Детство 1 страница. 1. Дубровина, И.В. Рабочая книга школьного психолога./ И.В

Детство

Бывало, мы спали, а отец проводил арати*. Динь-динь-динь, – мы слышали звон колокольчика, просыпались и видели, как отец склоняется перед Кришной.

(Шрила Прабхупада)

ШЕЛ ДЖАНМАШТАМИ*, ежегодный праздник, который вот уже пять тысяч лет отмечается в день явления Господа Кришны. Толпы людей – в основном бенгальцы и другие индусы, но кроме того и множество мусульман и даже англичане – стекались по улицам Калькутты в храмы Господа Кришны. Искренние вайшнавы* до полуночи постились, пели «Харе Кришна» и слушали чтение тех глав из «Шримад-Бхагаватам», где повествуется о рождении и деяниях Господа Кришны. Пост, пение и поклонение продолжались всю ночь. На следующий день, 1 сентября 1896 г., в небольшом доме в Толлигандже, пригороде Калькутты, родился мальчик. Поскольку это произошло в Нандотсаву – день, когда Махараджа Нанда устроил праздник по случаю рождения Кришны, – дядя мальчика назвал его Нандулалом. Но отец ребенка, Гоур-Мохан Дэ, и мать, Раджани, дали ему имя Абхай-Чаран.

В соответствии с бенгальской традицией, незадолго до родов мать перешла в дом своих родителей. Так, в нескольких километрах от дома своего отца, на берегу Ади-Ганги, в маленьком двухкомнатном глинобитном домике с черепичной крышей, под хлебным деревом, родился Абхай-Чаран. А через несколько дней родители вернулись с новорожденным Абхаем в свой дом на Харрисон-Роуд, 151. Астролог составил гороскоп ребенка, и вся семья с радостью выслушала его предсказание: “Когда Абхаю исполнится семьдесят лет, он пересечет океан, станет великим религиозным деятелем и откроет сто восемь храмов”.

***

В те времена, когда родился Абхай-Чаран, Индия находилась под властью викторианской Англии. Калькутта была столицей Индии, резиденцией вице-короля – графа Эльгинского и Кинкардинского – и “вторым городом” Британской империи. Европейцы и индийцы жили раздельно, хотя их дела иногда пересекались в сфере бизнеса, а также в области образования. Англичане жили главным образом в центре Калькутты, среди своих театров, ипподромов, площадок для игры в крикет и красивых европейских зданий - индусы же селились в северных районах. Лояльные к британской короне, они, однако же, хранили верность своей традиционной религии и культуре, — мужчины здесь носили дхоти*, а женщины — сари.

Родной дом Абхая на Харрисон-Роуд, 151, находился в «индийском» районе Калькутты. Отец Абхая, Гоур-Мохан Дэ, торговал тканями. Это был купец среднего достатка, принадлежавший к аристократическому торговому сословию суварна-ваник*. Однако же, он состоял в родстве с богатой династией Малликов, которые на протяжении сотен лет торговали с англичанами золотом и солью. Поначалу Маллики принадлежали к роду Дэ, готре (династии), берущей начало от древнего мудреца Гаутамы; но во время правления Моголов, еще до завоевания Индии британцами, один мусульманский правитель пожаловал состоятельной и известной ветви Дэ титул «Малик» (“господин”). Затем, несколько поколений спустя, девушка из семьи Дэ вышла замуж за одного из Малликов, и с тех пор обе семьи продолжали поддерживать тесные родственные отношения.

