

Она медленно подошла к нише в стене, где было установлено глиняное

изваяние бога-хранителя города Хаттушаша, взяла его в руки и грохнула

оземь.

— Стоит пожелать!..

Изваяние разлетелось на множество мелких осколков. Мари-Луйс стала

истово крошить ногами эти осколки.

— Вот так я живу! — раздув тонкие точеные ноздри свои, закричала

она. — И такой жизни желаю! И что меня на это толкает, ведомо только мне

одной.

Таги-Усака все содеянное повергло в ужас. Чужая здесь женщина,

пленница, посмела разбить изваяние бога-хранителя Хаттушаша, их идола!..

— Остерегись, царица! — только и мог он сказать.

Она взяла его за плечи.

— Если богов множество, то ведь и тебе надо разрывать свое сердце на

все это множество, жить под непосильным гнетом, исполнять все прихоти

этого множества и денно и нощно. Нельзя так жить! Един бог! Только един

бог нам нужен! И не какой-нибудь каменный идол в нашем дому, на которого

мы взираем, но не верим в его истинное существование. Нет, этот един бог

должен быть вознесен в небо на острие лука великого Гайка, должен

существовать там, над нами, вдали от человечества, от всего живого,

обитающего в этом проклятом мире! В далекой дали даже чудище

представляется прекрасным и неправый правым. Вот такого я желаю!

Таги-Усак со смешанным чувством восторга и ужаса взирал на царицу. Ее

уста изрекали чаяния его души. Но вслух он снова повторил:

— Пожалей себя, царица!

Мари-Луйс показала ему жестом на дверь.

Таги-Усак приложился к ее руке и вышел.

Через два дня она провожала его как ассирийского купца.

— Скажи Каранни, что отныне у меня нет больше иных врагов, кроме

самой себя. А от себя деться некуда. И поведай обо всем, что видел и

слышал здесь. Только об этом!.. В добрый путь!

Таги-Усак поспешил покинуть Хаттушаш.

 

 

* * *

 

Страна хеттов была охвачена тревогой. Каранни совершал набег за

набегом на их Верхнюю провинцию. Армянская конница наводила ужас.

Царь Мурсилис все чаще обнаруживал перед Мари-Луйс свое раздражение.

А она все больше разжигала его воинственность. И добивалась немалого.

— Я уничтожу этого Каранни, этого юнца, у которого молоко на губах не

обсохло! И страну его испепелю. Сгорит в мгновение, как подпаленный стог

сухого сена!.. Не оставлю в городах Хайасы ни одного живого воина!.. Я!..

Мари-Луйс всячески подстрекала Мурсилиса поскорее выступить войной

против Каранни. А хеттские военачальники и дворцовая знать роптали и

пытались склонить своего царя к перемирию с Каранни, чтобы тот затем

покинул пределы их страны. Они понимали, что силы у них далеко не прежние.

Царство обременено междоусобицей среди своих племен, и вокруг враги

теснят.

Приближенные настоятельно советовали Мурсилису с почетом возвратить

Каранни его царственную супругу и провинции Тегарам и Торгом и с тем

заключить перемирие. Но царь не согласился на это. Прежде всего он не

желал лишаться завоеванных еще его отцом армянских земель. Ведь они давали

хлеб на содержание огромного хеттского войска. К тому же стоит запросить

сейчас мира, и Каранни оставит за собой уже захваченные им хеттские

провинции. А это лишит их выхода к Верхнему морю, лишит недр, богатых

металлами. И вообще даже малейшее послабление армянам взбудоражит все

мелкие пограничные царства и племена. И они, чего доброго, тоже возьмутся

за оружие и ринутся на хеттов.

Нет, пойти на перемирие было бы равнозначно поражению...

Мари-Луйс исподволь добивалась задуманного, воодушевляла Мурсилиса к

выступлению против Каранни. Примирение их было бы, на ее взгляд,

унизительным для Каранни. У супруга сейчас отличное войско, прекрасные

сподвижники. Таги-Усак рассказал ей об арцахской коннице. Он считает, что

конники являют собой непобедимую силу. Нельзя отступаться. Лучшего момента

для разгрома Хеттского царства трудно представить. Надо раз и навсегда

покончить с опасностью, вечно угрожающей армянам!..

