Все еще 29 октября, 22.00

 

Какой кошмар!

Сижу в своей комнате, переключаю телеканалы. Показывают какую‑то ерунду, смотреть не на что. Канал за каналом, дошла до 67‑го, одного из общественных каналов, а там – серия из шоу Лилли, которую я раньше не видела. Вообще‑то странно, потому что ее шоу обычно идет по пятницам, а тут что‑то не по расписанию. Но потом я догадалась, что раз в пятницу Хэллоуин, то, видимо, они будут демонстрировать какой‑нибудь карнавал, поэтому шоу Лилли и передвинули.

Это именно та серия, которую мы снимали в субботу у Лилли, когда девочки делали признания о своих «настоящих» поцелуях, а потом я выбрасывала из окна баклажан. Лилли, к счастью, сдержала обещание и вырезала те кадры, на которых было видно мое лицо, так что никто не догадается, кто это такой хулиган. Разве что кому‑нибудь хорошо известно, что у девочки по имени Миа Термополис есть пижама с узором – клубникой, а так больше ничего не видно.

Да‑а‑а‑а. Наверное, мамы с пуританским воспитанием обалдеют от признаний насчет поцелуев, но таких мам, вероятно, не так уж много в тех пяти штатах, где транслируется 67‑й канал. Затем камера забавно так подскочила и на экране появилось мое лицо. МОЕ ЛИЦО. Я лежу на полу, под головой подушка и сонным голосом расслабленно болтаю что ни попадя.

И тут я вспомнила: все тогда заснули, а мы с Лилли еще долго не спали и болтали бог знает о чем. Значит, ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ ОНА СНИМАЛА МЕНЯ!

Я валялась на полу и несла следующее:

– Больше всего на свете я хочу организовать приют для искалеченных и брошенных животных. Вот я как‑то была в Риме, а там, наверное, восемь миллионов бездомных кошек. Они везде, везде, даже на памятниках сидят. Они бы точно все умерли с голоду и живы только потому, что монахи их подкармливают. Первое, что я сделаю в Дженовии, когда приеду туда, это открою приют для брошенных и бездомных животных. Знаешь, я никого не позволю усыплять. Ну, разве что неизлечимо больных. Там у меня будут жить и кошки, и собаки, а может, оцелоты и дельфины…

– А в Дженовии что, и оцелоты есть?

– Я надеюсь. А может, и нет. Любое животное, которому понадобится кров, сможет жить в приюте. Может, я даже найму специалистов, пусть тренируют собак. Сторожевых, например. Или можно натренировать собак‑поводырей, чтобы раздавать их слепым. А кошек мы сможем отдавать в больницы или пожилым людям. Общеизвестно, что если погладить кота, то болезнь отступит. Люди чувствуют себя лучше. Все, кроме моей бабушки, к ней это не относится. Она ненавидит кошек. Ну, таким людям можно выдавать собак. Или какого‑нибудь оцелота.

 

Лилли: Это и будет твоим первым Указом, когда ты станешь правителем Дженовии? Самым первым твоим действием?

Я (сонным‑пресонным голосом): Да, скорее всего. Может, удастся отдать дворец под этот приют для животных? Как ты думаешь? И все‑все бездомные животные смогут получить жилище. Пусть даже те коты из Рима приходят, места хватит.

– Ты что, думаешь, твоей бабушке понравится? Разве она разрешит тебе поселить в королевском дворце всех этих бродячих кошек?

– Да она давно уже помрет к тому времени, так что какая разница?

 

А‑а‑а‑а. Ох, уповаю лишь на то, что у них в «Плазе» не показывают 67‑й канал!!!

 

Лилли: А что тебе больше всего во всем этом не нравится? В смысле, в том, чтобы быть принцессой?

Я: Во‑первых, невозможно в магазин выйти спокойно, для этого необходимо звонить и договариваться о том, чтобы пришел телохранитель для сопровождения. Невозможно теперь просто прийти сюда и поболтать с тобой, все это тоже требует больших согласований. А эти ногти? Ну, ты понимаешь, кому какое дело до того, на что они похожи? А теперь это очень важно, оказывается. Ну, и все тому подобное.

Лилли: Ну и как, трясешься? Перед своим официальным представлением народу Дженовии в декабре?

Я: Да нет, не то чтобы так уж трясусь, просто… А, сама не знаю. А что, если я им не понравлюсь? Ну, не оправдаю их ожиданий? Смотри, в школе меня никто не любит. Так что вполне вероятно, что и дженовийцам я не понравлюсь.

Лилли: Да нет, ребята в школе любят тебя.

 

И тут, прямо перед камерой, я закрыла глаза и отключилась. Слава богу, хоть не захрапела при этом. Иначе в школу завтра бы точно не пошла. Я просто была бы не в состоянии показаться на людях.

А затем во всю ширину экрана протянулись слова:

«Не думайте, что это подделка! Это настоящее интервью с принцессой Дженовии!»

Как только этот кошмар закончился, я позвонила Лилли и спросила, что, по ее мнению, сейчас происходило на телеэкране. А она и отвечает таким противным снисходительным тоном:

– Я просто хочу, чтобы люди увидели настоящую Миа Термополис. Такую, какая она есть. В реальной жизни.

– Нет, не так, – говорю, – ты просто хочешь, чтобы какая‑нибудь компания купила у тебя права на эту запись и ты бы заработала кучу денег.

– Миа, – Лилли, судя по голосу, не ожидала от меня такого, – как ты могла подумать о такой гадости?

Ее слова звучали так честно и убедительно, что я поверила и с некоторым облегчением подумала, что хоть в этом была не права.

– Ладно, – говорю, – могла бы хоть мне‑то сказать.

– А ты бы согласилась?

– Ммм… Скорее всего, нет.

– Вот и ответ, – сказала Лилли.

Эх, надеюсь, что хоть в этом интервью я не выглядела как невозможное трепло. Вот разве что эта болтовня про кошек… Ой, хуже быть не могло.

Хотя на самом деле все это перестает меня волновать, задевать. Думаю, так оно обычно и бывает у начинающих знаменитостей. Сначала тебя страшно заботит, что ты там говоришь в прессе, а потом становится как‑то все равно и уже совсем не волнует, что говоришь ты сам и что говорят о тебе другие.

Единственное, что меня сейчас заботит: видел ли Майкл мою пижаму с клубничками, а если видел, то понравилась ли она ему. Очень, кстати, милая у меня пижамка.