Целый квартал застроенных участков по обе стороны Харрисон-Роуд принадлежал Локанатху Маллику, а Гоур-Мохан со своей семьей занимал несколько комнат трехэтажного здания, которым владел Маллик. Напротив дома Дэ находился храм Радха-Говинды, в котором на протяжении последних ста пятидесяти лет Маллики поклонялись Божествам Радхи и Кришны. У Малликов было несколько магазинов, и часть приносимого ими дохода шла на поддержание Божеств и священников, совершавших поклонение. Каждое утро, перед завтраком, семья Малликов посещала храм, чтобы сделать подношение Шри Шри Радха-Говинде. На большом подносе они предлагали Божествам вареный рис, качори (жареные пирожки с пряной овощной начинкой, очень популярные в Бенгалии) и овощи, а после этого раздавали прасад* прихожанам — жителям соседних домов.

Среди ежедневных посетителей храма был и Абхай-Чаран, который приходил туда с матерью, отцом или слугой.

Шрила Прабхупада: Нас обычно привозили в одной коляске с Сиддхешваром Малликом. Он называл меня Моти (“жемчужина”), а его прозвище было Субидхи. Слуга всегда возил нас вместе. Если в какой-то день я не появлялся, мой друг просто сходил с ума. Без меня он даже отказывался садиться в коляску. Мы никогда с ним не разлучались.

***

Пока слуга катил детскую коляску по широкой Харрисон-Роуд, лавируя между велосипедами и конными экипажами, дети глядели в ясное небо, рассматривая высокие деревья по обеим сторонам улицы и провожая глазами громыхающие конные упряжки с огромными вращающимися колесами. Слуга с коляской направлялся к арочным воротам в стене из красного песчаника, окружавшей Радха-Дамодара-Мандир, и когда Абхай с другом проезжали под узорчатой металлической аркой во внутренний двор, их встречали два каменных льва с вытянутыми вперед правыми лапами, — герольды и защитники храма.

Круговая аллея огибала овальную лужайку, на которой стояли фонарные столбы с газовыми светильниками и скульптура молодой женщины в живописном одеянии. Воробьи, громко чирикая, перелетали между кустами и деревьями или прыгали по траве, иногда останавливаясь, чтобы поклевать что-то на земле. Повсюду ворковали голуби; иногда они резко взмахивали крыльями и перелетали с карниза на карниз или спускались во двор, по которому, громко переговариваясь, шли бенгальцы – женщины в простых хлопковых сари и мужчины в белых дхоти. Некоторые из них останавливались, чтобы позабавить двух мальчиков с золотистой кожей и блестящими темными глазами, но большинство людей быстро проходили мимо, торопясь в храм.

Массивная двойная дверь, ведущая во внутренний двор, была открыта, и слуга осторожно спускал коляску на одну ступеньку вниз, в вестибюль, и катил ее дальше; затем коляска спускалась еще на одну ступеньку, и все трое оказывались в главном дворе, залитом яркими солнечными лучами. Там на полутораметровой колонне возвышалась каменная статуя Гаруды. Носитель Вишну – получеловек, полуптица, с крепким орлиным клювом и сложенными за спиной крыльями, – стоял, молитвенно опустившись на одно колено и сложив руки. Коляска катилась дальше, мимо двух слуг, которые подметали и мыли каменный двор. До храма оставалось несколько шагов.

Храм представлял собой открытый павильон с возвышением посередине и каменной крышей, опирающейся на прочные пятиметровые колонны. В той части храма, что была слева, толпились люди, созерцающие Божества на алтаре. Слуга подкатывал коляску поближе, ставил детей на пол и, держа их за руки, благоговейно подводил к Божествам.

Шрила Прабхупада: Помню, как я стоял у дверей храма, вознося молитвы Радха-Говинде. Я часами неотрывно смотрел на Них. Божества с большими удлиненными глазами были прекрасны…