Мурсилис принял наконец решение выступить со всем своим войском

против Каранни, пользуясь и тем, что все другие враждебные племена и

народы пока не вооружились и не пошли на него самого.

Надо спешить. Подавление армян станет уроком и другим посягателям.

Мари-Луйс торжествовала: Мурсилис идет навстречу своей гибели...

Хаттушаш лихорадочно готовился к войне.

 

 

* * *

 

Верховный военачальник Каш Бихуни с частью уцелевшего войска вернулся

с победой после взятия хеттского города Данкува.

Он подъехал на колеснице, гордо стоя в ней. Брюхатый, толстогубый,

явно довольный собой. Как Каранни ни бился, не удалось уломать его,

обучить верховой езде.

— Колесница — моя жизнь! — упирался Каш Бихуни. — Я не променяю ее ни

на что!..

Каш Бихуни, тыча копьем в спины бежавших впереди пленных хеттских

военачальников, покрикивал:

— Э-эй, Мурсилисово отродье, поскорее!..

Он завладел не только Данкувой. Было разгромлено до тридцати больших

и малых поселений хеттов. Жители их в основном уничтожены, а меньшая

толика захвачена в плен — те, кто владеет ремеслом, и юноши, способные

держать в руках оружие.

— Ну, толстяк, с успехом тебя!

— С твоим именем на устах добывали успех! — самодовольно ответил Каш

Бихуни, жуя свои бобы. — В твоем имени куда большая магическая сила, чем в

именах божьих. Стоит мне помянуть тебя вслух, дело тотчас и ладится.

Каранни довольно рассмеялся.

— Надеюсь, ты сыт, Каш Бихуни?

— И войско мое сыто! И я надеюсь, что и добычу нашу, и пленных ты

оставишь моим воинам, божественный?!

— Непременно оставлю. И сделаю еще от себя добавление.

Каранни приказал зарезать у ног Каш Бихуни трех белых овечек в жертву

за удачу. Верховный военачальник снова рассмеялся:

— Да что я, бог, что ли, государь мой?

— А кто же еще? — воскликнул Каранни. — Мой бог теперь ты со своею

жвачкой! Женщин себе присмотрел из пленниц?..

— Ну, — помялся Каш Бихуни, — как тебе сказать, божественный. Эти

стервы-пленницы сами напрашиваются в постель. А у меня, ты ведь знаешь,

постели нет, не люблю я это.

И они опять всласть закатились смехом.

Каш Бихуни приказал своим телохранителям привести пленного властителя

Верхней провинции хеттов, военачальников и жрецов.

— А что же ты не представляешь мне их жен и дочерей, старый волк? —

спросил Каранни. — Или, может, у них не было ни жен, ни дочерей?

— Было, божественный. У каждого по пятьдесят — шестьдесят жен. Но я

раздал их всех нашим воинам.

Пленный властитель-хетт и его люди покорно распростерлись на земле.

Но Каранни, не взглянув на них, без слов, только жестом дал понять, что

пленников надо уничтожить.

— И властителя тоже? — спросил Каш Бихуни.

— Его первым.

Лагерь был раскинут чуть южнее реки Альюс, в низинной долине. И хоть

стояла уже поздняя осень, было еще тепло. Удачная вылазка Каш Бихуни и его

войска воодушевила всех. С утра до вечера шли учения и подготовка к новым

наступлениям. Холили и откармливали коней, не забывали и про воинов — тоже

кормили изрядно.

Как-то вечером Каш Бихуни доложил престолонаследнику, что Мурсилис

выслал посольство.

Каранни помрачнел и жестко отрезал:

— Я не приму их!

Каш Бихуни кашлянул в кулак и добавил:

— Посольство поначалу прибыло к твоему отцу, богоравному царю Уганне.

А царь объявил им: «Страна моя сейчас под властью мудрого и отважного сына

моего Каранни, отправляйтесь к нему».