Омытые и наряженные, на серебряном троне, Радха и Говинда сияли золотым блеском, утопая в благоухающих цветах. Говинда, около полуметра высотой, и Радхарани, чуть ниже ростом, стояли, одинаково изогнувшись в изящной танцевальной позе: выставив вперед слегка согнутую в колене правую ногу. На Радхарани переливалось блестящее шелковое сари, а Ее красноватая правая ладонь была поднята в благословляющем жесте. Кришна, одетый в шелковую рубашку и дхоти, играл на золотой флейте. На стопах-лотосах Говинды лежали зеленые листья туласи* с сандаловой пастой. Божественные образы Их Светлостей украшали гирлянды из нежных ароматных цветков ночного жасмина, которые спускались почти до Их лотосоподобных стоп. На шее у Них сверкали ожерелья из золота, жемчуга и бриллиантов, а руки Радхарани были украшены золотыми браслетами. С плеч Радхи и Говинды ниспадали шелковые, вышитые золотом чадары, а в Их руках и волосах красовались маленькие, нежные цветы. Серебряные короны на Их головах сияли драгоценными камнями. Радха и Кришна слегка улыбались.

Танцующие на серебряном троне под серебряным зонтом, усыпанные цветами, удивительно одетые, Божества казались Абхаю настолько прекрасными, что он совершенно забывал о жизни на Харрисон-Роуд и обо всем, что осталось там, за оградой храма. Птицы продолжали чирикать во дворе, приходили и уходили посетители - Абхай тихо стоял, погруженный в созерцание прекрасных образов Кришны и Радхарани – Верховного Господа и Его вечной спутницы.

Затем начиналась киртана*, и преданные пели и играли на барабанах и караталах*. Абхай с другом наблюдали, как пуджари* предлагает благовоние, вьющийся дымок которого растворялся в воздухе, затем зажженную лампаду, раковину, платок, цветы, опахало и веер из павлиньих перьев. Наконец, пуджари громко трубил в раковину, и церемония арати заканчивалась.

***

Когда Абхаю исполнилось полтора года, он заболел тифом. Семейный врач, доктор Бозе, прописал ему куриный бульон.

– Нет, — возразил Гоур-Мохан. — Я не могу этого позволить.

– Это необходимо, иначе он умрет.

– Но мы не едим мяса, — взмолился Гоур-Мохан. — Мы не можем варить курицу на нашей кухне.

– Ничего страшного, — сказал доктор Бозе. — Я приготовлю бульон у себя дома и принесу его в банке, а вы…

Гоур-Мохану ничего не оставалось, кроме как согласиться:

– Если это необходимо для спасения моего сына….

Но когда доктор принес куриный бульон и дал Абхаю его выпить, того сразу же вырвало.

– Да-а…— согласился врач. — Пожалуй, ему это действительно не подойдет.

Гоур-Мохан выплеснул куриный бульон, а Абхай вскоре выздоровел сам, без мяса.

На крыше дома бабушки Абхая был садик, где росли цветы, зелень и небольшие деревца. Вместе с другими детьми двухлетний Абхай с большим удовольствием поливал растения из лейки. Но больше всего ему нравилось уединяться в этом садике - он находил подходящий куст и устраивался под ним.

Однажды, когда Абхаю было три года, он едва не сгорел. Играя со спичками около дома, он не заметил, как загорелась его одежда. Тут подбежал какой-то человек и потушил огонь. Абхай был спасен, но на ноге у него навсегда остался небольшой след от ожога.

В 1900-м году, когда Абхаю шел четвертый год, в Калькутте началась страшная эпидемия чумы, ежедневно уносившая десятки жизней. Люди тысячами покидали город. Когда уже казалось, что победить чуму невозможно, один пожилой бабаджи организовал харе-кришна-санкиртану* по всей Калькутте. Индуисты, мусульмане, христиане, парсы* — все, независимо от религиозных убеждений, присоединялись к ней, и вскоре огромная толпа людей шла по улицам, от дома к дому, с пением «Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе». Когда группа подошла к дому Гоур-Мохана Дэ на Харрисон-Роуд, 151, глава семьи радушно принял поющих. Хотя Абхай тогда был еще совсем маленьким – он едва доставал до колен участников санкиртаны, — он тоже присоединился к танцующим. Вскоре после этого эпидемия прекратилась.

***

Гоур-Мохан был чистым вайшнавом и воспитывал своего сына в сознании Кришны. Родители Гоур-Мохана тоже были вайшнавами, поэтому сам он никогда не прикасался к мясу, рыбе, яйцам, чаю и кофе. Светлокожий Гоур-Мохан обладал мягким и сдержанным характером. Вечером, закрывая свой магазин тканей, он ставил на пол посреди комнаты чашку с рисом, для того, чтобы крысы, наевшись вдоволь риса, не грызли от голода ткань. Возвратившись домой, он читал «Чайтанья-Чаритамриту» и «Шримад-Бхагаватам» — основные Священные писания бенгальских вайшнавов, а затем повторял джапу* на своих четках и поклонялся Божеству Господа Кришны. Он был добрым и мягким и никогда не наказывал Абхая. Даже когда нужно было сделать Абхаю замечание, он извинялся:

– Ты мой сын, поэтому я должен сделать тебе замечание. Это мой долг. Даже отец Чайтаньи Махапрабху наказывал Его, поэтому не обижайся.

Шрила Прабхупада: Доход моего отца составлял не более двухсот пятидесяти рупий, но мы никогда ни в чем не нуждались. Когда мы были еще детьми, во время сезона манго мы, играя, бегали по дому и хватали манго, не прерывая игры. Манго мы могли есть весь день. Нам не нужно было даже спрашивать разрешения.

Моему отцу не составляло труда обеспечивать нас пищей, – дюжина манго стоила одну рупию. Хотя мы жили просто, у нас всего было в достатке. Мы относились к среднему классу, но при этом каждый день принимали четверых или пятерых гостей. Отец выдал замуж четырех дочерей, и это не обременило его. Может быть, мы жили не так уж богато, но у нас всегда были пища, кров и одежда. Каждый день отец покупал два с половиной литра молока. Он не любил делать мелкие покупки, поэтому весь уголь закупал сразу на год вперед — целый воз.

У нас было счастливое детство. Мы не могли себе позволить купить автомобиль, но это не омрачало нашего счастья. Мой отец часто говорил: “У Бога десять рук. Если Он захочет забрать у тебя что-нибудь, то сколько ты сможешь удержать двумя руками? А если Он захочет дать тебе что-нибудь из Своих десяти рук, то сколько ты сможешь взять своими двумя?”

Отец поднимался довольно поздно, около семи или восьми. После утреннего омовения он отправлялся за покупками, а затем, с десяти до часу дня, проводил пуджу*. После этого он обедал и шел в свой магазин. В магазине отец немного отдыхал в течение часа.

Домой он возвращался в десять вечера и снова проводил поклонение. Это было его главным занятием. Он немного торговал для поддержания семьи, но важнее всего для него была пуджа. Бывало, мы спали, а отец проводил арати. Динь-динь-динь, – мы слышали звон колокольчика, просыпались и видели, как отец склоняется перед Кришной.

Гоур-Мохан хотел, чтобы Абхай стал вайшнавом, чтобы он служил Радхарани, проповедовал Бхагаватам и овладел вайшнавским искусством игры на мриданге*. Регулярно принимая садху* в своем доме, он обращался к ним с просьбой: “Пожалуйста, благословите моего сына, чтобы Шримати Радхарани была им довольна и одарила его Своею милостью”.

Отец и сын любили гулять вместе - они наслаждались обществом друг друга. Иногда, экономя пять пайс на трамвайных билетах, они проходили пешком пятнадцать километров до Ганги. На берегу они обычно видели йога, который уже много лет неподвижно сидел на одном месте. Однажды, придя там, они увидели, что на том же самом месте сидит сын йога, унаследовавший место отца, а вокруг толпятся люди. Гоур-Мохан дал йогу пожертвование и попросил благословения для Абхая.