Каш Бихуни долго уговаривал царевича, пока тот наконец согласился

принять людей Мурсилиса. Согласился только потому, что не хотел обидеть

своего полководца, вырвавшего у врага такую победу. Победителю нельзя

отказать.

Каранни велел построить неподалеку от его шатра все войско: и пеших,

и конников, и тех, что на колесницах. И пленников приказал согнать туда

же. Пусть все будет на виду.

Послов провели перед строем. Пленные хетты, едва завидев знамя своего

царя в руках у соплеменников, заголосили-застенали, осыпая проклятиями

Мурсилиса за то, что бездумным нападением на Нерик он развязал новую войну

с армянами, пленил их царицу, а им вот теперь, безвинным, предстоит

расплачиваться за это своими жизнями.

— Да покарают боги и изведут весь род Мурсилиса!..

— Это вы, бесчеловечные правители, обрекли нас на гибель! Будьте

прокляты!

Пленные кричали все разом. А послы торопливо пробирались к шатру

престолонаследника.

Каранни, однако, не принял послов. Ни в этот день, ни ночью. Те

безропотно ждали близ шатра, под солнцем и ветром. Приставленный к ним

Арбок Перч приказал не разрешать послам садиться, поить велел только

речной водой из опоганенных сосудов...

Минувшей ночью Арбок Перч передал Нуар лоскут белого шелка.

— Это мне вручил жрец, сопровождающий хеттское посольство, — сказал

он. — Записка от царицы. Отдай Каранни...

Нуар взяла лоскут и примирительно проговорила:

— Не сердись, Арбок Перч. У меня нет перед тобой вины. Из нас ведь

никто не принадлежит сам себе.

— Ты выполни порученное, дочь Миная! — сурово отрезал Арбок Перч. — И

скажи царевичу, что доставивший записку ждет вознаграждения.

— И однако...

— Кончай об этом. Поспеши к престолонаследнику и возвращайся с

ответом. Я жду.

Нуар направилась в шатер. Арбок Перчу показалось, что она явно

медлила, может, хотела что-то еще сказать?..

 

 

Утром Каш Бихуни и Арбок Перч проводили послов Мурсилиса в шатер

престолонаследника. Кроме военачальников там присутствовала еще и Нуар,

сияющая, царственно нарядная. В огромных черных очах ее играл отсвет

солнечного луча, падающего в шатер через отверстие в куполе.

И опять Каранни не пожелал видеть послов. Мысли его были заняты

другим. «Почему Мурсилис не освободил Мари-Луйс и не препроводил ее сюда?

Держит у себя заложницей?.. Хочет, чтобы я стал просить о ее освобождении,

а он тогда потребует отвести мои войска с завоеванных хеттских земель?..»

Злило царевича и то, что Мурсилис направил послов прежде в Куммаху.

Хорошо, что отец волею богов не принял их и тем дал понять, что фактически

страною правит его сын... Ясно одно: посылая послов для переговоров,

Мурсилис старается оттянуть время и собрать все свои силы.

Послы были обижены и растерянны. Их упорно не желали принять, не

разрешили переодеться с дороги, привести себя в порядок...

В складках хитона у Каранни, словно огнем обжигая, лежала записка

Мари-Луйс. «Не слушай вора Мурсилиса, супруг мой! — писала она. — Выстави

вон его послов, чтобы и духу ихнего не было у тебя в шатре! Не соглашайся

ни на какие условия!»

Он потрогал шелковый лоскут, на котором все это было начертано. Боги,

это ведь писала она, его жена! Хранят ли ее пальцы прежнее тепло и

нежность?.. Но, вдруг очнувшись, Каранни почувствовал, что в ладони у него

рука Нуар. С тем самым теплом и нежностью, какая помнится из былой

близости с Мари-Луйс.

Нуар незаметно высвободила руку, посмотрела на распростертых у входа

в шатер хеттских послов и подумала: «Видит ли он меня?» А Каранни опять

предался своим раздумьям. Почему? Почему Мурсилис не освободил Мари-Луйс?

Кого он удерживает? Его жену или царицу армянскую?..