Мать Абхая хотела, чтобы он стал английским адвокатом (для этого необходимо было пройти обучение в Лондоне), и один из близких родственников Малликов поддерживал ее в этом. Но Гоур-Мохан и слышать об этом не хотел - он был уверен, что, если Абхай отправится в Англию, то одежда и манеры европейцев плохо повлияют на него.

– Он научится пить спиртное и бегать за женщинами, — возражал Гоур-Мохан. — Мне не нужны его деньги.

У Гоур-Мохана был свой план, и он приступил к его осуществлению, когда Абхай был еще совсем маленьким. Он нанял профессионального мастера игры на мриданге, чтобы тот научил Абхая традиционным ритмам киртаны. Раджани была настроена скептически:

– Чего это ради ты учишь такого малыша играть на мриданге? Все это ерунда.

Но Гоур-Мохан мечтал о том, чтобы его сын пел бхаджаны*, играл на мриданге и читал лекции по Шримад-Бхагаватам.

Когда Абхай садился за мридангу, он вытягивал свои маленькие ручонки насколько мог, но они все равно едва доставали до мембран на противоположных концах барабана. Ловко вращая кистью правой руки, как учил его наставник, он быстро бил по мембране пальцами, извлекая высокий звук – ти-ни-ти-ни-тау – а затем ударял по левой мембране открытой ладонью левой руки – бум-бум. С годами он постепенно освоил основные ритмы, и Гоур-Мохан наслаждался его игрой.

Абхай был любимым ребенком и отца, и матери. Вдобавок к его детским именам, таким как Моти, Нандулал, Нанду и Коча, бабушка звала его Качори-мукхи из-за его любви к качори. Когда мама или бабушка давали ему качори, он набивал ими все карманы своей маленькой жилетки. Он обожал смотреть, как лавочники готовят прямо на оживленной улице, и принимать от них и от соседей качори в угощение, пока все его наружные и внутренние карманы не наполнятся до отказа.

Иногда, когда Абхай требовал у матери качори, она отказывалась их готовить. Однажды ей даже пришлось уложить его в постель, чтобы он не приставал к ней. А когда Гоур-Мохан вернулся домой и спросил, где Абхай, Раджани объяснила, что он был слишком назойлив и ей пришлось отправить его спать, оставив без качори.

– Нет, мы должны их ему приготовить, — ответил отец.

Он разбудил Абхая и сам нажарил для него пури* и качори. Гоур-Мохан всегда был снисходителен к сыну и следил за тем, чтобы тот получал все, что хотел. Когда Гоур-Мохан приходил вечером домой, он обычно съедал немного воздушного риса, и Абхай иногда тоже садился рядом с отцом и ел воздушный рис.

Однажды Гоур-Мохан за шесть рупий купил Абхаю пару туфель, привезенных из Англии. А один из друзей Гоур-Мохана, который регулярно ездил в Кашмир, каждый год по его просьбе привозил для Абхая подарок — кашмирскую шаль с красивой каймой ручной работы.

Однажды на рынке Абхай увидел игрушечный пистолет и стал просить, чтобы отец его купил. Отец отказался, и Абхай заплакал.

– Ну, ладно, ладно, — смягчился Гоур-Мохан и купил пистолет. Однако Абхай немедленно потребовал еще один.

– У тебя же уже есть пистолет, — удивился отец, — зачем тебе второй?

– Чтобы в каждой руке было по пистолету! — закричал Абхай, лег на землю и начал бить по ней ногами. Успокоился он только после того, как отец согласился купить второй пистолет.

Мать Абхая, Раджани, родила его, когда ей было тридцать лет. Как и ее муж, она принадлежала к древнему роду гаудия-вайшнавов*. Цвет ее кожи был темнее, чем у мужа, и она, в отличие от него, обладала горячим нравом. Абхай видел, что мать с отцом живут в мире — между ними никогда не было серьезных семейных конфликтов или глубокого недовольства друг другом. Раджани была идеальной женой в традиционном ведическом понимании: целомудренная и религиозная, она всю себя отдавала заботам о муже и детях. Абхай видел, как просто и трогательно мать пыталась защитить его молитвами и обетами. Прежде чем выпустить Абхая гулять, мать, одев его, смачивала слюной свой палец и прикасалась им к его лбу. Абхай не понимал, в чем смысл этой процедуры, но поскольку она была его матерью, он покорно стоял перед ней, “словно собака перед хозяином”, пока она выполняла свой ритуал. Как и для Гоур-Мохана, для Раджани Абхай был любимым ребенком; но если её муж выражал свою любовь к Абхаю в форме снисходительности, мечтая сделать из своего сына святого, то любовь Раджани выражалась в попытках оградить Абхая от всех опасностей, болезней и смерти. Как-то раз она даже поднесла кровь из своей груди одному из полубогов, прося защитить Абхая от всех опасностей.

Сразу после рождения Абхая она приняла обет есть левой рукой, пока её сын не заметит это и не спросит, почему она ест не как все. Когда, наконец, маленький Абхай действительно спросил её об этом, она тотчас же прекратила. Не спроси он её, она и дальше пользовалась бы левой рукой, и согласно ее суеверию, Абхай продолжал бы находиться под защитой её обета.

Чтобы обезопасить Абхая, она надела ему на ногу железный браслет. Приятели спросили Абхая, зачем он его носит, и тот, смущенный, пошел к своей матери и потребовал:

– Сними этот браслет!

Она сказала:

– Сниму, только попозже.

Но Абхай начал плакать и кричать:

– Нет, сейчас же!

Однажды он проглотил арбузное семечко, и друзья сказали ему, что теперь у него в животе вырастет арбуз. Он испугался и побежал к матери, которая успокоила его, пообещав прочитать защитную мантру*.

Шрила Прабхупада: Мама Яшода по утрам повторяла мантры, чтобы защитить Кришну от всяких опасностей в течение дня. Когда Кришна убивал какого-нибудь демона, она думала, что это произошло лишь благодаря её защитным мантрам. Моя мать тоже делала так, оберегая меня.

Раджани часто водила Абхая на Гангу и сама его купала. Она давала ему «Хорликс», лекарственную добавку к пище. Однажды Абхай заболел дизентерией, и она вылечила его горячими пури и жареными баклажанами с солью. Когда Абхай болел, он подчас проявлял особое упрямство, отказываясь принимать любые лекарства. Но мать была не менее решительна и насильно вталкивала лекарство ему в рот, для чего иногда требовалась помощь трех человек, которые держали Абхая.

Шрила Прабхупада: Я был очень непослушным ребенком. Я все ломал. В гневе я бил стеклянные трубки от кальянов, которые мой отец держал для гостей. Однажды моя мать пыталась искупать меня, но я, сопротивляясь, ударился головой о землю так сильно, что потекла кровь. Прибежали люди и сказали: “Что ты делаешь? Ты же убьёшь ребенка”.

Абхай был рядом с матерью, когда та совершала церемонию Садха-хотра на седьмом и девятом месяце беременности. После омовения она надевала новую одежду и вместе с детьми наслаждалась пиром из любимых блюд, а ее муж раздавал подарки местным брахманам, повторявшим мантры для очищения матери и будущего ребенка.

Абхай полностью зависел от матери. Иногда она надевала на него рубашку задом наперед, и он безропотно это принимал. Будучи страшно упрямым, он все равно чувствовал свою зависимость от матери. Когда ему нужно было сходить по нужде, он начинал подпрыгивать рядом с матерью, дергая ее за сари, и повторять:

– П?и?сать, писать!

– Кто же тебе запрещает? — говорила она. — Конечно, иди.

Только после этого Абхай шел в туалет.

Иногда эта полная зависимость просто обезоруживала Раджани.