Он жестом приказал, чтобы старший из послов положил к его ногам

грамоту Мурсилиса. Посол приложился губами к посланию и исполнил повеление

престолонаследника.

Каранни вздрогнул. Ему вдруг отчетливо привиделась Мари-Луйс вся в

черном.

— Раздави таблички, Нуар! — воскликнул он.

Армянские военачальники удивились, не могли понять, что с царевичем,

что он задумал. Каш Бихуни, как всегда в таких случаях, кинул в рот бобы.

Арбок Перч замер, опустясь на колени, и про себя подумал: «Недолог час

объявят Нуар царицей, и придется еще ноги ей лобызать!» Но тут же отметил,

что приятно видеть, как она своими золочеными сандалиями крошит

Мурсилисову грамоту.

— Лживы все писания Мурсилиса, все его заверения, просьбы! — сказал

Каранни. — И потому я не желаю ни читать, ни слышать бредни этого

коварного ублюдка. Пусть идет на нас войной. Я готов сразиться с ним!

Он обнял Нуар за плечи и удалился с ней на другую половину шатра.

Военачальники затаили в себе вздохи удивления. Каш Бихуни после минутного

замешательства улыбнулся про себя и велел Арбок Перчу вывести хеттских

послов.

 

 

* * *

 

Армянское войско продолжало продвижение в глубь северных провинций

царства хеттов. И сопротивления почти не встречало.

В страхе перед не виданными ранее воинами на конях хетты в панике

разбегались кто куда. А местные жители, покидая свои дома, поспешно

уходили в пустыню в поисках укрытия и спасения. И войска Каранни не

очень-то их преследовали, понимали, что голод и жажда вскоре погонят

беглецов обратно.

Тем временем открывался путь в самое сердце страны хеттов. Там зимы,

можно считать, не бывало совсем. Тепло, обилие кормов для коней и всей

живности, что следовала в обозе за войском, — будущий провиант для людей.

Арцахская конница всюду, куда бы они ни ступила, наводила ужас.

Отдельные ее части иной раз пропадали днями, а потом вдруг возвращались,

пригоняя бесчисленное количество пленников, отары овец. Добывали и много

съестного припаса.

Вскоре подошли к одному из крупнейших городов царства Хеттского, к

Каннувару. Еще и боевого сигнала не протрубили, а властитель города, его

жрецы и военачальники уже явились к царевичу Каранни с изъявлением

покорности.

Престолонаследник приказал своим приближенным принять их с честью и

представить ему. А когда те вошли, не позволил властителю пасть на колени.

И тот, надо сказать, сразу воспрянул духом.

— О, ты милосерден, наследник армянского престола! — сказал он. — И

мы покоряемся тебе, признаем твою власть над собой! Клянемся, что дадим

тебе и войско, и сколько потребуешь скота и масла. Только не вели

разрушить наш город! Мы дадим тебе еще пятьсот шатров со всем необходимым

в них.

Каранни не без удивления отметил, что люди из Каннувара приветствуют

его так, как это делают армяне: поднимая правую руку, сжатую в кулак.

Пришельцам был оказан почет, их отменно угостили и оружие за трапезой

оставили при них.

И хетты, в свою очередь, предложили царевичу расположиться на постой

в пределах своего города.

— Ночи у нас прохладные, божественный, — сказал властитель

Каннувара, — живите в наших домах, так будет теплее и удобнее, на мягких

постелях, с хорошей едой, с вином!..

— Наши ребра не избалованы мягкими постелями...

Лагерь раскинули неподалеку от города, в открытом поле.

Каранни с ненавистью озирал это поле. Именно здесь в одной из схваток

с врагом его отец понес поражение от Мурсилисова отца, в ознаменование

чего и высится тут памятный столп.

«Здесь я победил царя Страны Хайасы и вернул все наши земли и всех

ранее угнанных в плен наших людей!» — было начертано на камне.

Волна гнева и возмущения подкатила к горлу Каранни. Прошло тридцать

лет с тех пор, как эта беда обрушилась на его страну. Надо стереть

надпись!