Когда у Абхая выпал первый молочный зуб, она посоветовала ему перед сном положить зуб под подушку. Абхай так и сделал, но утром зуб исчез, а на его месте лежали деньги. Абхай отдал эти деньги матери на хранение, но потом, когда мать в очередной раз отказывалась исполнить его каприз, он требовал:

– Я хочу, чтобы мне вернули деньги! Я ухожу из дома. Отдавай мои деньги!

Раджани обычно просила своих дочерей заплетать ей волосы в косу. Но если рядом находился Абхай, он требовал, чтобы это поручили ему, и поднимал такой шум, что сестры вынуждены были уступить. Однажды он покрасил подошвы своих стоп красной краской, подражая обычаю женщин красить стопы по праздникам. Мать пыталась остановить его, говоря, что это не для детей, но он настаивал:

– Нет, я тоже, я тоже!

Абхай не хотел ходить в школу. «Зачем идти туда? — думал он. – Лучше весь день играть».

Когда же мать пожаловалась Гоур-Мохану, Абхай, уверенный в том, что отец будет снисходителен к нему, сказал:

– Нет, я пойду завтра.

– Хорошо, он пойдет завтра, — сказал Гоур-Мохан. — Ничего страшного.

Но на следующее утро Абхай сказал, что плохо себя чувствует, и отец снова оставил его дома. Раджани сердилась, что мальчик не ходит учиться. Она наняла человека, который за четыре рупии отводил его в школу. Этот человек, которого звали Дамодарой, обвязывал Абхая вокруг пояса веревкой – таково было традиционное обращение с детьми, – вел его в школу и передавал учителю. Если он пытался убежать, Дамодара подхватывал его и нес на руках. После нескольких таких «прогулок» под конвоем Абхай начал ходить в школу сам.

Абхай был внимательным и спокойным учеником, но, случалось, и озорничал. Однажды, когда учитель дернул его за ухо, он столкнул на пол керосиновую лампу и устроил пожар.

В те дни любой, даже простой, неграмотный крестьянин знал наизусть отрывки из «Рамаяны», «Махабхараты» или «Бхагаватам». Часто, особенно в деревнях, люди по вечерам собирались послушать чтение этих Писаний. Иногда, вечером, вся семья Гоур-Мохана отправлялась в дом дяди Абхая, за пятнадцать километров, где их родственники собирались, чтобы послушать о трансцендентных играх Господа. А по дороге домой они обсуждали услышанное, и ночью им снились сцены из «Рамаяны», «Махабхараты» или «Бхагаватам».

Часто после дневного сна и омовения Абхай бегал к соседям, где рассматривал черно-белые иллюстрации к «Махабхарате». Каждый день бабушка просила его читать ей местное издание этой поэмы. Так, разглядывая картинки и читая вместе с бабушкой, Абхай «впитывал» «Махабхарату».

Товарищем детских игр Абхая была его младшая сестра Бхаватарини. Они вместе ходили смотреть на Божества Радхи и Говинды в храме Малликов, а если в играх у них возникало препятствие, они молились Богу, прося Его о помощи.

– Кришна, пожалуйста, помоги нам запустить этого воздушного змея, — кричали они на бегу, пытаясь поднять бумажного змея в воздух.

Игрушки Абхая состояли из двух револьверов, заводной машинки, механической собачки, которая могла танцевать, и коровы, подпрыгивавшей, когда он нажимал на резиновую грушу, соединенную с ней. Собачку Абхай получил в подарок от доктора Бозе, семейного врача, когда тот лечил небольшую рану у Абхая на боку.

Сам Абхай иногда любил поиграть во врача и выписывал друзьям “лекарство”, которым была простая пыль.

***

Любимым праздником Абхая была Ратха-ятра Господа Джаганнатхи, которую ежегодно проводили в Калькутте. Маллики устраивали самую большую в городе Ратха-ятру, с тремя отдельными колесницами, на которых восседали Божества Джаганнатхи, Баладевы и Субхадры. Выехав из храма Радха-Говинды, колесницы проезжали немного вдоль по Харрисон-Роуд и возвращались обратно. В день праздника Маллики раздавали много прасада.