И он распорядился уничтожить свидетельство былого поражения и выбить

на камне иные письмена, о его нынешних победах над хеттами.

Прошел день, потом другой.

Посланные в сторону Хаттушаша лазутчики вернулись с вестью о том, что

Мурсилис уже выступил с многочисленным войском.

— И он сам идет во главе? — спросил царевич.

— Да, божественный!..

— Что ж, это — великая честь для меня.

И Каранни вдруг ощутил прилив небывалой силы и отваги. Вот он, тот

час, когда ему самому предстоит дать бой царю хеттов, дотоле сотрясавшему

полмира.

И он, не откладывая, выслал гонцом навстречу Мурсилису арцахского

конника. «Знай, спесивый Мурсилис, — писал Каранни, — я не отступлю при

появлении твоего войска. Не надейся испугать меня мощью своих полков и

слонами своими. Бой тебе будет дан на твоей земле, на той самой, которой

мы уже завладели и которую так усеяли трупами твоих людей, что полям твоим

от их смрада пятьдесят лет не родить!»

Как только поступила весть о том, что Мурсилис идет на них войной,

Каранни через жрецов велел оповестить все войско. Один из арцахских конных

полков он придал военачальнику Сисакана Татану и приказал выехать

навстречу Мурсилису.

На совете военачальников было объявлено, что Мурсилиса предстоит

встретить здесь, неподалеку от Каннувара.

Лагерь ожил.

Все сразу ощутили значимость наступающего момента и изготовились.

Вынесли из шатров изваяния богов, стали молиться. Жрецы совершили должный

обряд, призвали богов покровительствовать им в бою.

Каранни все время проводил в войсках. Но стоило ему хоть на миг

заглянуть в шатер, он неизменно видел там Нуар коленопреклоненной, молящей

о милости бога Мажана-Арамазда.

— Всемилостивый бог наш! — шептала она. — Пошли победу божественному

Каранни! Он достоин твоей любви и покровительства! Он так молод, о великий

Мажан-Арамазд!..

Царевич слушал и посмеивался. Но не мешал ей возносить молитвы и лить

слезы.

У него была своя забота. Он никак не мог запомнить, какое племя в его

войске какого из богов почитает. А знать это следовало, чтобы невзначай не

обидеть людей, готовых служить ему верой и правдой.

И он опять злился, что так их много, этих богов.

Ну да ладно. Сейчас не до богов. Важно, что в войске царит единение и

все готово к бою.

Арцахский полк целых два дня шел навстречу войску Мурсилиса.

К рассвету третьего дня они перехватили хеттского жреца-лазутчика.

Военачальник Гатан отправил его к царевичу. Там жреца обыскали и нашли

грамоту Мурсилиса, адресованную властителю Каннувара.

«Я выступил из Хаттушаша, — писал Мурсилис, — иду войной против

Каранни. Со мною сын мой Наназити и его войско. Одобряю твои действия. Ты

поступил верно, вняв моему совету и сделав вид, что покорился врагу. Скоро

мы дойдем до Каннувара. Едва завяжется бой, ты должен со своим войском

ринуться на армян с тыла, как мы договаривались ранее. Береги себя, мой

верный наместник, и да помогут тебе боги и люди твои!»

Каранни сам обо всем расспросил жреца-лазутчика и затем приказал тут

же у себя в шатре обезглавить его...

Итак, час настает.

Каш Бихуни и престолонаследник, стоя в колесницах, объехали вместе с

конным полком телохранителей весь лагерь.

А вот и властитель Каннувара со своим войском. Он расположился между

васпураканцами и тавруберанцами. Властитель, почтительно кланяясь,

поспешил навстречу престолонаследнику:

— Счастлив видеть тебя, божественный наследник армянского престола!..

Отвечая на приветствие, Каранни обнял его и сказал:

— Я хочу принести жертву к подножию твоего божества, мой дорогой

властитель Каннувара. И еще у меня есть желание оказать честь твоим женам

и детям, посетить их у тебя дома. Мудрейший из подданных Мурсилиеа, ты

достоин высокого внимания. Итак, проводи меня к себе в дом.

— Ты хочешь войти в город, божественный?

— Да, именно сегодня я хочу пировать с тобой в твоем городе!

— О, это великая честь для меня!

Властитель не мог скрыть радости. Он приказал своим людям быстро

собраться и выехать в город.

Каннувар был недалеко. Расположен он на возвышенности, окружен

высокими стенами с круглыми башнями.

Властитель взял с собой сыновей и кое-кого из военачальников. Ехали в

колесницах. Сопровождали их арцахские конники, вызывавшие неудержимый

восторг хеттов.

Увидев во главе процессии своего властителя и его знамя, каннуварцы

тотчас отворили крепостные ворота.

— А войско зачем тебе понадобилось, божественный? — не без робости

спросил властитель города, когда подошел Каранни.

— Мой личный полк всюду сопровождает меня, дорогой друг. Надеюсь,

такой хозяин, как ты, не сочтет для себя обременительным оказать

гостеприимство моим приближенным и попотчует мое воинство вином и хлебом.

К тому же они помогут мне в принесении жертвы твоему богу.

— Да, да, божественный. Я рад достойно принять твоих людей. Город мой

не беден...

Подъехали к центральной площади у храма. Горожане собрались

приветствовать наследника армянского престола. Хеттские жрецы вынесли из

храма статую богини Иштар, и начался молебен.

По знаку Каранни армяне незаметно оцепили всю площадь. И тут царевич

схватил смиренно стоявшего рядом с ним властителя Каннувара и бросил на

землю:

— Прикинулся овцой, бесовское отродье?! Жалкий заговорщик!..

Голова властителя слетела с плеч.

Каш Бихуни, разъяренный, стоял в колеснице. В руках он держал меч, с

которого стекала кровь.

Извлеченный из храма идол пустыми глазницами безучастно взирал на

происходящее. Каранни не без иронии подумал, что боги извечно на стороне

сильного и разящего. Вот и эта богиня хеттов, превеликая Иштар, —

обыкновенная бездушная глыба!..

— Лживые все эти боги! — воскликнул он.

А из храма тем временем послышался шум. Оказалось, что властитель

Каннувара именно там укрыл часть своего войска. И сейчас эти воины

пытались открыть врата и выйти наружу.

Каранни приказал поджечь храм.

В эти дни как раз каннуварцы отмечали праздник богини Иштар. И потому

весь город был расцвечен и украшен гирляндами, всюду звучала музыка.

И вот как повернулось...

Каранни вскочил в седло и приказал гнать весь храмовый скот в обоз

его войска.

Хеттский город Каннувар пал. В ознаменование этой победы были

принесены жертвы богине Эпит-Анаит, радением которой живет и славится

Страна Хайаса. И велено было запись о сем подвиге начертать на том столпе,

воздвижением коего некогда был унижен досточтимый царь Уганна.

Откуда ни возьмись подле Каранни вдруг возник ассирийский купец.

— Кто ты? — спросил царевич.

Таги-Усак не ответил. Он внимательно вглядывался во вновь вырезанные

на камне письмена.

— Все это хорошо! Однако тут не названо имя нашей царицы Мари-Луйс,

божественный! А ведь в победе над Каннуваром есть и большая доля твоей

царственной супруги!

— Э, да это ты, Таги-Усак?! — радостно вскрикнул Каранни. — Как там

царица? Что с ней?

— Приветствует тебя, божественный! — низко кланяясь, отвечал

астролог.

Через какое-то время они уже сидели в шатре у царевича.

Колыхнулась штора, отделяющая спальную часть, выглянула и тотчас

скрылась Нуар.

— Так что же там? Как она? — потянулся к Таги-Усаку Каранни.

— Отказалась, божественный. Не пожелала бежать со мной.

Царевич не пытал о подробностях. После долгого молчания он наконец

спросил:

— Здорова ли хотя бы?

— Да. И, по-моему, очень воодушевлена, что-то задумала, но мне не

открылась.

«Неужто, — подумал Каранни, — моя царица и в плену творит мне добро,