Ратха-ятра проводится во всех городах Индии, но главный праздник, который каждый год посещают миллионы паломников, проходит в пятистах километрах к югу от Калькутты, в Джаганнатха-Пури. Ратха-ятра отмечается в Пури на протяжении многих столетий: во время грандиозного трехкилометрового шествия в ознаменование одной из вечных игр Господа Кришны, толпы людей тянут три деревянные колесницы высотой около пятнадцати метров каждая. Абхай слышал, что четыреста лет назад на празднике Ратха-ятры танцевал и пел «Харе Кришна» Сам Господь Чайтанья. Иногда Абхай ходил смотреть расписание поездов на вокзале или интересовался стоимостью билетов до Пури и до Вриндаваны, мечтая когда-нибудь накопить денег и отправиться туда.

Однажды Абхаю захотелось иметь свою колесницу и самому провести Ратха-ятру, и он, конечно же, обратился за помощью к отцу. Гоур-Мохан согласился, но, посетив вместе с сыном несколько столярных мастерских, понял, что постройка колесницы ему не по карману. Когда им пришлось возвращаться домой ни с чем, Абхай заплакал, и одна пожилая бенгальская женщина подошла к нему и спросила, что случилось. Гоур-Мохан объяснил, что мальчик хотел колесницу для Ратха-ятры, но заказать её им не по средствам.

– У меня есть колесница, — сказала женщина и пригласила Гоур-Мохана с сыном к себе, чтобы показать им ее. Колесница была старенькая, но все еще в рабочем состоянии, и размера подходящего – чуть больше метра высотой. Гоур-Мохан купил её, привел в порядок и украсил. Они с сыном изготовили шестнадцать опорных колонн и укрепили на них балдахин, очень похожий на тот, что украшает большие колесницы в Пури, а к передку колесницы привязали традиционного деревянного коня с возничим. Абхай настаивал на том, чтобы колесница выглядела строго в соответствии с традицией. Гоур-Мохан купил краски, и Абхай собственноручно раскрасил колесницу, в точности так же, как их раскрашивают в Пури. С огромным энтузиазмом Абхай следил за выполнением всей программы праздника. Он даже собирался устроить по случаю Ратха-ятры фейерверк, пользуясь иллюстрированным руководством по изготовлению фейерверков, но тут в дело вмешалась Раджани...

Абхай занимал в подготовке и проведении праздника своих друзей, особенно сестру Бхаватарини, и так, естественным образом, стал лидером среди друзей. Очарованные соседки согласились по его просьбе приготовить особые блюда, чтобы Абхай мог раздавать на празднике Ратха-ятры прасад.

Как и праздник в Пури, Ратха-ятра Абхая продолжалась восемь дней. Вся его семья, а также соседские дети присоединились к процессии. Они тянули колесницу, играли на барабанах и караталах и пели. Одетый по-летнему, в одно только в дхоти, Абхай руководил хором детей, поющих «Харе Кришна» и бенгальский бхаджан, «Ки кара рай камалини».

Что ты делаешь, Шримати Радхарани?

Пожалуйста, выйди, посмотри -

Крадут Твое драгоценное сокровище –

Кришну, черную жемчужину.

Ах, если бы эта юная девушка знала,

Что юный Кришна,

Сокровище Её сердца,

Оставил Её!

Абхай подражал всему, что видел на религиозных праздниках взрослых: он одевал Божества, подносил Им пищу, предлагал Им арати (масляный светильник и благовония), кланялся Им. Сойдя с Харрисон-Роуд, процессия вступила на круговую аллею во дворе храма Радха-Говинды и приостановилась перед Божествами. Видя это веселье, друзья Гоур-Мохана подошли к нему: